Текст книги "Федор. Сказка о жизни. Записано Вальтером"

Сидя на скамейке посреди двора, Федор делал вид, будто не видит подкрадывающегося Василия. В нужный момент он переместился на спинку и продолжал усердно смотреть в другую сторону. Затем он перебрался на ствол тополя Марии – на досягаемый для прыжка уровень.

Василий начинал нервничать. Переизбыток слюны мешал концентрации. Но охота продолжалась. До цели оставались пять мягких шагов и один жесткий прыжок.

В ту секунду, когда этот прыжок последовал, Федор порхнул на метр выше, провоцируя Василия на несколько подтяжек по стволу. Все шло как по маслу. Василий завис. На высоте, с которой боялся спрыгнуть.

Пока висящий рядом Василий ошалело оглядывался и жалобно мяукал, Федор думал о Марии, Саше и Рите.

Какая прекрасная троица!

Слегка наклонив голову, он уделил внимание любимому сопернику.

Пора снимать!

Пролетев над черно-белой мордочкой, он намекнул Василию отпустить передними лапами тополь, чтобы произвести последнюю попытку удачного завершения охоты.

Как и следовало ожидать, тело не удержалось на дереве и шмякнулось в сугроб.

С балкона первого яруса театра «У Тополя» Федор с интересом наблюдал, как Василий, сначала осторожно, а затем одним прыжком на сухую ступеньку подъезда, выбрался из пробоины в мокром снегу. Сейчас должно было последовать милое сердцу Федора поочередное отряхивание ног.

Вот и оно!

* * *

День был жизнерадостным. У двери ее встретил дядя Семен. Увидев синяк, он забыл поздороваться. Приветствием стало короткое отцовское объятие. Старый охранник молча сопровождал Риту до самой лестницы, легко похлопывая ее по спине.

Еще опухшие губы приспособились и пропускали горячий напиток к кусочку печенюшки с шоколадом. «М-м-м-м-м-м-м» было все тем же. Может быть, чуть более продолжительным и радостным.

Хорошо знавшая свою подругу Люда не опоздала. Но сразу принялась отчитывать Риту за неразумность. Так, для порядка. Сквозь строгость просвечивала радость. Услышав, что вечером в гости заходить не надо, Люда многозначительно подвигала бровями.

Девчонки сначала не знали, как себя вести. Но довольно быстро определились и время от времени поглядывали на Риту с улыбками и подбадривающе. Света даже подошла и крепко обняла ее за плечи.

Когда в дверях с явным намерением подойти к ней появился Пупсик, Света, две Наташи и Ирина преградили путь. С кривой ухмылкой ему пришлось отступить. Такого в ее жизни еще не было. Рита встала из-за стола, подошла к защитницам, и, обнявшись в кругу за талии, они, как заговорщицы склонив друг к другу головы, тихо и гордо хихикали. Вылетевшая из своего кабинета Люда сразу поняла, что только что произошло из ряда вон выходящее, вопросительно моргала во все стороны и присоединилась к ним. Тут смех неудержимо вырвался на свободу.

Смахивая пыль с книжек, Рита улыбалась этому дню. Все было так, будто кто-то провел уборку в ее душе. Она отчетливо видела все вокруг и саму себя. Откладывать жизнь на потом казалось самой большой глупостью.

Глаза остановились на Давиде, и она нарочито громко обратилась к нему:

– Ну что, друг мой, скажешь? Грезится мне, что наша встреча откладывается на неопределенное время.

Все было прибрано, убрано, помыто, поглажено, одето и накрыто. На белой маминой скатерти стоял расписной темно-зеленый самовар, полученный папой в подарок от старого друга из Тулы. На нем рыжая белка прыгала по веткам, усеянным круглыми красными ягодами. Сверху грелся еще пустой белый советский чайник с красными маками и ждал заварки. Почти новый чайный сервис того же дизайна, появлявшийся раньше на столе только в особых случаях, стоял по местам. Холодные бутылки с водой и лимонадом запотели. В стеклянной вазочке резвились белочки на фантиках ее любимых конфет «Грильяж». Разглядывая все это убранство, Рита смеялась: «Чет-то уж очень много красного и рыжего!»

Она то садилась на стул, то вставала и в десятый раз подходила к зеркалу стоявшего в коридоре шкафа. Купленное совсем недавно в женском порыве кремовое платье, ломающее все финансовые планы, неожиданно очень даже пригодилось. Без рукавов, с изящным скромным вырезом, оно достаточно плотно облегало и заканчивалось, чуть-чуть не достигая колен.

Рите повезло – вырез завершался вытянутым вниз небольшим треугольником из темно-синего материала в гармошку. Так что черные Людины туфли прекрасно сочетались с остальным. Она повернулась спиной и изогнулась, чтобы рассмотреть себя сзади. Все хорошо.

Подойдя совсем близко к зеркалу, Рита взъерошила обеими руками копну непокорных локонов и внимательно осмотрела лицо. Полное отсутствие косметики совсем не мешало. «А зеленеющий синяк даже к глазам подходит!» – сказала она лицу напротив и показала ему язык.

Кашель дверного звонка буквально подкинул ее на стуле. Она бросилась было открывать, но вовремя остепенилась и, одернув платье, почти спокойным шагом подошла к двери.

За ней стоял мужчина в черном костюме и белой рубашке. В одной руке он бережно держал алую розу, обернутую в поблескивающую прозрачную пленку, а в другой – угловатый бумажный пакет. Свежевыбритое лицо, освещенное улыбкой. Темно-синие глаза пытались охватить ее всю сразу.

– Ну, как я вам? – гость прервал заминку на пороге.

Захотелось ответить: «Очень!», но, вспомнив утренний разговор о Давиде, Рита мгновенно решила, что такой ход был бы для начала знакомства неправильным, и виновато-торопливо произнесла:

– Саша, ну что я за хозяйка! Держу вас в дверях. Входите, пожалуйста!

Одного взгляда было достаточно – она готовилась и ждала. С еще более радостной улыбкой он повернулся к следующей за ним хозяйке и протянул розу слегка дрожащей рукой.

– Рита, вы просто сногсшибательно выглядите!

Испугавшись вдруг собственной смелости, он смутился. И не только он один.

Взлетевший вверх и простертый к ней пакет должен был выровнять волнение.

– А это то, что обещал.

Рита приняла и то и другое.

– Спасибо! – И, прижимая к груди розу, поспешила на кухню: – Я сейчас.

Из кухни донеслось:

– Саша, присаживайтесь! Я быстро.

Побег на кухню был необходим. Глаза наполнились влагой. Ей еще никто никогда не дарил розы.

Рита вышла из кухни с улыбкой.

– Ожидая вас, я думала, не слишком ли много красного в комнате. А вы еще добавили.

Она поставила вазу с розой на стол вблизи своего места и осторожно поправила цветок.

Саша отвлекся от картинок на стене:

– А мне нравится.

– Саша, пожалуйста, присаживайтесь! – Рита залила насыпанный в металлическое ситечко черный чай кипятком и водрузила чайник на самовар. И на секунду исчезла на кухне, чтобы вернуться с большой тарелкой для пирожного.

– И для кого вы набрали столько эклеров? – наигранно пожурила она его, ставя на стол умело смешанное по цветам глазури восьмизначное ассорти. – Подумайте о моей фигуре! Хотя, честно говоря, вы попали в десятку. На эклерах я могла бы жить.

– Вашей фигуре, я думаю, ничего не грозит. А как сказал бы Бегемот, – нет ничего более страшного, чем то, что гости не доедают. Я точно три штуки слопаю.

Оба рассмеялись.

Шоколадная глазурь доминировала. Рита, задержавшись с выбором, посмотрела на Сашу. Он показал пальцем на шоколад. Эклер тут же переместился на его тарелку. Шоколадные ей тоже нравились.

Разлив чай по чашкам, Рита опустилась на стул и сразу отведала выпечки. В таких случаях она считала, что для полноты ощущения порция вкуснятины должна быть достаточно большой, чтобы вкус, обоняние и осязание сработали одновременно. Над столом зависло знакомое ей «М-м-м-м-м-м-м-м».

Смеяться с полным ртом тяжело. Поэтому смеялись глаза.

Лакомясь эклером, Саша наслаждался обществом этой необыкновенной радушной девушки. Теперь, узнавая ее ближе, он чувствовал себя с каждой встречей увереннее. Ему хотелось побольше узнать о ней.

– Саша, расскажите, пожалуйста, немного о себе. – Рита вытирала салфеткой уголки рта. – Чем вы занимаетесь? Как живете? Вы ведь работаете в институте, где Мария Яковлевна раньше работала?

– Да. От мамы я унаследовал интерес к науке. А остальное довольно однообразно. Учеба в вузе. Воспользуюсь случаем похвастаться – закончил с отличием. Ну, а тут в институте маму еще не забыли и потому, наверное, и взяли меня на должность научного сотрудника.

Рита внимательно слушала и рассматривала черты его лица. Короткие темные волосы обрамляли молодое лицо, уже с легкими следами прожитого. То появляющиеся, то исчезающие складки оставили на широком лбу едва заметные морщинки. Под тонкими густыми бровями светились темно-синие глаза, моргающие длинными красивыми ресницами.

Чувствуя пристальный взгляд, Саша поспешил завершить повествование:

– В свободное от работы время занимаюсь немного гантелями. Бегаю. Правда, не регулярно. Маме по хозяйству помогаю. И читаю. Просвещаюсь. По ресторанам не хожу. Разве что иногда в баню с ребятами. Крепких напитков не потребляю. Но красное вино в компании люблю пригубить.

Саша улыбнулся Рите:

– Теперь вы обо мне все знаете.

– Все не все, а осенью я вас случайно в окне с обнаженным торсом и гантелями видела. Только вы, заметив меня, так быстро исчезли, будто упали.

– Это говорит только о том, что в план занятий с гантелями не входит дежурство в окне с голым торсом в ожидании симпатичных девушек, – смущенно улыбаясь, произнес он.

Она вновь смеялась. От души. Легко и свободно. А он непрост – мелькнуло у нее в голове. За фасадом скромности и сдержанности чувствовалась сила.

– А как насчет будущего, желаний и мечтаний? Если не секрет.

С ответом Саше пришлось повременить. Сначала хотел ответить какой-нибудь цитатой. Но ее открытость и душевность заслуживали услышать правду. И он, подняв голову и глядя в зеленые глаза, признался:

– Я мечтаю встретить девушку, которая бы коснулась моего сердца. А все остальное будет от нее зависеть.

Смущение было теперь ее долей. Его откровение здесь, за этим столом, было до того однозначно, что Рите пришлось заглянуть в себя. И, стараясь ничем не приуменьшить значение этого мгновения, она тихо промолвила:

– Я уверена, что вы такую девушку встретите. Только не торопите события. Все придет само по себе.

Этой маленькой капли надежды было достаточно, чтобы Саша выбрался из короткого оцепенения, и, уже опять улыбаясь, обратился к ней:

– Теперь вы! Как Флоренция попала в эту квартиру?

Все еще не совсем пришедшая в себя Рита обвела взглядом стены комнаты.

– Это короткая история. И вы ее услышите первым.

Их глаза встретились и установили, что сегодня вечер откровений.

– Все началось с «Пиковой дамы». Еще учась в вузе, я однажды через подружек получила бесплатный билет в оперу. Она меня поразила, и я прочитала о жизни Чайковского все, что нашла. Узнав, что «Пиковая дама» написана во Флоренции, я начала интересоваться этим городом. И влюбилась в него. Заочно.

Она рассказывала ему историю Флоренции. Как поднимались в обществе будущие правители города – семейство Медичи. О Козимо Медичи Старом и его внуке Лоренцо Великолепном, которые, стремясь сделать город центром искусств и просвещения, способствовали такому бурному развитию живописи, архитектуры, скульптуры, философии и наук, что Флоренцию по праву называют колыбелью эпохи Возрождения.

Ее глаза горели восторгом, когда она называла имена таких мастеров как Брунеллески, Джотто, Липпи, да Винчи, Боттичелли, Вазари и Данте, чья «Божественная комедия» не только одно из величайших произведений литературы, но и основа современного итальянского языка.

Не отрывая глаз от слегка порозовевшего лица, вдохновенность которого излучала очаровывающий нежный свет, Саша, затаив дыхание, слушал Риту и любовался ею. Тонкие руки возводили перед ним мосты через Арно и изящные палаццо, уносящиеся в небо церкви и затейливые сады. Они объясняли ему композицию «Весны» Боттичелли. И стали вдруг плавными и внимательными в своих движениях, когда она приблизилась к Давиду.

– Представьте себе, Микеланджело было всего 26 лет, когда он приступил к работе над Давидом. Книга Самуила. Поединок Давида с великаном Голиафом. Левая рука юноши с заряженной камнем кожаной пращей на плече. Спокойная сосредоточенность. Определение действий. Глаза внимательно следят за происходящим. Мускулы шеи слегка напряжены. Но тело еще расслаблено, словно в ожидании того момента, когда его сила должна будет излиться в то одно движение, низвергающее кажущегося непобедимым противника.

Она стояла у стены, лицом к Давиду. А он замер у стола и едва совладал с неистовым желанием броситься к ней.

Буквально осязая всем телом этот порыв, Рита быстро, не глядя на Сашу, прошла к столу.

– Мне хочется вот этот с белой глазурью попробовать. Саша, а вам какой положить? – Ее руки волновались и должны были чем-то заняться.

– Я, пожалуй, повторю шоколадный, – выдавил он из себя слегка охрипшим голосом, проклиная свою сдержанность.

Справившись с чайником и чашками, Рита заняла снова место за столом.

– Саша, извините! Как говорится – тут Маргариту Васильевну понесло.

– Нет, что вы! Вы подарили мне нечто такое прекрасное, что у меня не хватает слов это описать. – В громком восклике было больше, чем правдивость.

Ее глаза светились искренней радостью.

– Кстати, Чайковский в 1878 году жил и работал в вилле Бончани, которую ему предоставила его меценатка Надежда фон Мекк. Они лично так и не познакомились, а только переписывались в течение многих лет.

– Поразительно! Если бы не было женщин-меценаток, мир никогда не познал бы великолепие и красоту творений многих поэтов, композиторов, писателей и художников.

– Но не следует забывать, что они в большинстве случаев для благотворительности использовали состояния, сколоченные их мужьями.

Саша с улыбкой принял дополнение.

– В общем, я до совсем недавнего времени жила мыслью поднакопить денег и уехать навсегда во Флоренцию. – Рита отпила глоток чая. – Теперь вы обо мне тоже все знаете.

– Что изменило ваши планы? – Саша пристально смотрел на нее.

В ответе звучали откровение и доверие:

– Ночные прогулки и разговоры с настоящими людьми вправляют мозги. Я решила не откладывать жизнь на завтра.

Наступившее молчание прервал Саша:

– После вашего рассказа я когда-нибудь обязательно навещу Флоренцию. Хотя бы на пару дней.

Рита вскочила со стула.

– Вы это серьезно? Без шуток? А вы меня с собой возьмете? Я уже немного накопила. – И, рассмотрев в смеющихся глазах «Да!» на все вопросы, она закружилась по комнате, крепко прижав руки к груди и издавая звуки, похожие на свистки паровоза, стоящего под паром.

Они оба умели слушать и слышать. И потому, когда часы показывали далеко за полночь, и стало ясно, что дальнейшее планирование поездки и финансов придется отложить, было совершенно все равно, когда этот план свершится. Он обязательно свершится.

У них теперь было первое общее драгоценное и необычайно красивое слово – Флоренция.

* * *

Старая настольная лампа с желтым абажуром изобразила на потолке огромное солнце. В нем светились его глаза. Рита тихо улыбалась им. Что-то неимоверно большое и захватывающее дух открывалось в ней.

* * *

В одном Федор по-хорошему завидовал этим большим птицам: они умели движением уголков губ – так у них назывался клюв – мгновенно выразить все то, что творилось в душе. Ему особенно нравилось, когда губы растягивались одновременно в стороны и немного к ушам. Они величали это улыбкой. А пиком блаженства была радостная свирель души, иногда раздающаяся сквозь улыбку в самых различных интонациях и мотивах.

Он попробовал приподнять уголки клюва. Неприятный щелчок где-то в голове, у уха, прервал благое намерение. Не дано, установил Федор, снялся с ветки и, сделав разгонный круг по двору, буквально влетел в свою квартирку.

* * *

Ночью февраль сковывал землю морозом, пытаясь удержать узды зимы, стремившейся на север. Бездельник март, как всегда, задерживался на югах, изредка передавая приятелю южными ветрами весточку: скоро буду! Едва уловимый аромат грядущих перемен уже предвещал скорое завершение серых времен.

Двое стояли на остановке, освещенные желтым светом фонаря.

Еще не веря, что ее руки покоятся меж его ладоней, Саша согревал их дыханием, случайно прикасаясь губами к кончикам тонких пальчиков. В зелени ее глаз искрился и растворялся желтый свет. А губы в тихой улыбке были на расстоянии поцелуя.

– Я сегодня только под утро заснула.

– Я тоже.

Рита взяла его руки и передала им свое тепло.

– Завтра мы у директора института с докладом о проделанной работе. Сегодня вечером будем с ребятами готовиться. А рано утром один из моих товарищей заедет за мной. Когда же я вас вновь увижу?

Слово «вы» хранило в себе привлекательное таинство еще не открытого.

– Настоящим я вас официально приглашаю на котлетки с картофельным пюре и соусом а ля Маргарит. Завтра, в семь. Буду очень рада, если вы примете мое приглашение!

Из темного окна второго этажа на них смотрели счастливые глаза.

Крепко прижав к груди прочно сцепленные руки, Мария шепотом читала неписанную молитву.

* * *

Накормив сына и его друзей борщом, Мария собралась навестить правление товарищества собственников жилья. Товарищество было создано 14 лет назад с активным участием Степана. Он был одним из первых, кто приватизировал квартиру, и горел желанием, совместно с другими жителями всех пяти домов их двора сделать из него «конфетку».

Когда люди с благой целью и настойчивым энтузиазмом трудятся, то у них хорошо получается. Члены правления во главе со Степаном – все до единого идеалисты советского покроя – отказались от каких-либо окладов и поощрений и внесли всю свою энергию в общее дело. Как в таких случаях часто случается, к ним примкнули люди, желающие заняться чем-то разумным. А с людьми правлению везло. Воспоминания о первых годах товарищества всегда вызывали гордую улыбку.

Первым делом навели порядок на лестничных площадках. За 40 с лишним лет они облупились, потеряли частично деревянные перила и местами нехорошо пахли – кошки и собаки часто не дотягивали до двора. Постоянно исчезающие или разбивающиеся лампочки закрыли мелкой стальной сеткой. По ходу отремонтировали и покрасили входные двери подъездов, которые стали закрываться.

Тогда завхозом назначили Палыча, бывшего инженера, находившегося постоянно в тонусе легкого опьянения, но имеющего золотые руки. За небольшое вознаграждение или пол-литра он ремонтировал все – от велосипеда, стиральной машины, телевизора до автомобиля. Он уже давно приглядывал за стоящей посреди двора котельной, где и разместил свой, как он выражался, генштаб. Ко всему прочему, Палыч называл себя подпольным философом-анархистом, опасным для мирового капитала, и выдавал свету информацию для размышления, как, например: если все, что в мире производится, производится в конечном итоге для меня, то почему же я в жопе? Или: самореализация личности – это когда личности на всех остальных наплевать. Или: если всемогущий Бог создал человека по своему подобию, то Боже упаси!

Под всевидящим, хоть и замутненным оком Палыча двор стал преображаться. Сначала удалили годами валявшийся мусор. Затем подрезали деревья. Потом он огородил зеленые площадки гнутыми в дугу стальными прутьями и засеял их травой. Табличек «По газонам не ходить!» не ставил – пусть детки бегают. Вместе с двумя жильцами он долго в генштабе что-то варил, точил, пилил – в общем творил. В один прекрасный день со двора исчезли уже полуразвалившиеся, с советских времен стоявшие скамейки, а их место заняли новые – с черными металлическими каркасами и сиденьями и спинками из покрашенных в темно-зеленый цвет деревянных брусьев.

Правление выдало Палычу и его помощникам денежные премии и разместило их фотографии на Доске Почета, специально к этому случаю изготовленной и укрепленной под стеклом на стене котельной. Тогда многие во дворе говорили, что Палыч преобразился и даже помолодел. Его все реже видели выпившим.

Особенно запомнился Марии проект правления, который стоил Степану неимоверных сил и нервов. Стоявшие в котельной котлы отопления и горячего водоснабжения постоянно ломались и, к тому же, пожирали огромное количество газа. Палычу удавалось их ремонтировать, но он при любой возможности жаловался, что котлы давно устарели. Прежде чем выносить тему новых котлов на рассмотрение собрания, необходимо было проверить техническую и финансовую сторону вопроса. Совместно с призванными специалистами проверялось все – водо– и энергоснабжение котельной, вся трубопроводная система вплоть до стояков и разводок в квартирах. Через год новые котлы стояли в котельной и надежно снабжали жителей теплом и горячей водой.

Но уже перед завершением работ Степан начал жаловаться на боли в груди. Потом все пошло очень быстро. Установили рак. Через неделю после торжественного открытия новой котельной его не стало. У Марии не было даже времени попрощаться с ним, и она по сей день не сделала этого.

С уходом Степана в товариществе многое изменилось. Все меньше людей стало посещать собрания. Новое правление в течение нескольких лет худо-бедно исполняло свои обязанности. Половина скамеек из двора исчезла по садам и огородам. За деревьями и газонами больше никто не следил. Двери подъездов не всегда или вообще не закрывались.

Палыч держал котельную в порядке, но сам редко появлялся. А если его и видели, то в том, ранее знакомом всем состоянии. Встречая изредка Марию, он, ни слова не говоря, низко кланялся ей и продолжал идти своей дорогой. Она знала, кому он на самом деле кланяется, и незаживающая рана жестоко сжимала сердце.

Год назад на общем собрании, едва-едва набрав необходимый кворум, было принято решение передать управление жилым комплексом местной Управляющей компании, которая уже управляла городом. Добровольно передать власть над собственным жильем в руки людей, основной целью которых было преумножение прибыли, – не укладывалось в голове. Мария попросила о встрече председателя правления Игоря Борисовича, некогда совместно со Степаном и другими превращавшего их двор в «конфетку».

Чтобы попасть в правление, нужно было только пройти мимо котельной в дом напротив. Там товарищество выделило под это дело двухкомнатную квартиру на первом этаже. Зинаида Петровна, новый член правления, приветливо встретила Марию и попросила ее сразу пройти к шефу.

Игорь Борисович всегда отличался большой любовью к самому себе. Ему нравилось, когда его внимательно слушали, что бы он ни говорил. При этом, говоря, к примеру, о водяном кране, торчавшем из стены дома и предназначенном для полива газона, он сначала, прежде чем высказаться о том, как расход воды распределить по стоимости между жильцами, объяснял всем, насколько вопрос важен для мирного сосуществования. Делал он это тихим голосом и неспеша, интонационно подчеркивая волнующую его актуальность вопроса. Если его кто, не дай бог, прерывал или ставил посреди предложения вопрос, – это по ходу нагрянувшей лекции нередко случалось по той простой причине, что кому-то из собравшихся хотелось наконец попасть домой, – то губы Игоря Борисовича превращались в длинную плотную черточку, а скрещенные на груди руки и надменно поднятая голова выражали отношение к этим, по его мнению, недалеким слушателям. Во избежание таких обостренных ситуаций следовало успевать вставлять короткий вопрос или направляющее разговор в нужное русло замечание, когда он ставил точку в конце одного предложения и втягивал воздух для перехода к следующему.

Ценен для правления Игорь Борисович был тем, что все аккуратно записывал в тетрадочки, имевшие номер, и также аккуратно раскладывал их и прилагаемые копии документов по папочкам в соответствии с указанными на них темами и датами. Если кто-либо начинал утверждать что-либо, что могло не соответствовать ранее сказанному или принятому, то на столе тут же появлялась папочка с тетрадочкой, открытие которой грозило разоблачением. А чуть позже определением – губошлеп.

Увидев стоявшую в дверях посетительницу, Игорь Борисович поспешил ей навстречу.

– Дорогая Мария Яковлевна! Сколько лет, сколько зим!

«Вроде вчера во дворе виделись», – подумала Мария.

Просто играя лучами радости, Игорь Борисович жал ее руку двумя.

– Как поживаете? Как здоровье? Слышал, сердечко пошаливает. Ну, это самое, это не беда. Сегодняшняя медицина такое творит. У меня тут, это самое, один знакомый недавно на курорт съездил. – Грядело начало интересного рассказа.

Мария заняла предложенное место и настроилась на перехват момента для вступления.

– Так он говорит, это самое, что лучшего ничего не видел. – Председатель правления втягивал воздух.

– Игорь Борисович, я обязательно подумаю насчет курорта. Спасибо за совет! Я к вам по делу, как к давнишнему товарищу, – успела вставить Мария и тут же отметила, как благодатно наполненное ностальгией слово «товарищ» отразилось в чертах собеседника. – Хотелось бы услышать ваше мнение по ряду вопросов, не дающих мне покоя.

Властелин кабинета слегка насторожился, но слушал.

– С некоторых пор все чаще бросается в глаза, что многие вещи, которые раньше в нашем дворе радовали душу, меняются, и не в лучшую сторону. – Она не собиралась вилять и сразу перешла к тому, за чем пришла.

– Например? – на этот раз он был краток, но смотрел в стол и начал вдруг перебирать какие-то бумажки.

– Например, исчезнувшие скамейки, незакрывающиеся двери, мазня на лестничных площадках, неухоженные деревья, отбитый кем-то кусок стены котельной. Я уж не говорю о том, что у Самойловых и Карятиных все еще с потолков капает, а в четвертом электропроводку после пожара уже пятый день никак не починят. Деньги вроде платим. И с каждым годом все больше.

– Мария Яковлевна, вам, как человеку несведущему в повседневных делах товарищества, конечно же, тяжело определить реальные расходы на содержание общего хозяйства. Поверьте мне, все, что возможно, делается.

Тема однозначно не устраивала Игоря Борисовича. Он не желал обсуждать ее с рядовым членом товарищества. И расслабленное «это самое» исчезло.

– Это не ответ на мой вопрос. То, о чем я говорю, очевидно. – Использованный им прием старого партийного аппаратчика в разговоре с безвинной комсомолкой раздражал.

Его руки скрестились на груди. Но губы еще не вытянулись в черточку.

– Вы хотите сказать, что у нас тут не все чисто? – зависло посреди комнаты. – У меня в бухгалтерии на все есть четкий отчет. И отвечать я буду только перед общим собранием.

В жестком ответе председателя и в его взгляде мелькнула надменная самоуверенность, намекающая на завершение встречи.

Не расслышав намек, Мария спокойно произнесла:

– Я вообще-то пришла не за отчетом, хотя по уставу могла бы его потребовать, а для того, чтобы узнать, что нашему товариществу мешает работать так, как оно когда-то ра ботало.

За ее словами последовал взрыв:

– Так, как работал Степан, я точно не буду и с вами обсуждать мою деятельность тоже не собираюсь! Я достаточно ясно выразился?

Ах вот откуда ветер дунул. Марии пришлось сдержаться, чтобы все так же спокойно ответить:

– Я внимательно изучила ваш отчет по прошлому году. И проверила всего одну позицию. Ремонт кровли, а для оценки я пригласила двух живущих у нас мастеров, превышает как минимум в два раза общепринятые расценки. Предполагаю, Игорь Борисович, что через два месяца на общем собрании кто-то может поставить вопрос о создании новой ревизионной комиссии с целью основательной проверки отчетности за последние два года.

Громкий хохот обескуражил ее.

– Дорогая Мария Яковлевна! Меня ваше простодушие просто умиляет.

Бездушное лицо плотно придвинулось к ней.

– В память о вашем супруге я вам сейчас по секрету расскажу коротенькую историю.

Резко поднявшись из-за стола, председатель правления подошел к окну, уставился в темноту, словно о чем-то раздумывая, и медленно повернулся к ней. В глазах стоял холод.

– Как вы думаете, что собой представляют наши пятиэтажки? – То, что следовало, нельзя было назвать улыбкой. Это был оскал, говоривший о том, что ответа он от нее не ожидал. – Это драгоценный клад для тех, кто сумеет его взять.

Из его уст полились слова, видно окончательно записанные в одной из уже отложенных в личный архив тетрадочек.

– Все эти дома в скором времени подлежат капитальному ремонту. Поэтому они очень интересны для управляющей компании. Во времена, когда из центра ничего не проверяется, а местные власти в доле, на капитальном ремонте можно сорвать такие бабки, что вам и не снилось. А чтобы бабок хватило на всех осведомленных, дома должны стать немного попотрепанней. После капитального ремонта разрабатывается местная программа коммунального строительства. Под это дело пятиэтажки сносятся. По дешевке строятся многоэтажки. Платежеспособным жильцам предоставляется новая жилплощадь, чуть более дорогая по платежам. Своего рода денежно-доильный комплекс. Бабушек и прочих неплатежеспособных переселяют на отшиб в другие пятиэтажки до тех пор, пока пятиэтажки не кончатся и бабульки не помрут.

Перехватило дух. Мария широко открытыми глазами смотрела на человека, о котором думала, что немного знает его.

– Не смотрите на меня так! Лучше гляньте на это стадо ягнят-молчунов. Они до того тупые, ленивые и трусливые, что даже на собраниях свою волю выразить не могут. Напоминают мне тот кадр из фильма «Обыкновенное чудо». Помните, где король вспоминает своего деда-неженку: когда при нем душили его жену любимую, он стоял возле и уговаривал: «Потерпи! Может, обойдется!».

Мария не могла поверить услышанному.

– И вы мне это говорите в лицо? Вы ничего не боитесь?

Безразличный взгляд остановился на ней.

– А чего бояться? Все схвачено. Я вам ничего не говорил. И никакие ревизионные комиссии ничего не изменят. А вам, дорогая Мария Яковлевна, советую не делать глупостей. Вредно для здоровья и ни к чему хорошему не приведет.

Сквозь оцепенение прорывалась ярость:

– А что, бить будете?

В его глазах не было милосердия.

– Зачем же. У вас есть сын!

Вдруг воздуха не стало. Мария схватилась за грудь и, как рыба на безводье, пыталась ртом ухватить глоток спасения.

Лицо сына. Его голос.

Оттолкнув чью-то руку, она, скрученная, ухватилась за одну мысль: только бы еще раз увидеть его!

Неимоверным усилием воли она двигалась к выходу. Расплывшиеся в красном мареве лица пытались ей что-то сказать. Но она их не слышала. Только ее родной голос, доносящийся издалека, неустанно повторял: «Ничего не надо! Сейчас все пройдет!»

Руки нащупали ручку двери и толкнули ее. Холодный воздух обдал лицо. Его судорожные дольки достигали горящее нутро.

Едва разглядев в сумерках скамейку, Мария повалилась на нее. Выпрямилась. И вдруг услышала совсем рядом, совершенно отчетливо, откуда-то знакомый шорох. Боль тут же отступила. Измученное тело пило наполнивший его воздух. Слезы растекались по морщинкам. Сквозь их сплошной занавес она видела свет в окне второго этажа, и слова благодарности растворились во мгле.