Автор книги: Петр Дружинин
Жанр: История, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 20 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
Касаясь вопросов литературоведения, он отметил:
«Правильно говорил тов. Эвентов, что в то время, когда началась борьба с наследием школы Веселовского, пассивное отношение ленинградской писательской организации к этому вопросу, к этой теме в условиях, когда перед страной заострены вопросы низкопоклонства перед Западом, – это пассивное отношение было показателем недостаточности идейной жизни.
Вся борьба вокруг этих вопросов прошла, в сущности говоря, не проверив, не разоблачив и не воспитав на этой очень большой теме литературные кадры.
Между тем, вопросы, которые были подняты там, это кардинальные вопросы, в частности, вопрос о приоритете нашей русской науки и, в особенности, о приоритете сейчас нашей советской науки.
Конечно, вмешательство в это дело газеты “Культура и жизнь” нанесло решающий удар нашему идейному противнику. И большим фактом является то, что большинство литературоведов, которые шли за этой школой, не понимая, как в их творчестве преломляется наследие этой школы, – большим фактом является то, что эти товарищи пришли к правильному пониманию, что эти позиции нужно пересмотреть. Но тем не менее вопрос еще не решен, и вопросы этого рода нужно ставить на новых конкретных основах»[486]486
Там же. Л. 115–116.
[Закрыть].
Резюмируя речь Фадеева, «Ленинградская правда» писала:
«Переходя к анализу недостатков Ленинградского отделения Союза советских писателей, А. Фадеев объясняет эти недостатки, в первую очередь, слабостью идейной работы, беспринципными приятельскими отношениями, существовавшими долгое время в среде ленинградских литераторов. А. Фадеев отмечает пассивное отношение ленинградской писательской организации к борьбе с низкопоклонством перед Западом, к разоблачению антинародной школы Веселовского»[487]487
Выполнить долг перед народом: (На собрании ленинградских писателей) // Ленинградская правда. Л., 1948. № 283. 30 ноября. С. 3.
[Закрыть].
Вполне очевидно, что Льву Абрамовичу, звезда которого клонилась к закату, пришлось расстаться с постом:
В проекте резолюции собрания, принятом за основу, недостатки писательской организации сводились к вопросам литературоведения:
«Общее собрание писателей констатирует, что в работе правления и Президиума было много весьма существенных недостатков.
В ЛО ССП не велась борьба со школой Веселовского и его последователями, не обсуждались вопросы, связанные с разоблачением низкопоклонства перед западным буржуазно-либеральным литературоведением, с разоблачением растленной буржуазной культуры и искусства. Правление прошло мимо дискуссии по вопросам биологии, хотя выводы этой дискуссии важны для каждого работника идеологического фронта»[489]489
ЦГАЛИ СПб. Ф. 371 (ЛО ССП). Оп. 1. Д. 48. Л. 151–152.
[Закрыть].
Любопытны немногочисленные поправки к тексту резолюции:
«ЭВЕНТОВ: Там говорится о том, что плохо велась борьба с низкопоклонством, с либеральной буржуазной наукой. Там спутаны два вопроса: рецидивы у нас и борьба с реакционной западной наукой. Я предлагаю это уточнить.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ [П. И. Капица]: Это правильно и голосовать это не будем. Больше нет поправок?
ГУКОВСКИЙ: Было бы хорошо, чтобы впредь резолюции Союза писателей писались не таким сухим, казенным, суконным языком.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ [П. И. Капица]: Следующему правлению это надо будет учесть и поручить т. Гуковскому написать резолюцию»[490]490
Там же. Л. 154.
[Закрыть].
После утверждения резолюции председательствующий под бурные аплодисменты выступил с традиционным предложением послать письмо товарищу Сталину, текст которого зачитал Е. Л. Шварц[491]491
Там же. Л. 155.
[Закрыть].
Но важнейшим пунктом в повестке дня общего собрания были выборы нового состава правления Ленинградского отделения Союза (25 человек). В числе первых кандидатов был предложен А. Г. Дементьев – его выдвинул Б. С. Мейлах, затем самого Б. С. Мейлаха выдвинул Б. О. Костелянец, Л. А. Плоткин предложил кандидатуру В. П. Друзина, «с мест» поступили предложения избрать в состав правления Л. А. Плоткина и Г. А. Гуковского[492]492
Там же. Л. 131–138.
[Закрыть] и т. д.
Л. А. Плоткин, не справившийся с работой в 1947 г., взял самоотвод:
«Я очень горжусь той честью и польщен доверием, которое мне оказано, но я не могу работать, потому что в силу сложившихся обстоятельств должен выполнять очень большую работу по Институту литературы и физически не смогу вести ту большую работу, которая полагается члену правления»[493]493
Там же. Л. 140–141.
[Закрыть].
Таким же образом поступил и Г. А. Гуковский:
Когда был сформирован список из 25 человек, настало время переходить к голосованию, но в этот момент председательствующий П. И. Капица предоставил слово В. Ф. Пановой и Ю. П. Герману. С их помощью Смольный решил лишний раз подстраховаться.
«В. Ф. ПАНОВА: Прежде чем приступить к голосованию, я хотела сказать несколько слов по поводу одной из кандидатур “за”, без отводов. Мне хотелось сказать об Александре Григорьевиче Дементьеве. Тов. Дементьева мы недавно приняли в Союз. Он – молодой член Союза, но когда мы, члены приемочной комиссии, рассматривали его анкету, мы были удивлены одним обстоятельством (впрочем, мы нередко были удивлены этим обстоятельством), что человек, имеющий право быть членом Союза, только теперь вступает в нашу организацию.
Тов. Дементьев – автор целого ряда крупных литературоведческих работ, в частности, его последняя работа по истории русской журналистики 40–50 гг. прошлого столетия, работа в 20 печ[атных] листов. Мы приняли его в члены Союза, но я хочу сказать, что целая группа людей, беспартийных членов Союза возлагают большие надежды на пребывание А. Г. Дементьева в правлении. Дело в том, что в последнее время стало ясно, что групповщина разъедает нас, мешает нам работать. В этом смысле, значительную часть наших надежд на облегчение этого положения, на уравновешивание интересов мы возлагаем на А. Г. Дементьева.
Ю. П. ГЕРМАН: Дело в том, что я более года своей жизни занят одной темой, эта тема – Белинский, в связи с этой темой, я лично обнаружил на собственном опыте с соавтором, с которым я работаю[495]495
Сценарий для фильма «Белинский» (Киностудия «Ленфильм», 1951 г., вышел на экран 4 июня 1953 г.) был написан Ю. П. Германом в соавторстве с режиссером Г. М. Козинцевым и поэтессой Еленой Павловной Серебровской (1915–2003), выпускницей филологического факультета ЛГУ (1938), членом ВКП(б) с 1946 г., которая еще в довоенные годы являлась информатором партбюро. Л. М. Лотман упоминает в воспоминаниях о доносе Е. П. Серебровской на Г. А. Гуковского (Лотман Л. М. Он был нашим профессором // Новое литературное обозрение. М., 2002. № 55. С. 48).
[Закрыть], огромную пустоту в нашем литературоведении. И вот – молодой ученый, молодой литератор в этом смысле сделал чрезвычайно много. Я говорю тоже об А. Г. Дементьеве. Его работа, на мой взгляд и взгляд целого ряда людей, представляет очень большую ценность, это очень серьезно, очень интересно и лишено той скучной академичности и оторванности от насущных нужд дня, которыми грешат многие работы.Кроме того, насколько я знаю (а я это знаю), А. Г. Дементьев – прекрасный организатор, а наш Союз чрезвычайно нуждается в молодом, деятельном, настоящем организаторе»[496]496
ЦГАЛИ СПб. Ф. 371 (ЛО ССП). Оп. 1. Д. 48. Л. 144–145.
[Закрыть].
Результатом такой агиткампании стало то, что А. Г. Дементьев был избран в состав правления ЛО ССП максимальным числом голосов – 174 «за» и лишь 9 «против». Остальные члены президиума набрали меньшее число сторонников: Эльмар Грин (168/15), Е. Л. Шварц (156/18), А. А. Прокофьев (159/24), В. Ф. Панова (156/27), Б. С. Мейлах (154/29), О. Ф. Берггольц (145/38), Ю. П. Герман (137/46), В. П. Друзин (108/75)[497]497
Там же. Л. 159–160.
[Закрыть] и т. д.
Таким образом, как и на партсобрании, все писатели склонили головы перед навязанной руководством кандидатурой; писательское же своеволие было направлено не против троянского коня Ленинградского обкома ВКП(б) – А. Г. Дементьева, а против своих же коллег-писателей.
На следующий день, 28 ноября, состоялось первое заседание нового состава правления, на котором также присутствовали Н. Д. Синцов, А. А. Фадеев, А. В. Софронов и парторг ЛО ССП А. В. Лосев. Протокол заседания лаконичен и не скрывает заранее подготовленного сценария:
«СЛУШАЛИ:
ФАДЕЕВ А. А.: Товарищи, на повестке дня стоит вопрос – о руководящем органе правления. Но прежде чем говорить о составе, необходимо решить, оставить ли уже существующую форму – Президиум, или найти новую, более удобную.
МЕЙЛАХ Б. С.: Предлагаю изменить существующую форму, учредив вместо Президиума – Секретариат правления ЛО ССП.
ФАДЕЕВ: Подтверждает, что на основе практического опыта эта форма признана наиболее удобной и правильной.
МЕЙЛАХ: Предлагает ввести в состав Секретариата т. т.
Дементьева А. Г.
Друзина В. П.
Прокофьева А. А.
Саянова В. М.
Чирскова Б. Ф.
Как людей, отражающих лицо писательской организации и представляющих собой все жанры – литературоведение, критику, поэзию, прозу и драматургию.
КРАТТ [И. Ф.]: Предлагает ввести в Секретариат т. Мейлаха Б. С.
МЕЙЛАХ: Просит отвести кандидатуру, ссылаясь на слишком большую загруженность – кроме штатной работы в Академии наук и в Институте литературы, он пишет книгу о Пушкине.
Отвод принимается единогласно. ‹…›
ФАДЕЕВ: Предлагает избрать Ответственным секретарем правления т. Дементьева А. Г.
Принимается единогласно»[498]498
ЦГАЛИ СПб. Ф. 371 (ЛО ССП). Оп. 1. Д. 57. Л. 120–120 об.
[Закрыть].
Так доцент филологического факультета ЛГУ, заведующий сектором печати Ленинградского горкома ВКП(б) Александр Григорьевич Дементьев стал главой ленинградской писательской организации спустя всего лишь три дня после вступления в Союз советских писателей. Вскоре о новом составе правления сообщили газеты[499]499
На собрании писателей // Вечерний Ленинград. Л., 1948. № 281. 29 ноября. С. 3; За критику и самокритику, за новый творческий подъем: На собрании ленинградских писателей // Литературная газета. М., 1948. № 96. 1 декабря. С. 3.
[Закрыть]. В связи с избранием А. Г. Дементьев с 1 декабря 1948 г. оставил работу в Отделе печати горкома ВКП(б) и переключился на работу с писателями.
Причем должность его была самая что ни на есть руководящая. Распределение обязанностей между членами секретариата выглядело следующим образом[500]500
ЦГАЛИ СПб. Ф. 371 (ЛО ССП). Оп. 1. Д. 60. Л. 200.
[Закрыть]:
«1. Дементьев А. Г. – Аппарат ЛО ССП, издательства, партгруппа правления, сектор пропаганды, творческие командировки.
2. Друзин В. П. – Журнал “Звезда”, Комиссия критики и теории литературы.
3. Прокофьев А. А. – Комиссия по приему в ССП, Секция поэтов.
4. Саянов В. М. – Секция прозы и очерка, совет Дома писателя имени Маяковского.
5. Чирсков Б. Ф. – Зам. Ответственного секретаря ЛО ССП, секция драматургов и Комиссия кинодраматургии».
Действительное положение Александра Григорьевича лаконично определено О. М. Фрейденберг в одной из записей начала 1949 г.: «Дементьев, ныне фюрер поэтов и писателей, надзиратель по идеологии»[501]501
Фрейденберг О. М. Записки.
[Закрыть].
Б. М. Эйхенбаум по-прежнему востребован критикой
После Августовской сессии ВАСХНИЛ наступила небольшая передышка перед окончательным разгромом неугодных в 1949 г. Проработки несколько поутихли, и даже газеты довольствовались пересказами минувших событий. «Литературная газета» в номере от 13 ноября поместила отчет о весеннем собрании в ЛГУ с осуждением сторонников А. Н. Веселовского[502]502
Большевистская партийность – основа советского литературоведения // Литературная газета. М., 1948. № 91. 13 ноября. С. 1.
[Закрыть].
Но в самом конце ноября выходит в свет очередной номер журнала «Знамя», где помещена статья московского исследователя творчества Лермонтова Сергея Васильевича Иванова с многообещающим названием «Лермонтов и его комментаторы». Посвящена она не столько поэту, сколько профессору Б. М. Эйхенбауму, едва оправившемуся после полученного летом инфаркта.
Борис Михайлович был также и редактором четырехтомного Полного собрания сочинений М. Ю. Лермонтова. Именно это издание, законченное в июле 1948 г., стало причиной нападок С. В. Иванова:
«…Когда мы переходим к комментариям, приложенным к этому изданию, острое чувство негодования охватывает нас: мы уже не говорим о бессистемности и разностильности комментариев, о длинных рассуждениях там, где комментарии вовсе не требуются, и о лаконичных, однострочных “пояснениях” там, где необходимы подробные объяснения. Мы ставим более важный и острый вопрос: о продолжении в комментариях к этому изданию старой порочной практики некоторых “ученых”, стремящихся всеми силами протаскивать в нашу литературу метод сравнительного литературоведения, который полностью игнорирует самобытность русской литературы и живую, непосредственную связь ее с жизнью. Свою задачу подобные литературоведы видят лишь в том, чтобы путем сопоставления отдельных слов, выражений, эпитетов, встречающихся в произведениях русских художников слова, с соответствующими строчками из произведений западноевропейских писателей доказать, что русский художник не оригинален: такой-то образ он заимствовал там-то, а такой – там-то.
В комментариях к четырехтомнику М. Ю. Лермонтова профессор Б. Эйхенбаум во что бы то ни стало старается доказать, что великий Лермонтов является эпигоном западноевропейской литературы, что он находится целиком под влиянием английской, французской и немецкой литературы. ‹…›
Имя Б. Эйхенбаума заставляет нас обратиться и к предыдущим его работам о Лермонтове, дабы сделать общие выводы о “трудах” профессора, направленных к ниспровержению Лермонтова»[503]503
Иванов С. М. Ю. Лермонтов и его комментаторы // Октябрь. М., 1948. Кн. 11. Ноябрь. С. 201.
[Закрыть].
С. В. Иванов выполняет свое обещание и производит ревизию лермонтоведческих работ Бориса Михайловича от 20‐х до 40‐х гг.:
«…Единая крепкая нить связывает эйхенбаумовские комментарии из четырехтомника 1948 года с его комментариями из пятитомника 1937 года. И те и другие покоятся на едином фундаменте – книжке Б. Эйхенбаума “М. Ю. Лермонтов”, изданной еще в 1924 году, – работе, предельно формалистической, рассматривающей творчество Лермонтова с абстрактных космополитических позиций, подводящей все творчество гениального русского поэта к полнейшей зависимости от западноевропейских литератур.
Наша критика неоднократно указывала Б. Эйхенбауму на порочность его “концепции”. В 1937 году в Институте литературы Академии наук в Ленинграде (Пушкинский Дом) состоялось специальное заседание, посвященное обсуждению работ Эйхенбаума о Лермонтове. Крупнейшие советские литературоведы заявили тогда, что работы Эйхенбаума о Лермонтове находятся в резком противоречии с марксистской наукой о литературе, что эти работы “написаны всецело в традициях буржуазных комментаторов Лермонтова” и что “нежелание Эйхенбаума следовать принципам марксизма-ленинизма в литературной науке влечет все те же ошибки, которые систематически возникают в его работах”. И Б. Эйхенбаум тогда “согласился с выступавшими”. Но это “согласие” было лишь тактическим маневром и не привело к изменению его взглядов»[504]504
Там же. С. 202.
[Закрыть].
«Узбекский народный героический эпос»
Из событий, не выплеснувшихся на газетные полосы, стоит также отметить состоявшееся 16 ноября 1948 г. в Москве совместное заседание секторов Средней Азии и фольклора Института этнографии Академии наук СССР. Посвящено оно было обсуждению книги «Узбекский народный героический эпос», изданной в Ленинграде в 1947 г. Написана она была узбекским фольклористом Х. Т. Зарифовым[505]505
Зарифов Хади Тилляевич (1905–1972) – фольклорист, заложивший основы изучения узбекского фольклора и в течение более чем сорока лет руководивший этой работой; большая часть работ опубликована на узбекском языке (первая в 1927 г.). В годы войны возглавлял Институт восточных рукописей АН Узбекской ССР в Ташкенте, в 1945 г. ему присвоена степень кандидата филологических наук по совокупности печатных работ, а в 1965 г., с разрешения ВАК, докторская степень.
[Закрыть] и профессором В. М. Жирмунским в Ташкенте во время войны. Тон обсуждения был задан докладом сотрудницы сектора фольклора Веры Константиновны Соколовой (1908–1988):
«…Книга Жирмунского и Зарифова должна быть решительно осуждена, так как она содержит активную пропаганду враждебного марксизму-ленинизму компаративистского метода. Узбекский народный эпос авторы рассматривают с позиций буржуазного космополитизма; они нагромождают множество параллелей из героического и сказочного эпоса восточных и европейских народов, и в этом хаотическом нагромождении обломков эпоса всех времен и народов совершенно тонет идейное содержание и национальное своеобразие узбекского героического эпоса. Действительной конкретной истории развития узбекского эпоса, теснейшим образом связанной с историей узбекского народа, анализа его идей и образов в книге нет, реальное историческое содержание народного эпоса полностью игнорируется. Схематизм и антиисторизм, идущие от концепции А. Н. Веселовского, пронизывают всю книгу. В итоге у читателя создается совершенно извращенное представление, – что различные произведения узбекского эпоса лишь случайные вариации одних и тех же пресловутых “бродячих мотивов” и “сюжетных схем” или же перепевы сюжетов персидской средневековой литературы»[506]506
В. С. [Соколова В. А.?] Обсуждение книги «Узбекский народный героический эпос» // Советская этнография. М.; Л., 1949. [Кн.] 2. [Апрель – июнь]. С. 177.
[Закрыть].
Затем начались прения по докладу, изложенные впоследствии в журнале «Советская этнография», причем, по-видимому, самой же В. К. Соколовой. Отметим некоторые:
«Б. И. Богомолов (Академия Общественных наук [при ЦК ВКП(б)]) указал, что разбираемая книга в своей основной части является типичным примером компаративистского исследования и наглядно показывает несостоятельность и научный вред этого метода. Книга посвящена узбекскому эпосу, но в действительности она не дает представления ни об этом эпосе в целом ни об отдельных его произведениях. Прекрасное целостное здание национального эпоса раздроблено на отдельные элементы, кирпичики, превращено в развалины. В книге дан какой-то хаос элементов узбекского эпоса, эпоса других народов. Применяя компаративистский метод, В. М. Жирмунский и X. Т. Зарифов полностью отрицают цельность и национальную специфику художественного произведения в народном творчестве. Более того, они по существу отрицают и народное, национальное творчество, вслед за Веселовским рассматривая фольклор как случайное сцепление вечных “бродячих мотивов”. Авторы книги слепо последовали за Веселовским. Более того, ссылаясь только на него одного, они тем самым пропагандируют его, выдавая за высший научный авторитет. Они не раскрывают на основе эпоса исторически развивавшиеся чаяния и ожидания узбекского народа. Как всем содержанием книги, так и в своем определении задач изучения эпоса народов СССР они ориентируют наши национальные кадры фольклористов на применение компаративистского метода, в корне чуждого подлинной науке.
Проф[ессор] С. П. Толстов отметил, что выступавшие до него товарищи правильно указали основные методологические пороки книги тт. Жирмунского и Зарифова, которая является не только образцом применения методологий Веселовского, но и активной пропагандой ее. Стремление всюду найти параллели, нагромождение бесчисленных примеров – только запутывают читателя и создают неверное представление об узбекском эпосе. Все его элементы даны разрозненно, его национальная специфика оказалась сначала растворенной в каком-то “степном” эпосе, а затем в эпосе мировом. Авторы не обращают внимания на идейное содержание эпоса, а оперируют голыми сюжетными схемами, в результате чего различные национальные произведения рассматриваются как вариации одной и той же сюжетной схемы, как различные стадии одного и того же сказания ‹…›. Книга “Узбекский народный героический эпос” не оправдала возлагавшихся на нее ожиданий. Узбекского героического эпоса в ней нет, все разложено на мотивы и тонет в бесконечных параллелях. Остается только пожалеть, что такая книга выпущена, и надеяться, что тт. Жирмунский и Зарифов дадут новое исследование в ином плане.
Проф[ессор] Е. В. Гиппиус согласился с выступавшими до него товарищами, вскрывшими основные пороки книги тт. Жирмунского и Зарифова, и остановился в своем выступлении на теоретических вопросах. Метод, называемый тт. Жирмунским и Зарифовым сравнительно-историческим, в действительности не является ни историческим, ни сравнительным. Мы не отрицаем, сказал проф[ессор] Гиппиус, сравнительный метод, но мы отрицаем позитивистский метод формалистических сопоставлений схем, на которых выхолащивается содержание. Веселовский и его последователи изучают только формальные аналогии, понимаемые ими как черты общности всех национальных культур. Сравнительный метод в нашем понимании – это предварительная лаборатория, которая должна помочь выявить различия, выделить национально своеобразные, оригинальные черты анализируемого произведения, исследование же должно заключаться в том, чтобы эти особенности исторически объяснить. Нужно говорить о действительном творчестве народа, а не превращать народных певцов в более или менее искусных комбинаторов готовых мотивов и схем. В работе проф[ессора] В. М. Жирмунского привычка рассматривать фольклор как комбинирование мотивов приводит на деле к отрицанию творческих способностей народа. Подобное декларирование народного творчества на словах и подмена его на деле комбинированием и разложением имеется и у других наших фольклористов, и с этим надо повести решительную борьбу. ‹…›
В. И. Чичеров в заключительном слове подвел итоги обсуждения. Единодушное осуждение вредной в методологическом отношении книги, сказал он, свидетельствует о том, что большинство советских фольклористов освобождается от порочных методологических установок, разделявшихся ими в прошлом. Отказывается от этих установок и сам проф[ессор] В. М. Жирмунский (как это видно из изложения его выступления в “Вестнике Ленинградского университета”). Нужно прямо сказать, что, несмотря на издание данной книги, исследования об узбекском героическом эпосе нет. Проф[ессор] В. М. Жирмунский ориентировался на Веселовского, так же как ориентировались на него и многие другие фольклористы. Фразы о необходимости изучать фольклор под социально-политическим углом зрения в книге есть, но они остаются только декларацией, весь же материал исследуется компаративистским методом, значительная часть узбекского эпоса авторами просто отброшена. Вся книга состоит из сопоставлений. Анализа идей и образов узбекского народного эпоса по существу в ней нет. Авторы проходят мимо высказываний Маркса о греческом эпосе, а ведь Маркс со всей убедительностью показал, что греческий эпос мог возникнуть только в конкретных условиях древней Греции и представляет своеобразное и неповторимое явление. Эти замечательные указания надо всегда помнить, нельзя изучать эпос в отрыве от жизни народа, от конкретной исторической обстановки, которая его порождает. ‹…› Книга В. М. Жирмунского и X. Т. Зарифова должна быть решительным образом осуждена как вредная, противоречащая методологии марксизма-ленинизма»[507]507
В. С. [Соколова В. А.?] Указ соч. С. 177–179.
[Закрыть].
В качестве итога этого обсуждения стоит рассматривать статью Л. Климовича «Против космополитизма в литературоведении», напечатанную в главной газете страны 11 января 1949 г., еще до начала общесоюзной кампании по борьбе с космополитизмом. Место публикации лишь усиливало обвинения:
«…Впервые узбекское народное творчество стало предметом научного изучения только после 1917 года. Буржуазное литературоведение игнорировало искусство народов, угнетенных царизмом, стремясь доказать, что искусство этих народов якобы лишено подлинной самобытности и является всего лишь сколком с искусства арабского, османского или персидского. Исследования советских ученых, собравших десятки фольклорных памятников, неопровержимо устанавливают лживость и реакционный смысл подобных “теорий”.
С тем большим осуждением должна быть встречена выпущенная Гослитиздатом книга В. Жирмунского и X. Зарифова “Узбекский народный героический эпос”, по существу возвращающая нас к задам буржуазного литературоведения. Авторы этой книги исходят в своих рассуждениях из методологических предпосылок, глубоко чуждых марксистско-ленинскому литературоведению. В своей работе они стоят на позициях буржуазного космополитизма, пользуются методологией, по существу своему последовательно формалистической.
Послушно следуя осужденному нашей наукой “историко-сравнительному” методу, заимствованному в арсенале буржуазного литературоведения, Жирмунский и Зарифов рассматривают узбекский фольклор как колоссальное собрание так называемых международных сюжетов, якобы извечно кочующих из одной национальной литературы в другую. Вместо того, чтобы проследить, как отразилась в узбекском героическом эпосе история узбекского народа, его характерные духовные свойства, его бытовой уклад и своеобразие его национальной культуры, авторы книги озабочены только тем, чтобы подыскать для каждого сказания, созданного узбекскими поэтами, параллель в западноевропейских и ближневосточных (арабская, тюркские, персидская) литературах. История узбекского народного творчества поэтому искажается до неузнаваемости, а ее творцы, народные певцы, поэты превращаются под пером Жирмунского и Зарифова всего лишь в комбинаторов стандартных сюжетов и образов, якобы перекочевавших в их произведения то из немецких, то из арабских, то из греческих источников, Авторы книги не делают даже попытки исторически объяснить эти “заимствования”, так как они не могут не понимать, что указать, каким путем попали в средневековый Узбекистан поэтические мотивы, например, из французской или английской литературы, просто невозможно. Устанавливаемые ими совпадения и параллели носят поэтому исключительно формальный характер и в большинстве случаев буквально поражают своей надуманностью и искусственностью. ‹…›
Следуя воззрениям буржуазных писателей, стремящихся в своих реакционных целях свести на нет оригинальность литератур на тюркских языках, Жирмунский и Зарифов в своей книге говорят о персидской литературе как об “основном источнике средневековой романтики для всех литератур мусульманского Востока” и возводят узбекский эпос к “арабско-персидским источникам”.
Нарочитые поиски “мусульманских” истоков в узбекском эпосе приводят авторов к утверждениям, весьма напоминающим рассуждения панисламистов и других родственных им феодально-клерикальных и буржуазно-националистических “теоретиков”. Замалчивая реакционную роль ислама, всегда служившего идеологической опорой для эксплуататорских классов на Востоке, Жирмунский и Зарифов говорят о “народных корнях”, “официальной идеологии мусульманства”, о некоей “интернациональной мусульманской письменной культуре” и т. п. Все это буквально повторяет шовинистические разглагольствования некоторых небезызвестных буржуазных этнографов и историков культуры.
Жирмунский и Зарифов не останавливаются перед прямой фальсификацией. Они пытаются, например, сказание о “Фархаде и Ширин”, в котором нашли свое выражение народные мечты о счастье и справедливости, истолковать как отражение влияния… Библии и Корана. И, наоборот, анализируя эпос “Юсуф и Ахмед”, в котором развиваются идеи “газавата”, т. е. войны за веру, авторы книги объявляют это проникнутое мусульманской идеологией произведение “патриотическим”. ‹…›
Издание этой методологически порочной, путаной и антиисторической книги является ошибкой Гослитиздата. Долг советских литературоведов – дать подлинно научный марксистско-ленинский анализ литературных богатств, которыми гордятся народы нашей Родины. Но эта задача может быть выполнена только при условии, если глубоко чуждое влияние буржуазно-политической, космополитической школы Веселовского будет ликвидировано в нашем литературоведении»[508]508
Климович Л. Против космополитизма в литературоведении // Правда. М., 1949. № 11. 11 января. С. 3.
[Закрыть].
Отдельного упоминания заслуживает и сам автор приведенной статьи – московский востоковед Люциан Ипполитович Климович (1907–1989). На ниве суровой критики он «прославился» еще до войны: тогда он выступил против другого профессора ЛГУ – академика И. Ю. Крачковского:
«Не избежал гонений и Крачковский. В 1937 году в № 7 журнала “Под знаменем марксизма” появилась рецензия Л. И. Климовича на “Труды первой сессии ассоциации арабистов”. Она была написана в том же беспардонно-разухабистом тоне, что и статьи начала 30‐х годов, критикующие Коллегию востоковедов, и так же отдавала политическим доносом. ‹…› Приемы, которыми пользовался автор, стары и хорошо известны: цитаты, вырванные из контекста и превратно истолкованные, многочисленные передержки, натяжки, голословные лживые утверждения. ‹…›
Была ли эта статья инспирирована кем-то сверху или просто захотелось выдвинуться, поднявшись на волне общего обличительного ажиотажа, – кто теперь ответит на этот вопрос? Так или иначе, нравственный облик этого человека навеки запечатлен в его печатном слове»[509]509
Долинина А. А. Невольник долга. СПб., 1994. С. 307, 308–309.
[Закрыть].
В 1949 г. уже самого Л. И. Климовича пытались обвинять в космополитизме, но он лишь ревностнее нападал на других – И. Ю. Крачковского, В. М. Жирмунского, Е. Э. Бертельса, М. М. Дьяконова… Особенным резонансом пользовались его погромные статьи в «Правде»:
«…Шла свирепая борьба с космополитизмом. Евреи, как всегда, служили лишь затравкой для более широких партийных свершений. Оборотной стороной космополитизма был объявлен национализм, то есть стремление евреев не быть “беспаспортными [sic!] бродягами в человечестве” и сохранить свои исторические и государственные корни. Массы охочих до всяческой травли маргиналов, прежде всего, “образованщину”, стали пугать сионизмом. Потом с этого традиционного плацдарма обрушились уже на национализм в республиках. Буквально по следам Первой Конной шла широкая всеохватывающая волна репрессий. Делалось это организованно, в плановом порядке. В “Правде” появлялась статья, подписанная обычно тремя авторами: известным “востоковедом в штатском” Люцианом Ипполитовичем Климовичем, кем-то из местных ученых того же пошиба и собственным корреспондентом газеты. В день, когда газета выходила в свет, на месте арестовывалась группа наиболее авторитетных ученых, так или иначе связанных с изучением эпоса. В Туркмении таким образом были арестованы Баймухамед Каррыев, Мяти Косаев, Оразмамед Абдалов, [Б.] Журменек и другие. Им быстренько дали по десять лет и отправили в Карлаг, лишь придержав для доследования Журменека. Как этого добивались (в прямом смысле), мы сегодня знаем, и профессор Журменек дал показания, что они не просто изучали антинародный эпос “Коркут-ата”, но по сговору с иностранной агентурой образовали туркменское национальное правительство в подполье. Всех привезли назад из Караганды и судили заново. ‹…› Вместе с Журменеком всем теперь дали по двадцать пять лет и отправили назад в Караганду»[510]510
Симашко М. Д. Из книги «Четвертый Рим»: Журнальный вариант // Иерусалимский журнал. Иерусалим, 2000. № 6. С. 142–143.
[Закрыть].
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
