Текст книги "Петралаши, или Смешная книжка для отдыха"
Автор книги: Петр Пинских
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Петралаш двадцать шестой. Первое знакомство с …
История из далекой, далекой юности. Почему именно она запомнилась во всех подробностях и деталях? Потому что, для меня, того, еще не взрослого, еще не мужчины, она была особенной, событийной. Еще бы: я тогда даже на картинке голой женщины, толком, не видел, а тут…
Шестнадцать лет мне было. Учился я на первом курсе машиностроительного техникума. Была у меня в то время страсть – все на спор делать. Это для того, чтобы воспитать в себе обязательность: раз поспорил, пообещал сделать – хоть в доску расшибись – сделай. И видимо, переусердствовал. Потому что, по жизни потом, стал просто патологически обязательным человеком!.. Но речь, не о том.
Однажды, в небольшой «кафешке», в кругу таких же безусых юнцов, поспорил я, что за один присест выпью целый чайник кофе с молоком. Сказал – сделал. Выпил. Кофе в те времена был, в основном, не натуральный, а желудевый. Ну, и молоко, видимо, было – не первой свежести. «Пронесло» меня.
Опять же: далеко не каждое кафе в те времена было оборудовано нормальным туалетом. Пару раз я сбегал в соответствующий деревянный домик за углом. Но чтобы основательно облегчиться, необходим был нормальный туалет с нормальным унитазом. По близости, таковой, был только в ближайшей поликлинике (студентами в округе, давно было все обследовано).
Попрощавшись с товарищами и договорившись, мол, если что – не ждите, скорым шагом поспешил в вышеупомянутую поликлинику.
…Здесь, схему расположения туалета мне придется описать очень подробно. Далее, станет понятно – почему.
Располагался он на первом этаже, в фойе, сразу же за регистратурой. Обычная дверь, с соответствующей табличкой. А за дверью – узенький, ровно на ширину входной двери, длинный, не меньше пяти метров, коридорчик. В самом конце этого коридорчика-тоннеля – еще одна дверь, и только за ней, непосредственно, сам туалет с унитазом.
Входная дверь закрывалась не на шпингалет, а на самодельный крючок из проволоки. Вторая дверь – в комнатку с унитазом, вообще ни на что, не закрывалась. Мало того, здесь еще и электрическая лампочка была выкручена из патрона. Получалось, что освещалась эта маленькая комнатка лишь тусклым светом, исходящим от лампочки, висевшей в самом начале коридорчика. То есть, от входной двери ясно увидеть то, что творилось в этой комнатке, практически, было невозможно.
Я зашел, закрыл на крючок входную дверь, прошел коридорчик и спокойно расположился на унитазе.
Ждать пока «разбодяженный» желудевый суррогат завершит в моем желудке жестокую бойню и полностью его освободит, пришлось довольно-таки долго. Я даже вставал несколько раз, чтобы ноги не затекли. Наконец, это грязное дело было закончено.
И только я собрался уходить… «Щелк! Хрясь! Бах!». – С треском отскакивает от входной двери крючок, и эта дверь на всю свою ширину распахивается. А в нее вваливается огромная, на всю ширину коридора, «туша» неопределенного пола и возраста.
Я хоть и растерялся от такой неожиданности, но все-таки смог обозначить свое присутствие легким покашливанием и дрожаще-заикающимся: «З-з-зан-нято!». Кое, этой «тушей» было, скорее всего, совсем не услышано. Потому что, полностью, как я сразу же убедился, было ею проигнорировано.
С грохотом закрыв за собой дверь, и недолго повозившись с крючком, и – что самое интересное – не поворачиваясь, «туша» начала раздеваться. Из чего я заключил: развернуться в этом узком коридорчике ей было просто проблематично. По одежке определяю – женщина!
Именно – по одежке. Потому что, то, что предстало перед моим взором, правильно назвать можно было лишь одним русским словом – «уе…ище» (матерный синоним слова «чудовище»). Бесполое и бесформенное «уе…ище»! Но никак, не задница. Особенно в том, моем, еще юношеском представлении.
Я кашляю сильнее. Не реагирует. И вдруг, это широченное, еле вмещающееся в коридорчике «уе…ище», состоящее из двух огромных одинаковых половинок непонятного телосложения, не поворачиваясь, задом, кряхтя и пыхтя, начинает пятиться… на меня! А мне – отступать некуда!.. А оно все ближе, ближе… все огромней, огромней!
Вижу: кашлем, делу не поможешь. До локтя закатал на руке рукав рубахи. «Уе…ище» – все ближе. Вот, уже совсем рядом. Я изготовился, вытянул руку и… легонечко, так, пальчиком – «тук-тук-тук» по одной, из половинок. Оно сразу же остановилось. Замерло. Потом откуда-то из глубины своих очень глубоких недр издало протяжный и долгий звук, похожий на «гф-ф-р-р-р…», с очень неприятным, специфическим запахом…
Я же, в этот момент, молил свою судьбу только об одном: чтобы не «изрыгнулось» из этих недр, их соответствующее содержимое. Это, было бы чревато…
Разошлись мы, в общем-то, мирно. Правда, мне пришлось немного подождать, пока проход освободится. И по сторонам пришлось озираться, когда из туалета выходил. Чтоб чего не подумали, если б наш почти обоюдный выход из туалета заметили…
Петралаш двдцать седьмой. В шахматы играй, но меру знай
Самые теплые, самые лучшие воспоминания, как правило, приходят к нам из детства. Именно в детстве, обычно, происходят с нами самые невероятные истории. Также и этот случай.
Как-то, научил я своего друга играть в шахматы. И все…
С первого же дня, эта игра стала для нас чуть ли не наркотиком: забыв про все на свете, часами, да что там часами – днями, и даже иногда целыми ночами просиживали мы с другом за шахматной доской. Не мудрено: столько же времени у нас иногда длилась всего лишь одна партия. Еда, сон, работа по дому: все – по боку, только, шахматы.
И вот, однажды, после очередной такой партии вернулся я домой уже под утро. Есть хочется! Чуть ли не трясет! Потихоньку, чтобы не разбудить родителей (кому хочется получать очередной разгон), прокрался на кухню.
Осторожно, чтобы не греметь, достаю ложку, хлеб, открываю крышку одной кастрюли, другой – пусто. А на газ плите – большая пятилитровая кастрюля. Крышку открыл – что-то есть, и такой вкусный запах! Ну, сейчас наемся за весь день, от пуза! Зачем – тарелка, чашка, поварешка? Греть лишний раз. Зажег под кастрюлей газ – на слабый огонь. Не для того, чтобы разогреть. Нет. Чтоб не в таких густых потемках кастрюлю опорожнять.
Стою, кушаю, если можно так назвать процесс простого переливания содержимого кастрюли в молодой растущий организм, почти без пережевывания. Периодически помешиваю пищу. Это, чтоб со дна, со дна – самое вкусненькое.
…Первый раз я почувствовал что-то неладное, когда кастрюля была опустошена, где-то на треть: косточка, толи урюковая, толи сливовая хрустнула на зубах. Но ничего: продолжаю, есть, причем, быстро. Кушать – хочется!
Но потом, когда стали попадаться какие-то непонятные крошки, стал, есть чуть помедленнее. А уж, когда на язык попалась какая-то жеваная конфета в фантике, остановился. Тут уже, явно, было что-то не то. Ну, да ладно. «Червячка заморил», как говорится. Пошел спать.
Рано утром проснулся от громкого шума из кухни. Это мать устроила разборку. (Она, у меня – хохлушка).
– Та, шо ж цэ такэ, а? (Что это такое?) Чудо? – Услышал я, громкое ее, хохлацкое ворчание. – Куда, дилыся помыя? (Куда, делись помои?) Повну кастрюлю свыням наготовыла: посуду помыла, со стола стерла, обедишних помыив добавыла. А з утра пишла свыней кормыть: шо такэ – пив кастрюли помыив було, а тут – тильки половына! (Что такое – пол кастрюли помоев было, а тут – только половина!). Шо такэ? Куда, дилыся свынячи помыя? Чудо!
Хоть и спросонья, но мне стало как-то не по себе: что-то неприятное заурчало в животе. Но повернувшись на другой бок, я тут же, все забыл и снова спокойно заснул.
Окончательно проснулся почти перед обедом: передо мной уже стоял друг с шахматной доской и толкал меня в бок…
Петралаш двадцать восьмой. Метаморфоза из-за мобильника
Иногда по телеканалу «Ностальгия» я смотрю старые записи КВН. Сравниваю те передачи, с – сегодняшними. Это – я к тому, что каждому времени соответствуют свои шутки, свой юмор, свои смешные ситуации.
Какая-либо смешная ситуация, связанная с шахматами, сегодня – нонсенс. Сейчас, если и произойдет с кем-нибудь, что-нибудь смешное, будет связано, конечно же, не с шахматами. А скорее – с компьютером, или, на худой конец, с мобильным телефоном.
Естественно, меня, как рассказчика, подобные ситуации просто никак не могли обойти. Об одной из них я уже рассказывал. («Сотка, для глухонемых»). Расскажу другую историю, не менее смешную, связанную с мобильником.
…Бишкек. Столица солнечной Киргизии. Тот самый таксистский «пятак», которому я отдал десять нелегких лет своей жизни. Пятак наш был «оборудован». А именно: нами была сооружена здесь большая скамейка. И вся наша таксистская жизнь «кипела», в основном, вокруг этой скамейки. Не «на колесах», как многие думают. По той простой причине – повторюсь – что в Бишкеке, таксистов было больше чем клиентов, то есть: девяносто процентов автомобилистов – таксисты.
И вот, однажды, сидим мы, как обычно «травим» анекдоты, байки. Периодически «разбавляя» их политическими «разборками». Медленно мимо нас проходит симпатичная женщина с «отсутствующим» взглядом, устремленным куда-то в пустоту. Останавливается, как раз, напротив меня. Слегка, меньше чем в пол оборота, поворачивается и, глядя на меня – но одновременно, как бы, сквозь меня – говорит тихонько:
– Здравствуйте.
Я на всякий случай обернулся назад: «Кому – это, она?» И тут же получил крепкий «тычок» от соседа. Мол, чего спишь, не отвечаешь, к тебе же, обращается. Да еще, такая – «симпапуля»!
Я и ответил:
– Здравствуйте.
– Как, ваши дела? – Спрашивает «симпапуля», поворачивается прямо, и как бы собирается идти дальше, но чего-то еще ждет.
– Да, ничего. – Отвечаю. – Нормально, дела. – И встаю, естественно. (Меня же, вроде, как ждут). Еще и обернулся к сидящим, ища поддержки. Встретил их одобрительные взгляды.
…И мы оба также медленно, как она шла до этого одна, пошли от скамейки вместе!
Глядя теперь уже не на меня, а вперед, женщина продолжает спрашивать:
– Как, ваше здоровье?
– Да, вроде, нормально. – Отвечаю.
– Из больницы давно выписались?
– Уже недели три, как выписался. – Продолжаю я удивляться ее осведомленности. (Откуда она знает, что я в больнице лежал?)
А симпатичная незнакомка продолжает интересоваться, причем, очень дружелюбно, как у старого знакомого:
– Уже, работаете?
– Ну,… как видите, работаю. – Махнул я рукой в сторону скамейки. – С первого же дня, как выписался… – Хотел уточнить и осекся на полуслове.
Потому что в тот момент, когда я махнул рукой, женщина резко остановилась и ошарашено от меня отстранилась. Даже, как будто отскочила в сторону.
– Вы, кто такой?! – Спрашивает, очень уж, удивленно.
– Таксист! – Тоже удивленно ей отвечаю.
– А причем здесь таксист? – Теперь уже совсем не дружелюбно говорит незнакомка. – Мне не нужен таксист! И такси мне не нужно! Вон, у меня свое «такси» есть. – И показывает на стоящую впереди вереницы машин с «шашечками», яркую и дорогую, иномарку.
И как только наша «симпапуля» указала рукой на свою просто несравненно дорогущую иномарку, с ней происходит, чуть ли не мгновенная метаморфоза: очень приятная располагающая к себе женщина превращается в злую, раздраженную, размалеванную куклу Мегеру, которая громко кричит, размахивая руками:
– И что, если вы – таксист, чего вам от меня нужно? Чего вы, пристали к незнакомой женщине? Я ведь, и милицию могу вызвать.
– Так-х,… это вы — все спрашиваете. А я – отвечаю. Вон, у меня, сколько свидетелей, – машу рукой в сторону своих собратьев – таксистов…
– Господи! Уже в который раз!.. – Качает головой «кукла», снова превращаясь в женщину. Снимает с левого уха наушник и показывает мне. – Я у вас ничего не спрашивала. Я по мобильнику разговаривала.
…Вот, в том-то и дело, что наушник у нее был на левом ухе, а мы все сидели – справа, от нее. Я тоже был все время – справа, от нее.
Петралаш двадцать девятый. Это – что?!
– Это – что?! Вот, я знаю историю! – Может сказать, наверное, каждый двадцатый, а то и каждый десятый, прочитавший предыдущий петралаш.
И действительно, с тех пор, как появились мобильники с проводными наушниками и микрофоном, а позже – с более современной блютуз гарнитурой, подобных историй – «пруд, пруди». Очень многие побывали в похожей ситуации.
– Это – что?! Вот, у меня был случай! – Мог сказать и наш самый «заядлый рыбак», когда вскоре такая же история, там же, произошла с ним.
…Как я говорил, жизнь вокруг нашей таксисткой скамейки «кипела». Поэтому частенько здесь мелькали люди, никакого отношения к таксистской работе не имеющие. Приходили поболтать, послушать, иногда поспорить, или просто пообщаться с хорошими людьми в хорошей компании.
Нередко присаживалась на скамейку и наша постоянная клиентка — директор близлежащей средней школы. Иногда просто для того, чтобы «отвести душу», как она сама выражалась. «Специфика работы» заставляла ее к нам наведываться. Она свой педагогический стресс снимала у нас на скамейке.
…Могла бы с этой целью, допустим, в церковь сходить. Но, как же? Ведь – директор школы! Даже сейчас, когда это стало модным, ни одна директриса на такой шаг, наверное, не отважится. А тогда…
Ладно, я кажется, отвлекся. И вот, сидит она рядом с нами, однажды, «отводит», так сказать, душу.
А рыбак наш, в это время, где-то неподалеку ходил, не участвовал в общей размеренной беседе. Увидев на скамейке директрису, вроде, как направился к нам. Но вдруг, совсем немного к нам не дойдя, резко остановился – кому-то в этот момент «приспичило» позвонить ему на сотовый. И он, сделав еще пару шагов, оказавшись тем самым рядом с директрисой – самое интересное – глядя на нее, начинает отвечать на этот звонок. Через микрофон, где-то там, у него спрятанный. Мы про это знаем, она – нет.
А рыбак – ни: «здравствуйте», ни хотя бы, кивка головой в виде приветствия. А сходу, в упор:
– Ты, блин, поедешь со мной на рыбалку, или нет? (!!!)
И замолчал, чего-то слушая и глядя на директрису отрешенным взглядом. Та, от растерянности, заморгала, заморгала… и давай, ртом воздух хватать. Плохо ей стало.
А рыбак продолжал, но еще настойчивей и как бы, «наезжая»:
– Я тебе, уже целый месяц намекаю! Все уши «прожужжал»! А ты, в ответ: ни гу-гу. В конце концов! (Мат-перемат). – Ты можешь мне прямо сказать: поедешь, или не поедешь со мной на рыбалку?
Директриса медленно встала прямо перед ним, все еще зевая, как рыба. Потом… «Хрясь!», – ему по щеке. И страшно визгливым голосом, путаясь и задыхаясь от негодования, еле сдерживаясь, чтобы не закричать на всю улицу, прохрипела:
– Я…я! Ты! Вы!.. Хам! Я… с вами… с тобой, никуда не поеду! Я к тебе, в машину, вообще, больше никогда не сяду! Хам!
И ушла, получив стресс, намного превосходящий тот, с которым пришла к нам из школы.
А рыбак наш, как отскочил после неожиданной пощечины от скамейки, так и остался стоять, недоуменно глядя вслед уходящей директрисе, сразу прекратив телефонный разговор.
– А что случилось? – Окинув всех таким же недоуменным взглядом, спросил он, когда директриса скрылась из виду.
Со смехом, перебивая друг друга, все, давай ему рассказывать. Он, конечно же, не смеялся. До конца дня ходил хмурый, ни на какие телефонные звонки не отвечал. Потом подошел ко мне и попросил:
– Слушай, Воронцовка, она ведь теперь, даже извиниться меня к себе не подпустит. Ты уж, как-нибудь, при случае, объясни ей ситуацию. Как все получилось, в действительности.
А мне, при случае, пришлось сначала рассказать директрисе предыдущую историю. Лишь потом, дипломатично и осторожно, смог ей объяснить то, о чем рыбак меня попросил. Смеялись мы оба после этого. Уже, над их — историей.
Петралаш тридцатый. Who is pedalyki?
В Бишкеке, первый год «таксования» в Киргизии, у меня еще не было постоянного «пятака». Стоял, где придется, пока конкуренты не «выживут». Но все равно старался придерживаться какого-нибудь определенного района. Одним, из таких мест, было пересечение главной Бишкекской артерии – улицы Советской, с улицей Ленинградской, где я остановился и в тот раз, о котором хочу рассказать во всех подробностях и деталях.
Лето, жара. Рядом – только две иномарки. Правые пассажирские двери моего «Москвича» открыты. Я – рядом, на травке в густой тени под дубом.
Подходит молодой человек «бомжеватого» вида. Футболка на нем выцветшая и шорты джинсовые, «жеванные-жеванные»! А в руках, в пакете, как ни странно, две ракетки «крутые». Я еще подумал: украл где-то ракетки, теперь ходит продает.
А он – никакого внимания на иномарки – лениво так, и с явным любопытством заглянул в одну дверь моего «Москвича», в – другую. Думаю: наверно, украсть опять что-нибудь хочет.
– Эй, эй! – Говорю ему. – Отойди от машины.
Он открыто и дружелюбно улыбнулся и спрашивает:
– Такси? – Показывая на «шашечки».
– Ну, такси. – Отвечаю. – А тебе, чего нужно?
А он вдруг, «попер» и «попер», не останавливаясь, да на чистом английском! «Ба! – Американец!» – Дошло до меня сразу. Они ведь, как одеваются? А тот, все «прет» и «прет» на английском.
А я по-английски, со школьной скамьи, только «э тэйбл» и «э пэнсл» хорошо запомнил. Но обрадовался: вот она, удача! Наслышан был от таксистов, как американцы вместо киргизских сомов долларами расплачиваются. Ну, думаю: заработаю я сегодня! Вскочил, быстро подбежал к нему, жестикулирую:
– Такси, такси, – говорю, – куда ехать?
А тот со мной, только – на английском. Лишь одно слово русское повторяет: «дружба», «дружба», – и накрест, рукой об руку постукивает.
– Ладно, ладно. – Отвечаю ему. – Дружба – фройншафт. Ты, мне лучше скажи: куда, везти тебя? Куда, ехать? – И машу рукой вдоль улицы Советской.
Тот, опять за свое:
– Ноу – фройншафт. Ноу, джемэни. Рашэн – дружба. Дружба энд… энд… – И рукой на лоб показывает. – Дружба энд, фу, фу. – И опять руками крест, накрест стучит, а потом на лоб показывает. Мол, забыл, как дальше.
– А-а, – понял я, – вам, пересечение с улицей Дружбы нужно?
– Йес, йес. – Отвечает он, довольный, что, наконец, его поняли. – Дружба-стрит энд… фу-фу. – И опять возле своего лба рукой машет.
– Ладно, – говорю, – ничего страшного. Я сейчас перечислять буду: с чем «Дружба» пересекается, а как попаду, вы меня остановите.
И начинаю перечислять все перекрестки по улице Дружбы. Все перечислил. Она, «Дружба», в общем-то – короткая улочка. Советскую же, пропускаю. Мы на ней стоим.
А он, мне: «Ноу», да «Ноу». Говорю:
– Я уже все пересечения перечислил. – Развожу руками.
Американец, вроде, что-то вспоминает:
– Дружба энд,… э-э-э: Российская, Коммунистская, – и знаками показывает, чтобы я помог ему вспомнить, мол, где-то вот-вот, рядом что-то похожее.
– Может, Советская? – Помогаю ему. – Мы, как раз, на ней стоим.
– О! Йес! Йес! «Дружба – Советская»! «Дружба – Советская»! Обрадовано «затараторил» иностранец.
Я тоже обрадовался:
– Ну, все садись. Поедем на «Дружбу – Советскую». – И сажусь за руль.
Американец садится и закрывает дверь. Осторожно, так, закрывает – «чик». Она, даже в пазы не вошла! Не то, чтобы закрылась. Я ему объясняю:
– Это, Совьет – ка. Советская, то бишь, машина. «Москвич» называется. «Чик», – так, у нее дверь не закрывается. Она так закрывается: – И со всего маху: «Хлоп»! – Дверью перед его носом. Тот, только головой покачал, удивляясь.
Поворачиваю ключ зажигания до упора. Ага. «Черта с два». Не заводится мой видавший виды «Москвич». «Лохмот», «лохмотом» – он мне в подарок достался. И на тот момент, как раз, замок зажигания барахлил.
Но для «нашего брата» это же, не страшно. Завести мотор – «раз плюнуть»: перемкнул отверткой контакты стартера и все дела. На этот случай, у меня под рукой всегда большая китайская отвертка лежит.
Беру отвертку, открываю капот. (Американец за мной внимательно наблюдает). А как открываю? Через импровизированную систему рычагов. А как, эта система срабатывает? Нужно резко, с усилием дернуть за… висящую на тросике, прямо внизу под панелью, гайку – «барашек».
Американец наблюдает.
Я – «дерг»! За «барашек». Капот – «прыг»! С резким стуком приоткрылся. Парнишка даже вздрогнул от этого звука.
Выхожу из машины, открываю до конца капот. (У «Москвича» он, вверх и вперед, открывается). И лезу отверткой к стартеру, чтобы перемкнуть контакты.
Смотрю: американец привстал с сиденья и через лобовое стекло за мной наблюдает. А значит: «форсонуть» перед ним – мне, сам Бог велел. Картинно, так: «чирк», «чирк», – чиркаю отверткой по контактам. Чтобы искры видно было.
Завел машину. Сажусь за руль. Глядь на американца: у него глаза круглые, испуганные, он сам – бледный!
– Чирк, чирк ноу! – Говорит мне испуганно, и поясняет. – Бензин! Бах, бах! Ка – бах, бах тьфу!
Я ему возражаю:
– Нет. – Говорю. – Не бойтесь. У нас от этого, ка: «бах», «бах» – не делают. Это у вас в Америке: где-нибудь чуть-чуть – «чирк», и ка – уже «бах, бах тьфу». А у нас, сплошь и рядом: «чирк-чирк», а «бах, бах тьфу», – ноу.
– У нас ведь как, – объясняю ему, трогаясь, – если даже мотор полностью упадет, что-нибудь сделаем, но поедем. Блок шестерен какой-нибудь придумаем, систему рычагов. На крайний случай: педальки к машине приделаем, но все равно поедем. Не бывает у нас: «Бах-бах-тьфу!».
Внимательно меня слушает молодой американец. Вникает. Вдруг, наклоняется ко мне и так, свободно и легко, но выразительно спрашивает:
– Хуис, педальки?
Я покосился на него, сделал вид, что не расслышал. Думаю: «Ни фига, себе. То, по-русски и двух слов связать не мог, а тут уже – матом «крыть» пытается. Только немного неправильно это проговаривает».
Потом я у старшей дочки узнал, что он у меня спрашивал: «Кто такой Педальки?» Про конструктора со странной итальянской фамилией – Педальки спрашивал, который знает, как сделать так, что даже без мотора машина сможет ехать?
А тогда я подумал, что он на нашем, «обиходном» русском, разговаривать пытается. Не ответил я ему ничего. Он тогда еще сильней придвинулся ко мне и чуть ли не в лицо:
– Хуис, педалюки?
Я тогда и «выдал» ему по полной, как говорится, программе:
– Ну, и в ху… их, эти педальки! Правильно меня понимаете. Мы, если что, в полу лючок сделаем и… пятками – об асфальт, но все равно будем ехать. Никак у нас нельзя: «Ка, бах-бах-тьфу!». Хоть без мотора, но все равно – поедем!
Задумался еще глубже «мой америкашка». Но не долго, сидел молча. Достал из пакета блокнот, ручку и мне:
– Уан минут, стоп! Уан минут, стоп!
Я остановился. Он мне тычет в руки своим блокнотом и говорит, говорит. Я так понял: просит меня схему начертить, как это – без мотора, с помощью какого-то, там, Педальки, машина ехать будет. Они же приезжают к нам, разнюхивают все, перехватывают у наших местных «кулибиных» что-нибудь интересненькое, а потом у себя, под видом ноу-хау, внедряют. Ну, я и нарисовал ему… схему велосипеда. А он – мне:
– Ноу, бисикл. Бисикл, ноу. Мотор, ка?
Кое-как ему объяснил, что пошутил я. Мол, шутка – все это. И «хи-хи-хи» ему изображал, и «ха-ха-ха», и даже – «хо-хо-хо». Наконец, понял он меня. Обиделся. Минут двадцать ехали, молча.
Тем временем подъехали к «Моссовету». В Бишкеке, «Моссоветом» назывался в то время район – вокруг пересечения улиц Московской и Советской. Сокращенно – «Моссовет», то есть. Здесь, через каждые пять метров – обменники, обменники… Американец, опять мне:
– Уан минут, стоп. – И показывает на обменный пункт.
Я остановился у одного из них. Понятно: свои доллары на киргизские сомы поменять хочет. Он показывает мне на свой пакет с ракетками, мол, это он оставляет в залог, а сам «по делам» здесь «побегает».
Из обменного пункта он вышел быстро. На ходу показал мне пачку «пятидесятирублевых» киргизских сомов, побежал дальше. И пропал надолго.
Я уже начал подумывать, что «кинул» он меня. Такое – не редкость в таксистской практике. Прикидывать начал стоимость ракеток, которые он мне оставил…
Наконец, минут через сорок прибегает: взмыленный, запыхавшийся с пачкой фотографий. И такой радостный! Оказывается он в фотоателье бегал за фотками. Ну, точно про них Михаил Задорнов сказал. «Тупые – они», американцы. Взял такси, заплати – довезут тебя, куда хочешь. А этот за два квартала бегал! Да, ладно…
Настоящее общение началось потом, когда мы оба пересели на заднее сиденье. Американец по всему салону разложил свои фотки и давай, все восторженно показывать, рассказывать. А там, он – на снимках: то где-то на прудах пескарей удочкой дергает, то на какой-то спортивной площадке с ракетками, то в горах, весь – в альпинистком снаряжении.
Когда до гор дело дошло, объясняю ему, что я в горах живу, в Воронцовке, и показываю на горы:
– Май хауз в монтанах. – Говорю. – Монтан, Воронцовка. Там я живу. Мой дом там.
Он меня понял, за плечи трясет, большой палец вверх тянет:
– О! Монтан гуд, гуд! – Мол, горы – это хорошо, это – здорово!
Вскоре, мы уже на «ты» перешли. Можно сказать, почти «корешами» стали. Он мне объясняет:
– Май фазе хэв фирма, Бишкек. Ай, эм – стьюдэнт, Эмэрика.
Чего тут, непонятного? У его отца здесь фирма, в Бишкеке, а он – студент. Приехал к нему в гости из Америки. А коль скоро разговор за студентов зашел, я ему опять про свое:
– А… май чилдрэн, тоже стьюдэнт. У меня их трое – чилдрэнов. – Говорю. – И все трое – стьюдэнт.
У меня – две дочки и сын. Как по-русски, «на пальцах», показать это? Оттопыриваю два пальца, говорю: «У меня – ту герл», – и обеими руками, как бы, поддерживаю грудь. Потом показываю один палец, говорю: «И уан – бой», – и показываю ему с помощью согнутой в локте руки известный любому русскому знак, изображающий самую важную часть мужского тела.
Он меня опять легко понял!
– О! Гуд! Ту – дотэ, уан – сан. Гуд! – И показывает те же знаки уже на себе.
Никогда не думал, что американцы так быстро могут русскому научиться. Да и я, честно говоря, после общения с этим американцем, разговаривал по-английски намного лучше, чем после школы и техникума вместе взятыми.
В общем, через полчаса после того, как мы начали разбирать его фотографии, мы вполне могли обходиться без какого-либо переводчика. Где – «на пальцах», где – с помощью мимики, или просто по выражению лица, добавляя лишь пару-тройку знакомых слов, познакомились мы с ним основательно.
Я даже успел ему свою старшую дочь заочно «засватать», адрес свой по его просьбе в его блокнот записать. Он меня – на какой-то пикник пригласить. Где-то, через час говорю ему:
– Все, хватит. «Соловья – баснями не кормят». Разговаривать можно бесконечно, а мне работать нужно. Арбайтен, – говорю, – и показываю на руль.
Он меня с улыбкой поправляет:
– Арбайтен, ноу. Арбайтен – джемэни. Инглиш – уокинг.
– Ладно. – Хлопаю его по плечу. – Пусть будет: «уокинг». Главное – мы поняли друг друга. А джемэни, там, или инглиш – какая разница.
Американец с моим мнением сразу соглашается. Потому что одобрительно кивает головой, садится на свое сиденье, закрывает дверь и показывает рукой вперед, мол, поехали. Закрывает ее уже по-нашему, по-русски: «Х-х-лобысь!»
Едем. Вот уже и «Дружба – Советская». Спрашиваю:
– Куда? Налево, или – направо?
Он – мне, почти по-русски:
– Лефа, лефа.
Поворачиваю на «Дружбу». А на ней, как раз – ямочный ремонт. Как его тогда делали? Надолбят километра два ям разной глубины и размеров. И даже не в шахматном порядке, а как попало. Пройдет месяц-два – может быть, закатают асфальтом. Короче, не езда – мучение.
– О-о-о! – Качает головой американец и показывает на дорогу. – «Форд», «Мерседес» – бах-бах! «Москвич» – гуд! «Москвич» – бах-бах – ноу!
Мол, такая дорога – только для «Москвича». А «Форд», или «Мерседес» здесь быстро развалятся.
– А-а! – Отвечаю ему. – Вон, оказывается, почему ты ко мне в «Москвич» сел, хотя рядом две иномарки стояли. Ты знал, что такая дорога будет!
Он опять меня понял! Возражает:
– Ноу! Ноу! – Мол, не поэтому. И поясняет:
– Экзотика! Экзотика!
Я даже обиделся: ради экзотики, оказывается, американец со мной поехал. А он и это понял. Затряс меня за плечи, самыми разными знаками показывает: мол, не обижайся. Все – хорошо, все – гуд, все – о, кей!
А тут и доехали. Остановились возле красивого богатого особняка. Единственное его отличие от других, рядом стоящих особняков (их по Бишкеку, сейчас – пруд, пруди) – за высоким забором, на флагштоке виднелся небольшой флаг. Американский, естественно.
Попрощались мы с ним, как уже настоящие друзья. Даже обнялись. На прощанье он дал мне листок со своим американским адресом. И так это, запросто, пригласил к себе в гости. Мол, будешь у нас, в Америке – милости прошу. Я, конечно же, ответил:
– Непременно. Как только буду у вас, проездом, где-нибудь в районе Бостона, или Нью-Йорка, обязательно «заскочу».
Но листочек в карман положил. А чем, черт не шутит…
* * *
P. S. Долго мы с женой ждали к себе, в Воронцовку, дорогого гостя. Дом свой отремонтировали, побелили… «губы свои раскатали».
…Еду, бывало, глядь – в зеркало заднего вида, а там сзади, за машиной… «губы наши раскатанные» по асфальту болтаются»…
Не приехал к нам американец. Но в Воронцовку – приезжал! На следующий год. Искал меня! И на том перекрестке был, где мы впервые встретились. Через таксистов пытался обо мне разузнать. По-русски довольно сносно стал разговаривать.
Оказывается, мой адрес он потерял. И свою записную книжку, вместе с теми ракетками, потерял. Или украли…
Обо всех этих подробностях я узнал совершенно случайно, через пару лет после нашего, такого интересного знакомства. (Хотя,… случайно… со мной ничего не происходит). Но это, уже совершенно другая история. И совсем не юмористическая. Поэтому рассказывать ее не буду. Ну, а если уж, кому захочется узнать и об этом – заходите, расскажу.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
