Текст книги "Возможная Россия. Русские эволюционеры"

Евгений Максимович Примаков – эволюционер, который жил среди нас

Из века XV добрались до века XXI, причем, как видим, без особого труда в каждую эпоху находили эволюционеров.

Евгений Максимович – это уже наше время. А ситуация все та же. Умный человек, желающий своей стране только добра, делает для нее все, что возможно в данный исторический момент, невзирая на политический климат за окном и настроение вождей.

Примаков сумел ужиться с советской властью, с Михаилом Горбачевым, Борисом Ельциным и Владимиром Путиным. Ни перед кем при этом не прогибаясь и никогда не впадая в политическую истерику. Хотя далеко не всегда соглашался с властью. Как подлинный эволюционер, Примаков прекрасно понимал, что историю не побороть. Поэтому просто старался эффективно решать те задачи, с которыми его сталкивала жизнь и должность, на которой он оказывался в тот или иной период.

А должности Евгений Максимович занимал немалые и очень разные: член ЦК КПСС и председатель Совета Союза Верховного Совета СССР, директор Института востоковедения и директор ИМЭМО, глава Внешней разведки и МИДа, премьер российского правительства. Не говоря уже о прочих «мелочах»: академик, депутат (советский и постсоветский), президент Торгово-промышленной палаты. «И прочая, и прочая, и прочая», как говорилось во времена до исторического материализма.

И во всех этих ипостастях Примаков оказывался безупречно профессионален. Кстати, благодаря этому высочайшему профессионализму и природному здравому смыслу он и был терпим своим разноликим руководством. Хотя ни одно из них в глубине души никогда не считало его подлинно своим.

Не раз и не два Евгений Максимович входил в противоречие со своим руководством. Никогда эти противоречия не выпячивал, но никогда и не скрывал. В советские времена, как знаток региона, выступал против ввода наших войск в Афганистан. В перестроечные годы не раз по разным поводам спорил с Горбачевым, до последнего момента пытаясь на него повлиять. Спорил накануне краха перестройки и по поводу Союзного договора, считая, что в данном случае экономика должна идти впереди политики, а не наоборот, как считал Михаил Сергеевич.

А уж с «прорабом перестройки» Шеварднадзе дело порой доходило до острейших перепалок. Однажды, когда самоуверенный «прораб» – в ту пору министр иностранных дел – начал что-то выговаривать Евгению Максимовичу (известнейшему арабисту) по поводу его неверных взглядов на Ближний Восток, Примаков сначала долго и терпеливо слушал, но в конце концов не выдержал и вскипел: «Это меня, который занимается Ближним Востоком со студенческих лет, поучаете вы, закончивший заочно педагогический институт в Кутаиси?» Аргумент был не просто справедливый, а, я бы сказал, убийственный.

С самого начала, когда на самом верху многие заколебались, Примаков категорически отверг и ГКЧП. А потом полетел за Горбачевым в Форос.

Наконец, в 1993 году, когда Ельцин позвонил Евгению Максимовичу, чтобы услышать его мнение об известном Указе № 1400, который и спровоцировал кровавый октябрь, Примаков – в ту пору глава внешней разведки – прямо сказал президенту, что не одобряет его действий. Могли, конечно, снять, но все равно сказал. В результате отделался тем, что Ельцин не разговаривал со своим главным разведчиком несколько месяцев.

Иначе говоря, при всем видимом благополучии Примаков на самом деле неприятностей в жизни хлебнул немало. Вспомним хотя бы историю с блоком «Отечество – Вся Россия», который конкурировал с тогдашней партией власти («Наш дом – Россия» Черномырдина). На Евгения Примакова обрушился тогда весь черный пиар, что прошел обкатку на президентских выборах 1996 года. Особенно усердствовал Первый канал Бориса Березовского.

Кстати, ставка на Примакова – это, на мой взгляд, единственный случай, когда Ельцин совершил удачный кадровый выбор. Ряд свидетельств, да и воспоминания самого Евгения Примакова свидетельствуют, что Ельцин довольно долго колебался, можно ли использовать на ключевых постах бывшего человека Горбачева, пока не понял, что Примаков вообще не может быть «чьим-то» – слишком самостоятелен в суждениях.

Сильной стороной Евгения Максимовича, повторюсь, была не гибкость стана, а компетентность. Это в эпоху почти тотального постреволюционного непрофессионализма одновременно и привлекало Ельцина, и заставляло его все время смотреть на слишком умного подчиненного с подозрительностью. В ближний круг президента Евгений Максимович допущен не был.

Поначалу Примаков руководил при Ельцине внешней разведкой, затем стал министром иностранных дел, а еще позже, будучи премьером, расхлебывал все те огромные неприятности, которые принес с собой дефолт. Позитивные для российской экономики последствия дефолта, о которых говорят многие эксперты, проявились уже после отставки Примакова. Ему же, пока он премьерствовал с 11 сентября 1998 года по 12 мая 1999 года, перепала лишь черная полоса. Но и это испытание он прошел достойно.

Потому, кстати, и был изгнан с премьерского места. Ельцин понял, что рядом с ним вырастает по-настоящему сильный политик-тяжеловес, а значит, с точки зрения президента, опасный конкурент. Впрочем, и за тот относительно короткий период, что Ельцин позволил Примакову послужить стране, этот профессионал сумел сделать для России немало.

Приход Евгения Примакова во внешнюю разведку совпал с тяжелыми временами для этой организации. Используя распад соцлагеря, чьи разведки координировали с Москвой свою работу на Западе, и экономические сложности самой России, западные спецслужбы пытались полностью использовать полученное преимущество.

Как пишет в мемуарах сам Примаков: «ЦРУ и английское СИС направили в свои резидентуры указания использовать в максимальной степени нелегкую ситуацию в российских спецслужбах для установления связей с отдельными их представителями. Чтобы еще больше расшатать положение в спецслужбах России, в первую очередь ЦРУ и СИС стали менять тактику и в отношении ранее завербованных сотрудников. Обычно… предателей, вне зависимости от того, были они „добровольными заявителями“ или завербованы иностранной спецслужбой, как правило, пытались как можно дольше сохранять в виде „кротов“ и лишь в случае угрозы провала вывозили в США, Англию, другие страны. Теперь, даже когда отдельных неразоблаченных предателей ждала перспективная работа, пренебрегая этим, подчас подталкивали к бегству из загранкомандировок».

Примаков недаром затрагивает эту болезненную тему. И незадолго до его прихода в разведку и после того, как он возглавил ее, случилось несколько громких побегов за рубеж среди сотрудников Службы внешней разведки (СВР). Причин тому было немало, но среди прочего и хроническое недофинансирование организации. В то время как ЦРУ получало на свои нужды два миллиарда долларов в год, СВР получало на порядок меньше. Сказывался, конечно, и тот нравственный вакуум, что возник во многих головах, так что предателями становились не только в погоне за комфортом, но и от того беспредела, что происходил на родине.

Как пишет Примаков, ни одного случая перехода на чужую сторону по идеологическим причинам зафиксировано не было, зато в ходе разбирательств зачастую оказывалось, что будущие предатели уже до этого погрязли в нечистоплотных финансовых операциях. Точно так же, кстати, ушел за рубеж и капитан ГРУ Владимир Резун, ныне скандально известный писатель Виктор Суворов, автор «Ледокола». Сами британцы, проведя тщательное расследование, признавали, что в действиях Ре-зуна не было ни малейшей идеологической подоплеки (даже якобы репрессированные родители Резуна оказались фикцией). Мотив один – жадность.

Весь свой срок, проведенный в СВР, Примаков боролся среди прочего с этим злом, очищая кадры и перекраивая саму систему службы, чтобы избежать провалов и сделать ее при минимуме средств максимально эффективной.

Наконец, именно с приходом Примакова в СВР наша внешняя разведка начала свою адаптацию к изменившемуся миру. Именно он дал указание отменить дорогостоящую, но чисто формальную во многом программу обнаружения признаков возможного ракетно-ядерного нападения на нашу страну. Это не означало, разумеется, что СВР оставила потенциального противника без присмотра, просто отказалась от допотопных способов работы. Даже не верится, но факт – одним из показателей того, произойдет нападение на нас или не произойдет, был анализ количества освещенных окон в Пентагоне. Примаков решил, что людей, считавших освещенные окна, можно использовать и более грамотно.

Так менялись ориентиры в работе СВР, одни уходили в разряд второстепенных, другие, наоборот, становились приоритетными, отвечая новым требованиям времени, – увеличилась, скажем, роль политической разведки. Намерения различных стран в отношении России надо было знать точно.

Наконец, именно при Примакове началась планомерная работа по установлению контактов с ЦРУ и разведками других стран. Изменившийся мир не только позволял, но и требовал в отдельных случаях уже взаимодействия бывших противников. В СВР даже появилось новое специальное управление ВС (внешняя связь), ориентированное как раз на контакты с иностранными партнерами.

Как пишет Примаков, «главным принципом такого взаимодействия стало равенство в отношениях – обоюдное направление „открытых“ представителей, выверенный „баланс“ условий, масштабов, уровней их связей с другой стороной, участвующей в сотрудничестве, степени секретности информации, подлежащей обмену, договоренности о встречах экспертов (при этом каждая сторона могла выдвигать интересующие их темы)».

Именно тогда состоялся визит в Москву директора ЦРУ Роберта Гейтса, а Примаков слетал в США. Не все шло здесь гладко, имелись и взаимные претензии, но в целом тогда начался принципиально новый этап в отношениях российских и западных спецслужб. Более поздние события, разумеется, внесли в эти отношения свои коррективы, но Примаков (не надо об этом забывать) работал во внешней разведке не сегодня, а позавчера.

Переход Евгения Примакова в МИД, которым он руководил в 1996–1998 годах, так же как и работа в СВР, были одновременно и переходными, и эпохальными. Переходными, потому что и тут и там Примаков пробыл на своем посту недостаточное время, чтобы в корне изменить систему, но, с другой стороны, и эпохальной, потому что при нем сначала СВР, а затем МИД начали адаптироваться к изменившемуся миру, стали более профессиональными, а внешнеполитическое ведомство перешло наконец от карикатурного преклонения перед Вашингтоном к защите национальных интересов.

Сегодня стал уже историческим анекдотом разговор господина Козырева – первого российского министра иностранных дел эпохи Ельцина – с Ричардом Никсоном, когда он попросил американца «подсказать, как определить российские национальные интересы». Думаю, особый комментарий здесь не нужен. Страна, чей министр иностранных дел делает книксен перед бывшим президентом США и просит у него очертить круг чужих ему национальных интересов, это не просто государство, утерявшее свой суверенитет, но государство, даже не заметившее этой потери. Вот в такой МИД и пришел Евгений Примаков.

Любое внешнеполитическое ведомство – это достаточно консервативная система, поэтому что-либо изменить резко во внешнеполитическом курсе России Евгений Примаков не мог. Тем более, согласно Конституции, область международных отношений находится в прямом подчинении президента. Но и на этом посту все, что можно было сделать, чтобы заставить МИД действовать не в интересах США, а в интересах России, Примаков сделал.

Не вижу смысла в подробном анализе деятельности Примакова-премьера, она большинству еще хорошо памятна. Замечу лишь, что и здесь он действовал исключительно в интересах России и немало способствовал тому, чтобы экономика страны выкарабкалась из того шока, в котором оказалась в результате дефолта. Напомню, что еще за несколько дней до этого президент Ельцин клятвенно уверял граждан, что ничего страшного с российской экономикой не произойдет. Можно только догадываться, какие огромные деньги заработали те люди, что, в отличие от низов, знали о дате дефолта.

Как только Примаков вывел страну из шокового состояния, Ельцин тут же отправил его в отставку, аргументировав ее тем, что правительство не способно на экономический прорыв из нищеты в светлое будущее. Специально, чтобы освежить память, пересмотрел телевизионное выступление Бориса Николаевича по поводу отставки Примакова. Рекомендую, эталон демагогии.

Причины отставки были, естественно, вслух тогда не названы. Их было немало, но главные, конечно, две. И обе для Кремля очень веские. Во-первых, Ельцина пугала нарастающая популярность премьера. А во-вторых, первым и необходимым шагом на пути к решению экономических проблем Примаков считал борьбу с коррупцией и экономическими преступлениями. Причем, зная характер Евгения Максимовича и уровень его информированности, можно было не сомневаться, что премьер будет заниматься этим всерьез. Что никак не устраивало олигархов, приведших Ельцина к власти в 1996 году.

Сергей Степашин, сменивший Примакова на посту премьера, прорыв в экономике, о котором говорил Ельцин, разумеется, обеспечить не мог – не позволял потенциал. Примаков и Степашин – это все-таки разные весовые категории. Однако этого от него Кремль на самом деле и не ожидал, новый глава кабинета министров должен был быть просто сговорчивее предшественника.

В отличие от очень многих, с кем ему приходилось иметь дело на вершине властной пирамиды, Евгений Максимович остался перед гражданами и своей страной незапятнанным. Так долго быть при власти и даже какое-то время самой этой властью, да еще в весьма нечистоплотные времена, и при этом не замараться! Для этого нужно, конечно, иметь особый нравственный стержень. Примаков им обладал.

Ельцин очень не хотел, чтобы Евгений Максимович стал президентом России. Причины очевидны – это были очень разные люди. Если у Примакова и имелись в душе президентские амбиции, как подозревал Ельцин, а это в принципе не исключено, то он бы в случае успеха использовал президентские полномочия не ради Семьи, не для того, чтобы покрасоваться на телеэкране в «шапке Мономаха», а для того, чтобы принести России пользу. Только этот мотив Примаковым всегда и двигал.

Вот, собственно, и вся причина, почему два политических тяжеловеса – Ельцин и Примаков – не смогли усидеть в одной лодке. Первый думал о том, как не упустить из своих рук власть, а второй – о России.

Так что гребли они в разные стороны.

Заключение

Разумеется, эту портретную галерею можно и продолжить. Таких людей в отечественной истории немало. И, как мы уже выяснили, они служили России во все времена при всех, даже самых жестких, режимах.

Есть они и среди нас, просто называть их имена мне кажется не вполне уместным – все это люди скромные. Делают, что могут. Точно так же, как и их предшественники, трезво оценивая реальность. Отнюдь не подчиняясь ситуации, а постепенно улучшая ее. Но, изменяя действительность, точно так же, как это делали эволюционеры в прошлом, скрупулезно при этом соизмеряют цель и средства, мечту и возможности.

О том, что такие люди в России всегда были и есть, нужно помнить. Хотя бы для того, чтобы не терять надежду.

И еще одно. Не каждый, понятно, способен ворочать глыбы, которые под силу лишь титанам, но эволюция – не рывок, а повседневная и во многом общая работа. Поговорка «Москва не сразу строилась» появилась не случайно. И строили ее (как и Россию в целом) не только великие, а по большей части самые обычные люди. Так что на самом деле эволюционером может быть каждый человек, обладающий здравым смыслом и терпением. И самым обычным, и, конечно же, историческим терпением. Что, разумеется, непросто, поскольку жизнь у человека одна, а «светлого будущего» хочется не завтра, а уже сегодня.

Только вот со временем нужно обходиться предельно вежливо, оно не терпит, когда его подталкивают в спину. И мстит за это порой жестоко. Об этом не стоит забывать.

Вообще, от исторического беспамятства – только беды. Как заметил один из героев этой книги Иван Сеченов: «Память – сила, сплачивающая всякое предыдущее со всяким последующим. С ней только человек делается личностью, народ – нацией, страна – государством».