Текст книги "Возможная Россия. Русские эволюционеры"

Григорий Александрович Потемкин – князь, подаривший России Крым

Было бы неверно утверждать, что каждый из эволюционеров – нечто абсолютно безгрешное: в реальной жизни такое случается вообще крайне редко. Вот и князь Потемкин-Таврический, создатель Черноморского флота, генерал-фельдмаршал, завоеватель и строитель Крыма, основатель Севастополя, Николаева, Херсона и Днепропетровска, конечно же, не из святых.

Однако и задача перед автором – не писать чьи-либо отретушированные и отлакированные «жития», а просто напомнить о тех людях, которые двигали Россию вперед. Делая при этом ставку не на революционную ломку всего и вся, а на постепенное, но неуклонное развитие российского государства.

Будущий князь родился в семье небогатого отставного майора, в селе под Смоленском, в царствование Елизаветы Петровны, и до своего возвышения уже при Екатерине II о чем только ни мечтал. Но уж точно не о том, чтобы стать «первым парнем на деревне»: честолюбие било через край. Одно время хотел податься в монахи, потому что далее грезилась архиреева мантия. Потом хотел стать министром или великим полководцем. Иногда – великим строителем. Говорят, мечтал снести на Яузе в Москве множество домов и возвести нечто невиданное.

В конце концов многое из того, о чем мечтал, в том или ином виде осуществилось. Архиреем, правда, не стал, зато влияния было больше, чем у любого министра; завоевал Крым, а потом сам же его и обустроил. У кого-то вызывал восхищение, у кого-то – зависть, у кого-то – ненависть. А уж мифов и слухов о себе породил неисчислимое количество. Одни «потемкинские деревни» чего стоят!

То, что был талантлив во многих областях, бесспорно. Хотя в свое время и вылетел из университета за «леность и нерадение». Правда, до этого считался одним из самых блестящих учеников. И поначалу был даже отмечен золотой медалью. Однако потом на лекциях заскучал. Впрочем, многие из будущих великих были не в ладах с учебными учреждениями, рассчитанными на усредненного потребителя знаний. Будущий просветитель Николай Новиков тоже из университета в свое время вылетел. И тоже за «лень». Просто обе неординарные личности университетским лекциям предпочли самообразование. Оба «ленивца» читали запоем, днем и ночью.

Так что не надо думать, будто своим будущим возвышением Григорий Александрович обязан исключительно тем, что был хорош собой. Екатерина II – сама заядлая книжница – умела ценить не только мужскую стать, но и способности человека. Недаром на века осталась слава о «екатерининских орлах». А Потемкин среди всех этих «орлов» был первым. И это не моя оценка, а многих его современников и позже – историков.

Да и независимый, смелый характер Потемкина Екатерине нравился. Будучи еще молодым офицером, а не знатным вельможей и фаворитом, он как-то оказался за одним столом с императрицей. Та обратилась к нему по-французски, а Потемкин, прекрасно зная французский, тем не менее ответил ей по-русски. Один из царедворцев – типичных лизоблюдов – тут же вслух сделал ему замечание, мол, если государыня обратилась к нему по-французски, то и отвечать следует на том же языке. На что Потемкин, ничуть не смутившись, возразил: «А я, напротив того, думаю, что подданный должен ответствовать своему государю на том языке, на котором вернее может мысли свои объяснить: русский же язык учу я с лишком двадцать два года».

Столь же смелым оказался Потемкин и на поле брани, снискав себе славу лихого кавалериста и командира в первой войне с турками, которую вела Екатерина II. Главнокомандующий князь Голицын даже счел необходимым в августе 1769 года написать напрямую императрице: «Непосредственно рекомендую Вашему Величеству мужество и искусство, которое оказал в сем деле генерал-майор Потемкин; ибо кавалерия наша до сего времени еще не действовала с такой стройностью и мужеством, как в сей раз, под командой вышеозначенного генерал-майора».

Позже последовали отличные рекомендации и от фельдмаршала Петра Румянцева, где отмечаются уже не только военные способности Потемкина: «Сей чиновник, имеющий большие способности, может сделать о земле, где театр войны состоял, обширные и дальновидные замечания, которые по свойствам своим заслуживают быть удостоенными высочайшего внимания и уважения, а посему и вверяю ему для донесения Вам многие обстоятельства, к пользе службы и славы империи относящиеся».

Иначе говоря, возвышение Потемкина было не случайным капризом любвеобильной Екатерины. Всех ее «калифов на час» не упомнит ни один специалист по Екатерининской эпохе. А вот Потемкина история запомнила накрепко. И далеко не только в качестве фаворита императрицы. Из молодого офицера, а потом генерала, постепенно вырос отличный полководец и выдающийся государственный деятель.

Кстати, первоначально связь Потемкина и Екатерины была исключительно эпистолярной. Причем, если поначалу писал только он сам и в основном по делу, а Екатерина лишь передавала ему ответы на словах через посредников, то затем сама втянулась в переписку с остроумным человеком. Кстати, писал Григорий Александрович не только интересно, но и превосходным стилем, а Екатерина такие вещи ценила. Недаром и сама не только составляла документы или переписывалась с Вольтером, но еще сочиняла драмы, притчи, статьи.

И лишь позже Потемкин стал фаворитом императрицы. Как, ничуть не смущаясь, сообщала Екатерина о новом избраннике в июле 1774 года своему хорошему знакомому немецкому публицисту и дипломату барону Фридриху Гримму: «Генерал Потемкин более в моде, чем многие другие, и смешит меня так, что я держусь за бока»… И в другом письме: «Я удалилась от некоего очень скучного гражданина… Потемкин – один из самых смешных и забавных оригиналов сего железного века».

Да, смешить он умел – с чувством юмора у Потемкина все было в порядке. Но не только на это он был способен. Прусский посланник, граф Сольмс, доносил своему правительству: «По-видимому, Потемкин сделался самым влиятельным лицом в России. Молодость, ум и положительность доставляют ему такое значение, каким не пользовался даже Орлов». Посланник был прав, умная Екатерина быстро сообразила, что Потемкин полезен ей во множестве государственных дел. Потому он и оставался у власти семнадцать лет, будучи с 1744 по 1791 год фактически вторым лицом Российской империи.

Как и о других влиятельных вельможах того периода, о Потемкине можно написать много, причем как хорошего, так и дурного. Были, однако, две черты, которые принципиально его отличали от прочих. Во-первых, даже на вершине своего могущества и славы Потемкин не старел душой. Некоторые вообще замечали в нем много ребячества.

Фельдмаршал принц Шарль де Линь, близко знавший Потемкина, как-то о нем написал: «То глубокий философ, искусный министр, великий политик, то десятилетний ребенок. Он вовсе не мстителен, извиняется в причиненном горе, старается исправить несправедливость. Одной рукой он подает условные знаки женщинам, которые ему нравятся, а другой – набожно крестится… Под личиной грубости скрывает очень нежное сердце; он не знает часов, причудлив в пирах, в отдыхе и во вкусах: как ребенок, всего желает и, как взрослый, умеет от всего отказаться».

И второе: «умеет от всего отказаться» – подмечено очень точно. Конечно же, Потемкин многое делал ради себя, ради своего комфорта и карьеры. Однако для государственного дела, ради России, всегда готов был отодвинуть на задний план все свои «хотения» и причуды. Если надо – рисковал жизнью, если надо – работал, как вол. Императрица ценила и это.

Среди прочих российских головоломок того периода была и старая болезненная проблема на юге – Крым, откуда в течение многих веков совершались набеги на русскую землю и куда угоняли в рабство тысячи людей, о чем у нас, к сожалению, помнят уже не все. И решил эту проблему для России Григорий Александрович Потемкин.

Известная записка Потемкина Екатерине, получившая называние «Крымского проекта», датируется 1782 годом. Принципиальную необходимость завоевания Крыма Потемкин обосновывал подробно. Во-первых, он указывал на то, что Крым уже давно стал для России источником всевозможных бед: «Гнездо в сем полуострове от давних времен есть причиною войны, беспокойств, разорения границ наших, издержек несносных, которые уже в царствование Вашего величества перешли только для сего места более двенадцати миллионов».

Во-вторых, Потемкин приводил подробное описание тех геополитических выгод, что сулило России занятие полуострова: «Крым положением своим разрывает наши границы… Положите теперь, что Крым Ваш и что нету уже сей бородавки на носу. Вот вдруг положение границ прекрасное. По Бугу турки граничат с нами непосредственно, поэтому и дело должны иметь с нами прямо сами, а не под именем других. Всякий их шаг тут виден. Со стороны Кубани сверх частых крепостей, снабженных войском, многочисленное войско донское всегда тут готово… мореплавание по Черному морю свободное, а то извольте рассуждать, что кораблям вашим и выходить трудно, а входить еще труднее». Обещал автор записки от занятия Крыма и немалые экономические выгоды.

Наконец, князь напоминал, что точно так же действуют и все остальные европейские державы, когда речь идет об их интересах: «Вы обязаны возвышать славу России. Посмотрите, кому оспорили, кто что приобрел. Франция взяла Корсику. Цесарцы (австрийцы) без войны у турков взяли больше, нежели мы. Нет державы в Европе, чтобы не поделили между собой Азии, Африки, Америки». «Границы России, – резюмировал свою записку Потемкин, – есть Черное море».

Аргументы Потемкина Екатерину убедили, и императорское благословение на занятие Крыма князь получил. Что же касается возможных протестов со стороны других европейских держав, то к ним Екатерина II всегда относилась хладнокровно. Вот и по этому поводу она заметила, что, когда дело дойдет до дележа турецких земель, и другие европейские страны не останутся в стороне: «Когда пирог испечен, у каждого явится аппетит». Екатерина словно предвидела будущую Берлинскую конференцию 1878 года, когда один «большой друг» Османской империи – Великобритания – присоединила к себе Кипр, а другой «большой друг» турок – Австрия – забрала себе Боснию и Герцеговину.

Относительно возможных протестов главного на тот момент политического противника России – Франции, императрица не без иронии заявила: «Как мало я считаю на союзника (то есть рассчитываю на союзника), так мало я уважаю французский гром, или лучше сказать, зарницы».

Завоевав Крым, сам же Потемкин занялся и его освоением, строительством новых городов, крепостей, гаваней, переселением сюда колонистов, налаживанием контактов с местным населением и так далее. К 1787 году, когда в Крым прибыла императрица, Потемкин успел сделать уже немало, чем по праву мог гордиться. К тому же Екатерина II не была похожа на прежних русских императриц: толково устроенная гавань или верфь для нее, как и для Петра Великого, представляли куда большую ценность, нежели декоративный ледяной дом и красочные фейерверки.

Хотя и здесь Потемкин постарался перед государыней отличиться: пышных праздников по ходу путешествия Екатерины в Крым князь устроил предостаточно, что отчасти и послужило поводом для легенды о «потемкинских деревнях».

Миф гласит, что вместо подлинных поселений предприимчивый князь показывал государыне раскрашенные декорации и ряженых людей, изображавших довольных граждан. Утверждалось, что, украв деньги, выделенные на строительство военного флота, Потемкин продемонстрировал Екатерине вместо боевых кораблей старые торговые суда. Даже стада, если верить легенде, постоянно перегонялись с места на место, чтобы удостоверить богатство края. Мысль о том, что умная Екатерина могла принимать всю эту примитивную бутафорию за подлинник, оскорбляет императрицу, пожалуй, не меньше, чем самого князя.

Миф опровергается множеством авторитетных, как русских, так и иностранных, свидетелей. Английский дипломат Алан Фиц-Герберт, сопровождавший Екатерину в ходе ее поездки в Крым, доносил в Лондон: «Императрица чрезвычайно довольна положением этих губерний, благосостояние которых действительно удивительно, ибо несколько лет назад здесь была совершенная пустыня».

В 1782 году, то есть за пять лет до приезда Екатерины, Крым посетил последний гетман Украины граф Разумовский, не обнаруживший там ничего, мало-мальски напоминающего бутафорию.

В одном из своих писем другу он делится следующими впечатлениями: «На ужасной своей пустынностью степи, где в недавнем времени едва рассеянные обретаемы были избушки, по Херсонскому пути нашел я довольные селения верстах в двадцати, в двадцати пяти и далее, большею частью при обильных водах. Что принадлежит до самого Херсона, то представьте себе множество всякий час умножающихся каменных зданий, крепость, замыкающую в себе цитадель и лучшие строения, адмиралтейство со строящимися и построенными уже кораблями, обширное предместье, обитаемое купечеством и мещанами. Я и доныне не могу выйти из недоумения о том скором возращении на месте, где так недавно один только обретался зимовник». Очевидно, Потемкину было что показать Екатерине и без бутафорских хижин.

Кстати, миф о «потемкинских деревнях» как редкое исключение имеет конкретного автора. Им является некто Гельбиг. Дипломат, служивший в России уже в конце царствования Екатерины II формально секретарем посольства, а фактически саксонским резидентом, в той знаменитой поездке в Крым участия не принимал. Он лишь тщательно собрал гулявшие по Петербургу слухи (а у Потемкина недругов хватало), соответственно их препарировал, интерпретировал и опубликовал. Самая первая, еще анонимная публикация увидела свет в гамбургском журнале «Минерва». Затем появилась и книга-памфлет Гельбига «Потемкин Таврический», многократно переизданная позже в Голландии, Англии и Франции. Этот опус и познакомил Европу с «потемкинскими деревнями».

Иначе говоря, в данном случае Потемкин, а заодно с ним и Екатерина II, пали жертвами грязных политических технологий того времени. Разумеется, Россия действовала в крымском вопросе и тогда, и сегодня, в своих интересах. Но точно так же действовали (и действуют) в своих интересах все крупные политические игроки на международной арене. Вспомните слова Потемкина из его записки по Крыму, приведенные выше: «Нет державы в Европе…» И так далее. И по сию пору все это звучит актуально.

Важно и то, что Потемкин устранил для России старую болезненную проблему на наших южных границах. Важно и то, что, отвоевав Крым, он затем его обустроил.

Если бы князь основал лишь один Севастополь, и за то была бы ему от русских вечная признательность. А он сделал больше. Много больше.

Павел I – утопист и эволюционер

Появление в этой портретной галерее фигуры Павла I многим наверняка покажется странным, но… Все-таки это тот самый император, который первым осмелился вступить в запретную (даже для русских царей) зону – крепостную деревню, чтобы облегчить жизнь крестьянина. Это он впервые попытался бороться в России с инфляцией. Это Павел начал в Гатчине модернизацию русской артиллерии, без чего война 1812 года могла бы пойти по другому сценарию. Наконец, именно этот человек прошел по дороге экуменизма дальше всех. Между тем путь веротерпимости – одна из самых сложных для человека дорог. И это, поверьте, еще не все.

То, что Павел, как и Дон-Кихот, был чудаком и фантазером, воспитанным во многом на рыцарских романах, бесспорно. То, что им порой овладевали припадки ярости, верно. Однако среди наших государей это не такое уж редкое явление: вспомним хотя бы Ивана Грозного или Петра I. К тому же по версии крупнейшего специалиста по павловской эпохе историка Николая Шильдера, эти болезненные приступы являлись последствием неудачного отравления Павла (еще до его воцарения).

А если это так, стоит пожалеть не только придворных, но и самого императора. К тому же, как свидетельствует князь Павел Лопухин: «Когда он приходил в себя… не было примера, чтобы он не отменял своего приказания и не старался всячески загладить последствия своего гнева».

Недаром классик отечественной истории Василий Ключевский для этого государя нашел добрые слова: «Император Павел I был первый царь, в некоторых актах которого как будто проглянуло новое направление, новые идеи… Инстинкт порядка, дисциплины и равенства был руководящим побуждением деятельности этого императора, борьба с сословными привилегиями – его главной задачей».

Наконец, о Павле стоит вспомнить еще и потому, что в отместку за наступление на льготы дворян и неприемлемый для многих в православной стране экуменизм, этого императора не только зверски убили, ему продолжали мстить и после смерти. Портрет Павла I, написанный дореволюционной историографией, преднамеренно искажен. Он не просто далек от традиционного парадного портрета государя-императора, где оригинал стараются хоть как-то приукрасить. Здесь, наоборот, карикатура.

На неопределенно исковерканном историческом фоне беспощадно подчеркнуты курносый нос, безумный глаз, жесткий воротник прусского мундира и поза маленького человечка, безнадежно старающегося выглядеть выше ростом. Советские историки и литераторы исправлять эту карикатуру на царя не стали. Им-то это было зачем? Так возник и прочно пустил у нас корни миф о Павле I.

Павел в тех воспоминаниях, что не вошли в официальную историографию, даже отдаленно не напоминает того Павла, о котором обычно повествуют наши книги. Один Павел хорошо образован, умен, ироничен, обладает тонким вкусом, любит Францию. В то время как традиционный для нашей истории и литературы Павел недалек, мрачен, злобен, пруссак по натуре и вкусам. Не говоря уже о безумном самодурстве. Не правда ли, есть разница?

В Европе великого князя Павла многие годы называли «русским Гамлетом». Сначала мать – Екатерина – лишила его трона под предлогом малолетства, затем просто проигнорировала совершеннолетие сына, а в довершение всего даже попыталась передать корону через голову законного наследника престола внуку – будущему императору Александру I. Однако этому воспротивилось даже послушное ближайшее окружение, заседавшее в Императорском Совете, настолько идея показалась несправедливой и скандальной.

За границей были прекрасно осведомлены о сложных отношениях Павла с матерью, а потому старались по возможности обходить острые углы. Во время зарубежной поездки великого князя австрийскому императору Иосифу II пришлось даже отказаться от идеи пригласить гостей в театр на постановку «Гамлета». Об этом попросил хозяев сам гость. Никаких аргументов он не привел, но причина и так для всех была ясна: два Гамлета – один на сцене, а другой в зале – это перебор.

Екатерина II прославилась своими делами заслуженно, однако к концу ее царствования, как это часто случается при самодержавии, на ее счету уже накопилось слишком много мелких и крупных грехов. Привычка щедро одаривать своих многочисленных фаворитов привела к истощению казны. Развращенность нравов при дворе и изнеженность царской гвардии стала постоянным поводом для сплетен и анекдотов. Либерализм начального этапа екатерининского правления сменился консерватизмом и репрессиями: многие ее критики сидели уже в тюрьме, включая лучших людей того периода – Радищева и Новикова.

В итоге у наследника сформировалось отвращение ко всей эпохе Екатерины. Павлу не нравилась внешняя и внутренняя политика императрицы, его оскорбляла коррупция екатерининского режима, он презирал сибаритство ее гвардейцев, аморальность двора. В чем-то это тотальное отторжение всего екатерининского было, конечно, чрезмерным, поскольку его раздражало все – вплоть до формы шляпы или каблука на сапоге екатерининского вельможи. Поэтому сразу же после смерти матери он и бросился все (буквально все) исправлять. С одинаковым пылом хватаясь и за главное, и за несущественные мелочи. Нелепостей при этом хватало, это правда, но слишком долго несправедливо «гнобили», слишком много протеста накопилось в душе. И все же правление Павла – это не только время донкихотских атак на мельницы.

Уже в день коронации Павла появилось несколько важных указов, главный из которых касался порядка престолонаследия и взаимоотношений членов императорской семьи. Павел исправил ошибку Петра I в этом вопросе – ошибку, которая привела Россию к многочисленным дворцовым переворотам, а значит, и к нестабильности. С этого момента вопрос о престолонаследии в императорской фамилии решался в рамках определенных правил игры и исключал появление новых «железных масок» вроде законного императора Иоанна Антоновича, чья судьба оказалась трагической.

Среди первых указов Павла I и тот, что зафиксировал норму крестьянского труда в пользу помещика – не более трех дней в неделю. Павел I также попытался остановить процесс обезземеливания крестьян. В некоторых российских губерниях государь просто запретил продавать крестьян без земли.

Отклики на этот важный указ со стороны русских помещиков и иностранных наблюдателей оказались, по понятным причинам, разными. Первые возмутились, сочтя решение Павла прямым ударом по помещичьим привилегиям. Вторые указ горячо приветствовали. Как писал один из иностранных дипломатов: «Закон, столь решительный и не существовавший доселе в России, позволяет рассматривать этот демарш императора как попытку подготовить низший класс нации к состоянию менее рабскому».

Болезненными оказались для дворян и многие другие шаги Павла, его стремление к порядку и равенству. Иначе говоря, будучи антиподом Екатерины, Павел, получив в свои руки власть, постарался поставить сначала Петербург, а затем и всю (дворянскую) страну с ног на голову. В этом неудобном положении русские дворяне пробыли четыре с половиной года, а потому и не простили Павлу испытанное унижение. Отсюда и удар императора табакеркой в висок, и столь непривычный для дореволюционной России «кубизм» в официальном парадном портрете государя.

Низов эта проблема не коснулась. Если считать анекдоты, ходившие в народе, своеобразным барометром, оценивающим деятельность и характер правителя, то окажется, что о Павле намного меньше желчных историй, чем о большинстве его коронованных коллег. Скорее, наоборот, народ не без удовольствия потешался над тем, как достается сильным мира сего от императора, поскольку это как бы уравнивало всех русских подданных перед государем.

Есть, например, история о том, как Павел, увидев, что слуга тащит вслед за изнеженным щеголем-офицером его шубу и шпагу, приказал поменяться им местами: слугу сделал офицером и дворянином, а бывшего хозяина приставил к нему в качестве денщика. У русского аристократа подобный анекдот вызывал, естественно, изжогу, а вот простолюдину нравился и казался забавным.

Характерно замечание русского писателя Дениса Фонвизина: «Бесправное большинство народа на всем пространстве империи оставалось равнодушным к тому, что происходило в Петербурге, – до него не касались жестокие меры, угрожавшие дворянству. Простой народ даже любил Павла».

Многие шаги императора обыватель, конечно, просто не понимал. Унаследовав пустую казну с огромным внутренним и внешним долгом, Павел предпринял немало усилий, чтобы найти новые источники доходов и остановить инфляцию. В идеале Павел поставил перед собой задачу «перевесть всякого рода бумажную монету и совсем ее не иметь». На радость сплетникам император приказал демонстративно сжечь на площади перед Зимним дворцом свыше пяти миллионов рублей в бумажных ассигнациях, а взамен переплавить в серебряную монету дворцовые сервизы. Обыватель на костер, сложенный из ассигнаций, отреагировал, как и положено, по-обывательски: император явно ненормален, кто же жжет деньги?

Как у Петра I в юности было село Преображенское, так и у Павла I (только уже в зрелые годы) появилась своя собственная «земля обетованная» недалеко от Петербурга – Гатчина. Это бывшее имение своего любовника Григория Орлова Екатерина подарила сыну в 1783 году, разрешив Павлу на этом небольшом кусочке русской земли отводить душу, создавая в миниатюре тот мир и то общество, что он хотел бы в идеале выстроить в масштабах всей империи. Дореволюционная и советская история (и литература) все, что происходило в павловской Гатчине, обычно сводило к одному солдатскому плацу. Было и это. Но не только.

Почему-то редко вспоминают о том, что Павел там же построил больницу на сто коек, при которой имелись еще аптека и лаборатория. А рядом с суконной фабрикой – школа для детей рабочих, да и для всей округи. Конечно же, там была и непременная часовня для католиков и протестантов, воплощавшая павловский экуменизм. Некоторые крестьяне и слуги в Гатчине были финнами или уроженцами других стран, а он уважал верования каждого.

Сейчас уже мало кто помнит, но когда Наполеон угрожал Ватикану, Павел приглашал Папу Римского на жительство в Петербург. Было и такое. Лучше известно, что Павел, начитавшийся рыцарских романов, страстно стремился стать гроссмейстером Мальтийского ордена. И все это в православной по преимуществу стране. Ясно, как многих это раздражало.

Религиозная веротерпимость может произрастать на разной почве. Екатерина получила столь противоречивое религиозное образование, что ей было все равно, в какую церковь ходить. Петру III, наоборот, было все равно, в какую церковь не ходить. Он не уважал ни одну из них. Веротерпимость Наполеона напоминала флюгер. Фактор веры входил для него в число прочих параметров, которые в завоевательном походе либо необходимо обязательно учитывать, либо можно игнорировать в зависимости от обстоятельств. Наравне с климатом, складками местности и прочим.

Павел был человеком глубоко верующим, но в этой вере церковь являлась делом второстепенным, на первом месте стоял Господь. А при такой вере церковные разногласия неизбежно отступали на задний план. Более того, становились для него несущественными. Прорыв на одном из самых трудных – духовном направлении, осуществленный Павлом I, так и остался неоцененным ни его современниками, ни его потомками. Россия и Ватикан во времена Павла находились гораздо ближе к взаимопониманию, чем сегодня, в XXI веке.

Наконец, важно и то, чем на самом деле занимались на гатчинском плацу. Павел пытался создать новую русскую армию. При этом в ходе экспериментов ему сопутствовали как неудачи, так и успех. Несколько тысяч человек, выделенных в его распоряжение, и вправду подражали в первую очередь пруссакам, взяв за основу именно их пехотный воинский строй и тактику. Авторитет Фридриха Великого был в тогдашней Европе все еще велик, а потому Павел I в данном случае не исключение, а, скорее, правило. Но Гатчина – это не только прусский опыт.

Приведу мнение историка Сергея Цветкова: «У гатчинцев была одна несомненная заслуга перед русской армией, а именно – в организации артиллерийского дела. В конце XVIII столетия ведущими русскими полководцами было официально признано, что артиллерия не может играть решающей роли в победе. Это было тем более опасно, что в далекой Франции при осаде Тулона уже блестяще заявил о себе один молодой артиллерийский поручик по фамилии Буонапарте. Именно в Гатчине была опробована та система организации артиллерийского дела – создание самостоятельных артиллерийских подразделений и новых орудий, повышение подвижности полевых орудий, широкое применение стрельбы картечью, превосходное обучение артиллерийских команд, – без которой русская артиллерия не смогла бы совершить свои славные подвиги в 1812 году».

И это было только начало. Реформа в армии, с которой, кстати, был в целом согласен и сын Павла I Александр I, оказалась грандиозной. Чтобы представить масштаб чистки, направленной на укрепление расшатанной в последние годы царствования Екатерины дисциплины, приведу такой пример. Из ста тридцати двух офицеров привилегированного екатерининского конно-гвардейского полка к концу царствования Павла осталось всего двое. Зато подпоручики 1796 года, сделав стремительную карьеру, в 1799 году были уже полковниками. В отставку было отправлено семь фельдмаршалов, свыше трехсот генералов и более двух тысяч штабных офицеров.

Однозначно оценить потери и приобретения в ходе столь масштабной реформы сложно. Но в первую очередь армию покидала многочисленная офицерская накипь, гвардейские щеголи и бездельники. Канцлер Безбородко свидетельствует: «Накануне вступления Павла на престол из 400 тысяч солдат и рекрут 50 тысяч было растащено из полков для домашних услуг и фактически обращены в крепостных. В последние годы царствования Екатерины офицеры ходили в дорогих шубах с муфтами в руках, в сопровождении егерей или „гусар“, в расшитых золотом и серебром фантастических мундирах».

В последний период царствования Екатерины все иностранные дипломаты в унисон информировали свои правительства, что русская гвардия – наименее боеспособная часть императорской армии. То, что такое положение дел надо было немедленно исправлять, несомненно.

Изменил Павел и жизнь рядового. Отчасти к худшему, навязав солдату неудобную прусскую форму. Но во многом и к лучшему. «Императором Павлом I было обращено серьезное внимание на улучшение быта солдат, – констатирует в «Истории русской армии» Антон Керсновский. – Постройка казарм стала избавлять войска от вредного влияния постоя. Увеличены оклады, жалованья, упорядочены пенсионы; вольные работы, широко до того практиковавшиеся, были строго запрещены, дабы не отвлекать войска от прямого назначения».

Если бы французам в 1812 году противостояла русская армия с муфтами в руках, но без современной артиллерии, мировая история могла бы сложиться совсем иначе.