Текст книги "Пешки"

3

Американцы говорят о необходимости изменения системы военной юстиции уже больше полувека. Многие считают, что драконовское правосудие скорее подходит для римских легионеров, английских наёмных солдат или даже американских профессионалов, но не для граждан-солдат.

Во время первой мировой войны американские граждане в полной мере испытали на себе действие военно-судебной системы. За время войны в различных военных судах было рассмотрено около полумиллиона дел. В ряде случаев выносились необычайно строгие приговоры: тридцать лет каторжных работ солдату за оскорбление сержанта, двадцать лет тюремного заключения за длительную самовольную отлучку, десять лет тюремного заключения за незаконное обладание пропуском. Одним из самых потрясающих было дело о драке между белыми гражданами и солдатами-неграми в 1917 году в Форт-Сэм-Хьюстоне, во время которой было убито несколько человек. Шестидесяти восьми негритянским солдатам было предъявлено обвинение в мятеже, пятьдесят пять были осуждены, тринадцать приговорены к смертной казни. Все тринадцать были казнены сразу после суда, прежде чем осуждённые успели апеллировать в высшие инстанции.

Движение за реформу военной юстиции началось после войны по инициативе исполняющего обязанности начальника военно-юридической службы сухопутных войск генерала Сэмюеля Энселла, который доказывал, что подчинённая командованию система военной юстиции вредна для вооружённых сил:

«Я утверждаю, что существующая система военной юстиции является антиамериканской, неразумно заимствованной из системы правления, которую мы считаем совершенно нетерпимой; что она архаична и относится к тем временам, когда армии представляли собой лишь отряды вооружённых слуг и банды наёмников; что эта система основана исключительно на власти военного командования, а не на законе; что она всегда приводила к такой несправедливости, которая сокрушает дух подвластного ей человека, возмущает общественность и лишает вооружённые силы уважения и любви народа».

Энселл составил законопроект, который, будь он принят конгрессом, коренным образом изменил бы характер американской военной юстиции. Он предусматривал, кроме всего прочего, обязательное досудебное расследование, независимость военного судьи, облечённого правом выносить приговор; состав присяжных из восьми человек, отбираемых судьёй; право отвода двух присяжных, а не одного; осуждение большинством в три четверти, а не в две трети голосов; право нанимать гражданского адвоката и обращаться в гражданский апелляционный суд. Законопроект предусматривал также, что трое из восьми присяжных должны быть такого же звания, как и обвиняемый. Поскольку для осуждения требовалось шесть голосов, обвиняемый из рядовых мог быть уверен, что равные ему по званию, а не офицеры и старшие сержанты будут в конечном счёте влиять на решение.

Законопроект Энселла был внесён в сенат в 1920 году сенатором Джорджем Чемберленом. Однако предложенная реформа встретила энергичный отпор со стороны военного министерства.

Конгресс отклонил предложения Энселла о реформе военной юстиции. Военные суды остались такими же, как были. Вместо законопроекта Энселла конгресс в 1920 году утвердил весьма ограниченные изменения в военно-судебном кодексе. Так обстояли дела к началу второй мировой войны.

За время войны военные суды рассмотрели свыше 1,7 млн. дел, и, хотя приговоры были в среднем мягче, чем во время первой мировой войны, они тем не менее оставили горький осадок. Последующий протест против системы военной юстиции был, пожалуй, даже ещё сильнее и слился с общей послевоенной волной критики порядков в вооружённых силах.

Военное министерство ответило на это назначением двух комиссий под председательством генерал-лейтенанта Джеймса Дулиттла и Артура Вандербилта для внесения рекомендаций об изменении системы военной юстиции. Комиссия Вандербилта настаивала на ослаблении влияния командования и усилении роли военных защитников. Однако конечным результатом этих рекомендаций было то, что командование сухопутных войск и военно-морских сил поспешно внесло законопроект, который предусматривал мелкие реформы, но практически мало что менял в основной системе военных судов. Под давлением руководителей военного ведомства этот законопроект был принят в 1948 году. Однако он совершенно не удовлетворял сторонников реформы, и, когда министр обороны Джеймс Форрестол назначил другую комиссию для выработки единых правил для всех четырех видов вооружённых сил, её буквально завалили гневными требованиями изменений.

Письма с предложениями шли потоком. Бывший военный юрист губернатор Вермонта Эрнест Гибсон требовал отмены права командира назначать членов суда и защитников:

«В судах, где я заседал, нам много раз советовали, если мы признаем человека виновным, приговаривать его к максимальному наказанию и предоставлять командиру возможность его снизить… Меня сместили с должности члена общего военного суда высшей инстанции и отстранили от судейской работы за то, что наш суд оправдал солдата-негра, обвиняемого в нарушении нравственности. Командир хотел, чтобы его наказали, однако обвинение не подтверждалось доказательствами. Мне объявили выговор и предупредили, что, если я не буду выносить больше обвинительных приговоров, это будет учтено при аттестации. Я прямо заявил, что это противоречит моим понятиям о правосудии и пусть меня лучше освободят от должности, что и было сделано».

Комиссия по вопросам военной юстиции Американской ассоциации адвокатов, Ассоциация адвокатов – ветеранов войны и несколько других юридических организаций обратились в созданную Форрестолом комиссию с рекомендацией полностью ликвидировать контроль командования над военными судами. Взамен они предложили систему, которая предоставляла командиру право выдвигать обвинение против солдата и контролировать прокурора, но передавала право отбора присяжных, ведения защиты и пересмотра дела после осуждения другим инстанциям.

Командование вооружённых сил повело активную кампанию против движения за ограничение влияния командиров на военные суды. Генералы Омар Брэдли и Дуайт Эйзенхауэр публично защищали право командиров предавать суду своих солдат. В конечном счёте предложения комиссии о создании единого кодекса свелись лишь к умеренным изменениям в системе военных судов. «В отличие от законопроекта Чемберлена 1920 года, – заявил профессор юридического факультета Корнелльского университета Артур Киффе, – предлагаемый единый кодекс… является жалким суррогатом». Тем не менее конгресс ввёл его в действие вместе с законом об обязательной воинской повинности. В 1951 году он вступил в силу как Единый военно-судебный кодекс.

Единым военно-судебным кодексом подсудимым рядового и сержантского состава предоставлялось право требовать, чтобы одна треть членов суда состояла из лиц той же категории военнослужащих (хотя и не обязательно того же звания), что и подсудимый. Статья 37 запрещала командиру «порицать, делать замечания или выговор» членам суда, судьям или защитникам. Однако, поскольку командир сохранял право предъявлять обвинение, назначать членов суда и защитников и пересматривать выводы суда, статья 37 не имела реальной силы.

Предусматривалось также создание высшего военного апелляционного суда в составе трех судей – гражданских лиц. Однако, хотя некоторые решения этого суда после 1951 года приблизили судопроизводство военных судов к гражданским нормам правосудия, едва ли можно назвать его членов активными поборниками правосудия, и высший апелляционный суд оказал гораздо меньшее влияние на. военное право, чем, скажем, Верховный суд на гражданское право за последние двадцать лет.

Многие консервативные офицеры считали, что даже умеренные реформы, внесённые в Единый военно-судебный кодекс, отрицательно скажутся на дисциплине в вооружённых силах, однако их опасения оказались беспочвенными. В 1968 году конгресс принял ряд поправок к кодексу. Одна из них лишала командиров права назначать судей и передавала это право начальнику военно-юридической службы соответствующего вида вооружённых сил, другая разрешала подсудимым отказываться от суда присяжных и быть судимыми одним судьёй.

Поправки 1968 года имели целью, по словам сенатора от Северной Каролины Сэма Эрвина, который был автором большинства из них, «уравнять в процессуальном отношении военные и гражданские суды». Однако поправки не дали желаемого эффекта, и после 1968 года с новой силой встал вопрос о дальнейших реформах.

Было внесено множество конкретных предложений, порой весьма радикальных. Дальше всех пошёл адвокат Американского союза борьбы за гражданские свободы Чарльз Морган, защищавший капитана Леви: он предложил ликвидировать все военные суды. «Военную юстицию нельзя реформировать, – говорил Морган. – Единственный способ её изменить – это изъять из ведения вооружённых сил все до одной юридические функции и передать их федеральным судам».

Предлагалось также ограничить юрисдикцию военных судов только преступлениями, непосредственно связанными с нарушениями дисциплины в боевой обстановке.

Начальник военно-юридической службы сухопутных войск генерал-майор Кеннет Хадсон предложил передать в ведение федеральных судов дела о длительных самовольных отлучках в небоевой обстановке и о дезертирстве. «Если федеральные суды судят гражданских лиц, уклоняющихся от военной службы, – утверждает он, – то почему бы им не судить уклоняющихся от службы военнослужащих?» Хадсон предложил также разрешить в некоторых случаях апеллировать на решение военного апелляционного суда непосредственно в Верховный суд.

Профессор права Индианского университета Эдвард Шерман предлагал начать реформу военно-судебной системы с изъятия из кодекса таких туманных и устарелых положений, как статьи 133 и 134. Статья 133, запрещающая «поведение, неподобающее офицеру и джентльмену», допускает так много толкований, что офицер не в состоянии чётко уяснить, в каких случаях его поведение является противозаконным. Статья 134, которая объявляет противозаконными «всякие беспорядки и халатность, наносящие ущерб воинскому порядку и дисциплине» и «всякое поведение, дискредитирующее вооружённые силы», ещё хуже – её часто называют «чёртовой статьёй», потому что она позволяет командиру наказывать солдата почти за все. В «Наставлении для военных судов» приводится пятьдесят восемь примеров преступлений, наказуемых по статье 134, начиная с пинка в живот казённой лошади и кончая хранением сигарет с марихуаной. Но это только примерный, а не исчерпывающий перечень, и почти всякий поступок может попасть в щупальца статьи 134, если того пожелает командир или военный суд. Эта статья была, например, применена для наказания Дэниела Эмика и Кеннета Столта за распространение антивоенной листовки и против Уильяма Харви и Джорджа Дэниелса за «нелояльные» слова, высказанные в дружеской беседе.

Другие предложения касались смягчения двойного подхода, господствующего в военной юриспруденции, к офицерам, с одной стороны, и лицам рядового и сержантского состава – с другой.

Такой двойной подход часто приводит к нелепым результатам. Вот один лишь пример: во Вьетнаме пятерым военнослужащим было предъявлено обвинение в убийстве вьетнамского военнопленного; трое из них были солдаты, которым было приказано убить подозреваемого вьетконговца, а двое – офицеры, которые отдали этот приказ. Трех солдат присяжные, состоявшие из офицеров и старших сержантов, приговорили к тюремному заключению на срок от одного до десяти лет; офицеров – капитана Поля Огга и лейтенанта Джона Патрика суд присяжных, состоявший исключительно из офицеров, оправдал.

Ключом к устранению двойного подхода и других несправедливостей системы военного судопроизводства является изменение состава присяжных. Решение заключается, как предлагал полвека назад генерал Энселл, в подборе такого состава присяжных, который обеспечивал бы интересы поддержания воинской дисциплины, с одной стороны, и справедливость судебного решения – с другой.

Не менее важным, чем состав суда, является способ назначения его членов. При существующей системе их назначает командир. Гораздо более справедливым способом был бы бессистемный выбор из списка всех военнослужащих– примерно так, как выбираются присяжные для гражданских судов.

Есть также предложения изменить статус военных защитников. В военных судах не может быть обеспечено подлинное соперничество сторон, если защитников назначают, аттестуют, продвигают по службе и переводят по прихоти начальника военно-юридической службы соединения, который в силу своего положения склоняется в пользу осуждения обвиняемого. Сенаторы Марк Хартфилд и Берч Бей внесли законопроект о создании независимого корпуса военных защитников.

Предлагалось предоставить большую независимость также военным судьям. С 1968 года судьи общих военных судов отнесены к общеармейским судебным органам и освобождены от контроля со стороны командиров в гарнизонах.

Военное командование сопротивлялось почти всем этим изменениям. Его аргументы те же самые, что выдвигались уже сотни лет: вооружённые силы отличаются от гражданского общества; их цель – выигрывать сражения, а не обеспечивать правосудие для своих служащих. В гражданском обществе разделение власти необходимо для предотвращения злоупотреблений и защиты прав граждан; в вооружённых силах сосредоточение власти в руках командира необходимо для поддержания дисциплины.

Такие аргументы могли бы быть убедительными, если бы они не выдвигались в своё время также против отмены телесных наказаний, против допуска адвокатов в военные суды, против издевательств над новобранцами и против многих других мер, некогда считавшихся необходимыми для поддержания дисциплины.

Опыт показывает, что дисциплина и моральный дух зиждятся на многих источниках, в том числе на уважении солдата к справедливости своей службы. Представление о том, что дисциплина и справедливость несовместимы, – это, мягко говоря, оскорбление.

Глава IX
ВОЕННЫЕ ТЮРЬМЫ

Запрещается взыскивать чрезмерно большие залоговые суммы и штрафы, запрещается применять жестокие и необычные меры наказания.

8-я поправка к конституции США

1

Вооружённым силам США необходимо иметь учреждения для содержания нарушителей дисциплины и воинского порядка. Для этой цели построено около 130 военных тюрем, используемых сухопутными войсками, военно-морскими силами и морской пехотой.

В самом центре сан-францискского залива, примерно на полпути между Сан-Франциско и Оклендом, находится остров с романтическим названием Трежер-Айленд[63]63
  Остров сокровищ (англ.).


[Закрыть]. Первоначально здесь устраивались международные выставки и находился муниципальный аэропорт. Во время второй мировой войны остров был передан в распоряжение военно-морских сил, и сейчас здесь размещается штаб 12-го военно-морского округа.

Находясь в нескольких минутах езды от Сан-Франциско, Трежер-Айленд представляет собой весьма привлекательное и красивое место. С любой точки на острове открывается вид на захватывающую дух панораму Сан-Франциско, холмы и высоты графства Марин и находящийся чуть дальше в море остров Алькатрас.

С островом Алькатрас у Трежер-Айленда помимо других прелестей ещё одно общее – тюрьма, которую по тяжести условий нельзя сравнить ни с одной другой тюрьмой[64]64
  На острове Алькатрас в течение многих лет находилась главная тюрьма штата Калифорния, снискавшая себе недобрую славу одной из самых мрачных и тяжёлых тюрем Америки. – Прим. ред.


[Закрыть]. Военно-морская тюрьма, помещающаяся в двухэтажном белом здании, окружённом забором из колючей проволоки, находится здесь уже 25 лет. В июне 1969 года на здании появилась новая вывеска – «Исправительный центр ВМС». Но это странное название не обманет никого, и меньше всего заключённых этой тюрьмы.

В сентябре 1969 года 31 заключённый тюрьмы подал жалобы в федеральный суд Сан-Франциско, требуя прекратить зверства, чинимые тюремным персоналом. Заявители подали в суд письменные показания, содержавшие конкретные факты из жизни заключённых в тюрьме.

Матрос Харри Кларк рассказал о том, как он подвергся побоям за то, что отказался снять обручальное кольцо во время обыска.

Рядовой ВВС Мэрфи Мюзик, заключённый в тюрьму после попытки к самоубийству, заявил, что его «заставили бегать по тюремному двору, хлопать руками и кричать „по-птичьи“, в то время как тюремные стражники стояли вокруг и били пробегавшего мимо них узника кулаками.

Матрос Роберт Орт заболел вследствие тех изнурительных упражнений, которые стражники заставили заключённых выполнять в тюремном дворе. Он писал:

«Нам приказали пробежать двадцать раз вокруг тюремного двора. На восемнадцатом круге я почувствовал себя плохо и упал. У меня началась рвота. Дежурный стражник сейчас же крикнул: „Вставай, симулянт! Вставай и беги, сукин сын!“ Я поднялся и сделал несколько шагов, но ноги не слушались меня. Почувствовав резкую слабость, я снова опустился на землю. Стражник подошёл ко мне, ударил меня ногой и бил всё время, пока я пытался подняться на ноги и выполнить его требование продолжать бег.

Позднее в тот же день дежурный стражник отвёл меня в одиночную камеру. Когда я отказался выполнить его гомосексуальные притязания, он стал избивать меня, наносил мне удары кулаками в живот и грудь. Нанеся мне примерно десять ударов, стражник спросил: «Будешь опять блевать во дворе?» Прежде чем я успел ответить, он снова начал избивать меня. Так продолжалось несколько минут. Я подумал, что он собирается убить меня, и упал на пол. Стражник приказал мне встать, но у меня не было сил выполнить его приказ. Он схватил меня и крикнул прямо в ухо: «Я убью тебя, сукин сын! Может быть, ты хочешь подраться со мной? Я готов». Затем стражник ударил меня ещё несколько раз и велел возвращаться в свою камеру.

Когда мы проходили мимо другого стражника в коридоре, мой истязатель улыбнулся и сказал: «Он наблевал во дворе, но теперь знает, что с ним будет, если это повторится». С этими словами он впихнул меня в камеру. Потом я видел, как он подошёл к другому стражнику, что-то ему сказал, и они оба рассмеялись. Видимо, стражник был горд своим «геройством».

Командование ВМС явно не устраивала перспектива судебного разбирательства жалоб заключённых. Ему совершенно не нужна была такая «слава» и, особенно, вмешательство гражданского суда в дела военной тюрьмы. Поэтому быстро была создана комиссия по расследованию дела во главе с капитан-лейтенантом Льюисом Тернером. На закрытом заседании комиссия провела допросы нескольких десятков заключённых, стражников и других лиц из тюремного персонала. Показания составили семь солидных томов, и из них вырисовывалась куда более печальная картина, чем из первоначальной жалобы заключённых. Если бы дело рассматривалось открыто, оно несомненно вызвало бы горячее возмущение и протест общественности.

Расследование показало, что тюремный персонал разношерстен по составу. Капрал Билли Слик – один из тех, кто вёл себя с заключёнными исключительно грубо. Несколько заключённых в своих показаниях рассказывали о случаях избиения их капралом Сликом. На заседании комиссии Тернера Слик заявил, что не может припомнить ни одного случая из числа рассказанных заключёнными.

Характерен следующий отрывок из протокола допроса капрала Слика.

Вопрос. Можете ли вы припомнить случай, когда вы подверглись нападению со стороны заключённого?

Ответ. Нет, сэр.

Вопрос. А такие случаи бывают часто?

Ответ. Нет. Я частенько дерусь вне службы. Через две недели после драки я уже ничего не помню.

Вопрос. Вы сказали, что часто дерётесь вне службы. Как это следует понимать?

Ответ. В прямом смысле слова.

Вопрос. Были ли случаи, когда вы завязывали драку в общественных местах, например в баре?

Ответ. Раньше такие случаи бывали, но…

Вопрос. Какую оценку вы получили на экзамене по общеобразовательной подготовке?

Ответ. Не знаю.

Вопрос. Вы окончили среднюю школу?

Ответ. Нет.

Вопрос. Вам нравится служба в тюрьме?

Ответ. Мне безразлично, где служить.

Вопрос. Служба в тюрьме вам нравится больше, чем в каком-либо другом месте?

Ответ. После возвращения из Вьетнама мне пришлось служить только здесь.

Вопрос. Почему вы должны будете пересдавать экзамен по общеобразовательной подготовке?

Ответ. Не знаю. Меня вызвали в ротную канцелярию и сказали об этом.

Вопрос. И не объяснили почему?

Ответ. Мне сказали, что нужно набрать 90 баллов.

Вопрос. Зачем?

Ответ. Чтобы остаться на службе в тюрьме. Вот всё, что мне сказали.

Другие стражники имели лучшую память, чем капрал Слик. Одним из них был сержант Джон Энгрэм. Он вспомнил все, но объяснял это тем, что ему предстояло уволиться со службы в ближайшие дни. Энгрэма спросили, считает ли он, что некоторые из стражников непригодны для службы в тюрьме.

Ответ. Да.

Вопрос. Сколько таких?

Ответ. Немало. Самых неподходящих людей, как правило, назначают на службу в приёмное отделение. Никто не проверяет, что они там творят.

Вопрос. Вы считаете этих людей неподходящими по образованию или по личным качествам?

Ответ. Я имею в виду и то и другое. Они приходят сюда с убеждением, что заключённые – не люди, и относятся к ним соответственно своим убеждениям. Они творят, что хотят.

Вопрос. Известны ли вам, сержант, случаи избиения заключённых и издевательского отношения к ним?

Ответ. Да.

Вопрос. На каком основании вы считаете, что некоторые стражники непригодны для службы в тюрьме? Видимо, вы были свидетелем чего-то такого в их поведении, что считали неправильным?

Ответ. Многие стражники склонны к садизму. Они знают, что заключённые не могут сопротивляться им и потому с ними можно делать что угодно.

Чаще всего издевательствам и побоям, как установила комиссия Тернера, заключённые подвергаются в приёмном отделении тюрьмы. Их заставляют стоять по стойке «смирно» по нескольку часов. Стражники кричат на них, издеваются над ними. Излишне грубо проводится и обыск. Заключённых часто избивают.

Когда рядового Лоуренса Симеона доставили за самовольную отлучку в тюрьму, стражники начали обзывать его за то, что у него были довольно длинные волосы. Когда он стоял по стойке «смирно» в помещении регистратуры, один из стражников ударил его по голове шваброй. Другой стражник палкой ударил Симеона в пах.

Новобранца Уэйка Шитса заставили ходить по помещению регистратуры и крякать, как утка. «Был такой случай, – рассказал Шитс, – когда вновь прибывших заключённых поставили в угол и потребовали, чтобы они кричали: „Мы – дерьмо“, а когда к ним приближался стражник, они должны были дружно крикнуть: „Дай нам по шее“.

Рядового Патрика Джонса, попавшего в тюрьму после того, как он несколько раз безуспешно просил уволить его с военной службы по религиозным мотивам, толкали на обшитую брезентом калитку у входа в тюрьму. Его заставили раздвигать ноги шире и шире, пока он не упал. Сержант-стражник приказал ему встать, и все началось сначала.

«На этот раз я успел схватиться руками за решётку калитки и, несмотря на побои, держался на ногах, – рассказал Джонс. – Ноги я расставил до предела, и одна из них упёрлась в бровку тротуара. Дальше подвинуть её я не мог. Но сержант всё время ударял меня по щиколотке, вдавливая мою ступню в бровку. Затем он стал избивать меня кулаками, бил головой о калитку».

Когда Джонса наконец ввели в приёмное отделение, начались новые издевательства. В его документы кто-то из стражников подсунул фотографию негритянки. Посыпались скабрёзные вопросы, и только вмешательство какого-то капрала положило этому конец.

Не минуют издевательств и побоев и те заключённые, которые давно находятся в тюрьме. Часто издевательства носят расистский характер.

Одного из офицеров охраны на заседании комиссии спросили, называют ли заключённых в тюрьме как-либо ещё, кроме как по фамилии или номеру.

Ответ. Да, это бывает часто.

Вопрос. Как же их называют?

Ответ. По-разному, чаще всего это расистские клички – «ниггер», например.

Вопрос. Так обращаются к заключённым неграм стражники?

Ответ. Да. Часто можно слышать разные прозвища. Некоторые заключённые реагируют на это очень болезненно. Например, индейцы. Есть такие племена, представители которых совершенно не могут выносить диких прозвищ и готовы сразу броситься на обидчика.

Стражники прибегают и к другим приёмам, чтобы досадить заключённым. Иногда вместо сухих одеял выдаются мокрые, под которыми невозможно спать холодной ночью. Стражник капрал Карлсен однажды приказал заключённым прыгать на коленях. Когда Карлсена попросили объяснить свой поступок, он ответил: «Эти люди только что попали сюда и думают, что они умнее нас.

Когда они обращаются ко мне за разрешением пойти в туалет или с другой просьбой, то надеются, что я попадусь на удочку. В рекрутском депо нас учили, как нужно исправлять нерадивых. Вот я и заставил их попрыгать на коленях».

Одной из «исправительных» мер является лишение заключённых личного времени для написания писем родным. Для этого допоздна продлеваются занятия. Иногда заключённых лишают права курить или заставляют в столовой вставать и садиться за стол до тех пор, пока стражника не удовлетворит слаженность всей группы.

Однажды в воскресный день стражникам пришла в голову вообще небывалая идея. Заключённых заставили надеть на голову мусорные корзины и, держа в руках флаги с надписью «Тюрьма Трежер-Айленд», стоять час или два в положении «смирно». Потом они должны были пройти по двору, закатав штанины брюк, с обрывками мешковины на шее. Все это рассказал комиссии один из стражников.

На заседаниях комиссии многие заключённые заявляли, что они не жаловались командованию тюрьмы, опасаясь возмездия со стороны стражников. Покидая тюрьму, каждый заключённый должен был подписать заявление о том, что у него «нет претензий к условиям содержания в тюрьме».

Тернер и другие члены комиссии спокойно восприняли показания допрошенных. Комиссия рекомендовала уволить кое-кого из стражников, наложить дисциплинарные взыскания на некоторых, полностью укомплектовать штаты тюремного персонала и периодически проводить инспекционные проверки тюрьмы.

Начальник тюрьмы лейтенант У. Лемонд был немало поражён выводами комиссии. Ему приходилось слышать о случаях зверского обращения стражников с заключёнными, но он всегда считал эти разговоры пустой болтовнёй. Однажды, ещё до начала работы комиссии Тернера, к нему пришёл военный священник с жалобой на издевательское отношение стражников к заключённым. «Наша тюрьма – просто рай по сравнению с тюрьмой в Кэмп-Пендлтоне», – ответил Лемонд священнику.

Не все военные тюрьмы так плохи, как тюрьма Трежер-Айленд. Различны и тюремные помещения. Некоторые тюрьмы напоминают концентрационные лагеря с примитивными постройками барачного типа, окружёнными заборами из колючей проволоки, и сторожевыми башнями. Другие тюрьмы размещаются в более солидных каменных зданиях. Крупнейшая военная тюрьма, где содержатся заключённые, приговорённые к длительным срокам, находится в Форт-Ливенуорте. Главное здание этой тюрьмы, или, как его называют, «замок», было построено в 1920 году самими заключёнными. По форме здание напоминает колесо – восемь крыльев расходятся, подобно спицам, от центрального круглого корпуса. Камеры располагаются в два этажа: в цоколе и подвале.

Большинство тюрем, в том числе и тюрьма в Ливенуорте, имеют специальные камеры для содержания опасных заключённых. Это одиночные камеры длиной и шириной не более двух метров. Часто в них отсутствуют окна, камеры слабо освещаются и не отапливаются.

Так же как в гражданских тюрьмах, жизнь заключённых военных тюрем проходит в нудном однообразии, лишь иногда нарушаемом вспышками насилия. Весь распорядок строго регламентирован. Заключённые днём и ночью находятся под наблюдением стражников, часто прибегающих к грубым приёмам для проведения в жизнь тюремных правил. Поэтому отношения между тюремным персоналом и заключёнными всегда напряжённо-враждебны.

Самым сильным испытаниям заключённые подвергаются по прибытии в тюрьму. Именно в приёмном отделении стражники проявляют наибольшую грубость и жестокость. Как и инструкторы в рекрутских депо, они пытаются сразу сломить волю заключённого, чтобы он не оказывал им никакого сопротивления в течение всего срока заключения.

В начальный период пребывания в тюрьме заключённому выдаётся тюремная одежда, его знакомят с распорядком дня и правилами поведения. Это занимает в среднем 5 – 7 дней. По истечении этого срока заключённый переводится в общую камеру. Ему присваивается номер, и по этому номеру (а не по фамилии) он в случае необходимости вызывается тюремным персоналом. Заключённый обязан носить нарукавную повязку, по которой определяется его положение в тюрьме, то есть рассматривалось ли его дело в суде и какой режим содержания определён для него в приговоре суда. Правила содержания заключённых запрещают им иметь какие-либо личные вещи, в том числе фотокарточки, игральные карты, жевательную резинку и конфеты.

День в тюрьме, как правило, начинается очень рано– в половине пятого. С подъёмом заключённые скатывают и сдают постельные принадлежности. Завтрак – в 5 часов утра. Затем заключённые возвращаются в камеры, производят уборку помещения, делают физзарядку и ожидают сигнала к началу занятий.

В 7 часов проводится утреннее построение. Больные отправляются в лазарет, назначенные в наряд разводятся по своим местам. За примерное поведение заключённого могут назначать на работу вне тюрьмы – убирать улицу, мыть автомашины или работать в усадьбе начальника местного гарнизона. Остальные заключённые занимаются строевой или физической подготовкой, выполняют различные бессмысленные поручения на территории тюрьмы. В военно-морских тюрьмах и тюрьмах морской пехоты особое внимание уделяется физической и строевой подготовке, заключённые подолгу стоят в положении «смирно». В этих тюрьмах порядки, как правило, строже, чем в армейских тюрьмах.

В Ливенуортской тюрьме заключённые могут по своему выбору работать в различных мастерских. Поскольку в Ливенуорте размещается командно-штабной колледж, офицеры-слушатели пользуются услугами тюремных мастерских для ремонта своих автомобилей, мебели и другого личного имущества. Плата за эти услуги ничтожна в сравнении с обычными городскими расценками.

После утренних занятий заключённые возвращаются в камеры, и проводится поверка – одна из четырех, проводимых за сутки. Затем заключённые отправляются на обед, после обеда – на различные работы и строевую подготовку. Перед ужином снова проводится поверка, после которой заключённые имеют личное время (если, конечно, стражники не придумают им какое-нибудь наказание). В половине десятого-вечерняя поверка и отбой.

Заключённые лишаются не только возможности непосредственного общения с внешним миром, но часто и возможности переписки. «Заключённым необходимо разрешать переписку с семьёй или лицами, заинтересованными в их благосостоянии, – говорится в армейском наставлении. – Это важно для поддержания их морального духа». На практике, однако, возможность переписки для заключённых весьма ограничена. Все получаемые в тюрьме письма просматриваются тюремным персоналом. Письма, поддерживающие стремление заключённого бороться против войны, обычно возвращаются отправителям. Письма заключённых также проходят проверку. Заключённый не имеет права упоминать фамилии тюремного персонала или рассказывать о событиях, происшедших в тюрьме.