Текст книги "Королева демонов"

Прибегнув к коронному видению, Джардир проник взором за тяжелую деревянную дверь, словно глядя через стекло. Внутри его мать выговаривала невесткам, женам Джардира, Эвералии и Таладже, которые убирали ее волосы. Камера была богато обставлена, но тюрьма есть тюрьма.

– Не затягивай так туго, тупая девка! – прикрикнула Кадживах, когда Эвералия безукоризненно заплела косу. – Сколько лет тебе нужно, чтобы научиться? И ты! – Она полуобернулась к Таладже, которая расчесала ей волосы до безупречного блеска. – Сотню раз провести гребнем по волосам, тебе было сказано! Я насчитала девяносто семь. Начинай заново.

Джардира опечалило, что его женам-даль’тинг приходится разделять заточение матери, будучи рабынями во всем, кроме названия. Хотя правильнее сказать не «разделять заточение», а «выносить пытку общением с Кадживах». Он добровольно ослеп и предал забвению многих и многих людей, даже родных. Смог бы он сделать больше, чтобы остановить разраставшуюся в его доме раковую опухоль, если бы замечал истязания, которым подвергала мать его жен, или честолюбивые устремления сыновей?

Он покачал головой. Сделанного не воротишь. Пора обратить взор вперед. Он нарисовал метки, которые погрузили в сон Эвералию и Таладжу, как до того – стража-евнуха.

Кадживах почувствовала, что ею прекратили заниматься, оглянулась и обнаружила, что обе закрыли глаза и мирно посапывают. Она издала вопль:

– Наглые девки! Вы имеете бесстыдство спать, когда святая мать говорит?

Джардир воздел руку, и решетка по ту сторону двери поднялась. Он вошел в миг, когда Кадживах изготовилась влепить Эвералии затрещину.

– Не трогай мою жену, матушка, – произнес он. – Она тебя не слышит. Я усыпил мою дживах, чтобы поговорить с тобой наедине.

Кадживах, вздрогнув, обернулась на звук и снова заголосила:

– Ахман, сын мой! Сынок! Ты вернулся из бездны!

Она подбежала к нему, плача от радости, обвила его руками, и он ответил на объятие. На миг он позволил себе забыть о своей цели и в последний раз побыть сыном, надежно укрытым материнским теплом.

А потом она заговорила.

– Сын мой, благодарение Эвераму, что ты пришел, – всхлипнула Кадживах. – Эта хисах, на которой ты женился, держит меня в плену, как хаффитку, укравшую хлеб. Ты должен выпороть ее за дерзость. Я всегда считала, что ты чересчур легок на руку – позволяешь ей щеголять перед двором одетой, как постельная плясунья, и…

Джардир взял ее за плечи и отстранил рывком, посмотрел в глаза:

– Хватит, матушка! Ты говоришь о Дамаджах Красии, а не о своих служанках-даль’тинг! Каждую секунду, ежедневно она противостоит силам Най, а ты не делаешь ничего, только жалуешься и бранишь слуг и женщин нашего дома! Своим поведением ты позоришь наш род!

Глаза Кадживах потрясенно округлились.

– Но…

– Не желаю слушать, – перебил ее Джардир. – Ты говоришь, что я чересчур легок на руку, и ты права. Но жестче мне следовало обращаться как раз с тобой.

– Не говори так! – возопила Кадживах. – Я всегда была тебе верна!

– Это я посадил Инэверу к подножию Трона черепов, – ответил Джардир. – Я предоставил ей выбрать преемника. Я доверил ей блюсти безопасность нашего народа. Но где была твоя поддержка?

– Я поддержала твоих сыновей и наследников, – сказала Кадживах.

– Мои сыновья слишком молоды для бремени власти! – гаркнул Джардир. – И даже после того, как Асом убил брата и перерезал половину совета, ты продолжаешь считать, что он служит Красии лучше, чем Инэвера?

– Что совершила эта женщина, кроме того, что отняла у меня тебя? – спросила Кадживах. – Забрала моих дочерей и племянниц, выдала женщинам копья…

– Черное сердце Най, матушка! – вскричал Джардир. – Ты в состоянии думать не только о себе? Шарак Ка наступает мне на пятки, а ты отравляешь мой двор бабьими дрязгами? Это я, а не Инэвера выдал женщинам копья, а если бы она не забрала от тебя Шанвах, девушка осталась бы затравленной и никчемной! Но сам Эверам даровал Инэвере видение. Она узрела мои переживания, обучила девушку и послала ее ко мне в час наибольшей нужды. Я бы не пережил последних месяцев без нее и ее отца, которые сражались бок о бок и прикрывали мой тыл. Я мог пасть, и Ала – со мной заодно.

– Но Ашия ударила меня! – крикнула Кадживах. – Убила шарума и похитила моего внука!

– Его мать Ашия, а не ты, – сказал Джардир. – Она не может похитить то, что уже ей принадлежит. У этой юной женщины больше чести, чем у величайших Копий Избавителя, а по твоей милости ей с ребенком пришлось бежать из Дара Эверама.

Аура Кадживах похолодела.

– Каджи исчез?

– Исчез, – подтвердил Джардир. – Только так можно было помешать Асому превратить его в пешку, как превратил он тебя. В орудие для свержения Дамаджах и замены ее глупой старухой, которая ничего не смыслит в правлении.

– Ты никогда не говорил со мной так, – промолвила Кадживах. – Это я произвела тебя на свет. Я подносила тебя к груди. Я растила, когда отец ушел одиноким путем. Чем же я заслужила твой гнев?

– Я сам во всем виноват, – признал Джардир. – Я так сосредоточился на внешнем враге, что не вникал в дела придворных женщин. Я позволил тебе возвыситься над ними и орать на всех, кто смел подать тебе не тот нектар или слишком туго заплести волосы. Воображать, что, раз уж ты во дворце, все должны тебе прислуживать, и никак иначе.

Кадживах съеживалась все больше, и он видел по ауре, сколь его слова мучительны для нее. Но он поднажал. Их отношениям уже никогда не быть прежними, но ничего не поделаешь. Возможно, это последняя возможность до нее достучаться – превратить Кадживах в ту верховную союзницу, которой видела ее Красия.

– Слушай меня, матушка, и хорошенько запоминай, – сказал он. – Ала стоит на краю гибели, и я должен знать, что могу на тебя положиться в мое отсутствие. Ты нужна мне. Нужна Красии.

Кадживах упала на колени:

– Конечно, сын мой. Я только этого и желаю. Скажи, что делать, и я все исполню.

– Всякий раз, когда ты досаждаешь Дамаджах, страдает вся Красия, – продолжил Джардир. – Завтра я уйду снова и, может быть, не вернусь много месяцев, а то и вовсе. До моего возвращения ты будешь повиноваться Инэвере. Не Асому. Не моим сыновьям и внукам. Инэвере.

– А если ты не вернешься? – спросила Кадживах.

При мысли об этом в ее ауре отразилась паника, но у него не было времени на утешения.

– Тогда будешь повиноваться ей до самой смерти, – ответил Джардир.

Он поднял и возложил ей на плечо копье Каджи:

– Клянись. Передо мной и Эверамом.

– Клянусь, – сказала Кадживах.

– В чем ты клянешься, матушка? – понизил голос Джардир.

Она вскинула на него полные слез глаза:

– Клянусь перед Эверамом, перед моим сыном шар’дама ка повиноваться Дамаджах, Инэвере вах Ахман ам’Джардир, во всем, начиная с этой минуты и до твоего возвращения или моей кончины.

Она вцепилась в подол его одеяния:

– Но ты обязан вернуться, Ахман. Я не переживу, если потеряю тебя, как потеряла твоего отца и Джайана.

– Такова инэвера, возлюбленная матушка, – ответил Джардир. – Ты должна веровать в величие замысла Эверама. Я не продам мою жизнь задешево, но, если мне суждено принять мученичество ради Ала, отказа не будет.

Кадживах уже открыто разрыдалась, и Джардир, упав на колено, обнял ее. Когда она затихла, он встал, увлекая ее за собой и ставя на ноги.

– Теперь мне придется тебя покинуть; ты обретешь свободу, когда я уйду. О том, что я здесь побывал, не должен знать никто, даже мои дживах сен.

– Но почему? – спросила Кадживах. – Какая надежда возгорится в народе, если он узнает, что ты жив!

– Потому что даже сейчас за мной охотятся силы Най. Рассказав о моем возвращении, ты подвергнешь себя опасности и привлечешь к себе взоры ее князьков, а я хочу, чтобы они приковались к чему-нибудь другому.

Он подошел к спящим Таладже и Эвералии и поцеловал их:

– Да пребудет с вами благословение, милые жены. – Направившись к двери, он в последний раз оглянулся на мать. – С этого дня ты будешь оказывать моим женам, дочерям и племянницам надлежащее уважение.

– Конечно, сын мой, – поклонилась Кадживах.

Он долго всматривался в ее ауру, сопоставляя обожание детства с умудренностью зрелости. Ему стало больно оттого, что это – не одно и то же.

– Я люблю тебя, матушка. Никогда не сомневайся в этом, хоть я и нисхожу в бездну Най.

– Никогда, – пообещала Кадживах. – Не усомнись и ты в том, что никто из живших не гордился сыном и не любил его больше, чем твоя мать.

Кивнув, он вышел.

Покинув камеру, Джардир Втянул магию, которая держала во сне жен и стражника. Когда они очнулись, дверь Каземата уже закрылась за ним.

Вновь завернувшись в плащ-невидимку, он шел по дворцу, пока не достиг неохраняемого окна. Он вылетел. Энергия захлестнула его, холодный ветер бил в лицо, луна и звезды освещали ночное небо. Ему пришлось напомнить себе, что полет – дар Эверама, священное орудие, а не забава. Он устремился к противоположной стороне дворца – покоям некогда своим, а ныне захваченным самонадеянным сыном.

Окна были надежно помечены и зарешечены от вторжения. Асом, несомненно, боялся убийц, и не без оснований. Своим бесчестным возвышением он разгневал многих могущественных людей в Красии. Джардир выбрал наружную стену, за которой, он знал, скрывался редко использовавшийся коридор. Он начертил серию меток – тех самых, что усвоил огромной ценой в схватке с Алагай Ка. Камень размяк, в нем разверзся довольно широкий портал. Оказавшись внутри, Джардир нарисовал в воздухе новую метку, которая закрыла отверстие от алагай. Он не рискнул оставить брешь даже здесь, в средоточии красийской мощи.

Джардир снова активировал плащ и бесшумно двинулся по коридору к покоям сына. Там, к своей скорби, но не удивлению, он обнаружил то, о чем предупредила Инэвера: прикованного к постели Асукаджи, чья аура была тускла и безжизненна, и Асома, который, все еще в короне-копии, лично ухаживал за любовником.

Несмотря на маскировку Джардира, Асом что-то почуял. Сперва это проявилось в ауре, затем он навострил уши и насторожился. Поворотившись, он медленно осмотрел комнату, корона ослепительно засияла. Мальчик, как опять же предупреждала Инэвера, научился ею пользоваться, и хотя в ободе было меньше силы, чем в короне Джардира, с нею все равно приходилось считаться.

– Кто здесь? – властно осведомился Асом, изучая взглядом стену, возле которой стоял Джардир, и пытаясь на нем сфокусироваться. Он встал и потянулся за копьем – еще одной ярко горящей подделкой.

Не видя причин скрываться дальше, Джардир отбросил плащ:

– Приветствую тебя, сын мой.

Он ожидал удивления, даже испуга. Чего он не ждал, так это нападения. Асом ударил, словно туннельная гадюка, сделав выпад сверкающим копьем.

– Самозванец! Мой отец мертв!

Джардир едва успел отбить острие своим. Асом, непоколебленный, принялся орудовать копьем со слепящей быстротой, нападая опять и опять, каждый раз под новым углом, и выискивая брешь в отцовской обороне.

Не приходилось удивляться тому, что в ночи этот воин сражался с демонами безоружным, а потом проторил себе, выстлал трупами путь по семи ступеням Трона черепов. Джардир лично натаскивал юношу, обучая его с братьями смертоносным шарукинам разных племен. Самым здоровым и сильным после Джардира был Джайан. В детстве это было серьезным превосходством, но Асом в Шарик Хора рьяно взялся за учебу и обрел собственный стиль. Он действовал стремительно, смертоносно и не знал усталости. Копье и корона заряжали его энергией, придавали неимоверную силу.

Шальной удар, отбитый Джардиром, пришелся в мраморную колонну обхвата в полтора и разослал по ней паутину сквозных трещин.

Потрясенный этим внезапным исступлением, Джардир старался лишь защититься, не будучи готов убить второго сына, – тем более что только-только узнал о гибели первого. Асом, как учил отец, избегал повторений; ноги непрерывно двигались, и для обычного воина его действия были непредсказуемы.

Но Джардир – не был обычным воином. Он тоже прорубил себе путь на Трон черепов, а Асом, хотя и добился успеха в коронном видении, не достиг уровня отцовского мастерства. Аура юноши была устойчива, но по ее поверхности шла рябь, когда он направлял энергию в руки или ноги. Приспособившись за секунды, Джардир стал предугадывать движения сына.

Едва Асом ринулся в очередную атаку, Джардир уже снялся с места. Скользнув в сторону, он отнял руку от своего копья и перехватил древко Асома. С силой пнул, и Асом, удержанный на приколе своим же ухватом за копье, принял всю мощь удара в бедро. Сложившись пополам, он отлетел и шмякнулся о стену. Джардир стоял с обоими копьями.

– Асом! – хотел вскрикнуть Асукаджи, но исторг из себя лишь слабый хрип.

Его аура пошла паническими волнами, пытаясь бросить искалеченное тело на помощь любовнику.

– Теперь ты готов к разговору, сын? – осведомился Джардир, но Асом, не ведая страха, ринулся к нему вновь.

Джардир отшвырнул оружие подальше. При надобности он мог через метку призвать копье назад, но если уж драться, то лучше голыми руками и ногами, чтобы случайно не убить мальчишку раньше, чем они потолкуют.

– Изыди, призрак! – крикнул Асом, ударяя. – Не посещай меня впредь!

Джардир не сумел перехватить удар, но последовал за вихрем энергии, не давая сыну превосходства в новой атаке. Слова обеспечили ему секундную передышку, и он, не прекращая борьбы, всмотрелся в сыновнюю ауру, чтобы дойти до истоков. По зову коронного видения восстали картины: Асом, метавшийся во сне, просыпается в бешенстве и слезах. Однажды, пробудившись наполовину, он ударил Асукаджи. После этого они спали врозь. В другую ночь он чуть не убил Джамере – душил его, голого, в подушках, пока юный дама не разбудил его полностью.

И да, Асом был затравлен: осуждающий лик отца являлся ему неизменно, едва он смеживал веки.

«Так и должно быть», – подумал Джардир. Он принял скользящий удар, чтобы подобраться ближе, схватил Асома за рясу, ударил пяткой в бедро, и колено неестественно разогнулось. Не помогло даже безупречное чувство равновесия, и Джардир, воспользовавшись секундным колебанием, повалил Асома на пол. Теперь они сцепились, борясь слишком подвижно и яростно, чтобы читать ауры и учитывать прочитанное. Это была первобытная схватка за верховенство, привычная для Джардира с малых лет. Не был ей чужд и Асом, но он, принц Красии, всегда помнил, что противники боятся его убить.

Джардир не знал такой роскоши, когда боролся за власть. Именно это позволило ему победить стольких дама для воцарения в Копье Пустыни и стало залогом победы здесь. Он продвигался к господству дюйм за дюймом, удерживая корпус сына, дабы тот не пустил в ход ноги; одну его руку придавил туловищем, другую обездвижил и стиснул предплечьем горло.

Он мог заставить юношу отвернуться. Невозможность для противника видеть тебя в лицо даровало немалое преимущество, но отцовского лика Асом страшился пуще всего на свете – его-то Джардир и явил.

– Я не призрак. Ты не спишь. Я вернулся и обнаружил бесчестье, которым ты покрыл мой двор за недолгие месяцы моего отсутствия.

Сопротивление Асома усилилось; неприкрытая паника и леденящий ужас придали ему сил, но Джардир держал крепко и уступать не собирался. Асом бил и метался, но не находил рычага для опоры, а Джардир был крупнее, тяжелее и сильнее. На миг он отпрянул, Асом подался за ним, и Джардир впечатал затылок сына в пол.

– Я пришел не сражаться! – прогремел Джардир. – Я не хочу убивать сына, хотя повод есть. – Он ударил снова, и напольная плитка пошла трещинами. – Но я убью, если не оставишь мне выбора.

Потуги Асома наконец ослабли, правда Джардир не знал, покорился тот или ему не хватает воздуха. Он сохранил нажим и дождался, когда аура сына потускнеет, а глаза начнут мутнеть. Тогда он отпустил его, быстро выпрямился и отступил. Нарисовал в воздухе метку, и копье Каджи порхнуло ему в руку. Асом давился, кашлял и порывался встать, опираясь на слабую руку.

– Выбирай, – сказал Джардир. – Оставайся на коленях и прими мой суд или приступи ко мне снова – и я отправлю тебя одиноким путем, – пусть судит сам Эверам.

Аура Асома вскипела, и даже Джардир не сумел угадать, как тот поступит. Он видел, что юноша осознал – перед ним и правда отец, но зашел слишком далеко, захватывая трон, и понимает, что пути назад нет.

Наконец он уперся ладонями в пол и, дрожа, уткнулся между ними лбом:

– Что ты со мной сделаешь, отец?

– Это пока неизвестно, – сказал Джардир. – Ты должен ответить за свои преступления, но все еще можешь принести пользу на Шарак Ка.

– Отец, какое же я совершил преступление?

Подняв взгляд, Асом следил за отцовской аурой. Он Втягивал от короны и быстро приходил в себя. Через считаные минуты Асом будет вновь готов к бою. Джардир подобрался на случай, если отпрыску хватит глупости напасть снова.

– И ты еще спрашиваешь, сын мой? Ты предал брата, послав его на смерть, и убил дядю, чтобы захватить трон, который был отдан ему по праву.

– Чем это отличается от твоего славного примера, отец? – спросил Асом. – Разве ты не предал Пар’чина, тоже послав его на смерть? Разве не убил, восходя на Трон черепов, дамаджи Амадэверама, который учил тебя в Шарик Хора, и всех его сыновей? Не ты ли заколол андраха, как хаффит забивает свинью?

– Это было другое дело, – сказал Джардир, но сам не понял, кому адресовал слова – сыну или себе.

– Какое же? – не унимался Асом.

– Такова была инэвера.

– Воля Эверама? Или моей матери?

– Обоих, – ответил Джардир. – Андрах был растлен. Наши люди гибли из-за его глупости. Амадэверам был человеком хорошим, но также частью порочной системы и не захотел посторониться. В его смерти не было бесчестья.

– И мой брат был растлен, – подхватил Асом. – И наши люди гибли из-за его глупости; он втянул нас в войну, когда мы не были готовы утолить его жажду завоеваний и желание показать себя достойным наследником трона. Дай я ему преуспеть, Красия стонала бы под его игом.

– Возможно, – сказал Джардир.

– А Пар’чин, может статься, покрыл бы нас славой, когда принес в Лабиринт копье, – продолжил Асом. – Мы делали выбор, исходя из блага для народа, отец. Ты меня этому и научил. Убийство дяди не доставило мне ни малейшего удовольствия, но он был частью порочной системы, и в его смерти не было бесчестья. Я не пользовался хора и вызвал его и дамаджи на честный бой в согласии с нашим законом.

– В ночи, – прорычал Джардир, – когда все люди – братья. И ты подстрекнул других моих сыновей мошенничать с хора в их священной борьбе.

Асом снова пожал плечами:

– Может быть, Пар’чин солгал, когда обвинил тебя в предательстве перед домин шарум? Разве ты не бросил его в ночи на растерзание демонам?

Джардир скрипнул зубами:

– Бросил. И это мой величайший позор. Ала пришлось бы плохо, не окажись Пар’чин сильнее, чем я считал.

Асом склонил голову набок:

– Это почему же?

– Мы с Пар’чином заключили мир. Совместными усилиями захватили Алагай Ка и заберем его в бездну как заложника.

Если эти слова и поразили Асома, он виду не подал.

– Зачем?

– Чтобы пройти через лабиринт бездны и бессчетные легионы Най к Алагай’тинг Ка.

Асом моргнул:

– По силам ли это даже тебе?

– Алагай хора говорят, что Избавитель либо я, либо Пар’чин, – ответил Джардир. – Если кто и может это сделать, то только мы, сообща.

– Ты можешь не вернуться, – заметил Асом.

– Надеешься удержать украденный трон? – сказал Джардир.

Асом выдержал его взгляд:

– Мы не выявили никаких преступлений, отец.

Джардир кивнул.

– Ты удостоил дамаджи и андраха почетной смерти. Твой брат погиб по собственной глупости.

Быстрее, чем сумел спохватиться даже Асом, Джардир стиснул сыну горло. Другой рукой сшиб корону, и та полетела через комнату. Асукаджи каркнул, глядя, как Асом беспомощно бьется в железной отцовской хватке.

– Но есть преступление, которого мы не учли, – проскрежетал Джардир. – И его я простить не могу.

Он подтянул Асома ближе, и они соприкоснулись носами.

– Ты покусился на свою мать. – Джардир оторвал сына от пола и припечатал к мраморной колонне. – Такого преступления достаточно, чтобы проклясть и обречь бездне любого. Но Инэвера – Дамаджах, дживах ка самого Эверама. – Он сжал крепче, и лицо задыхавшегося Асома стало лиловым. – Сорвать с тебя белое и вышвырнуть из окна будет милостью. Будет милостью заковать тебя голого в цепи и выставить на базаре, чтобы хаффиты мочились на тебя и клали под вертел вместо дров, зажаривая свиней.

Асом бестолково, в последних судорогах, охлопывал Джардира по руке. Джардир намеревался ограничиться внушением, но в этот миг обнаружил, что гнев его неподделен, и испытал соблазн убить вероломного сына, пока тот не покрыл еще большим позором Трон черепов и свой народ.

Взревев, Джардир швырнул его на подушки к лежавшему ничком Асукаджи.

– Но ты понадобишься, если имеешь силы заново обрести честь!

И снова Асом забился в кашле и рвотных позывах, пытаясь вздохнуть, но теперь на нем не было короны, Втянуть он не мог и приходил в себя медленнее. Джардир терпеливо ждал, хотя ночь приближалась к концу.

– Ты не был готов принять трон, сын мой, – проговорил он, когда у Асома прояснился взгляд. – Твоя измена тому подтверждение. Но так или иначе тебе предстоит Шарак Ка. Алагай стягиваются. Скоро Алагай’тинг Ка отложит яйца и земля вздыбится роем. Уже сейчас князьки Най строят ульи по всей земле. Они соберут легионы для их защиты. Красии нужен вождь.

Шатаясь, Асом попытался сойти с подушек и неуклюже грохнулся на пол. С усилием выдохнув через полураздавленное горло, он опустился на колени и уткнулся лбом в пол:

– Я живу, чтобы повиноваться, отец.

Джардир вперил взор в его ауру. Невозможно было прочитать, правдивы ли слова, но он уже различил зарождающиеся образы: Асом охотится в ночи на князей алагай. Юноша искал славы. Жаждал искупления. Стремился в конце концов доказать, что достоин отца.

Джардир начертил в воздухе метку и призвал копье Асома. Вложив его за спину в ремни к своему собственному, он кликнул корону и приторочил ее к кушаку.

– Завтра же перед всем двором ты поднимешься по семи ступеням и преклонишь колени перед подушками Дамаджах. Ты будешь молить ее о прощении за свои бесчинства и поклянешься служить ей, как служишь мне, по форме и существу, до конца своих дней. Сделай это, не кривя душой, и она вернет тебе копье и корону. Не сделаешь – Небеса будут заказаны тебе навсегда.

Аура Асома всколыхнулась, сомнения возобновились. Джардир требовал, чтобы он опозорился перед всем двором.

– Она удерживает в неволе моего сына и твою мать.

– Каджи находится у своей матери. Твоей дживах ка. – Джардир повернулся и пристально посмотрел на искалеченного Асукаджи, чья аура расцветилась стыдом. – Старшей сестры, которую ты хотел убить.

Он снова перевел взгляд на Асома:

– Твои притязания на ребенка отвергнуты. Твой план навязать кузине наследника был бесчестен, и я не должен был этого допустить. Только Ашия может восстановить тебя в правах, а для этого тебе понадобится ее прощение – благодеяние, которого нелегко добиться.

Аура Асома потемнела, и Джардир понял, что требует, наверно, слишком многого. Но юноша снова коснулся лбом пола:

– Как скажешь, Избавитель.

– Моя святая мать обретет свободу, – продолжил Джардир. – Об этом я уже позаботился. Ни ты, ни Инэвера впредь не возьмете ее под стражу. Таким же образом освободят и при дворе предъявят твоей матери Манвах, когда ты вымолишь у нее прощение.

– Конечно, отец, – ответил Асом.

Джардир опять повернулся к Асукаджи:

– А ты, племянник? Ты участвовал в убийстве кровной родни, отца и сестры, ты оставил вдовой мою старшую сестру. Так и будешь валяться убогим калекой, пока душа твоя иссыхает, словно черное сердце Най?

Асукаджи переборол смятение в ауре.

– Нет, Избавитель, – прошептал он. – Я готов пойти одиноким путем и предстать перед судом Эверама.

Джардир изучил дух племянника и перебрал, как одежду в шкафу, мечты и надежды юноши. Тот жаждал славы и величия не меньше, чем его любовник. Измену в Ночь Хора Асом и Асукаджи разделили поровну.

Но Асукаджи был унижен той ночью. Поражение от рук сестры ожгло его дух; эта картина впечаталась и оставила шрам, который мог никогда не исчезнуть. За месяцы инвалидности его отчаяние достигло предела. Он бы давно покончил с собой, если бы мог.

Однако глубоко в душе таилась искра света. Он не солгал насчет готовности к суду Эверама, поняв наконец, какой потерпел крах. Рожденные править, они с Асомом восприняли право на власть как должное, но все же стремились бороться с Най.

Джардир присел на корточки возле подушек:

– Это будет не так просто, племянник. Клянешься ли ты отречься от Най в жизни этой и следующей?

– Клянусь, Избавитель, – ответил Асукаджи.

– Клянешься ли служить Дамаджах? Молить ее о прощении, как Асом?

В душе Асукаджи возгорелся крохотный огонек надежды.

– Клянусь, Избавитель.

– Будешь ли служить народу, а не требовать, чтобы тебе служил он? – вопросил Джардир. – От дама и до последнего чина?

Это был слишком серьезный вопрос для рассудка юноши, но тот не замешкался:

– Клянусь, Избавитель.

Джардир возложил руку на чело Асукаджи, направляя в него свой дух и определяя место, где нарушилось схождение энергетических линий. Он нашел его – клубок рубцов и разорванных связей, зияющую пропасть между сознанием и телом.

Усилием воли Джардир сокрушил преграду и воссоединил разорванное. Асукаджи завопил – сперва от боли, а потом от восторга. Он смеялся и всхлипывал, шевеля ослабленными конечностями.

Джардир отпустил его и шагнул назад. Асом бросился к любовнику и обнял его, слезы смешались на их щеках. Джардир кивнул, закутался в плащ и активировал метки невидимости. Прежде чем оба прониклись вниманием к чему-то помимо друг друга, он шагнул в ночь и полетел обратно в крыло дворца Инэверы.

Джардир вошел в ее покои через окно, глубоко вдыхая аромат духов. Он наслаждался запахом, запечатлевая его в памяти. В Эведжахе говорилось, что бездна полнится смрадом серы, смерти и отчаяния.

Он подошел к ее туалетному столику, начал перебирать хрупкие флаконы и впитывать благоухания, пока не нашел запах, который сильнее прочих ассоциировался с его дживах ка. Он опустил пузырек в карман. В бесконечной ночи глубин Най это защитит его не хуже меток.

Инэверу он застал в состоянии глубокой медитации. Она взирала на разбросанные кости, аура была ровна и однородна. Он видел, что жена сознает его присутствие, но не издал ни звука и терпеливо дождался, когда она перекатится на пятки, туго натянув тонкие шелка.

Зрелище возбудило его, несмотря на их страстное ночное слияние. Он слишком долго пробыл без нее, чтобы насытиться за одну ночь.

Инэвера оглянулась на него с улыбкой:

– Скоро, любовь моя. Я снова буду твоей, до того как ты меня покинешь.

Пульс у Джардира понесся вскачь.

– Ты больше не считаешь, что тоже должна идти?

Инэвера скорбно взглянула на кости:

– Как ты и боялся, со мной твои шансы на победу чуть возрастут, но даже тогда мы, вернувшись, обнаружим, что наш народ уничтожен. Ярость Най неистова, моя любовь. Ала содрогнется от ее гнева.

– Что еще ты узнала? – спросил Джардир.

– Алагай Ка древен, – ответила Инэвера. – Князь лжи сказал правду, когда заявил, что жил во времена Каджи.

– Он отец демонов, – сказал Джардир. – Возможно, всегда им был с тех пор, как порча Най впервые замарала Ала.

Инэвера покачала головой:

– По меркам своего вида он был при Каджи немногим больше малька. С минуты прихода Най у демонов было много отцов.

– Пар’чин считает, что и сейчас есть немало и, даже если мы победим, порча Най выживет. Возможно, за морем. За горами. За северными снегами.

– Борьба Эверама и Най вечна, – сказала Инэвера. – Как наверху, так и внизу.

– Нет ничего драгоценнее и мимолетнее мира, – кивнул Джардир. – Значит, Алагай Ка стал консортом матери демонов уже после Каджи. Что еще ты скажешь о нем?

– При столь долгой жизни можно разглядеть лишь слабейшие проблески информации. Но он боится. Возможно, впервые за все свое существование.

– За себя? – поинтересовался Джардир. – Или за Алагай’тинг Ка?

– За себя, – ответила Инэвера. – Ему нет никакого дела до матери демонов, его волнуют разве что положение и власть, которыми пользуется ее консорт. Он боится смерти от ваших рук и махинаций соперников в его отсутствие.

– Мы можем довериться ему в походе к бездне Най?

– Довериться? – рассмеялась Инэвера. – Вы должны сомневаться в каждом слове Алагай Ка, в каждом его поползновении. Там правит измена. В этом сомнений нет. Да, он отведет вас в бездну, но только в своих, а не в ваших целях.

– В западню, – заключил Джардир.

– Вероятно. Или в качестве уловки. Алагай Ка лжет с добавлением правды и не говорит вам всего. Вы должны быть готовы к чему угодно.

Джардир поджал губы. Совет был хорош, но столь же расплывчат, сколь очевиден.

– Любимый, хотелось бы мне сказать тебе больше, но разветвления многочисленны. Ты движешься по тонкой линии на песке посреди песчаной бури.

– Ты говорила, что в песке есть столпы, – надавил Джардир. – Неизменные вехи средь хаоса будущего.

– Ты найдешь кое-что от Каджи, – сказала Инэвера. – Дар твоего предшественника, который направит тебя во мраке.

Джардир встрепенулся и подался вперед:

– И что это? Где?

– Не знаю. Это не то, что нужно искать. Это судьба, которую ты обретешь. Не исключено, что в своей мудрости Избавитель предусмотрел возможность поражения и оставил последователю некий знак.

– Три тысячи лет назад? – усомнился Джардир.

– Для Эверама время ничего не значит, – сказала Инэвера. – Он существует вне подобных вещей и говорит со своими пророками.

– А что известно о Пар’чине?

– Он должен сделать выбор, – ответила она. – Между своей дживах и долгом. От этого зависит все.

– Она ждет ребенка, – сказал Джардир.

Инэвера кивнула:

– Мальчика с неисчерпаемыми задатками и беспросветным будущим. Он родится во тьме и сохранит ее в себе.

– Значит, он выживет, – проговорил Джардир.

Из этого следовало, что Ренна проживет достаточно долго, чтобы родить. Уже обнадеживает.

– Возможно, – кивнула Инэвера. – Если Ренна вах Харл ам’Тюк ам’Брук сопроводит вас во тьму, то в одних вариантах будущего ее сын выживает, а в других – гибнет. Есть те, где он рождается в плену, а после мать и дитя подают к столу Алагай Ка. В других он рождается сиротой, будучи вырезан из ее остывающего трупа.

Джардир сжал кулаки. Дживах Пар’чина дерзка и непочтительна, но чести у нее больше, чем у любой ему известной женщины, не считая самой Инэверы.

– А если она останется? – спросил он.

– Вы потерпите крах, и Ала пожрется, – бесстрастно ответила Инэвера.

– Тогда мы обязаны верить в нее, – сказал Джардир. – Я заглянул в душу дочери Харла. Она не подведет.