Текст книги "В обители грёз. Японская классическая поэзия XVII – начала XIX века"

 
У тропинки лесной,
собирая сегодня фиалки,
я оставил в траве
свою плошечку для подаянья,
свою мисочку там я забыл…
 

 
Погреться хотел,
придвинувшись ближе к жаровне,
но только залег —
и будто мороз зимней ночи
сильней по нутру разошелся…
 

 
В беззвездную ночь
не спят, беспокоятся утки,
стернею шурша
на соседнем рисовом поле, —
пронимает холод осенний!..
 

 
Я в плошку свою
пучок одуванчиков сунул,
фиалок набрал —
вот и славное будет нынче
Будде трех миров подношенье…[54]54
  …Будде трех миров… – в буддизме распространено представление о трех мирах: низший – мир влечений, который подразделяется на бренный земной мир человека и небеса с небожителями; средний – мир форм; и высший – мир бесстрастия, свободный от форм. Возможно и более простое истолкование: мир прошлого, настоящего и будущего.


[Закрыть]
 

 
Солнце в небе
на запад давно склонилось.
Долог путь
через лес до хижины горной.
Тяжела на плече котомка…
 

Глядя на надпись, сделанную отцом

 
Следы его кисти
сквозь слезы почти не видны.
Опять вспоминаю
те давно минувшие годы —
и черты отца предо мною…
 

 
И посочинял бы,
и в мяч бы охотно сыграл,
и вышел бы в поле —
да никак изо всех занятий
не могу на одно решиться!..
 

 
Из многих и многих
никчемных привычных вещей
в моем обиходе
для иных веков предназначен
только след, оставленный кистью…
 

Надпись на трехстворчатом складне

 
Стоит ли, право,
радоваться, что уйдешь,
с жизнью простившись,
в мир иной – пусть даже в обитель
самого пресветлого Будды?..
 

 
Поистине, сердце
себя же сбивает с Пути[56]56
  Поистине, сердце… – В стихотворении обыгрывается чрезвычайно сложная и многозначная семантика слова кокоро (сердце), о котором в «Лотосовой сутре» сказано: «Кроме сердца, ничто не даст закона и наставления…» Кроме того, здесь содержится аллюзия на стихотворение правителя Японии и поэта XIII в. Ходзё Токиёри: «Именно сердце // сбивает с толку сердце, // не позволяй же сердцу // быть бессердечным к самому сердцу».


[Закрыть],
строптивое сердце…
Обуздай же лошадку-сердце!
Натяни покрепче поводья!
 

 
Право, мне повезло,
что таким вот, как есть, неказистым
появился на свет —
уповаю на исполненье
принесенного Буддой обета…[57]57
  Согласно основной доктрине буддизма амидаистского толка, Будда, давший обет спасти человечество, рано или поздно это сделает, независимо от усилий самих людей. Человек же в пассивном ожидании должен призывать имя Будды Амида в сакраментальной формуле: «Наму-Амида-Буцу!»


[Закрыть]
 

Песня, написанная на веере, на тему о приходе друга

 
Приходи поскорей
любоваться бананом близ дома —
будет, право, так жаль,
если ветер осенний растреплет,
разорвет исполинские листья!..
 

 
О сливовый цвет,
хоть ты стариковскому сердцу
отраду верни!
Сколько лет, как на этом свете
у меня друзей не осталось…
 

Сочинил, придя на могилу инока Сайгё и возложив цветы

 
Не богаче иных
окраской и благоуханьем
ветка вишни в цвету —
но тебе и того довольно,
чтоб постичь скорбящее сердце!..
 

 
Вдруг, как никогда,
уныньем повеяла осень —
сквозь плотную мглу
слышу, ливень нещадно хлещет
по зеленым росткам бамбука…
 

 
Вишни ранней весной,
а осенью буйные травы —
вот услада моя,
и пускай хоть всю ночь гуляют,
веселятся в селе крестьяне!..
 

 
Едва прояснилось —
и снова темнеет от туч
осеннее небо…
Не так ли бывает с душою
в текучем, изменчивом мире?..
 

 
Поглядев на цветы,
вспоминаешь: ничто в этом мире
не пребудет вовек —
и цветы, что позже раскрылись,
все равно опадут, увянут…
 

 
Как суетна мысль
изрекшего: «Я существую!» —
что можно сказать
о никчемной, призрачной плоти
в мире вечного наважденья?..
 

 
Я оставил вчера
свою плошечку для подаянья —
и никто не украл,
и никто на нее не польстился!
Видно, слишком уж неказиста…
 

 
«Ветер так свеж,
луна так светла на небе —
вот бы сейчас
поплясать с сельчанами вместе!»
Что-то блажь старика одолела…
 

 
Если спросят меня,
презревшего пагубу плоти,
как на свете прожить, —
отвечаю: да будь что будет!
Дождь так дождь, ветер так ветер!
 

 
Человеческий век
подобен единому мигу,
дню цветенья вьюнка…
Ничего мне в жизни не надо,
кроме жизни – той, что имею!
 

 
Все дела позабыв,
высшей цели я должен достигнуть —
причаститься Пути!
Пусть всего лишь на день единый
после тысячи лет исканий…
 

 
Помышляй лишь о том,
что нынешний день уготовил,
настоящим живи,
ибо прошлое необратимо,
а грядущее непостижимо…
 

 
Что же после себя
я оставлю живущим на свете?
Только вишни весной,
летом – пение горной кукушки,
а по осени – алые клены…
 

Кагава Кагэки

 
Должно быть, друзья
боятся, что снег не растаял,
зайти не спешат…
А слива у хижины горной
белеет не снегом – цветами![59]59
  В стихотворении развивается классическое сравнение цветов сливы со снегом. Слива в Японии зацветает раньше прочих фруктовых деревьев, в начале февраля, когда еще порой не успевает растаять снег.


[Закрыть]
 

 
В эту горную глушь
любоваться цветением вишен
не заманишь друзей, —
распускаясь и отцветая,
облетят цветы сиротливо…
 

 
Вишни в вешней красе,
но время цветенья не вечно —
и все меньше цветов
с каждой новой зарей остается
для меня в этом бренном мире…[60]60
  Стихотворение содержит аллюзию на вака неизвестного автора из «Кокинсю»: «Что ж, о вишня! // Минует пора цветения, // и я исчезну, подобно лепесткам, // чтобы плачевным зрелищем // не огорчать ничьих взоров…»


[Закрыть]
 

 
Нынче ночью опять
в одиночестве я на веранде, —
не спросить ли луну,
где друзья, что со мною рядом
прошлой осенью здесь сидели?..
 

 
На увядшем лугу
кузнечиков стрекот под вечер,
несмолкаемый хор —
как пронзительна и безнадежна
эта песня тоски осенней!
 

Слышу сверчка у изголовья

 
Проснулся я ночью:
под ухом сверчок верещит,
хотя в изголовье —
не травы с окрестных лугов,
ночлег мой – не отдых в пути…
 

На рассвете показалась луна

 
Я решил, что луна
из-за туч наконец-то выходит,
но ошибка моя
все яснее с каждой минутой —
занимается день на востоке…
 

В одиночестве смотрю на луну

 
Представляется мне,
что один в целом мире любуюсь
светом полной луны, —
но, конечно, никто не в силах
пренебречь этим дивным сияньем…
 

 
Вешнее поле…
Полнится счастьем душа.
Стоило только
бабочку мне поманить —
и подлетела на зов!
 

В год, когда особо страдал от болезни, встречаю луну 13-го дня 9-го месяца

 
Мне казалось, в живых
недолго пребуду, и все же
снова осень пришла,
снова ночь напролет любуюсь
полнолунием в бренном мире…
 

 
За оградой, в горах
отцветают и блекнут хаги.
Вереница гусей
потянулась с криком протяжным —
вот и год уже на исходе…
 

 
Возле самых ворот,
где нога человека, похоже,
не ступала с утра,
на опавшей листве павловний
росной влаги прозрачный отблеск…
 

 
Все выше и выше
в горах оседающий снег —
все чаще и чаще
невольно припоминаю
о том, что год на исходе…
 

 
Мы вечер проводим
вкруг жарких углей очага,
в тепле и уюте, —
даже лад старинных сказаний
по-весеннему благодушен…
 

 
Беспечно и праздно
я месяц за месяцем жил,
но время приспело —
и задумался вместе со всеми
о делах минувшего года…
 

 
Вчера и сегодня
под вишнями в вешнем цвету
печально гадаю:
неужели бесследно канут
дней моих весенние зори?..
 

 
Опадают цветы
горных вишен по склонам отлогим —
неизвестно, зачем
существуют они в этом мире,
ничьего не радуя взора…
 

 
Ночной ветерок
по колосьям прошелся чуть слышно —
и словно в ответ
закружились, тускло мерцая,
светляки над пшеничным полем…
 

 
Открываю глаза —
и заветные думы ночные
улетучились вмиг.
Поутру так невыносима
пустоты беспредельность в сердце!..
 

 
Значит, время пришло:
уныло, по-зимнему сеет
нескончаемый дождь —
и былого очарованья
не вернуть оголенным кленам…
 

 
Мне впервые дано
оценить одиночества прелесть
этим утром – и вот
незапятнанной, первозданной
чистотою снега любуюсь…
 

 
Разливается вширь
вечерний туман с Камогава —
и уже не понять,
где сейчас кварталы столицы,
где реки белесое ложе…
 

 
Я-то думал в горах
от горестей бренного мира
избавленье найти —
но и здесь под игом сомнений
с каждым днем на глазах старею…
 

 
Поселившись в горах,
проводил я дни в созерцанье —
и познал наконец
всю тщету быстротечной жизни,
облакам и водам подобной…
 

 
Истым жителем гор
мне давно уже стать подобает,
опроститься душой —
отчего же печальные думы
вновь навеял ветер осенний?..
 

 
О, если бы мне
сердце вещее, чтобы сумело
без обыденных слов
объяснить друзьям, для чего же
здесь живу отшельником горным!..
 

 
Здесь, от мира вдали,
я пристанище выбрал по праву
среди горных лесов,
где соблазном земных влечений
даже сны не смущают душу…
 

 
Покрываются мхом
полусгнившие доски порога
в обветшалом жилье —
слишком редко бывают гости
здесь, под кровом хижины горной…
 

 
Отворяю окно,
чтоб луною полюбоваться, —
и мгновенно погас,
растворился во мраке светильник,
наделенный, как видно, душою…
 

 
Вот такую-то жизнь
без забот, без тревог, без печалей,
в окружении гор —
и могу я назвать, пожалуй,
жизнью, не обделенной счастьем…
 

Рассуждаю о прошлом в связи со снами

 
Чем старей становлюсь,
тем отчетливей прошлого лики
в сновиденьях ночных —
засыпаю, чтобы душою
вновь и вновь устремиться в юность…
 

 
«Все сущее – явь,
не-сущее – сон, наважденье!»
Так думаем мы,
забывая, что жизнь в этом мире
есть всего лишь жизнь в этом мире…
 

 
Знаю, я не постиг
сокровенных глубин, что таятся
в этом Старом пруду, —
но зато еще различаю
в тишине звучащие всплески…[61]61
  Стихотворение содержит прозрачную аллюзию на знаменитое хокку Басё:
Этот старый пруд!Ныряет в воду лягушка —одинокий всплеск…

[Закрыть]
 

Сижу с курильницей для благовоний в виде кошки, наподобие принадлежавшей Сайгё[62]62
  Сижу с курильницей… – По преданию, сёгун Минамото Ёритимо подарил Сайгё отлитую из серебра курильницу в виде кошки, а поэт демонстративно бросил ее играющим детям. Стихотворение содержит аллюзию на танка Сайгё:
Дым над Фудзи-горойумчался, подхваченный ветром,в поднебесную даль,чтобы там растаять бесследно, —о, не так ли с моей душою?!

[Закрыть]

 
Сердца порывы
растают в просторах небес
так же, как тает
аромат благовонных курений
или дым над вершиной Фудзи…
 

 
Как ни старайся
от праздных влечений уйти,
снова и снова
и к луне, и к вишням цветущим
обратишься ты в бренном мире…
 

С тенью преподобного Сайгё беседую о его желании встретить смерть под весенней луной

 
В мире горнем, ином
сбываются ли твои грезы,
как сбылись на земле?
Ведь из жизни ушел ты весною
в полнолунье, под сенью вишен…[64]64
  Стихотворение содержит аллюзию на танка Сайгё:
Как хотелось бы мнеиз мира уйти в полнолунье,чтобы вишенный цветвешним месяцем «кисараги»надо мною струил сиянье!..  Желание Сайгё исполнилось – он умер в 16-й день 2-й луны, на следующий день после дня Успения Будды (см. выше прим. 5).


[Закрыть]
 

Расстроенный, вспоминаю, как слушал пенье сверчка

 
Голос издалека…
Но был он и впрямь так мне близок,
тот сверчок на сосне!
А теперь и его на стало —
знаю, осень всему виною…
 

 
Смотрю, как луна
восходит вдали над горами,
сиянье струя, —
и впервые в кромешном мраке
самого себя различаю…
 

Снежным утром, после того как передали мне привет от Роана[65]65
  Несмотря на большую разницу в возрасте, Кагэки поддерживал тесные дружеские отношения с поэтом Одзавой Роаном и обменивался с ним стихами.


[Закрыть], посылаю ему ветвь сливы с еще не распустившимися цветами

 
Я решил поутру,
что цветы так украсили сливу,
а не выпавший снег, —
но, увы, поднес мне прислужник
ветку сплошь в набухших бутонах!..
 

 
Пролетают года.
Люди старятся и умирают —
но весенней порой,
как всегда, на привычном месте
ждет меня зеленая ива…
 

 
Тот, кто пыль[66]66
  Пыль – буддийская аллегория мирской скверны. Стихотворение обращено к Сайгё, который воспевал опавшие цветы вишен.


[Закрыть] городов
отринул и на гору Коя
от соблазнов ушел, —
ведь недаром в цветах опавших
видел он щемящую прелесть…
 

 
Опадают цветы —
словно снежные хлопья кружатся,
а на Сага-горе[67]67
  Сага – здесь: старое название невысокой горы в окрестностях Киото (ныне Араси-яма).


[Закрыть]
буйным ливнем, хлынувшим с вишен,
разлились лепестки по склону…
 

 
Верно, старость пришла.
Так мало осталось желаний!
И уже ни к чему
торопить, подстегивать плетью
сердца загнанную лошаденку…[68]68
  В стихотворении использована редкая для поэзии вака метафора, основанная на игре слов кокоро-но кома – буквально «конь сердца», в переносном смысле «пылкое желание». Поэт разбивает идиому, создавая новый экспрессивный образ «клячи сердца» (кокоро-но осокома).


[Закрыть]
 

 
Что ж, покину и я
суету нашей бренной юдоли —
ото всех вдалеке
заживу в пристанище горном
жизнью вольного дровосека!..
 

Татибана Акэми

* * *

 
Как хорошо,
когда, раздобыв у друзей
редкую книгу,
можешь потрепанный том
на первой странице открыть!
 

* * *

 
Как хорошо,
когда приготовишь, бывает,
тушь да бумагу,
и будто бы сами собой
с кисти польются слова!
 

* * *

 
Как хорошо,
когда уже месяца три
бьешься над строчкой —
и в какой-то заветный миг
оживут, заиграют стихи!
 

* * *

 
Как хорошо,
когда и жена, и детишки
рядом с тобою
дружно сидят за столом,
головы к чашкам склонив!
 

* * *

 
Как хорошо,
когда, на рассвете проснувшись,
выглянешь в сад —
и увидишь вдруг, что бутоны
превратились в цветы на вишне!
 

* * *

 
Как хорошо,
когда, на столе развернув
редкостный свиток,
чтенью предашься душой
и созерцанью картин!
 

* * *

 
Как хорошо,
когда разговоры ведешь
не с простофилей —
что про давние времена,
что про наш, сегодняшний день!
 

* * *

 
Как хорошо,
когда рыбы наваришь котел
на всю ораву
и ребятишки кричат:
«Ой, вкуснота, вкуснота!»
 

* * *

 
Как хорошо,
когда развернешь наугад
древнюю книгу —
и в сочетаниях слов
душу родную найдешь!
 

* * *

 
Как хорошо,
когда проникаешь один
в истинный смысл
книги, чью скрытую суть
прочим постичь не дано!
 

* * *

 
Как хорошо,
когда со старинным дружком,
всласть насмеявшись
и поболтав просто так,
душу хоть раз отведешь!
 

* * *

 
Как хорошо,
когда подливаешь чайку,
угли мешаешь
и степенно беседу ведешь,
рассуждая о том да о сем.
 

* * *

 
Как хорошо,
когда, при своей нищете,
чашки расставив,
можешь спокойно сказать:
«Ешьте и пейте, друзья!»
 

* * *

 
Как хорошо,
когда беспокойные гости
рано ушли
и никто тебе не мешает
с головой погрузиться в книгу!
 

* * *

 
Как хорошо,
когда угощают в гостях
лакомым блюдом —
например, подадут с пылу с жару
запеченный соевый творог!
 

* * *

 
Как хорошо,
когда новую славную кисть
где-нибудь купишь,
принесешь домой, прополощешь
и наконец попробуешь в деле!
 

* * *

 
Как хорошо,
когда после долгих трудов
книгу захлопнешь
и сидишь, любуясь громадой
переписанного трактата.
 

* * *

 
Как хорошо,
когда созерцаешь закат
в горном селенье
или в чистом поле близ храма,
где уж точно предложат: «Ночуйте!..»
 

 
По лицу моему
догадавшись, что вскоре родится
замечательный стих,
суетится на кухне хозяйка,
собирает торжественный ужин…
 

 
В «барсучьей норе»,
в убогой моей комнатенке
вплотную сидят
на обед приглашенные гости,
неуютно поджав колени…
 

 
Всего лишь одну
пустили мы чарку по кругу,
вино подогрев, —
и, увы, не видно довольных,
раскрасневшихся физиономий…
 

 
Вот уж ночь на дворе.
Гости, верно, не очень-то сыты.
На кого ни взгляну,
все нахмурились и надулись,
будто ждут еще угощений…
 

 
И ватага гостей,
и сам злополучный хозяин
мнутся, сжавшись в комок, —
изо всех щелей поддувает
в обветшалом тесном домишке.
 

 
В доме мороз.
Съестное подъели до крошки.
Гости мои,
нещадно толкаясь локтями,
подбираются к самой жаровне…
 

 
«Вот стихия моя, —
твердит неизменно Акэми, —
ради низменных дел
не ударю палец о палец,
лишь стихами я пробавляюсь!»
 

 
Как ласкает слух
расчудесный этот звук:
«буль-буль-буль-буль-буль» —
из бутылки полилось
струйкой тоненькой сакэ…
 

 
На камне надгробном
я надпись скупую читаю:
«Здесь пал он в бою» —
как будто повеяло с поля
дыханьем осеннего вихря…
 

 
Каких бы лишений
тебе ни пришлось претерпеть
на благо отчизны —
о славе и чести своей
в бою не забудь, самурай!
 

 
О судьбах отчизны
я ночью бессонной грущу,
и в отблеске лунном
рисует мороз на стекле
несущий спасение меч…
 

 
В душевной борьбе,
в тревоге о судьбах отчизны
на свете я жил,
одержим единым желаньем —
наболевшее выразить кистью…
 

 
Друг мой далекий!
В непроходимых горах
ты поселился —
не затем ли, чтобы стеречь
распустившиеся цветы?..
 

 
Много весен назад
перестало тоскою томиться
и грустить о былом
в этом горном уединенье
закаленное скорбью сердце…
 

 
В неведомом мире
за гранью пристрастий земных
всегда и повсюду
буду я слагать пятистишья —
как привык в этой жизни бренной…
 

 
Знаю, только в одном
отрада моя и награда —
в сочиненье стихов, —
где б я ни был и что бы ни делал,
на земле или там, на небе…
 

 
После того
как покину приют свой непрочный,
бренную плоть, —
не останется больше преграды
между мною и мирозданьем!..
 

 
Немного мне нужно:
один понимающий друг
для умной беседы
да один пейзаж по соседству,
чтобы только им любоваться…
 

 
Всего-то лишь друга
да глазу приятный пейзаж…
Но если и это
мне заказано – принимаю
жизнь любую в своей Отчизне!
 

Окума Котомити

 
Того и гляди,
подхваченный ветром осенним,
с вершины сосны
умчится в ночные просторы
едва народившийся месяц…
 

 
Дремоту прогнав,
на небо ночное гляжу —
взошла ли луна?
У самой подушки моей
о чем-то сверчок верещит…
 

 
Только и слышу
от фанфаронов столичных:
«Вот хорошо бы
в здешних краях поселиться!»
Как же! Заманишь их в горы!..
 

 
«Вот он, смотрите!» —
мне ребятишки кричат,
да уж куда там!
Как углядеть старику
эту букашку в траве?..
 

 
Ночною порой
из дома смотрю, как снежинки
над садом кружат,
мерцая и переливаясь
в проемах светящихся окон…
 

 
Трудно, должно быть,
властвовать и управлять!
Стоит случайно
вырвать один волосок —
болью все тело пронзит…
 

 
Старец столетний,
от молодых услыхав,
что где-то в мире
снова случилась беда, —
только смеется в ответ…
 

 
Вот и сегодня
до дому еле дополз —
скоро уж, видно,
выйду из этих ворот,
чтобы назад не прийти…
 

 
При виде бутонов,
что утром раскрыться должны
на сливе близ дома,
сегодня сосед мой весь вечер
счастливую прячет улыбку…
 

 
Вот ведь малышка!
Ножками ходит уже,
а маму просит,
чтоб понесла на спине, —
так-то приятней, поди!
 

 
Думаю с грустью:
как ни длинны вечера
порой весенней,
но ведь пройдут и они,
станут далеким «вчера»…
 

 
Я светильник задул —
и не стало в то же мгновенье
всех привычных вещей.
Лишь одно у меня осталось —
сердце в дряхлом, немощном теле…
 

 
Оттого-то как раз,
что сам не богат и не знатен, —
созерцая сей мир,
я цветы называю цветами,
а луну неизменно луною…[71]71
  Стихотворение передает свойственное Котомити стремление к естественности (сидзэн), которая для него, ревностного адепта дзэн, составляла основу миропорядка.


[Закрыть]
 

 
Лето настало,
но стоило только раскрыть
сложенный веер —
и в рисунке вновь оживают
очертанья дымки весенней…
 

 
Птенцы-то в гнезде
совсем уже взрослыми стали,
а ей все одно —
покормить норовит из клюва
оперившееся потомство!..
 

 
Ночью где-то в саду
лист сухой, сорвавшийся с ветки,
тихо прошелестел,
а почудилось – он приземлился
возле самого изголовья…
 

 
Облетели цветы,
и теперь уж ничто не украсит
старый, глохнущий пруд —
ни единого лепесточка
не осталось на темной глади…
 

 
В эти долгие дни
сколько раз, томимый бездельем,
праздно я наблюдал,
как неспешно проходит солнце
весь свой путь от восхода к закату…
 

 
В пору цветенья
как будто бы даже шипы
стали помягче…
Наломал диких роз охапку,
а царапины – ни единой!
 

Смотрю на цветы с ложа болезни

 
На бок поворочусь,
чтобы лучше увидеть с постели
вишни там, за окном, —
и никак не могу надивиться,
что цветы на ветвях все те же…
 

 
У закрытых ворот
с рукою, протянутой к дому,
старый нищий застыл —
лепестки цветов подаяньем
на ладонь тихонько ложатся…
 

 
Всего лишь на сун
дверь хижины приотворили
ночною порой —
и пахнуло в лицо из сада
ароматом цветущей сливы…
 

 
Сквозь густой снегопад,
все дороги надежно укрывший,
вижу, как на мосту
встала перед сугробом лошадь,
отказавшись тащить телегу…
 

 
Да ежели взять
хоть картофелины, к примеру, —
и у тех под землей
прижимаются ребятишки
поплотней к материнскому боку…
 

 
Малютки еще,
и сами таких же малюток
готовы пригреть! —
Подобранных птенчиков нянчат
деревенские ребятишки…
 

 
На тропинке в полях
я застигнут ливнем осенним.
Тотчас зонтик раскрыл —
и сверкнули крупные капли
в замутненном лунном сиянье…
 

 
До чего же смешно
снова слышать собственный голос!
И кричат, и кричат,
и опять кричат ребятишки,
а в ответ раздается эхо…
 

 
Невозможно смотреть,
как бабочка машет впустую
перебитым крылом! —
Побывав в руках у мальчишек,
снова хочет взлететь, бедняга!
 

 
Прозрачной воды
зачерпнув из горной протоки,
в ладонях своих
вижу скверне мирской и тлену
недоступное отраженье…
 

 
Пожил здесь – и опять
одиночество гложет ночами.
Неужели же нет
в этом мире гор, чтоб навеки
захотелось там поселиться?..
 

 
До вчерашнего дня
под скорлупкой яичной сидела
вся цыплячья орда —
а сегодня пищат, толкутся,
корм клюют у меня с ладони!..
 

В лунную ночь не могу раздобыть вина

 
Месяц больно хорош!
Спросил, не найдется ли выпить, —
а служанки в корчме
все хихикают без причины
и ни слова не отвечают…
 

 
Дряхлой плоти моей,
я знаю, теперь уж недолго
землю обременять —
в дальний путь без конца и начала
скоро, скоро тронется странник…
 

 
«Пора уж вставать», —
размышляю утром в постели,
да невмоготу!
Отодвину прочь изголовье —
и опять на ладонь прилягу…
 

 
Одинокий олень
уходит все дальше и дальше.
Вот мелькнул меж стволов —
и, насколько хватает взора,
никого на горной тропинке…
 

 
Не пойму я, зачем
любоваться луною с друзьями?
Ведь луна-то одна
путешествует по небосводу —
вот один и любуйся ею!
 

 
Не успел залатать —
и снова, глядишь, прохудился
мой истлевший наряд…
За такими-то вот делами
пролетели весна и осень.
 

 
Право, нет у меня
ничего своего в этом мире,
кроме этих вот гор
и морей, что собственноручно
на картинах изображаю…
 

 
В тусклом свете луны
дверцу хижины приотворяю —
посмотрю-ка еще,
как под сенью осенней ночи
мелкий дождь без устали сеет…
 

 
Когда за вином
со старым знакомцем сойдешься
и пьешь без конца —
неизвестно, в чем больше хмеля:
то ли в чарках, то ли в беседе…