Текст книги "Причуды южан. Ироничный фарс"

– Не обидишься, значит? – продолжала сдерживать себя Зоя.

– Послушай, милая, и как еще ласково называет тебя твой шеф, где он?

– На фирме его нет, тетушка Зоя.

– Не скажешь ли ты, прекрасное создание, у тебя нет сверстника? – наседала на секретаршу гостья. – Тебе нравятся взрослые мужчины?

– Не пойму я вас, тетушка… – девушка побледнела, отодвинулась от женщины, будто она намеревалась применить руки. – Что вы хотите этим сказать?

– Не притворяйся, пуделек ласковый и пушистый! Поменяй работу, пока не поздно! – пригрозила Зоя, теряя над собой контроль.

– Чем вас не устраивает моя работа?

– Не ты первая, кого использовали, как… и выбросили к чертям собачим! Ты меня поняла?! Марина-Мария! Тоже мне племянница…

Зоя не стала более задерживаться и торопливо покинула приемную Киры. Сердито постукивая каблуками по каменным плитам вестибюля, она оказалась на залитой солнцем безлюдной улице. Зло перемешивалось в ней с обидой, она сердилась на весь мир, но больше всего, конечно же, на себя и только на себя…

37

Мария задержалась в своей спальне у платяного шкафа: она не знала, что лучше, более приличнее и не столь нарядное, одеть? Выбор, то, из чего ей предстояло подобрать, между черным, слегка, возможно, не к месту и не ко времени, и нежным сиреневого цвета платьем, который, кстати, и молодил ее, и придавал ее лицу свежесть и приятную румяность, выпал на сиреневое платье. И, как морские волны, вдруг накатились воспоминания:

«Мама, почему ты не устроила свою личную жизнь?» – впрочем, не так уж редко вспоминался доверительный разговор с сыном.

«Жила тобой, детка. Никого не видела вокруг. Растила, радовалась твоими успехами. Делала все, чтобы ты не подумал, будто предаю память твоего отца, устраивая свою жизнь, разделяя свои чувства между тобой и кем-то другим».

«Для каждого, мама, отведено в сердце свое особое место».

«Мудрей стал. Забыл, каким был, зверьком смотрел на моих знакомых мужчин? Бывало, остановлюсь на улице…»

«Детский эгоизм, мама. Прости…»

Мария покрутилась перед зеркалом, еще и еще раз убеждаясь в том, что сделала правильный выбор: сиреневое платье то, что нужно. Черное больше походит к вечеру, заключила она, а сейчас день. И не поскупилась надеть новый бюстгальтер, в нем все-таки много лучше.

«Дети – детьми, дочка, а о своей личной жизни не надо забывать» – пришли на память и слова свекра, и легкий румянец вспыхнул на ее лице, будто желанный мужчина появился рядом.

«Почему бы тебе не устроить свою личную жизнь?» – туда же стал клонить и повзрослевший сын.

«Только в одиночестве поймешь, как трудно без родного, любимого человека…» – настойчиво наседал Кира.

И Мария об этом думала не раз: женится сын, будет поглощен женой, семьей. И свекор не вечен. Останется одна. Почему одна? Будут внуки. Опять заботы, одни заботы и только? А кто о ней и только о ней подумает? Или ей не нужна ласка, любовь? Или она не желала объятий, поцелуев в иные бессонные ночи? Не набухали груди, как от избытка молока у роженицы? Не приливала кровь в пах и низ живота, казалось, раньше времени наступали месячные?! В такие минуты, полагала она, оказался бы рядом сильный мужчина, овладел бы ею вопреки согласию и, возможно, смог бы разрушить воздвигнутую ею самой незримую стену недоступности…

«Всю свою жизнь я заботился о своих сестрах, – признавался Кира, – как поднять их на ноги. Рано лишились родителей – был им за отца и мать. И выросли отличными женщинами, хорошими женами и прекрасными матерями. Младшая сестренка смотрит за свекровью, как за родной матерью. Женился неудачно, из жалости, а не по любви, на близкой подруге Анны. И детей не нажили. Ушла, и вот я один. Впервые по-настоящему влюбился, когда увидел тебя. Но у тебя был муж, и я мог тобой любоваться со стороны. Грех, но факт, появилась надежда устроить свое счастье, когда умер твой муж. Может быть, спешил, что-то делал не так. Как будто на несчастье другого хотел создать свое… В отчаянии, не соображал, что делал…»

«Верно говорит свекор о том, что откровенность – это лицо нашей души, а лицемерие – лишь маска», – подумала Мария, стоя у зеркала. Почему же все чаще и чаще иные прибегают к притворству? И тот же Кира. Да и она, Мария, тоже – не всегда обходится без маски. «Тетушка Мария!» – колокольчиком звенел голосок Кати, наполняя душу светом и теплом. Личико прелестное, глаза крупные, добрый взгляд, будто не смотрят, а обнимают. Светлые волосы, перехваченные на затылке лентой, свисали конским хвостом. И по сей день Катя с одержимой верностью сохранила прежнюю прическу. Мария очень хотела иметь дочь. Сына любит больше жизни, но дочь, кажется, никто не мог заменить. И вот возместить потерю могла Катя, появившись в ее доме невесткой.

Мария воспротивилась. И из-за чего? Всего-то вероломного дяди. Но Катя тут причем? Иные при выборе невестки не смотрят на то, каковы родители. Дети не в ответе за родительские проступки. А тут поперек горла должен стать дядя. Да что он разбойник с большой дороги? Если разобраться. Ну, есть у него недостатки. Да святых и на небесах нет. Такой же как иные мужчины, со своими, конечно же, слабостями, брала Мария под защиту Киру, отыскивая в его поступках много светлого. Ведь поставил на ноги своих сестер. Стало быть, и Марии надо бы умерить свой пыл, поубавить каприза, больно затуманила мозги гордыня.

Что оскорбительного в том, что Кира влюблен в нее, желает ее и, как может, пытается ее добиться? Ну, повел себя странно. Не прошло и года, как умер ее муж, стал прямо или косвенно ее обхаживать, раздражая и оскорбляя своим навязчивым поведением. Мария даже не выдержала и крепко однажды обругала, назвала даже кобелем, словом, поставила его на место. Но он продолжал ломиться ей в душу.

А вот ведь – заговорил по-людски, об одиночестве, воспитал сестер, как надо. Младшая, мать Катюши, так вообще редкой души женщина.

Настроив себя на добрый лад, Мария надушилась французскими духами, и, отыскав во дворе на лавке свекра, чтобы отчитаться, как это было издавна в ее семье заведено, что скоро вернется, в поликлинику и обратно, легкой походкой направилась в сторону небольшой площади, где разворачивался городской транспорт.

38

Кира застал секретаршу в слезах. При виде шефа, девушка стала громче всхлипывать, поправляя прическу.

– Что с тобой, моя девочка? – он склонился над ней.

– Больше не могу оставаться здесь! Буду увольняться… – она попыталась было встать, но Кира придержал ее на месте, опустив девушке на спину руку.

– Почему, детка? Кто тебя обидел? – он заглянул в ее милое личико. – Не скрывай, моя хорошая. Никому не дам тебя в обиду!

– Предлагают поменять работу… – она всплакнула и, резко вставая, уткнулась ему в грудь, ища защиту.

– Кто? Скажи мне! – Кира обнял ее и прижал к себе, не отрывая взгляда от ее крупных синих глаз. – Ну, ну, успокойся. Я все улажу…

В этот миг резко открылась дверь и в приемную вошла Мария. Она замерла, как перед опасностью. Глаза ее впились в Киру, затем в секретаршу, которую он не выпускал из рук.

– Совсем голову потерял! – выпалила зло Мария. – Никого уже не стесняешься, прямо на работе. Господи! Хотя бы дверь заперли, бесстыжий бабник! Тьфу!

Она развернулась и выскочила из приемной.

Кира поспешно отстранился от секретарши, побледнев, и бросился за гостьей вдогонку.

– Мария! Мария!

На ступеньках он столкнулся с Матвеем. Сбил зятя и сам следом рухнул на каменные плиты. Долго перед их глазами сверкали искры.

– Где Мария? – Кира почесывал ушибленный висок. – Из-за тебя потерял женщину.

– Не ты ли летел, как пуля?! – Матвей нащупывал на лбу шишку. – Что ты ей сделал?

– Даже слова не успел вымолвить, – оправдывался Кира. – Зашла и выбежала! Всегда как черепаха передвигаешься, а тут – несся без тормозов! Ослеп? Почему не остановил Марию? Где были твои глаза? – Он отвернулся от зятя. – Она меня с ума сведет! Без винтовки застрелит. Никак не пойму эту женщину! Нет! Не пойму!

– Говорил тебе, плохо кончится. И вот результат…

– Что я еще должен сделать на этом свете! – Кира поднял руки вверх, словно обращался к всевышнему. – Начать третью мировую войну, чтобы Мария меня поняла?!

– Войну разжигают варвары, а не влюбленные! У любви другие цели и ценности! – рассуждал Матвей, поглаживая шишку.

– Нужно применить старый метод – украсть Марию! Только так!

– Беда с тобой! Совсем очерствел. Надо расшибить себе лоб, чтобы понять простую истину? Разве нельзя по-другому?!

– Но как? Как? Подскажи! Одни только козни…

– Можешь хоть один раз послушать меня? Даже к простой женщине на сотый раз стоит прислушаться! Плохое не посоветует.

– Сбил меня с ног и еще что-то вякаешь! – Кира резко встал и направился к себе в кабинет, на секретаршу не глядя.

– Что ни скажу, чую, вина обязательно падет на меня, – Матвей поднялся и засеменил за шуриным.

– Не прикидывайся, ради бога! – Кира захлопнул дверь, пропустив в кабинет зятя. – Тоже мне – казанская сирота! Что стоишь как гость. Не ты ли помешал мне объясниться с Марией?!

– И очень хорошо, что так! – убежденно возразил Матвей, решив перейти от обороны к наступлению. – Еще неизвестно, сколько глупостей мог бы наговорить женщине… себе же во вред. Она была в таком состоянии, что…

– Договаривай! – оперся обеими руками о стол Кира.

– Лучше воздержусь… – сник Матвей.

– Трусишь?

Матвей опустился на привычное место у двери, почувствовав в ногах слабость.

– Хорошо – скажу! – смело поднял Матвей глаза на шурина. – Нельзя направить речку в горы. Она течет, как надо, по закону природы, с горы вниз.

– Причем тут речка? – грозно выпучил глаза Кира.

– Даже самая слабенькая травинка пробивает асфальт, – бесстрашно продолжал Матвей.

– Речка, травинка… На пикник собрался?!

– Природа, хочу сказать, свое обязательно возьмет…

– Каких бестолковых типов пригрел на своей груди! Ни пользы, ни дельного совета!

– Сам виноват и еще кого-то ругаешь, – пошел Матвей в атаку.

– Знаешь, как сказал Крылов? Чем кумушек считать трудиться…

– Иди ты с этим Крыловым, знаешь куда?..

– Сам там очутился! Да! Да! – не дал ему Матвей себя остановить. – Ты хочешь услышать от меня правду? Тогда слушай и не сердись. Зачем приглашал мать Риты? Что тебе нужно было от слабой женщины? Мало неприятностей выпало на ее душу? Хотел сделать из нее приманку? Поймать рыбку? Она, что, трусливый и глупый пескарь? Вон сколько на рынке продают осетрины! Каспий – рядом. Привозят свежую. Заливную – пожалуйста! Шашлыки делают. Фосфор! Можно и по-твоему, чтоб выглядел как настоящий мужчина. Мне тоже нравится. Но с живой женщиной так не пойдет, дорогой мой Кира. Нельзя ее обижать и ставить в глупое положение. Очень большой взял на свою душу грех. И теперь страдаешь оттого, что сам посеял…

– Все сказал? – оторвал руки от головы Кира и с удивлением глянул на зятя, по-новому воспринимая его. – Может, еще что осталось на дне?

– Нет, не все сказал.

– Говори же! – поторопил его Кира. – Что еще накопил за все эти годы? Выкладывай!

– Сказал «а», скажу и «б»…

– «А» и «б» сидели на трубе…

– Да, на нефтяной трубе… – потянул немного Матвей, собираясь с силами, поскольку непросто дались непривычные его характеру обвинения. – Добро надо помнить. Ты не сказал мне «нет», когда пришел сватать Анну. Всегда был рядом, когда требовалась помощь. И племянников оберегаешь, как своих детей…

– Хватит! – капризно воспротивился Кира, расчувствованный искренней похвалой зятя. – Не доводи меня до слез…

– Нет, не хватит! Теперь мой черед. За добро нужно платить добром.

Телефонный звонок оборвал разговор. Кира поднял трубку.

– Да! – недовольно ответил он.

– Мэр на проводе, – предупредила секретарша.

– Слушаю, – настороженно откликнулся Кира.

– Во вторник к двум часам дня жду тебя у себя в кабинете. Прихвати с собой и автора проекта…

– Знаешь, что-о?! – оборвал Кира. – Прекрати свои глупые шутки! У меня они больше не пройдут!.. Хва-атит!

– Что с тобой? – опешил мэр. – Со мной говоришь! Попрошу!..

– Извини… Подумал, что это мой племянник. Так умело подбирает голоса, проказник…

– Из Москвы приезжает комиссия в связи со строительством…

– А Спартака с какой стати звать?

– В составе комиссии его бывший руководитель проекта.

Кира еще долго сжимал трубку, закончив разговор.

– Это был мэр? – робко поинтересовался Матвей.

– А кто еще по-твоему? – выпалил Кира.

– Что он сказал? – осторожно продолжал Матвей.

– Что он может сказать мне такого, чего я не знаю?! – зло бросил на аппарат трубку Кира, как будто избавлялся от неладного сообщения. – Пока зачнешь какое-нибудь стоящее дело – душу вытрясут. А ты говоришь, не хитри, не выкручивайся… Тут не справиться даже с бульдозером…

Анна ворвалась в кабинет с белой окалиной на щеках. Она прошла к столу, поднося к глазам носовой платок. Села напротив Киры, ни на брата, ни на мужа не глядя. Плечи ее слегка подрагивали.

Кира и Матвей, проследив за ней испуганными глазами, остановили друг на друге тревожный взгляд.

– Ты можешь, наконец, сказать – что случилось? – Матвей, теряющий в ногах силу, шлепнулся задом в провисшее кресло, у которого стоял.

– Катерина наша… – голос ее дрогнул и она не договорила.

– Ушла наша старушка… – печально покачал головой Кира. – Надо подумать, кто поедет… – принял он тут же деловой вид.

– Царство небесное, – Матвей поднес три пальца ко лбу, но жена не дала ему перекреститься:

– Нет! Не старуха, наша Катерина…

– Ну! Говори же! – торопил ее муж, взявшись за сердце. – Что с ней?

– Я скажу, только ты выпей воды, – осевшим голосом сказала она.

– К черту воду! Говори же! Что с нашей девочкой?! – задвигался в кресле Матвей, словно рыба пытающаяся высвободиться из садка.

– Что еще меня ожидает? – Кира налег животом на столешницу, потянувшись к сестре всем своим массивным телом.

– Зашла к ней, как всегда, – Анне все еще не удавалось восстановить дыхание и остановить слезы. – Принесла ей обед, ее любимые… Перестала вдруг к нам приходить. Все на сухомятке… – отвлекалась она, будто подготавливая брата и мужа к печальному известию. – А она, она готовит сумку, складывает свои вещи…

– Славная моя девочка – решила проведать бабушку… – у Матвея от умиления выкатились слезы. – Добрая душа…

– Зачем?! – осуждающе вопрошал Кира. – Катерина здесь мне нужна! Говорил я с сестрой. Пока незачем ехать. У старухи стабильно не меняется положение… Прикована к кровати…

– К нему собралась уходить… – Анна бросила на мужа обжигающий взгляд. – К Спартаку…

– Что-о-о?! – Кира оторвал свой живот от сложенных папок и, опираясь двумя руками о стол, грозно приподнялся и навис над столешницей.

– Разбаловал племянников, – Анна глянула на брата с осторожной обидой. – Мы такими не были. Знали меру, почитали старших и соблюдали, это самое, традиции. Строже держал ты нас. А их вот… совсем развинтил…

Кира, посрамленный сестрой, морщил лоб и, наливаясь гневом, обозлено уставился в одну точку, собираясь с мыслями. А Матвей воспользовался этим и выдал порцию критики:

– Дождались! Нет бы нам принять меры. Девочка любит Спартака. Такой парень, такая семья. Мастер-Григорий – душа старик! И сын твой, Анюта-прекрасная, в один день сбежит! – вовсе осмелев, развернулся он к жене. – В Москву или еще куда-нибудь. Только бы от нас подальше…

– Разбаловал – факт, – вдруг горько заключил Кира, склонив над столом голову. – Просил ее, надеялся. Подожди, милая девочка. Дай мне разобраться. О себе, все о себе думают. Эгоисты. Совсем потеряли совесть. Один разыгрывает, другая… Ну что ж, так и быть – можете все меня упрекать, винить…

– Так оставлять нельзя, это самое… – отряхнулась Анна от минутного оцепенения: она не могла себе позволить, чтобы ее единственный родной брат пребывал униженным и оскорбленным.

– Это что же получается! Нужно во что бы то ни стало, это самое, остановить ее…

– Пусть поговорит с ней Матвей, – пришел к выводу Кира.

– Девочка уважает его, почитает, он сможет убедить ее…

– Разве тебя она не любит?! – ревниво воспротивилась Анна.

– Катя молится на тебя! Ты для нее…

– Знаю, – остановил сестру Кира, и пояснил грустно:

– Я баловал, во всем уступал, все капризы племянников исполнял… А Матвей совсем другое. Он как бы – взгляд со стороны…

– Что такое говоришь, брат? Разве Матвей, это самое, ей чужой?! – по-своему восприняла Анна рассуждения Киры. – Он такой же…

– Не чужой! – приструнил Кира сестру. – Но он не сюсюкался с племянниками. Не нянчился с ними. Вот о чем я говорю!

– Матвею нельзя волноваться, – нашла серьезную отговорку Анна. – Не ты ли привозил к нему врача? С сердцем не шутят…

– Тогда поговорю я… до конца выпью отраву! Унижусь…

– И тебе нельзя! – не дала договорить брату Анна. – Твои слова могут тяжело лечь на душу девочки, – предостерегала она его.

– Ему нельзя, мне тоже… – кипел Кира. – Звони матери! Пусть приструнит свою строптивую дочь. Разве не понимает, что мы несем ответственность за ее чадо?! Бабушка, в честь которой нарекли красавицу, прикована к кровати, мать ни днем, ни ночью не отходит от парализованной старухи. А любимое дитя…

– И Катя, и я, это самое, звонили… – уводила от брата тревожные глаза Анна. – Сестра говорит, дочь – уже взрослая, – сделала свой выбор. Не мешайте ее счастью. Это мы-то?!.

– Вот так умничка! – возликовал Матвей, легко поднявшийся с кресла, и, казалось, намеревался пуститься в пляс под удивленный взгляд жены и шурина. – Слава богу! – в этот раз ему удалось перекреститься. – Как сказал тот большой философ древности? Надо дерзать! Под лежачий камень вода не течет! Ах, как здорово!

Анна уставилась на мужа с беспокойной растерянностью.

– Правильно сказала моя сестренка! – угрожающе выкатил карие глаза возмущенный Кира. – Что это вы набросились на мою невинную любимицу?!

– Не поняла, брат… – опешила Анна, а Матвей замер на месте, словно окостенел.

– Что смотрите? Разве не так? – наседал на сестру и зятя Кира.

– Набросились, понимаешь! Лучше решим, как быть дальше? Плясать будешь на свадьбе, дорогой мой зять, – обрушился он на Матвея. – А я тут придумываю, как быть, строю планы, выворачивал перед тобой наизнанку свою душу…

– Не понял, Кира… – у Матвея от удивления вытянулось лицо.

– Не знаю, брат, ты это самое… – и Анна разморгалась с таким усердием, словно спешила поскорей сбросить слезинки с черных ресниц.

– Знаете, что я вам скажу, мои хорошие?! Не надо туда-сюда вилять хвостом, хитрить! Сытый голодного никогда не поймет. Хочу сказать, только тот может войти в душу, кто по-настоящему любит!

– Матвей облегченно вздохнул, словно смог разом рассчитаться с шурином не только за нанесенные им прежние обиды, но и за теперешние упреки.

Брат и сестра переглянулись.

– Надо класть его в больницу, – грустно заключил Кира. – А мы тут еще его оберегаем.

– Хорошо! Пойду я! – самоотверженно заявил Матвей. – Меня Катерина обязательно послушает! – горделиво глянул он на шурина и особо выделил. – Она меня любит больше всех!

– Тебе нельзя волноваться, родной… – Анна перехватила беззаветно храбрый взгляд мужа и насторожилась. – Кира, ему нельзя идти… – она готова была вновь расплакаться.

– Разве мы посылаем его в горячую точку? – нахмурился Кира.

39

Небольшая белоснежная церковь находилась на возвышенном месте, куда потянулись самые крайние дома города, и здесь проходила кольцевая трасса, ведущая в горы. Стояла, как невестушка, в центре стройных серебристых елей. Матвей приостановился, словно для того, чтобы перевести дыхание после не привычных торопливых шагов, но задержался отнюдь не поэтому: залюбовался елями, отметив, как они выросли, вытянулись, и вширь раздались. Он смерил деревья взглядом снизу вверх. Солнце пробивалось сквозь густые иголки. Боже! Как давно он не был здесь. В этой церкви крестили детей: Диму, а много позже Катю. Как быстро пролетело время. И вот пришла пора их здесь обвенчать. И пожелать детям счастья. А ему говорят: задержи естественный жизненный процесс…

Внутри церкви никого не было. Старшее поколение советская власть попыталась отучить от религии, молодые же – еще, как надо, не приобщились. Повзрослеют, клюнет горячий петух – придут. Более двух тысяч лет прошло как зародилось на Руси православие, и уж как только не пытались задушить в людских душах веру, ничего не вышло. Как ту травинку, что пробивает асфальт, так и религию, никому не удавалось сдержать, уничтожить. Не может человек жить без веры. Матвей взял свечи, продолжая свои незамысловатые рассуждения. Семьдесят лет продержалась советская власть, так и не достигла конечной цели, и не узнал народ: а как бы им жилось при коммунизме?! Однако и то, что происходит теперь, совсем Матвею не по душе. Будто воришки друг у другу вырывают кусок хлеба. Очерствели. И не известно, куда вся эта мышиная возня может привести…

В полумраке тихого и пропахшего фимиамом помещения на песчаном холмике горели три свечи. Кого-то, очевидно, привело сюда до него, подумал Матвей, и он добавил еще три от себя: за здравие живущих, за упокой ушедших, и лично за молодых, чтобы ничто не помешало их счастью. И чтобы баламутистый сын его набрался ума и повел себя разумно.

Матвей вышел с небольшой легкостью на душе, будто пришел к какому-то светлому решению. Миссия ему не нравилась, но выход всегда можно найти, было бы желание и добрая мысль. И снова чуть задержался у серебристых елей. За работой, поди, позабыл о христианском долге. Когда же он был здесь в последний раз? Вот, похоже, наказывает всевышний, и не все у него получается по-людски. «Когда карман полон, тогда и господь на твоей стороне!» – у Киры один мотив. Но при возможности выделял он церкви круглую сумму.

Оказывается, этого мало. И оттого, очевидно, Кире всевышний не больно покровительствовал: один, без детей. От недолгих и случайных связей с легковесными женщинами толку мало. Нужна рядом верная и толковая жена. Пока еще есть силы и здоровье – кому-то он еще сгодится. А как состарится, станет немощным – кому он нужен дряхлым?! Посмотрят сестры? Будет ли у них время, желание? Своих забот тут у каждой невпроворот. Пойдут внуки. С ума Кира сходит по Марии, но не может найти подход и к чуткой женщине. Привык иметь связи с легкодоступными особами, которые заглядывают ему не только в рот, но и в карман. А Мария совсем другого уровня, другое обращение требуется: женщина она тонкая…

Он покинул церковный двор, шагал не спеша и размышлял.

Сможет ли унять упрямство Кира, подавить в себе излишне властную натуру; не подавлять своим тяжелым характером других, себе же, по сути, во вред? Возможно, тогда смог бы наладить свою семейную жизнь. А вообще, конечно, жаль ему шурина: чуть что – безотказно бежит он ему на помощь. Отзывчивый. Добро нельзя забывать.

Младшая сестра Анны так и не пожелала частный дом, и Кира помог ей приобрести ближе к ее работе квартиру-двушку в хорошей кирпичной многоэтажке. Впрочем, была еще одна дополнительная комната квадратов на десять, которую отделали для спальни Кати. И Кира, кстати, жил в старой многоэтажке в центре города, соединив две квартиры в одну огромную жилплощадь. Сделал евроремонт. Кира не хотел возиться во дворе, к земле никогда его не тянуло, человек он дела, всяких торговых комбинаций. Предприниматель.

Матвей желал иметь фруктовые деревья, огородик, цветочки. Это теперь все меньше и меньше остается времени всем этим заниматься. По осени столько желтой листвы выпадает. Только успевай подметать и уносить мусор. Но с другой стороны – какая отрада в летнюю пору посидеть в тени под покровом вьющегося над головой виноградника, да еще с хорошей компанией за накрытым столом!

Август в этом году выпал особенно жарким, листва раньше времени пожелтела. Как только подует ветер – улицы накрываются слоем желтизны. Нескончаемая работа дворникам.

В доме не было лифта. Матвей поднялся на второй этаж, с каждым шагом не торопливо осиливая ступеньки, как бы оттягивая неприятный разговор с Катей, которую любил, как свою родную дочь. И позвонил в дверной звонок, опустив голову, точно провинившийся.

Переступив порог квартиры племянницы, он замер в нерешительности, словно только сейчас осознал всю нелепость визита.

– Именно вас, родной мой дядюшка, сообразили послать?.. – Катя порывисто поцеловала его во вспотевшую щеку и, отступив, словно совершила недозволенный поступок, облегченно открылась:

– Всё мои родственники продумали. Знают, что вам я не смогу отказать. Говорите, как я должна поступить? Я соглашусь… – жертвенно вымолвила она и на глазах ее показались слезы. – Останусь…

Горьким укором легли ему на сердце ее слова.

– Ну что ты, моя девочка! – растрогался Матвей, готовый вместе с ней расплакаться. – Не могу я помешать твоему счастью, доченька… Поступай так, как подсказывает твое доброе сердечко…

– Так вы не против? – опешила Катя, вытирая пальцами слезы.

– Какой вы, право… – она снова поцеловала его в щеку.

– Спартак хороший парень. Семья – замечательная. Обувному делу обучался я у мастера-Григория, – потоптался Матвей на месте, смущенный ее поцелуем, и чем-то еще перед девочкой провинившийся. – Могу ли я забыть добро?..

– Почему же наши против? – поторопила она его.

– Что тебе сказать, моя девочка? – Он затушевался, стесняясь говорить о причудах Киры. – Были бы против – поступили бы иначе…

– Вы что-то пытаетесь от меня скрыть? – Катя пыталась перехватить его взгляд, но он стыдливо уводил от нее глаза.

– Все видно, как в зеркале, моя доченька, – опять Матвей не решался сказать главного. – Все так случилось неожиданно. Дядя не думал, что ты поспешишь… – Он отошел в сторону, как бы отыскивая, где сесть.

– И мне дядя Кира как-то говорил, – вспомнила Катя тот странный разговор с ним в ее ателье. – Чтобы не спешила. Мне тогда показалось, что мама Спартака против. Но это совсем не так! – жарко добавила она.

– Конечно не так, совсем не так! – заверил ее Матвей. – От такой лапочки кто может отречься?!

– Разве тетушка Аня не сказала? – потянулась за ним Катя.

– Мама нас ждет. Тянуть нельзя! Мы хотим отправиться к бабушке…

– Вы хотите поехать к ним, к бабушке и маме? И Спартак?..

– Пусть благословят нас. Разве тетушка Аня не сказала?

– Как же, всех устраивает твой брак, – тверже сказал Матвей, но не о том, что намеревался. – Если мама согласна, зачем же ехать туда? – наивно спросил он.

– Тянуть до тех пор пока не случится непоправимое? – уставилась она на Матвея с укором. – Врачи говорят, бабушке уже не стать на ноги. Нам надо бы ехать. Тянуть? Не до свадьбы уже будет. Тетушка Аня только кричала и слезы лила. По-другому они были воспитаны…

Катя замолчала, кто-то позвонил в дверь.

– Это Дима, – она открыла дверь и впустила брата внутрь.

– А ты зачем явился? – покосился на сына Матвей.

– Анюта так кричала на любимую племянницу, что она боится выходить одна из дому… – Дима смерил с ног до головы отца недобрым взглядом. – Тебя каким ветром занесло? Идешь у них на поводу. Не хватит ли унижаться?!

– Постой, Дима, дядя на нашей стороне, – Катя стала между ними.

– Тогда зачем приходил? Помочь понести сумку? – съязвил сын и, поняв, что ни за что нагрубил отцу, улыбнулся и окольным путем поправился. – И нашли же кого посылать, хитрожелтые. Отправили лису в курятник…

– Ничего… – пригрозил сыну Матвей с печальной уступчивостью. – Взгреет тебе задницу Кира однажды на горячей сковороде. В каком ты окажешься курятнике! Придут тогда мозги в голову…

– Выросли мы из коротких штанишек, – кичился Дима.

– И тебе не советую больше гнуть спину. Сделали из тебя натурального «тыбика». Ты бы это, ты бы то! Фигаро туда, Фигаро – сюда! Угробили сердце…

– Ну что ты плетешь, – мягко поправил сына Матвей. – Дядька твой первым примчался поздно вечером. И всегда, как что, он рядом…

– После того, как довел тебя до ручки.

– До ручки доводишь меня ты, сынок…

– Пойду учиться, сказал! – остановил Дима отца. – Но не на инженера, договорились? Белый верх, черный низ – товаровед! – напомнил он миниатюру Райкина. – Не для меня, договорились?

– Женатым? – напомнил Матвей.

– У женатых исчезают мозги? Уходят в другое место?

– Не груби отцу! – вмешалась Катя.

– Привычная беседа, дочка.

– Чувствам не мешает, – подмигнул им Дима, разряжая ситуацию. – Один раз попытались что-то сделать по-своему – поднялись на дыбы.

– Правильно ли? – уколол сына Матвей. – По-другому нельзя?

– Какая музыка, такой и танец, отец! – кривлялся задиристо Дима. – Или только то, что делает Кира, правильно?

– Как ни странно, всегда он оказывается в выигрыше, – развел обреченно руками Матвей.

– Ля комедия финито! – закружился перед отцом Дима. – Наш теперь черед. Мы заказываем музыку!

– Но плясать будет он, – сам себе заметил Матвей. – Всегда было так.

– Это мы еще посмотрим! – бросил с вызовом Дима.

– Пойду я, – Матвей смерил печальным взглядом сына и запоздало улыбнулся ему. – Будь счастлива, моя девочка, – повернулся он к ней. – Да поможет тебе бог.

Катя, как и поначалу, так и в этот раз – порывисто поцеловала Матвея в щеку.

– Спасибо! И извини меня, дядя…

– Ну что ты…

Матвей тихо закрыл за собой дверь.

– Ну что – идем? Где твоя сумка?

Катя направилась к дивану и села на самый край. Она заплакала, уткнувшись лицом в ладони.

– Ну что ты? – сердито обронил Дима.

– Ни за что обидела дядю…

– Да с нашего Киры – как с гуся вода!

– Отца твоего…

– Не будет стоять на задних лапках! – безжалостно вымолвил Дима. – Тоже мне Лука…

– Какой еще Лука? – глянула на брата с удивлением Катя.

– Персонаж такой у Горького «На дне», – скривился Дима пренебрежительно. – Всех вокруг хотел примирить. Чтоб ни-ни против застоя. Ты что кроме «мойдодыра» ничего не читала?! – внезапно набросился он на сестру.

– Давно ли сам взялся читать? – огрызнулась Катя.

– Нужда заставила. Запилил меня предок…

– Скажи спасибо! Потом всю жизнь будешь его благодарить…

Звонок в дверь насторожил их.

– Точно – сам Кира явился! – возвестил насмешливо Дима. – На отца моего не понадеялся…

– Что делать? – тревожно уставилась на брата Катя.

– Будем прыгать в окно, – издевательски предложил Дима.

– Ну и шутки у тебя! – приняла всерьез Катя. – Со второго этажа? Разобьемся…

– А как же в старину – бросались с башен?! Чем они были хуже?

– То время – тю-тю…

– Говорил тебе – идем! – выговаривал сестре Дима. – Высидела, как наседка. Куй железо, советуют умные люди, пока горячо…

Он направился к двери.

– Куда ты? – попыталась она остановить брата.

– Чему быть, того не миновать.

Дима открыл дверь и, отступая, впустил Риту, насмешливо объявляя:

– Те же и Добчинский!

– Вы не ушли? – невинно поинтересовалась Рита.

– Если бы ушли – поцеловала бы дверь, – уколол ее Дима.

– Я знала, что без меня она с места не сдвинется, – горделиво заявила Рита. – Катюша у нас девочка не решительная. Ей нужен толкач. Ну-ка, вставай, моя красавица! Опят раскисла. Что мне с тобой делать?