Текст книги "Причуды южан. Ироничный фарс"

– Куда она пойдет с таким расквашенным лицом, – юродствовал Дима. – Свекровь не пустит ее даже на порог…

– Сейчас наведем марафет, – подбадривала подругу Рита. – У меня было и похуже, – напомнила она ей. – А она – вон, и в слезах прекрасна! Ну, что ты скисла? Пойдем штурмовать дворец Спартака…

– С гармошкой бы и песней! – не унимался Дима.

– Хватит, наслушалась мамочкиных опер, – отбивалась от него Рита.

– Время классики прошло, моя милая, – усмехнулся Дима. – В ход пошли труляля. Фарсы в моде. Никак не можем обойтись без масок. И на сцене, и в жизни – одно и то же играем. Рок нас преследует…

Снова раздался звонок в дверях.

– Ну, это не квартира, а – Смольный! – объявил Дима. – Уж если это не Кира, то нам крепко повезло…

И пошел открывать дверь. Вошел Спартак.

– О! Теперь у нас полный комплект, – возвестила Рита. – Можем двигаться, и не страшен нам серый волк…

Спартак приблизился к Кате.

– Ну, что ты? – он склонился над ней. – Пошли?

– Это нам нужно уходить, – сказал Дима. – Вы – дома. Пошли, подруга, – и он повел за собой Риту.

– Куда? Ко мне – нельзя, к тебе – тоже… – оглядывалась она.

– Было бы желание… Найдется и для нас уютный уголок…

40

У «Саввы», как всегда, было людно и шумно и в этот уходящий летний теплый вечер. Музыканты, разгоряченные и вспотевшие от усердия, играли с вдохновенным подъемом, успешно перекрывая гул голосов говорливых клиентов. Отличался чернобровый и краснолицый кларнетист, издающий пронзительные завывающие звуки, от которых, казалось, позванивали на столах даже заполненные напитками стаканы и другая дребезжащая посуда.

В своей неизменной беседке сидел Кира со своей поредевшей компанией: Матвеем, Александром и Иосифом. Кира в этот раз был не в духе, сидел, как на иголках, и напряженно рассматривал приунывших компаньонов. Может быть, за исключением Александра, довольное лицо которого во все времена постоянно сияло, как надраенный медный самовар за столом любителей чаепития. Иосиф нарядился в черный костюм, но выглядел кисло, будто жевал лимон, вместо салата из свежих помидоров и огурцов. Матвей в рубашке в крупную клетку, в которой был на работе, в легкой бежевого цвета безрукавке с нагрудными карманами, вздутые накладными с записями, всевозможными бумажками, ручками.

Кира до поры не решался выговорить свое недовольство компаньонам. Его не устраивало упадочное настроение зятя и явно похудевшего Иосифа, их кислые лица, словно посадили их за поминальный стол. Но как только он намеревался открыть рот, кларнетист брал такую высокую ноту, как будто намеренно свистел ему в ухо, чтобы оттянуть его нападки.

– Интересно, долго еще этот тип будет сверлить мне мозги, – с тихой угрозой мало-помалу закипал Кира. – Как дрель, понимаешь. Слова не могу произнести…

Он подготавливал себя для того, чтобы потом наброситься на своих сослуживцев. И, постоянно озирался, словно кого-то высматривал, нервно вытягивая бронзовую, как осенний дубовый лист, шею, казалось бы, выискивал глазами каких-то знакомых.

Матвей понимал, что шурин злился не столько из-за кларнетиста, сколько совсем по другому поводу. В течение многих дней и недель, а то и месяцев, всякого наслоилось… Но рискни опять и опять напомни Кире о том, что им же самим задуманное интриганство, неподобающие его солидному возрасту ребяческие шашни, которые он по-глупому затеял с бывшей любовницей, ни за что на свете не помогут ему приблизить к себе Марию, и серьезных чувств от порядочной женщины, такой, как Мария, ему никогда не добиться.

Матвей проголодался. За весь день так и не выбрал момент, чтобы хоть что-то забросить себе в рот, перекусить. Полагал, когда сядут за стол у Саввы, как это бывало прежде по субботним вечерам, тотчас наброситься на пищу. Шашлыки, как бы ни были вкусно приготовлены в ресторане Саввы, не столько надоели, как пора было позаботиться о своем желудке: сколько можно есть жареное?! Желудок не мясорубка, чтобы все подряд перемалывать! Да и печень можно запороть в два счета и не обратишь внимания на то, как это произойдет. Поэтому пожелал туженное говяжье мясо с приятной приправой из доброй порции лука, свежих помидоров и зелени. На юге, честно говоря, это умели здорово приготовить. С Матвеем компания согласилась, даже Кира одобрил: будет по-твоему, зятек!

До сих пор все как будто шло хорошо. Кира собирал лишь на лбу узлом морщины, до поры не выговаривая недовольства. Но не смог Матвей отказаться от уместного замечания:

– У тебя, дорогой Кира, голос как церковный колокол. Можешь с лихвой одолеть даже трубача.

Кира воспринял замечание зятя скорее как одобрительную реплику, нежели замысловатый подкоп. Но немного погодя масло в огонь подлил Иосиф. Отказался вслед за Матвеем пить крепкий напиток. Кира поначалу не принял их всерьез:

– Это мы еще посмотрим! – пригрозил он зятю и парню и подмигнул Александру, который охотно опрокидывал содержимое своей рюмки в широко открытый рот.

Матвей даже салат не стал есть, как это всегда предлагал шурин для разогрева аппетита, либо заморить червячка. Пока принесут что-то фирменное. Ждал тушеное мясо. Но и этот факт по-своему воспринял шурин:

– Ну что ты надулся, как воздушный шар? – и стал зятю пододвигать тарелку с телячьим языком.

– Жду, – сухо обронил Матвей.

Кира стал искать другой предлог, за который мог бы ухватиться, и восстал против неумолкающих музыкантов, пытаясь сорвать зло на кларнетисте:

– Этот лопнет от натуги! Где же Савва?! Мелькает в офсайде…

Хозяин, точно услышал почетного клиента, спешил в их беседку с огромным блюдом. И Кира, не дожидаясь, когда Савва водрузит блюдо в центре стола, с напряженной сдержанностью спросил:

– Что там происходит с этими молокососами? – Он указал крутым подбородком в сторону удлиненного стола, за которым сидели совсем еще юные парни и девушки, весело и звонко переговаривались и уж слишком громко смеялись.

– Что я вам скажу, не поверите, – смущенно уронил взгляд Савва и принял покорный вид, будто новобрачная невеста перед свекром. – Такой, понимаете, произошел случай. От большой радости разгулялись. Не остановить молодых. Справляют помолвку…

– Какую помолвку?! – ревниво оборвал Кира. – Молоко на губах еще не обсохло! – Осудил он так, словно речь шла о чем-то недозволенном.

– Молоко не обсохло, а кровь кипит… – оправдывал их Савва.

– В голову бьет! – снова оборвал его Кира.

– Так, так. Нет им еще и двадцати, – с виноватой покорностью продолжал стоять перед Кирой Савва, выгнув спину коромыслом.

– Большой взяли разгон, дорогой Савва, – насмешливо вымолвил Кира. – Не дойдут до финиша… – все рассмеялись.

– Чудеса! – возликовал Александр, покачивая чубчиком, как петушок гребешком. – А ты чего ждешь? – подзадоривал он Иосифа. – Быстроспелые, видишь?! Как та мадам, хочешь оставаться копченой рыбой?

– Что смотрят родители? – набычился Кира. – Или они беспризорные?

– И родители ничего с ними не могли поделать, – вынужденно задерживался Савва у стола своих постоянных почетных клиентов. – Человек, говорят, начинает жить лишь тогда, когда любит. – Он поднял глаза к звездам на небе, как бы подчеркивая о том, что именно оттуда, сверху, от всевышнего, было получено благословение.

– А этому кларнетисту что – наступили на пупок? – продолжал Кира искать повод, чтобы еще к чему-то придраться. – Хочет всех нас оглоушить? Надрывается, из себя выходит, – выговаривал он.

– Он – старший брат жениха, – с прежней почтительностью брал под защиту своего работника Савва. – Друзья устроили молодым праздник.

– Во дают! – одобрил Александр перед тем, как проглотить в спешке большой, очевидно, кусок мяса, после чего вынужден был изогнуться и испуганно расширить зрачки. – Вот так приспичило!

– Ни поговорить, ни тост произнести, – Кира скосил глаза на Матвея с предупредительной свирепостью, чтобы не вздумал при хозяине ресторана что-то непотребное шурину сказать.

Матвей и не помышлял реагировать на пустую болтовню и капризы шурина: делал вид, что ничего не слышит, не спеша жевал хорошо приготовленное тушеное мясо. И украдкой моргал Иосифу. И ты, мол, не вмешивайся и не лезь, как в чужую драку.

– Вы меня простите, дорогие мои, – Савва откланялся. – Сегодня такой сумасшедший вечер. Нужно бежать на кухню.

И он торопливо бросился на кухню, шустро выписывая зигзаги между столами. Иосиф сопроводил хозяина ресторана и, как будущий адвокат, не смог сдержаться от комментария, посочувствовал:

– Правда, сегодня что-то больше народу. Уходит лето. Скоро не посидишь просто так на свежем воздухе. Не очень нравятся мне дожди.

– Наливай тогда, еще придет бабье лето, посидим, – указал на бутылку Кира. – Есть для согрева российский волшебный напиток!

– Мне не надо, – Матвей закрыл свою стопку ладонью, когда Иосиф пытался ему налить.

И Иосиф отказался пить. И, когда налил шефу и Александру, поставил бутылку поближе к себе, словно остерегался, что кто-то из них двоих воспользуется и ему нальет. Тянул и настороженно смотрел на Киру. Тот угрожающе приподнял черную бровь.

– Сговорились?! Ну! – приказал он, указывая на бутылку.

– Можно я воздержусь? – попросил его Иосиф. – У меня теперь строгая диета. – Экзамены, штанга…

– Парень специально взял отгулы, – Матвей пытался не вмешиваться, чтобы не нарваться на грубость шурина, но тут не смог себя сдержать.

– Похудел сколько надо, – смерил зятя строгим взглядом Кира.

– Пора расслабиться. Верно говорю, Александр?

– А как же, шеф! – с услужливой бодростью откликнулся Александр. – Все-таки, скажу я вам, дорогие мои друзья, очень украшает мужчину черный костюм, – норовил он смягчить ситуацию.

– Еще надо, – смутился Иосиф, – килограмма два-три скинуть – и будет полный комплект. – Все пятнадцать, как задумал…

– Хочешь стать дюймовочкой? – пошутил Александр и рассмеялся.

– Как я балериной, – холодно уколол Кира.

– Послушай, Иосиф, – перестал смеяться Александр. – Ты так и не выяснил, что за девицы пробирались к тебе в дом? Покушались на твою невинность?

– Уже говорил, мама что-то напутала, – густо покраснел Иосиф.

– И правильно сделал, что не открыл дверь, – едва сдерживал новый прилив смеха Александр. – Что бы ты делал с двумя? Тут нужен опытный мужчина. Верно говорю, Кира? – он откровенно намекал на шефа.

– Нашли о чем говорить за накрытым столом, – неуклюже кокетничал Кира, довольный, однако, оценкой компаньона.

– Не скажи, мой дорогой шеф! – увлекся приятной для него темой Александр. – После хорошего застолья всегда тянет на подвиги…

– Не принимай близко к сердцу, Иосиф, – сказал Матвей, увлеченный едой. – Выполняй свою программу – пятнадцать килограмм решил скинуть? Очень хорошо! Так держи. И сдавай экзамены. Кот Васька слушает, да ест…

– Пить – нельзя! – разошелся Александр, разогретый крепким напитком. – Курить – нельзя! И к женщинам – тоже нельзя ходить? Стоит ли тогда жить, а? – давился он смехом. – Помните, был такой анекдот, правда, уже с бородой? А жизнь отдать?..

– Ну, что ты пристал к парню? – осадил его Матвей.

Иосиф, посрамленный подначками Александра, схватил свою стопку с минеральной водой и выпил, налил в стан водку и вслед за минералкой опрокинул в рот.

– Вот так спаивают людей, – стыдя своих компаньонов, покачал головой Матвей.

– Хочешь сказать, что я принуждаю?! – рассердился Кира. – Договаривай! Зачем тогда приходим сюда? Хотите положить конец нашим добрым традициям? Прийти сюда после трудовой недели. Расслабиться. Что я этим хочу сказать? – рассуждал он, переходя на более спокойный тон. – Тихо-мирно пообщаться. Хотите забиться в своих комнатушках? Уткнуться в телевизионный ящик? Пожалуйста! Что касается питья, то вот, что говорят французы, истинные знатоки застолий. Чтобы жизнь была изобильной и проявить уважение к друзьям или гостям, то стаканы за накрытым столом всегда должны быть полными…

– Верно! – охотно согласился с шуриным Матвей, прекратив есть. – Но сказал «а», говори и «б», милый человек! Стаканы, правильно, должны быть полными, но каждый выпьет столько, сколько сможет. Никто никого во Франции не принуждает.

– Сын его перенес в дом городскую библиотеку, а папа на старости лет – ударился в чтение…

Кира и Александр рассмеялись, а Иосиф снова схватил бутылку, чтобы налить себе еще в стакан. Но в этот раз не дал ему Матвей.

– Не подавайся! – он закрыл его стакан ладонью.

– Зачем из-за меня будете ссориться? – Иосиф не выпускал из рук бутылку. – Если надо я всю бутылку выпью. Прямо с горла…

– А вот этого делать не надо, – посоветовал Александр, едва сдерживая смех. – Мы пьем для аппетита и расслабиться. Да? Не спиваться.

– Сидим, как не в своей тарелке, ей богу, – с горечью высказался Матвей. – Огрызаемся, как чужие. Друг друга уже не понимаем. Принуждаем пить. Препираемся. Вот только как хулиганы на улице еще друг на друга не набрасываемся. Не лучше ли было посидеть нам на помолвке…

– С этими молокососами? – раздувал пышные усы Кира. – Иди! Зачем тебе провожатый! Иди!

– Говорю о наших детях, – спокойно уточнил Матвей. – Или перестал понимать?

– Не может не уколоть, ну, не может! – впился тигриными глазами в зятя Кира. – Обязательно ляпнет какую-нибудь ахинею.

– То, что говорю я, конечно, ахинея, – огрызнулся Матвей.

– Пожалуйста, разве я против?! – уступил Кира. – Пойдем сватать! – вероломно перевел он разговор. – Я готов всегда! Как юный пионер. Но она – согласна? Поручаешься? Ты у нас такой хороший…

– Опять двадцать пять… – закатил вверх глаза Матвей.

– Пятьдесят пять! Договаривай! Не скрываю я свои годы. Верно говорят в народе, – по-своему истолковал Кира, – неблагодарный человек, как море ненасытен. Можешь не приводить больше примеры о травках и асфальте. Колючки и бессмертники оставь. Мы – обувщики! Мы украшаем стройные ножки прекрасным женщинам. Что я этим хочу сказать? Представьте красотку в модной одежде и – без изящной обуви. В кроссовках, например! Срам! – Он перехватил восторженный взгляд Александра и, увлекшись, продолжил.

– Никто не обратит внимания ни на платье, ни даже на красотку. Ну-ка, скажи ей, что она будет ходить на всякие тусовки в шлепанцах? Глаза вам выколет!

Александр расширил карие глаза, воспрянул от вдохновенных слов шефа:

– Помню, как-то давно-давно прочитал одну забавную историю. Дело происходило в одной очень отсталой стране. Не такой, конечно, как наша, – поспешил он уточнить. – Совсем отсталой. Люди ходили босиком. Народ темный, без образования. И вот приехали к ним деловые люди из самой Америки. Взялись приобщать босоногих к культуре, к цивилизации. С чего они начали? Что придумали? Есть такая растительная культура. Трава, знаете, с колючками. М-м… вылетела из головы название, черт побери!

– Алоэ? – охотно подсказал Иосиф. – Как-то выскочил у меня на спине прыщ. Никакие мази не помогали. Мама прикладывала алоэ. Как корова слизала!

– Я говорю о колючках, дорогой Иосиф, – поправил его Александр. – Разве алое колючка?

– Еще как колется! – глянул Иосиф на Матвея, рассчитывая на его поддержку. – Надо срезать острые места, а потом прикладывать.

– Может быть, столетник? – подсказал Матвей. – Помню на пляже, когда отдыхал с женой у ее сестры, вернее у ее свекрови. До крови оцарапал ноги. Такие противные, прямо на песке растут.

– Нет, дорогой Матвей, – продолжал Александр усиленно вспоминать название колючки. – Надо же, на языке вертится. Вертится…

– Репейник? – напомнил Кира и вызвал восторг Александра:

– Дай бог тебе здоровья! Репейник! Вертелось название…

– Ну и что? – поторопил его Кира. – Что ты хотел сказать?

– Насчет репейника? – спросил Александр.

– Насчет обуви! – рыкнул Кира.

– Так вот, – тянул Александр с умным видом, чувствуя, что заинтересовал своей историей Киру и друзей. – Эти самые деловые люди из Америки встали, как только стало рассветать, посыпали улицы этими самыми репейниками. Да. Всюду-всюду, как ковром расстелили. Кусочка земли не оставили! – восторженно усилил он голос. – Встали утром аборигены, а выйти из дому не могут…

– Почему? – не понял, не вник в смысл Иосиф.

– Колется страшно репейник! – с угрожающим восторгом расширил глаза Александр. – Они же босиком ходить привыкли. Не знал?

– А-а! – удивился Иосиф.

– Рассказывай дальше! – поторопил раздраженно Кира.

– Что делать? – не сбивался Александр с привычного неторопливого ритма повествования. – Пришлось всем покупать туфли. С той поры и пошло. Обули темных людей, приобщили к цивилизации. Америка есть Америка. Доллары! Там их печатают. Деловая страна…

– И мы не лыком шиты! – возразил недовольный Кира. – Построим фабрику и всем утрем носы. И без репейника будут раскупать нашу обувь.

– А все пошло от греков, – таинственно уведомил Матвей. – Помните, как в охотку покупали наши «элитки»? Расхватывали дамочки! Катя где-то вычитала и порекомендовала нам эту греческую модель. А в древности в Элладе артисты выходили на сцену еще в котурнах. Были такие у них сандалии…

– Можно надеть кривой пиджак, – вновь взял верх в разговоре Кира, – набросить на себя любую тряпку. Даже ту же самую тунику. Но обувь неудобная – беда! А хороший мастер-кудесник спрятан за этикеткой. Кто о нем замолвит слово?

– А представь, будем выпускать именные туфли, – хитро сощурил глаза Матвей. – И они будут пылиться на прилавках магазинов. Все покажут на него пальцем. Халтурщик, скажут.

Иосиф снова схватил бутылку, чтобы налить себе.

– Эх, была не была! – заключил он с отчаянной решимостью.

Матвей остановил Иосифа, крепко ухватившись за руку парня.

– Сдай экзамены – потом! – твердо сказал Матвей.

– Ну что ж, мои трезвенники-непьющие! – налился кровавым цветом Кира. – Зови Савву! – обратился он к самому младшему, к Иосифу.

– Наш Кира набрался пара! – Александр приготовился захлопать в ладоши, как и другие, Матвей и Иосиф, которые, как по команде, тотчас встали со своих мест, полагая, что шеф созрел для танца, но он их разочаровал:

– Уходим! – взревел Кира. – Уходим!

41

Гвалт голосов накатил волной к дому, словно морской прибой на берег, и Мария тревожно осмотрелась: возможно, ей почудились возмущенные вскрики. Шум нарастал, из общего жужжания выявлялся властный голос Киры. Марфа призывно выкрикивала с балкона, воодушевляла толпу, чтобы не церемонились и ворвались во двор. Ах ты, гусыня! Мария бросилась к окну. У дома столпились люди, как при осаде крепости.

Мария спрятала распущенные на ночь волосы под косынку, туго перевязав, и вышла к толпе.

– Что здесь происходит, соседи? Цунами накатили? – она остановилась на ступеньках, прикрывая вход собой.

– Землетрясение? – за ее спиной показался и Григорий, и они как бы вдвоем стали держать оборону.

– Гляди, отец, и Андрей тут, наш страж и защитник, – насмешливо продолжала Мария. – Мы вроде бы законов не нарушаем. Живем скромно на свои пенсионные. К другим бы надо постучаться…

– Где ваш сын? – почтительно обратился Андрей, поднося руку к козырьку фуражки, как бы давая ей честь.

– Где ж ему быть, славный ты мой блюститель порядка? Молод, полон сил, радуется жизнью после стольких лет учебы, – не теряла Мария самообладание. – Заслужил! Проводит, наверно, приятные минуты с любимой девушкой.

– Здесь она! – из-за спины полицейского выглянула Анна.

– Позвольте осмотреть ваш дом, – выставил вперед свое сухопарое тельце Андрей.

– Чем вызван интерес к нашей семье, почтенный? – подняла руку Мария, придерживая стража порядка.

– Ваш сын обвиняется в том, что незаконно увел чужую невесту, – угрюмо заявил Андрей, словно в тягость была неприятная миссия.

– Кто определит – своя или чужая невеста, мой хороший защитник порядка? Разве она вещь? – бросила с издевкой Мария. – А есть ли у тебя ордер на обыск? Ну вот, видишь, не все учел! Молод еще, да и не того слушаешь…

Андрей переступил с ноги на ногу, в неловкости сутулясь: как-то быстро растворился его боевой настрой – права на обыск у него, конечно же, не было.

– Отобрать, присвоить, дочка, можно многое, – дополнил Марию Григорий, – но не чувства, любовь! – Он попытался прикрыть собой сноху.

– Где же моя девочка? – жалобно вопрошала Анна. – Что я скажу ее матери, когда вернется? Не сберегла?! Не усмотрела?!

– Эх, милая моя, соседушка, – ласково утешила ее Мария. – Где бы ни была в данный момент Катя, именно здесь, в нашем доме, будет она в более безопасном месте. Нежели под опекой твоего братца… – и она указала игривыми глазами на Киру.

– Арестуй ее, Андрей! – скомандовал Кира. – Весь этот беспорядок затеяла эта упрямая женщина! Если бы не она – все разрешилось бы самым прекрасным образом! И давным-давно началось бы строительство культурного центра. И я бы, наконец, обрел свое счастье. Ну, что ты с ней церемонишься? Одевай наручники! Уж если она отказывается от обручального кольца.

– Извините, гражданка Мария, я вынужден вас арестовать, – осмелел Андрей и достал для устрашения пистолет.

Мария глянула на оружие, но оно оказалось детским.

– Давно ли ты перестал писать в штаны, грозный ты мой сокол?!

– Мария не приняла всерьез угрозу полицейского.

И, указывая лукавым взглядом на пугач, вызывающе рассмеялась.

– Вы нарушили наши добрые традиции… – предъявил иск Андрей.

– Их давным-давно похоронили, милок! – зло усмехнулась Мария.

– Раньше за родной край отдавали жизнь, голубчик! – продолжил мысль снохи Григорий. – Теперь же из зависти или конкуренции – запросто могут взорвать ларек, дом и даже покушаться на жизнь своих людей.

– Либо продержать в страхе ложной тревогой, – вторила свекру Мария.

– Но нас, милый человек, испугом не взять! – славный дуэт выходил у Марии и Григория. – С юга шли и с Запада. И все получили от ворот поворот.

– Мы и не такое видели…

– Дай пистолет, сынок, – Григорий шагнул навстречу полицейскому и взял из его рук детскую игрушку. – С оружием не шутят. Даже не заряженный может выстрелить. Тем более такой. Уж если не убьет, то может напугать до смерти. Хоть и пистолет игрушечный…

– О чем я тебе говорила, отец! – напомнила старику Мария. – Отправляют на опасное задание – с голыми руками. Грудью на амбразуру.

– И с таким снаряжением ты идешь на вооруженных разбойников? – посочувствовал блюстителю порядка Григорий.

– Своего сына он бы не послал на смертный бой! – съязвила Мария, переключаясь на Киру и стреляя в его сторону игривыми глазами. – Детей своих у него не было, оттого и не знает, каково нести ответственность родителям.

– Да что ты развесил уши?! – угрожающе призывал к действию Андрея Кира. – Тогда я сам с ней справлюсь!

– Ну-ка, попробуй! – подбоченилась Мария, горделиво приподняв подбородок. – Хватит ли у тебя смелости?!

Кира взял ее за плечи и порывисто поцеловал в губы.

– Сошел с ума! – Григорий бросился на помощь снохе. – И такой наглостью намереваешься завоевать любовь Марии? – молочная белизна разлилась на лице старика, и он потерял сознание.

Упасть ему не дали мужчины, подхватив на руки.

– Отец! Оте-ец!..»

– Отец! – Мария проснулась, тревожно осмотрелась. И, не приходя в себя окончательно, потрясенная весьма странным сном, в белой ночной рубашке выбежала из своей спальни. – Отец! Отец!..

Свекра она застала в кровати его небольшой спальне. Будить старика ей не пришлось, он проснулся от ее крика. Застегивал верхнюю пуговицу пижамы, свесив ноги с постели.

– Что случилось, дочка? – Григорий поспешил встать.

– С тобой все в порядке? Как ты себя чувствуешь, отец? – сон никак не выходил из головы Марии.

– Как видишь, жив-здоров, моя хорошая! – бодро ответил Григорий. – И тебе, как говорится, того желаю. Ты-то почему не спишь?

– Странный приснился сон, даже не знаю, как тебе объяснить…

– Говори как есть, – улыбнулся ей старик. – И меня стали одолевать, – и увел от нее лукавый взгляд, словно остерегался выдать тайну.

– Думала, сердце разорвется, – она тоже в ответ шевельнула губами в робкой улыбке. – Будто исчезла Катя и все явились искать ее у нас…

– Стало быть, сон в руку, дочка…

– Знаю, нравится тебе Катюша, – теперь Мария отвела от свекра взгляд, посрамленная справедливым его упреком. – С самого начала «невестушка, невестушка!», так нарек милую девчурку. Да что я против, отец? Вредничаю всего лишь. Женский угодник настроил меня своими кошачьими похождениями против невинной малышки… – виновато заключила она и с поникшей головой вышла из спальни старика, будто только сейчас поняла, что ворвалась к свекру в белой ночной рубашке. – Пусть будет по-вашему. Буду любить, как дочь. Ложись, спи, отец. – Она бесшумно прикрыла за собой дверь.

– И ты ложись, дочка! – услышала она в ответ. – Поговорим еще…

Спать ей уже никак не хотелось: было ей, конечно же, не до сна, да вокруг окончательно посветлело и солнечные лучи коснулись крыш высоких домов. Мария, как будто успокоилась, но на дне души что-то все-таки от странного сна оставалось. Ноги сами потянули ее к выходу, к свежему воздуху, что ли. Она решила поделиться с сыном, найти отдушину в беседе с ним, разве она против такой милой девочки? Ему жить.

Прежде, чем направиться во времянку, где Спартак продолжал неизменно пребывать, Мария, стоя на порожках, по привычке посмотрела наверх, зная, однако, что Иосиф занялся штангой и перестал появляться с огромными гирями на балконе. Не задерживаясь, лишь поменяв обувь тут же, на ступеньках, она поспешила во времянку, заранее оповещая: сынок, вставай!

Внутри комнаты она его не обнаружила, кровать, на котором он спал, была аккуратно застлана шерстяным пледом.

– Сынок, где ты? – Мария осмотрелась. – Что-то ты рано сегодня встал…

Она постучала в дверь ванной. Но ответа не дождалась. Открыла дверь. Спартака и там не оказалось. Ушел? Куда так рано мог сбежать? И не позавтракал. И мать не предупредил. Может быть, отправился к Иосифу? Сосед сдает экзамены, извелся, и без диеты скинул не один килограмм. Взгляд Марии невольно упал на две небольшие сумки, стоящие рядышком в углу у входной двери. «Неужели надумал Спартак уезжать?» – закралось тревожное подозрение. «Боже! Уезжает?!» – запаниковала она. Возвращается в Москву? Побился здесь, как рыба об лед, ничего не добившись, и решил бежать из глухой провинции. Мария потеряла в ногах силу и присела на ближайший стул, что стоял у небольшого стола. Приехал, понавез всего сполна, знал, что кому взять в столице, а уезжает с жиденькими сумочками. Как бы ни развивалась периферия и не пытались завезти сюда отовсюду, а Москву не обогнать: совсем другое у нее обеспечение.

У провинции, разумеется, свои преимущества: свежие овощи – помидоры, огурцы, зелень, прямо с грядки. Ничего подобного, говорил сын, нет в столице. Все завозное. Ни тот вкус, ни аромат. Огурцы с пупырышками. Можно помыть и есть, не чистя, не залежалые на складах, сморщенные и побитые. Хрустят на зубах, как сочные яблоки.

Дед приобщил Спартака к овощам и зелени. Объяснял, что к чему: петрушка и укроп, говорил, чтобы уберечь простату. Спартак с детства был привязан к деду. С удовольствием купал внука, когда чуть подрос и стал стесняться мать. Вместе шли в городскую баню.

Возвращаясь домой, заходили в гастроном, дед покупал Спартаку всякие «нечтяки», как называл внук шоколадные конфеты и другие сладости. Единственный внук – баловал. Но не вышел парнишка лентяем, капризным, привередливым – ни к еде, ни к одежде. Охотно садился рядом с дедом за верстак. И профессию выбрал отца. Был подростком, когда поклялся стать инженером-строителем. Мария привела его как-то к отцу. Проходили мимо строящейся высотной гостиницы «Кавказ», которую заканчивал отец, и Спартак потянул к нему мать. Взобрались на самый верх. Спартак залюбовался сверху городом и восторженно произнес, как клятву: буду строителем!

И свекор, очевидно, ничего еще не знает, надеждой живет: сон в руку. Вот так в руку: на беду, внезапное расставание. Внук плюнул на все и на всех и возвращается в Москву. А как же мать, дед? Будь ты проклят, доморощенный деспот! Вся вина пала на Киру. На кого ж еще?! Именно он явился причиной расставания: отобрал любимый объект сына, чтобы построить фабрику. «Господи, боже мой! Кому нужны бульдожьи морды, которые пылятся на прилавках магазинов?!» – протестовала Мария, сжимая пальцы в кулак, словно намеревалась броситься в драку. «Что же получается, добрые люди?!» – слезы одна за другой выкатились из ее глаз. Уже не нужен культурный центр? Может быть вообще культура? Большая нынче роскошь! Что же, пасть Марии в ноги этому женскому угоднику? Повиснуть на его шее? А дурно ему не будет? Сможет ли оценить он материнские чувства? Жертву ее? Вот так ломают, принуждают простого человека, и он не может осознать, как и зачем вынужден идти на унижения?

И сына вырастили уступчивым, интеллигентным, отнюдь не пробивным, с локтями, какие нынче лихо своего добиваются, будто вырос в парниковой среде, что ли. Отправился бы к Кире, сказал бы ему пару горячих слов! Не поймет, не отступит, тогда пойти к мэру. Еще выше, если у Киры с градоначальником круговая порука. Неужели не видит руководство, как чахнет культурный очаг провинции?! Хорошо, что столица процветает, обеспечена, для нее все блага. Но этак вся страна туда переместится! Или столица резиновая?..

Обида сменялась протестом, гнев переходил в отчаяние.

Да что это она – оплакивает, что ли? – спохватилась Мария. Сын ее жив-здоров, слава богу! Проявит себя в Москве, есть голова на плечах.

Мария убрала пальцами со щек выкатившиеся из глаз непрошеные слезы, и бросила грустный взгляд на сумки. Ну что ж, сынок! Где бы ты ни пожелал проживать, лишь бы был счастлив! Будут снова ждать, как все эти годы. Матери и деду не привыкать. С богом, родной мой!

Она поднялась со стула, не чувствуя прежней легкости, будто в одночасье прибавила десяток лет. И, глянув на сумки, мысленно расставаясь с сыном, подумала о том, что Спартак встал пораньше и отправился заранее приобрести билет. И только теперь почувствовала прохладу, похоже, сырость раннего часа проникла не только в тело, но и в ее душу. Мария обхватила себя за плечи и поспешила в дом.

В спальне свекра не оказалось. «Неужели сбежал на рынок без завтрака? Да что это они, сговорились!» – поначалу Мария рассердилась, но новая волна тревоги следом накатилась на нее: на свекра не похоже, чтобы уйти из дома, ее не предупредив. Вновь в ее памяти всплыл еще совсем свежий странный сон. Неужели старик опять сел шить или чинить чью-то обувь? – определенно, что-то сегодня не так в ее семье.

Не переодеваясь во что-то более теплое, сердитой походкой отправилась на поиски свекра. Увидев старика за верстаком под его любимой яблоней, Мария вспыхнула: сколько можно гнуть спину за работой?! Себе или кому-то из домочадцев поменять подметки или набойки – куда ни шло, но чужим – какая надобность! Хватит, натрудился!