Текст книги "Причуды южан. Ироничный фарс"

Мария села на видном месте, облокотившись на спинку стула и с усталой сосредоточенностью смотрела перед собой, словно лечилась самовнушением. Гости терпеливо ждали.

– Ну как? Ну что?..

И сказать вроде бы было нечего, не знали, очевидно, как начать в непривычной ситуации разговор словоохотливым обычно соседям.

Наконец Мария пришла им на помощь, возвышенно заговорила:

– Рада вас видеть, славные мои соседушки, – сопроводила она слова слабым стоном. – Отец, приготовь всем кофе. И подай сладости.

– Не беспокойся, моя хорошая, – ласково прохрипела Марфа. – Свои мы. Какой такой особый прием нам надобно оказывать.

– Звонит, значит, Марфа, – Анна зарделась от усердия, щеки, как две сдобы, словно только что извлеченные из духовки. – Марии, дескать, худо, вызывала скорую…

– Доктора, – холодно уточнила Мария.

– Вначале так мне показалось, – поправилась Анна. – Бегу, а у самой сердце вот-вот выпрыгнет. Увидела на порожках Григория – ей богу, приблизиться боялась. Такой у него вид. Слез моих, это самое, было не остановить…

– Да, Мария, старику больше, чем дочь! – добавила Марфа. – Еще бы не расстроиться! Большую часть жизни прожили вместе.

– Ну что вам сказать, мои милые соседи! – начала Мария горделиво. – Доктор, дай бог ей крепкого здоровья и счастья, приписала мне таблетки. То ли немецкие, то ли американские. Такие сюда еще не скоро поступят. Специально захватила для меня. Куда делась боль – в один миг рукой сняло. Универсальные, говорит, таблетки. От всех недугов. Добрая, отзывчивая душа. Для вас, говорит, ничего не жаль.

– Земля наша славится добрыми людьми! – лица женщин приняли милую окраску, ожили от тепла и благополучного исхода Марии.

– Может, и для меня найдутся? – Марфа клюнула, как рыбка на приманку. – Мои, поди, не помогают. Записала название? – и потянулась к Марии, чтобы не пропустить, не расслышав, что-то очень важное.

– Ангел, а не доктор, скажу вам откровенно! – томно признавалась Мария, будто и не слышала того, что просила соседка. – Красивая и с глубокими знаниями врач. Большая в наши дни редкость!

Гости переглянулись, не в силах скрыть завистливого смущения: каждой, похоже, захотелось побывать на месте Марии, чтобы испытать на себе редкое, быстродействующее иноземное лекарство.

– От всех недугов, говоришь? – гости ревниво переглянулись.

– Ну, хоть запомнила название? – заинтересовалась Анна.

– Вспомню, скажу, – кокетливо прикидывалась Мария.

– Наш Кира тут же бы достал.

– Здесь их нет, не найти, – спокойно роняла Мария, не меняя позы. – Новинка. Проходит, должно быть, испытание в тесном кругу своих близких людей.

– Исключено, чтобы наш Кира чего-то не достал! Голову мне отрежьте! – воспламенилась Анна. – До министра может дойти.

– Да что министр семи пядей во лбу! – вызывающе изрекла Мария.

– Это мой-то Кира чтоб не смог?! – фыркнула Анна. – Буквально на днях проучил он начальника таксамоторного парка. Затряслись у него, это самое, поджилки. – Она с вызовом осмотрела притихших женщин. – Стоит ему зайти в аптечное управление – выложат перед ним какой хочешь дефицит…

– Будь справедлива, хорошая моя, – мягко поправила Марию Марфа. – Уж кто-кто, а Кира может достать даже из-под земли! – поддержала она Анну и раскраснелась вслед за ней.

– Когда с моим Матвеем случился сердечный приступ, – не уступала Анна, – брат поднял на ноги всех врачей! Даже губернатора, если чего ему нужно. Если, это самое, потребуется, – пояснила она. – Кира разобъется в лепешку, но достанет! Только вспомни название.

Марии опостылело упоминание имени всемогущего Киры. Благо появился свекор с подносом, заставленным приборами, и оборвал словесную трескотню голосистой соседки, что по-настоящему вызвала ее головную боль.

– Угощайтесь! На здоровье! – пожелал он и направился на кухню.

– Эх, – сопроводила Мария сутулую фигуру удаляющегося старика, – когда болеют близкие люди – каждый из нас готов спустить с небес самого господь бога.

– Это ты скажи! – согласился с ней хор соседей.

– Золотые слова, сердечко мое! – Анна порывисто бросилась к Марии и поцеловала ее в щеку, благодарная ей, что нашла верный выход в споре. – Можешь всегда рассчитывать на меня и мою семью! Знаешь, как мы любим тебя, и наши дети дружат с детства…

– Спасибо, милая, – Мария была довольна: уж очень хотела осадить чванливую гусыню и вызвать зависть Анны, и вот теперь могла расслабиться. – Хорошие соседи лучше даже самых близких родственников – первыми придут на помощь. Какой-то мудрец сказал – уж если попались плохие соседи – лучше продай дом…

– Одной семьей прожили, – охотнее заговорила Анна, давая знать другим, как она и хозяйка дома понимают друг друга с полуслова. – Детей своих подняли, бог даст, и дальше ничто нас не разлучит. Как говорит мой брат, никакие бури нас не потревожат…

– И я про то говорю, – вмешалась Марфа, недовольная тем, что на нее не обращают внимания. – И горе, и радости будем делить вместе. Спартак возвернулся, образование получил. Надо бы отметить. Может, затруднения? Так это поправимо. Соседи мы…

– Ну что такое ты говоришь! – Мария ощетинилась: новый удар на нее обрушила гусыня. – Неужто за всю свою жизнь не накопили, чтобы отметить успехи Спартака?! Давно бы отметили – сын не желает…

– Так я по доброте души, – виновато оправдывалась Марфа.

– Не со зла… Или не понимаю, не много отложишь из пенсионных…

– Не все могут быть акулами – глотать, не жуя! – Мария за ответом в карман не полезет. – Лучше подумай, как уберечь накопленные!

– Да что я сказала? Может, прослышала что, беда с моими ушами, – оправдывалась Марфа под общее молчаливое недоумение, воцарившее подле слишком резвой больной. – И Иосиф не сидит, сложа руки. Сегодня завтра поступит на юридический. Станет образованным, как сын твой. И на фирме Киры у него доля. Так что не расходуем готовые…

– Не ты ли каждый раз снимала с банка крупную сумму? – Мария помахала пальцем перед носом старухи. – Покрывала убытки фирмы! Кому нужны бульдожьи морды? Долго ли протянется такая чехарда?!

– Торговля такое дело – раз на раз не приходится, – Марфу бросило в жар: Мария нащупала уязвимое место. – Сегодня отдаем, а завтра – вернем в трехкратном размере. Деньги, как известно, к деньгам идут!

– Были государственными – на что-то похожи! – не на шутку завелась Мария. – Разворовали, разрушили, как в семнадцатом, до основания. Теперь – кто во что горазд. Хлеб печет сапожник, а обувь шьет… – сощурилась она.

– Не сразу все! Наладится…

Марфа глянула на Анну, ища в ней поддержку, но та точно набрала в рот воды, и раскраснелась, как спелый помидор. И до нее вдруг дошло, почему переметнулась к Марии сестра Киры: всеми силами намеревается обустроить семейную жизнь брата, повязывая его с кичливой соседкой. Не стала более ввязываться в бессмысленный спор.

– Ну, как кофе? – снова во спасение появился Григорий, и женщины поспешили одобрительно заверить:

– Что надо! – оценила за всех Анна под единодушный ропот соседок.

– Слава богу, и до наших магазинов теперь доходит все, что нужно, – не удержалась, однако, Марфа. – А то за хорошими продуктами отправлялись за тридевять земель…

– Наши дети этого не видели, – заметила Анна. – У них иные запросы!

– Поженятся, замуж выйдут и улетят из родительского гнезда, – обронила о наболевшем одна из соседок.

– Так устроен мир, – напустила на себя строгости Мария. – Кто из нас рассчитался со своими родителями?!

И снова, как на многих посиделках последних лет, коснулись животрепещущей проблемы: многие молодые люди норовят отправиться в Москву, где можно значительно быстрее и успешнее продвинуться по служебной лестнице, либо добиться ярких результатов в бизнесе. Дельные люди говорят о том, что Москва – самая богатая столица в мире. И как это сын Марии так лихо променял столицу на периферию? – осторожно доискивались иные. Уж если за всем этим не скрыт тайный умысел.

– Здесь его дом, родные! – патетически отрубила Мария, чтобы не возникло желания усомниться в выборе ее сына.

– Мы почитали родителей: как скажут, что посоветуют! – подхватила Анна, по-своему объясняя поступок Спартака. – Взять, например, меня. Замуж вышла, за кого сосватал Кира. И, слава богу! Матвей редкой души человек. И ты, Мария, разве не можешь вторично выйти замуж? – она нежно глянула на соседку. – Если бы ты только знала, самой близкой сестрой бы мне стала!

– Сыну пора жениться, а я под венец… – смутилась Мария, не ожидавшая услышать такого ухищренного предложения бесцеремонной соседки.

– В загсе можно! И незачем идти в церковь, – настаивала Анна.

– Как бывало раньше…

– Перестань, ради бога! – Мария закатила глаза.

– Не понимаю я тебя, хоть убей! – выпалила Анна с сожалением.

Марфа более не включалась в разговор, встала, с трудом скрывая недовольство, получив от Мария отпор, и в какой-то мере предательское отношение Анны, поблагодарила старика и, пожелав хозяйке здоровья, потянула за собой и остальных:

– Мир и здоровье, дорогие соседи…

– Поправляйся, Мария…

– Как, уже уходите?! – выбежал из кухни Григорий, попрощаться.

И когда все ушли, Мария со злостью сорвала с головы повязку.

– Не успеешь чихнуть, как осы налетают на варенье! – выпалила она.

22

Спартак возвратился ближе к обеду. Мать уже издали определила острым оком, что он не в духе. Пиджак сын перебросил через плечо, расслабил галстук. Тем не менее встретила с подъемом:

– А вот пожаловал наш сокол! – попыталась она снять с души сына неприятный осадок. – Ты уж извини свою мать. Утром расстроила тебя, детка. И на просмотр опоздал…

– Причем тут просмотр? – сухо вымолвил он и сел на лавку, укладывая на колени стального цвета пиджак.

– Ты снова уходишь? – свела тревожно глаза к переносице Мария.

– С одноклассниками договорились встретиться…

– И Катюша будет с тобой? – она перехватила его взгляд и уточнила. – Говорю к тому, что нехорошо вышло из-за меня утром.

– Что-то другое, видать, у парня, мать, – вмешался в разговор дед.

– Мудрят в управлении, – выплеснул наружу Спартак. – Встретили поначалу радушно, скорее неси, сказали, проект. Были в восторге… а сегодня – какие-то кислые. Ничего толком не говорят, уводят глаза и чего-то недоговаривают. Как будто, получили нагоняй за то, что отнеслись ко мне хорошо. Придумывают отговорки. Не могут или не хотят браться за мой проект?..

– Разве не управление тебя вызывало? – Мария села рядом с сыном на лавку. – Почему же не обесаечивают тебя работой?

– Начинай, говорят, – горячился Спартак. – Но пока сами не знают, что конкретно буду делать! Строить обувные комнатушки или что-то в этом роде…

– Кира как будто фабрику затевал, – подсказал Григорий.

– По правде, мне это не очень интересно, что это будет, – заметил Спартак. – Никакого фабричного проекта я не видел. Скорее всего, как и предвидел, будут строить цех. К чему тогда я готовил проект? Пять лет ухлопал на культурный центр! Руководитель диплома подключил известных столичных специалистов… А местному руководству, видите ли, нужно расширять производственные площади, создавать рабочие места. А культура? Подождет она. Чихать хотели на нее!

– Проделки Киры! – сообразила Мария. – Предупреждала же вас, что он самый настоящий паук. Господи! – вскочила она с места. – Да кто он такой? Царь или бог?! Быстро можно скрутить ему рога! Не хотела говорить, но вынуждает. Только пусть зарубит себе на носу! Скорее на ладони у меня вырастут волосы, нежели я соглашусь…

– Погоди дочка! – сдержал сноху старик от неуместных уведомлений и тоже встал со стула, становясь между снохой и внуком. – Надо, детка, и другую сторону взять во внимание. Хотят расширять производство обуви. Годы об этом толкует Кира! Разве плохо, скажи? Займет людей ремеслом и не будет молодежь болтаться без дела…

– Бульдожьими мордами? – вышла вперед свекра Мария.

– Какое я имею к этому отношение? – пожал плечами Спартак.

– Сколько же можно сидеть на нефтяной игле? – обвинил обоих старик. – Сколько можно потрошить природные богатства? Думаете, не наступит конец? Бери сколько хочешь?! На том боку спите! Надо что-то самим делать, а не брать готовое…

– Уж каким всемогущим ты сделал Киру! – Мария не дала свекру договорить. – Просто, не иначе – пуп земли! Спаситель наш! Возьмется и все нам в одночасье выправит. Бульдожьими мордами спасет российский бюджет…

– Нужна государственная программа, – сказал Спартак. – Что сможет сделать сама по себе периферия? Самодеятельными потугами делу не помочь.

– Слушай, отец! – снова вмешалась Мария. – Внук в столице учился, кое-что знает лучше нас.

– Для простой фабрики ни ума, ни денег много не потребуется, – не уступал Григорий. – А потребность в хорошей обуви всегда была и будет. Босиком люди ходить не станут. А ее все еще завозят из-за границы. Или у нас не на том месте пришиты руки?

– Все эти годы пытаются повернуться лицом к народу, – горько усмехнулся Спартак. – Но на деле? Где же эти лица? Спрятались в своих кабинетах. Еще когда поступал в институт говорили о том, что снесут старые «хрущёвки». Выходит, снова оттянут на неопределенное время строительство культурного очага? Из года в год одно и тоже…

– Правильно говорит наш мальчик, отец! – жарко поддержала сына Мария. – А все потому, что преподобному Кире мерещится фабрика. И норовит за счет государства, от него, родного, вырвать…

– Как вы не можете понять! – вскрикнул от досады Григорий.

– Есть потребность и есть те, кто может и хочет заняться полезным трудом. Делу, как говорится, время, а потехе – час. Человеку прежде всего необходим твердый заработок. Кому захочется на порожний желудок прыгать-танцевать или петь?

– Не скажи, отец! – оспорила Мария. – Бывало сам делился, как в пору трудную и на голодный желудок песня помогала выжить. Сейчас сытые и с вон какими животами, а петь не хотят и ничем не заставишь!

– Проект мой, пожалуй, не для провинции, – обреченно вымолвил Спартак. – Руководитель моего диплома был прав. Только мегаполис может потянуть такую крупную работу. Другие возможности…

– Как это не потянут? – Мария, встревоженная, снова села рядом с сыном. – Кира еще тот жук! Может всех поднять на ноги.

Дойти даже до губернатора. Обувает жен всех высокопоставленных чиновников. А женщины еще те штучки! Крутят своими мужьями, как им хочется. Дарят они им драгоценности, машины, даже виллы. Что для них построить клуб? Что вы на меня так смотрите, будто с неба свалились!

– А, может быть, он и приостановил мою работу?! – осенило вдруг Спартака. – Ну, конечно, он, Кира! Чтобы продвинуть свою затею. И на месте «хрущёвок» построить фабрику…

– Ну, если он это сделал – пусть тогда пеняет на себя! – пригрозила Мария. – А ты еще намереваешься с ним породниться, наивный…

– Понесло тебя, дочка, не в ту, как говорится, степь, – остановил ее Григорий. – Всему есть объяснение. И не надо все в одну кучу сваливать…

– Какое еще объяснение тебе нужно, отец?! Интриган он! Вот и все! Слышать о нем не желаю! – Мария стала теребить ворот халата.

– Бежать нужно отсюда! – горько заключил Спартак. – Там, в столице, жизнь вовсю кипит, а здесь? Лист не шелохнется…

Мария хлопнула себя по ногам обеими ладонями.

– Ты не рад, что вернулся, сынок? – тревожно уставилась она на него. – Из-за какого-то интригана мы может с тобой расстаться?! Может быть, кто-то у тебя есть в Москве? Катюша не по дням, а по часам… Все это ты говорил для отвода глаз. А я тут еще с врачом… Как же теперь, сынок? Всем тут растрезвонила. Никакой Москвой и даже заграницей тебя не заманить! А ты так неожиданно нацеливаешься бежать в столицу. Как же я буду смотреть соседям в глаза? Что скажу? Уступаешь этому?.. Сдаешься без боя?!.

– Ну, что такое ты говоришь, мама?!

– Начали за здравие… – развел руками старик. – А теперь вон куда понесло! Не пытайтесь бежать впереди своей тени. Не получится! Все станет на свое место. Раньше времени незачем паниковать, мои родные. Нельзя же так… Отец твой, детка, начинал с малого. Постепенно обустроил всю окраину…

– Дедушка, пожалуй, прав, – легко согласилась со свекром Мария, глядя на сына с тревогой. – Наступи себе на пятки, мой мальчик. Иду по нашим улицам, один-другой дом прохожу… как и когда строил твой отец тот или иной дом, вспоминаю… – она достала из кармана халата носовой платок, чтобы вытереть выкатившие из глаз слезинки. – Что здесь было? Ноги вязли, не пройти. В поликлинику шли за тридевять земель. Новая теперь рядом. И тебя будут впоминать добрым словом, вот увидишь…

– И сами мы ютились не день и не два во времянке, – подхватил Григорий. – И мама твоя ни разу не пожаловалась на неудобства…

– Были молодыми, отец…

– Мама, ты меня любишь?

– Мы с тобой, детка. И я, и дедушка… Еще поборемся…

– Ну что, дочка, хватит соловья баснями кормить, – на мирной ноте решил прекратить беседу Григорий. – Пора обедать. Сегодня мать нам приготовила твои любимые долма с виноградными листьями.

Хлопнула калитка, Дима вошел во двор в приподнятом настроении.

– А вот и друг детства! – подчеркнуто приветливо встретила парня Мария. – Проходи, детка. Как раз к обеду. Стало быть, теща будет тебя любить…

– Спасибо, тетушка Мария, – улыбнулся Дима. – Другое направление у нас. Отметим событие в каком-нибудь уютном месте. Ты готов? – обратился он к Спартаку. – Карета подана! Едем!

– Событие? – Мария глянула на сына с тревожным недоумением. – Какое событие?

– Ну как же, тетушка Мария, – расплылся в щедрой улыбке Дима. – Отметим приезд Спартака. Друзья, одноклассники…

– Молодежь, – подмигнул ему Григорий. – Сверстники…

– Ага. Сугубо мужской компанией, мастер-Григорий!

– Хорошо провести вам время! – Мария коснулась плеча сына, нежно глядя ему в глаза. – Поезжай. Утро вечера мудренее…

Она долго и задумчиво смотрела им вслед. И вдруг призналась:

– Эх, отец! Живем мы в двух измерениях. Не понять, когда говорим то, что хотели бы, а когда одно думаем, но другое говорим. А правда остается как бы между строк…

– Иная правда – хуже лжи, дочка. Может ослепить. А иная ложь – во спасение. Может даже подтолкнуть к добру…

– Почему же говорим, что лучше горькая правда, нежели сладкая ложь?

– Знал бы кто, где упадет, подстелил бы, – уклонился старик.

– Умом понимаю сына, но сердце протестует, – Марию потянуло на исповедь. – Место его, может быть, там, где он может расправить свои крылья. Все эти пять лет скучала. Ждала. Что у меня есть на этом свете? Он и ты, отец! Вот и не могу оторвать его от себя. Эгоистка? Что хорошего может ожидать он у такого, как Кира?

– Кира – не семи пядей во лбу, конечно, – ответил старик строго, – но сотворил из кустарной лавки зятя целое обувное производство. И других людей подтянул, дал им заработать…

– Да что у него было за душой? Внешность и подвешенный язык. Умеет он в глаза пустить пыль. Выпотрошил карманы других…

– Сами пожелали, – спокойно пояснял Григорий. – Матвей, понятно, знает ремесло. Но Александр, Иосиф? Забыла какая напасть свалилась на нас с денежным обвалом. Съели бы последние родительские запасы. И что? А так – течет в карман свежая копейка…

– Говоришь так, будто одобряешь Киру! – подозрительно взглянула на свекра Мария.

– Не во всем! – заверил сноху старик. – Но он не ждет, как иные, что бог пошлет. Заинтересовал людей и других обеспечил работой. Как бы то ни было, дочка… Черт закрывает одну дверь, а бог – десяток других! Однако кто-то еще к нам пожаловал.

– Нет! – вскрикнула Мария. – Больше никого не желаю видеть. Никого не пускай, отец!

– Вроде бы прошли мимо, – подслеповато уставился поверх штакетника палисадника Григорий. – Должно быть, к Марфе направились…

– Что они у этой мымры потеряли? – ревниво хмыкнула Мария.

– Какая разница? Лишь бы не к тебе… Похоже, Кира, Матвей. И с ними этот, как его, долговязый Александр…

– Как это какая разница, отец?! В самый раз встретить всемогущего деспота! На ловца, как говорится, и зверь… – самозабвенно потерла она ладонями, полная решимости отыграться на нем.

– Открывать? – глянул из-под густых бровей на сноху Григорий.

– Еще спрашиваешь! – Мария бросилась в дом, схватила со спинки стула косынку, но повязывать голову неожиданно воздержалась, как и играть роль хворой, которую сама себе с определенным умыслом отвела. – Ну что же ты, отец! Не держать же нам гостей на улице… – И на порожках задержалась она в вызывающе величественной позе, словно монумент.

23

С каким стоическим терпением сдерживала себя Мария, чтобы не выговорить Кире. Ей казалось, что вот-вот развяжутся у нее нервные узлы, которые она держала накрепко в узде, как возница поводья ретивого коня. Старалась накрыть гостям щедрый стол, все самое лучшее, что было в доме, однако ни во время угощения, ни после трапезы, когда предались воспоминаниям о прожитом и пережитом за все эти годы, она не стала касаться сына и того, что Кира затевал. К гостям на Кавказе особое отношение. Люди пришли ее проведать, и тоже не с пустыми руками, а она вместо хлеба и соли, будет обрушиваться с упреками, словно нацелена выдворить их из дому. Такого она не могла себе позволить.

Григорий вслед за Марией взял со стола несколько грязных тарелок, но она остановила его:

– Сиди, отец, я сама уберу.

– И так денно и ношно просиживаю. И посуду помою… – намеревался он и на такое, хотя знал, что этого наверняка невестка ему ни за что не позволит, поскольку никогда не разрешала ему мыть посуду, как и в этот раз:

– Натрудился ты в своей жизни, отец, больше, чем надо. Отдыхай. Женское это дело.

– Каждый труд не унизительный, дочка, – Григорий не стал настаивать, но и не отходил он Марии, кружился подле невестки, чувствуя, что хочется ей выговорится, да и сам желал отметить ее мудрый поступок. – Ты у меня умница, моя хорошая. Поступила очень даже правильно. Мудро. Всему свое время…

Он был доволен тем, как повела себя с гостями Мария, в основном, разумеется, как обошлась с Кирой: буквально сидел, как на иголках, в ожидании внезапной вспышки невестки.

– Поймет ли, отец? – усмехнулась она, слегка повернувшись к нему.

– Добро завсегда оценится, зачтется, дочка! – взволнованно доказывал он. – Как ты к людям, так и они к тебе…

Когда-то Марии казалось, что выстроенный мужем дом в два этажа, как-то особенно возвышался на окраине города. Но вот воздвигли особняк поженившиеся Матвей и Анна, много выше и на большом участке земли. Затем всех затмил муж Марфы, проработавший заготовителем фруктов и овощей для консервных предприятий, – отгрохал домину аж в три этажа. Никто не доискивался, как удалось сотворить ему такое чудо?! Впрочем, не обошлось без суда и большой взятки, да простит Марию господь бог, что она дурно отзывается о соседях! Хотя привлекался заготовитель к ответственности, но не из-за домины, а по службе, когда проверяли махинации консервщиков. Дальше – больше. Вокруг стали вырастать уже дома с балконами и вычурными архитектурными новшествами, с какими-то петушиными макушками. И их скромная двухэтажка стала заметно уменьшаться и теряться в растущем строительном окружении.

Мария не могла, конечно же, не могла с таким положением смириться, и однажды после ужина пожаловалась:

– Наш дом, отец, кажется теперь, как лысая гора на фоне Казбека, – обратилась она к свекру, но с явным прицелом привлечь сына, может, исполнит заветную материнскую просьбу.

– Народ стал жить лучше, богаче, – ответил Григорий.

Мария сощурилась, но не стала поправлять свекра, относительно чрезмерно быстрого роста благосостояния иных соседей, – в данный момент ее совсем другое беспокоило:

– Мы, отец, как тот сапожник, кто без сапог. Муж был прорабом. Всем тут понастроил дворцы. А себя – обделил, поскромничал.

– Чем же наш дом плох? – возразил Григорий.

Спартак, приезжая на каникулы домой, не проявлял особого интереса к тому, чтобы поднять третий этаж. Посмотрим, отвечал. И к просьбе матери оставался безучастным. Пусть окончит институт, наберется больше опыта и житейской мудрости, подумает о семье и детях, которым потребуется больший простор, тогда, может, наверняка остепенится…

Сын – выучился, вернулся. Мог бы уже теперь взяться за то, чтобы поднять третий этаж… Но больше о культурном центре пекся, нежели о собственном доме.

– Ты натолкнула меня на хорошую мысль, мама!

Марафет Спартак решил навести во времянке. Вот чем завершился тогда разговор о третьем этаже.

– Нас и такой устраивает, дочка, – мягко поправил невестку Григорий. – Да и наш пострел большую часть проводит во времянке. Сделал ее своей мастерской, как художник. Днюет и ночует в ней…

– Пока тепло! – стояла на своем Мария, мало-помалу раздражаясь оттого, что не находила поддержку свекра. – А как зарядят дожди – вмиг потянет к теплу. На третьем этаже мог бы построить балкон. Большие окна. Вот это была бы настоящая мастерская! Там же разметил спальню, детскую. Раздолье!

– До этого ли теперь, мама? – печальным объяснением разочаровал Марию и позже Спартак. – Тут не знаешь, как и с чего начинать трудовую жизнь после окончания учебы. Ничего не известно с работой. Смогу ли делать то, что задумал? Идти к Кире – нет особого желания.

– Беда в том, что мы никак не можем взять в толк, – размышлял дед, – не научились брать с прошлого лучшее, – и предавался воспоминаниям, чтобы тщательней проанализировать поступки сограждан. – В семнадцатом – разрушили все до основания и ничего путного взамен не построили. За время советской власти – что-то полезное наработали. Но тоже отказались от всего ценного. В один миг, уже теперь, раздарили все народное богатство…

– Были стройки государственными, – уныло продолжил деда Спартак, – пришел в управление жилищного строительства с хорошей задумкой, чтобы получить желанный объект. Теперь, частники, его величество Кир Первый командует парадом! Никакого размаха, архитектурного вкуса. Строят то, что даст быстрый доход. Колобок получается: я от бабушки ушел, но неизвестно, где оказался. Ни советской власти, ни капитализма. Находимся в подвешенном состоянии…

– И тогда нужно было по каждой мелочи согласовывать, – скривилась Мария. – Отец твой бегал по разным инстанциям. Повсюду трепали ему нервы. То – нельзя, это – не тронь. Душу из него вытрясли. И тогда было хорошего мало…

– Все тоже самое продолжается в провинции, – холодно свидетельствовал Спартак. – Советская власть еще крепко сидит внутри каждого из нас, особенно периферийного чиновника.

– Эх, детка! Иные много чего изменили для себя, – Мария подчеркнуто глянула вверх, будто эти самые ловкие типы удобно разместились на одном из белесых облачков, вяло проплывающих на синем небе. – Они быстро воспользовались гибелью прежнего строя. Только мы и такие же, как мы, доверчивые простофили, не очень ладим с новшествами. Все нынче помешались на Москве. И что же там такое особенное? Рушатся семьи, бегут туда, как золотоискатели. Надеются на быструю наживу. Однако хорошо там, где нас нет.

– И все-таки, скажу вам откровенно, учеба в Москве останется во мне, как самое лучшее в моей жизни, – задумчиво произнес Спартак. – И не только педагоги, город, театры и даже суета. Столица – место для молодых, желающих дерзать. Кстати, много лучше поставлено медицинское обслуживание. Просто, мы здесь у себя дома. Варимся в своем соку. И если что – друзья, родственники, соседи, вроде бы все свои…

– Не оставил ли там какую-нибудь невестушку? – Мария перехватила грустный взгляд сына.

– Здесь намерен бросить якорь… – Спартак понял, куда клонила мать.

Шутка – шуткой, но Спартак не решался говорить всей правды. За эти несколько дней, сталкиваясь с иными чиновниками, еще и еще раз убеждался в том, что провинция не очень поворотлива к быстрым нововведениям, как столица, и оттого остается скучной консервативной дырой.

В Москве Спартак обрел друзей, шустрые собратья по институту уже с самого начала учебы были нацелены во что бы то ни стало остаться в столице. Кто поспешил жениться на москвичке, кто пошел на фиктивный брак. У Спартака был иной путь вернуться: руководитель диплома оставлял его на кафедре, либо мог устроить в проектный институт. Катю в итоге он мог бы уговорить и увести с собой в Москву, но оторвать от обжитого места родных – ни за что. И это с самого начала учебы настраивало его на возвращение.

– Дима, например, свою мать пугает Москвой, – сказала Мария. – Что не так – угрожает: уеду в столицу! Найду, говорит, москвичку и заживу с ней столичной жизнью. И смех и грех…

– Неужели можно найти более живописное место, нежели наш край, – горделиво отметил Григорий. – Зелень, горный воздух. Любуйся, дыши полной грудью. Тишина и покой. Нет столичной беготни, транспортной и людской сутолоки.

У Марии затуманился взор от далеких и памятных воспоминаний. Именно это место выбрал муж для дома, когда раздавали участки под строительство жилья. Мария помнит, как вчерашний день, как муж спешил скорей закончить дом, и о соседях тревожился, за все хватался с усердием, будто чувствовал, что не успеет весь район застроить. И радовался, когда работа успешно продвигалась. Муж ушел, а его труд остался, как хорошая картина, книга или музыка: стоят дома, может быть, не дворцы с особой архитектурой, но в них живут люди, нашли в нем уют и тепло, радуются тем, что у них надежная крыша над головой. А главное – свой дом.

Может быть, зря она сердится на соседей. Не по их вине растратил свои силы ее муж, таковым был по своей натуре – спешил жить и дело делать, да и болезнь внезапно свалилась. Одних жадность подводила, а его – труд. Жить, как будто стали лучше, но вот никак ей не понять – к чему из кожи лезть вон, стараясь друг друга перещеголять?

Мать и дед углубились в разговоре, найдя обоюдные точки соприкосновения, коснулись и других жизненно важных тем, а Спартак все еще копался в своей душе, отыскивая опору для утешения. Ну что это он при первом же препятствии – спасовал, скис! – укорял он себя. Учеба и беззаботная жизнь в столице расслабила его, и он позабыл, что на смену безоблачному студенчеству приходит трудовая повседневность, рутина, и за хорошее место под солнцем необходимо побороться – никто ничего не преподнесет тебе готовенького на блюдечке.

– Ничего, отец, – возобновила доверительную беседу Мария, отряхнувшись от воспоминаний, и повернулась лицом к свекру, который переступал с ноги на ногу вблизи нее. – Как ты говоришь, бог медлит, но не прощает. В жизни каждый получит свою порцию. Что посеешь, то и пожнешь.

Григорий усердно закивал, одобряя трезвые рассуждения невестки, но воздержался ответить, дожидаясь пока она не выскажется. Они всегда находили понимание, несмотря на иные разногласия. И споры по мелочам.

– Матвей – хороший человек, душевный и бесхитростный, – Мария уложила последнюю тарелку в отстойник и стала вытирать руки кухонным полотенцем.