Текст книги "Причуды южан. Ироничный фарс"

– Именно так, дочка, – охотно отозвался Григорий. – Помню его совсем пареньком. Посадили его ко мне на учебу. Краснел по самые уши, когда поначалу не получалось. Но, знаешь, быстро у него пошло. Старательным был. И сын его найдет свою тропу…

– Дай-то бог, – не возразила в этот раз Мария, предаваясь думе о сыне. – И этого пузанка, Ёську, Спартак непременно потянет…

– В жизни как бывает, шустрые в детстве, вроде непутевых, взрослея, многого добиваются…

– Всякое бывает… – Мария направилась к телевизору. – Ну что нового нам сегодня скажет волшебный ящик?.. – с грустной иронией добавила она, присаживаясь на краю дивана.

Но вдруг прыснула в кулак, не включая телевизор.

– Чувствовала, как Кира из кожи лезет, и так, и этак подбирается… – призналась Мария, держа пульт в руке. – Ждал, как хищник добычу в засаде. Заговорю о сыне. Унижусь, упаду ему в ноги. Пусть треснет!

Она резко надавила на кнопку пульта.

24

Встреча небольшой компании, друзей и бывших школьных товарищей, состоялась в хинкальной, расположенной на отшибе, застроенной в «золотой век» брежневской поры. В последнее время новоиспеченные кавказские бизнесмены использовали частные дома для предпринимательства, а так же просторные дворы, в которых сколотили что-то в виде беседок. Ассортимент блюд, правда, небольшой, но готовили по-домашнему вкусно: салаты из свежайших овощей, огурцы, помидоры, зелень. Главное блюдо, конечно же, крупные сочные хинкали. Вместо хлеба – лаваш, который выпекали здесь сами.

Ели с аппетитом и делились о том, кто как устроился после института. Привлек внимание, конечно же, тот, кто обосновался в столице, женившись на москвичке. Одни одобрили его шаг, позавидовали, другие сказали, что и на периферии можно устроиться, лишь бы был отличный доход. С хорошими деньгами везде раздолье.

После обильного вина и проперченных хинкалей лица парней раскраснелись, разговорились, развязали языки, стали вспоминать забавные эпизоды из школьной жизни. Тут отличился Дима, который стал копировать школьного завхоза, бывшего милиционера, орудующего на базаре; подбирал его скрипучий голос и ужасный акцент; с русской речью у того тоже было не все в порядке, за что под конец уволили, и он оказался в школе, чтобы добрать стаж до пенсии. Говорил он: «на базарум кучка спекулянтум», когда звонил начальству и требовал подмогу: «давай кучкум мелицианерум…» А когда на проспекте собирались гурьбой, – разгонял, чтобы не стояли больше трех. Боялся, похоже, мятежа. Давным-давно на проспекте запретили проезд транспорта, а горе-милиционер покрикивал: «подними панэл», требовал освободить проезжую часть. Вместо – поднимитесь на панель… Тут Дима сам заливался смехом. Охотно копировал директора школы, мера города. Всех, кого просили парни. И входил в раж, когда читал кусок пушкинского стихотворения, копируя явный акцент Сталина:

 
Кавказ подо мною. Один в вышине
Стою над снегами у края стремнины;
Орел, с отдаленной поднявшись вершины,
Парит неподвижно со мной наравне…
 

Некоторые, вспоминая детство, юность, закатывались от смеха. И в один голос советовали Диме идти в эстраду. Идти учиться. Стать актером. Признавали талант. И не прозябать на обувном производстве экспедитором или еще кем-то, даже если это собственное предприятие.

«Уже, наверно, поздно идти учиться», – думал Дима, хотя годами был на пару лет младше Спартака и иных школьных парней, которые пожелали с ними встретиться. Дядя Кира с ревнивой заботливостью год за годом под разным предлогом добивался его отсрочки в армию. Военком, его близкий друг, шел ему навстречу. Но после двадцати с хвостиком лет кончилось терпение отца Димы: отправился к военкому заранее, еще до призыва. «Решили, – сказал отец военкому, – направить чадо в армию». «Кира тоже согласен?» – уточнил военком. «А как же!» – заверил отец: без него, мол, и вода не освятится.

Кира потом был взбешен и набросился на Матвея:

«А если бы отправили нашего парня в горячую точку?! – пригрозил он. – Об этом ты подумал?»

«Больше некого посылать? – скептически огрызнулся Матвей. – Ишь, какого важного героя отыскали…»

«Ты неисправимый… неисправимый…» – Кира никак не мог подобрать подходящего слова, которое не показалось бы зятю слишком оскорбительным.

«Простофиля? – подсказал Матвей, привыкший во всем и всегда уступать шурину. – Так и скажи. Что ты осторожничаешь?..»

Матвей был привычен к такому рода выговорам Киры и все меньше и меньше на него сердился.

Когда сумерки основательно сгустились, стали прощаться, обещая время от времени устраивать подобные вылазки, дробились на группы и пары, рассаживаясь по своим тачкам. И еще… Когда дело дошло до оплаты, то полнотелый хозяин хинкальной предупредил: за все, мол, оплачено. И крупными веселыми карими глазами выдал Диму, выразительно глянув на Диму.

Поступил Дима таким образом не только и не столько из щедрости, конечно. Ребята за столом рассказывали о студенческой жизни, как особом мире, недосягаемом Диме, и в нем исподволь всплывала непроизвольная зависть. Именно тогда воспылал он желанием проявить свои способности в копировании, что ему особенно удавалось, и он смог привлечь к себе внимание компании. Но и этого показалось мало, решил пустить в ход более современное оружие, воздействующее, по его разумению, более эффективнее…

Дима не намерен был ограничиться мужской компанией, да и подружка его могла обидеться и даже рассердиться, что оставил ее в такой чудесный и свободный от демонстраций вечер пребывать дома. И Спартак был не против продлить вечер в обществе приятных девочек. Получив от старшего по возрасту друга «О’кей», он извлек из кармана пиджака мобильник, и, сидя в машине, позвонил Рите. Под впечатлением успешного выступления перед товарищами, копируя всех подряд, он решил снова перевоплотиться и голосом Киры спросил: «это Рита?» Девушка, очевидно, растерялась и явно запоздала с ответом:

– Да, Рита…

– Ну-ка, быстро наряжайся, кукла, шлю за тобой карету! – приказным тоном потребовал Дима-Кира.

– Зачем? – вовсе погасшим голосом осторожно ответила Рита.

– Как зачем? – открылся неожиданно Дима. – Будем кутить!..

– Сумасшедший! Напугал до смерти… Думала, дядюшка твой…

– Катюше сама позвонишь или мне набрать? – пригрозил он.

Тут Рита отреагировала быстро:

– Хватит стращать. Сама наберу…

…Сидя в машине на заднем сидении, девчонки, несмотря на легкую вечернюю прохладу, по-прежнему по-летнему одетые, с обнаженными плечами и благоухающие французскими духами, звонко смеялись, делясь, как Дима напугал Риту, и намеревался разыграть такую же сценку и с двоюродной сестрой.

– Вот что хохмач, – заявила осмелевшая Рита, наклоняясь над Димой, – хватит твоих чудачеств. В горы мы не поедем…

– Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет! – дурачился Дима. – Тогда лебединое озеро…

– К нам прибыл Большой театр? – подыграла ему Рита.

Катя двинула в бок подругу локтем.

– Кафе у озера тебя не устраивает? – упрекнула она Риту.

– Хорошо-то как! – нашел Дима удовлетворение, когда они оказались в уютном месте, в летнем кафе, где вечерами ощущалась легкая прохлада, которая веяла со стороны освещенного огнями озера.

Спартак и Катя, Дима и Рита расположились друг против друга на невысоких скамейках. Парни после обильного и перченого обеда заказали себе холодного бочкового пива, девочки пожелали фирменные коктейли, прохладительные напитки и сладости.

Спартак не знал, что Дима странным способом терроризирует своих родителей, в основном, разумеется мать, неприступную Анну, которая категорически против Риты. И каждый раз грозился сбежать в Москву, чтобы, наконец, сломить сопротивление матери, чтобы добиться ее согласия на брак с Ритой. А в хинкальной, выходит, перед компанией ломал комедию, говоря совершенно обратное: что, мол, нам столица!

– Время от времени, – куражился он, – нужно приводить своих предков в чувства. Пусть помнят, что у них есть чада, и не расслаблялись…

– Какой ты все-таки… – Катя смолчала, и завершила мысль суровым взглядом, которым намеревалась опалить брата.

– Какой? – вызывающе пристал Дима к сестре.

– Двуликий, – безжалостно заявила Катя.

– Обстоятельства заставляют, сестричка! – нежно смотрел он на Риту. – Верно говорю, подружка?

– Моя доверчивая мама, например, крепко была наказана столичными альфонсами, – осуждающе иронизировала Рита, не совсем прямо поддерживая Диму.

– Мне не понять, что это все помешались на Москве, – вскинула свои очерченные брови Катя. – Ну, хочешь посмотреть столицу – бери билет и поезжай. Жить в постоянной сутолоке…

Спартак задержал на девушке долгий взгляд, будто что-то новое обнаружил в ее внешности. Катя улыбнулась, как бы смягчая свою категоричность, чувствуя, что своим резким замечанием могла задеть любимого парня, и разрумянилась. Спартак расхотел оспаривать, и доказывать обратное, поскольку о суматошной жизни столицы сам рассказывал Кате.

Этим воспользовалась Рита, насмешливо обронив:

– Как бы там ни было, во все времена столица всегда заманивала. Особенно тех, кто жаждал в своей жизни добиться большего… – Повернула она разговор в другую сторону. – И, как моя мамаша, многие продолжают наступать на одни и те же грабли, одни и те же совершая ошибки, – уточнила она. – Яркий пример моя несравненная примадонна. Разве не так?

– Ну-у, подруга, чего-то мать твоя добилась! – брал под защиту свою будущую тещу Дима. – Просто, в искусстве все очень сложно, многое зависит от обстоятельств. Рванешь туда, думаешь, добъешься славы. И вдруг ничего у тебя не вышло. Что тогда? Лучше кукушка в руке, нежели ястреб в небе. Так подруга? – Он глянул на Риту с нежностью. – Наши южанки совсем другие. Домашние, как ласковые кошечки, пригодные для прочной семейной жизни. Мало ли легких… этих самых залетных – приезжих, наблюдали мы здесь! В постели, надо им дать должное, ненасытные… – юродствуя, завершил он.

– Прекрати, – приструнила его Катя, густо краснея. – Не опошляй.

– Говорю, как есть, из песни слов не выкинуть…

Тут было не понятно, что он пытался этим сказать? То ли намеревался раззадорить компанию, то ли разыграть Риту, нежели осудить податливых приезжих особ. И, резко поддавшись к ней, привлек к себе, целуя ее смачно в щеку, чтобы не сердилась, очевидно.

– Ой, ой, какие страсти, – насмешливо осудила Катя.

– Но москвички ли все они? – взял под защиту уступчивых девиц Спартак. – Многие из них такие же залетные, как мы, из провинции?! Рвутся туда в поисках счастья…

– Вот и отправляйся туда за славой! – сказал Дима. – Останешься с большим носом…

– А вместо удачи, жар-птицы, – разочаровываются! – жарко дополнила его Рита, имея яркий пример своей матери.

– Может быть, не все москвички… – уступил Дима. – Не заглянешь им в паспорт… – он чуть было снова не сострил по́шло.

Спартаку вспомнилось, как дед однажды остроумно высказался о мудростях иных особ: умная женщина, мол, отдает себя мужу полностью, чтобы потом он выполнял все ее желания и капризы. Но выделял лучшие стороны своей неповторимой невестки. Отмечал ее бескорыстность и великодушие. Он любил, как дочь, и ценил сноху, как никого в жизни. И, не скрывал, что был обеспокоен ее одиночеством: еще молодая женщина, могла бы выйти замуж, обустроить свое семейное счастье.

– Сколько на свете стоящих женщин: жертвуют собой, ради мужа или детей, либо близких! – вымолвил Спартак возвышенно.

– Взять хотя бы мать Кати… – из скромности он не стал приводить пример супружеской верности своей матери, и нежно взглянул в задумчивые глаза девушки. – Какой месяц смотрит свекровь, прикованную к кровати…

– Вот каких дочерей нужно брать в жены! – заявила возвышенно Рита и тут же защитилась от очередного локтевого толчка в бок подруги.

– Извини, какие таблетки выписала докторша? – вспомнил Дима о настоятельной просьбе матери.

– Какие таблетки? – смутился Спартак, словно принимал деятельное участие в умышленном заболевании матери.

– Анюта достала меня! – доискивался Дима. – Марию, говорит, сразу на ноги поставили…

– Что-то серьезное было с твоей мамой? – насторожилась Катя, испытывая неловкость, что таила обиду на Спартака за то, что он не явился на просмотр.

– Да все обошлось… – Спартак не знал, как выйти из столь глупого положения. – О таблетках я ничего не знаю, – искреннее признался он. – Я ненадолго выходил, когда врач осматривала мать…

– Плохо, когда болеют близкие и родные, – Катя таким образом как бы приносила свои извинения.

– Анюта моя еще тот пожарник, только по раздуванию пожара… – свернул к шутке недоразумение Дима.

– Как коктейль? – спросил Спартак, чтобы увести разговор, и остановил взгляд на напитке рубинового цвета, который неохотно отпивала Катя.

– Честно говоря, я в них не очень разбираюсь, – пожала обнаженными плечами она. – Как и вообще в крепких напитках…

«Точь-в-точь как моя мать», – подумал Спартак, задерживая нежный взгляд на Кате, которая сидела напротив него. «И что находят в этом питье иные?» – удивлялась мать с такой пренебрежительностью, будто оберегала сына от порочного увлечения. Хотя иной раз за обедом составляла компанию деду: правда, осиливала не более четверти стакана красного вина, и щеки ее при этом становились под цвет напитка.

– Научились и здесь всему, – пояснил Дима. – Некоторые парни оканчивают вузы в столице, и, возвращаясь, бегут с предприятий. Платят там гроши. Занимаются мелким бизнесом. Кто чем…

– Может быть, и мне попытаться? – шутливо заметил Спартак. – Если не дадут строить культурный центр. Пойдешь в напарники?

– С руками и ногами! – охотно согласился Дима.

– Дядя Кира будет платить много больше! – воспользовалась Катя. – Не жалко?! Столько лет отдать учебе… – с обидой добавила она.

– В этом она права, – поддержал сестру Дима. – У Киры грандиозные планы! Тебе выделит столько, сколько захочешь!

– И я перейду, займусь моделями…

– Могучий семейный клан! – воскликнула Рита. – А для меня не найдется местечко?

– Мы с тобой займемся общественными связями, – Дима снова притянул к себе подружку, и в этот раз поцеловал ее в губы.

Когда Дима под предлогом сходить в туалет намеревался расплатиться с официантом, то Спартак придержал его за руку, шепнув на ухо, чтобы не вздумал рассчитываться. И заплатил сам. А когда девчонки отправились в туалетную комнату приводить себя в порядок по окончанию недолгой трапезы, то по-дружески напомнил парню, что неловко вышло в хинкальной: ведь встреча со школьными друзьями была изначально организована в складчину.

Время, когда друг другу посылали бутылки с вином: «от нашего стола вашему» – уходило в прошлое. Массовые загородные выезды на природу стали иссякать, как красноречивые тосты за накрытым столом. Ни прежних танцев, ни пений. Обособлялись южане в непривычный тесный, замкнутый круг. Вывозили иной раз родители на своих машинах детей за город. Но больше просиживали у телевизора.

25

Матвей поскреб дерматиновую обивку на двери пальцами, вместо стука, вошел в кабинет, не дожидаясь ответа. Полагал, шурин не один, в сборе уже будут компаньоны, однако – никого, кроме хозяина, не было. Кира монументально застыл у окна, скрестив на груди руки, и отрешенно смотрел перед собой, не обращая внимания на появившегося зятя.

Матвей сразу же рухнул в кресло, что находилось у двери, будто терял равновесие: весь день такие метры-километры вышагивал, точно футболисты на поле, что к концу работы подкашивались ноги и вены вздувались.

– Ты один? – Матвей массажировал ногу – одну, потом другую, засовывая пальцы под носок.

– Нет, кое-кого спрятал у себя в штанах, – пробурчал Кира.

– Ты как спичка, – хмуро свел пучки бровей к переносице, обидевшись, зять. – Где же все? Как всегда, я прихожу первым. Больше надо…

– Сейчас подойдут, – Кира развернулся к нему лицом. – Кое-что с тобой хочу обсудить!

– Что-то важное? – Матвей прекратил массаж.

– Долго продолжаться такое не может! – плотная шея Киры тотчас вздулась и покраснела. – Не может! – повысил он голос.

– Что еще свалилось на мою несчастную голову? – подбородок Матвея дрогнул.

– Хорош зятек, нечего сказать, – вымолвил Кира с насмешливой угрозой. – Оказывается, с гнильцой ты, как посмотрю…

– Что такое ты говоришь, Кира-брат?! – Матвей хотел было встать со старого и просевшего кресла, но то ли уставшие ноги подвели, то ли зад потянул вниз. – Чем же не угодил я тебе, господи, боже мой?

– Угодничал перед Марией – какая она хозяйка, мастерица, – кривлялся Кира, пытаясь скопировать зятя. – И свекра ее нахваливал – какие прекрасные шил для внука штиблеты. Будто нам ни за что такие не осилить. Или ты за всю свою жизнь так и не научился шить обувь? – Он резко приподнялся на носках, словно намеревался подпрыгнуть или показаться еще выше и грознее. – Или не стал таким же, как мастер-Григорий, обувщиком? Не я ли водил тебя на выставки мод? Чтоб видел работы других мастеров обувной промышленности страны? Так бы ничего путного в жизни не увидел. Сидел бы в своей артели за верстаком, как домашнее животное, понимаешь…

– Ну вот – дожил и до болонки, – упал духом Матвей. – Что еще услышат мои уши? Положат у порожек и заставят скулить…

– Успокойся! Мог бы замолвить словечко за меня! – Кира ударил кулаком себя в грудь. – Пусть и дальше твоя соседка меня выводит…

– Неужто не можешь оставить в покое Марию? – задергался в кресле Матвей, и в этот раз не в состоянии подняться. – Сколько у тебя других женщин? Я бы имена их попутал, не знал бы, что с ними делать, где взять на них столько сил!

– Знаешь что? – Кира зашагал перед носом зятя. – Либерал, понимаешь… Такой стол накрыла, – снова напомнил он. – И рот, гордячка, не открыла! Я из кожи вон лез. А она? Такая штучка…

– Говорил тебе и скажу еще… Женщина любила мужа. Как еще тебе объяснить?! – вдавился в спинку кресла Матвей в ожидании очередного взрыва шурина.

– Хватит защищать недотрогу! – новый прилив гнева накатился на шурина. – На последней спичке жизнь не кончается. Я какой уж раз говорил этой вздорной однолюбке! Не повернуть время вспять. Новый день приносит иные радости и ощущения. Да! Ощущения! Жизнь движется вперед. Чего она добилась женским упрямством? Раньше времени стала блекнуть без мужской ласки…

– Так и сказал? – опешил Матвей. – Ты так и сказал, когда прощались?!

– Не делай глаза пятаками! От последних слов, конечно, воздержался… Не смог…

– Слава богу! – перекрестился Матвей.

– Думаешь, не зачахнет без мужской ласки?! – Кира продолжал грозно нависать над зятем.

– Грешно говорить такое о Марии, милой, красивой женщине…

– Матвей вдохновенно нахваливал соседку, испытывая к ней и ее семье особое душевное расположение.

У мастера-Григория учился обувному делу. Шурин прав: неплохим стал обувщиком. Шли к нему с заказами мужчины и женщины. Но непросто было обогнать мастера-учителя в изящной работе.

– И пользуется этим! – холодно покосился на него Кира.

– Сколько раз пытался навсегда на нее обозлиться, но не могу! Не могу, понимаешь?! Однако не я буду, если… Все равно уложу эту красотку себе в постель, чего бы мне этого ни стоило! – заявил он с вызовом, и глаза его налились красным огнем, как угли в камине.

– Положу крест на проект ее сына! Нет и нет! Костями лягу, запрещу племяннице выйти замуж за Спартака. Приползет куколка ради своего отпрыска…

– Если река потечет в гору, – осторожно возразил Матвей.

– У меня потечет!

– Уезжая, мать Кати, доверила нам судьбу дочери, – пытался по-хорошему убедить шурина Матвей. – А мы? Над малышкой будем проводить бессовестные опыты…

– Что ты болтаешь! – набросился на зятя Кира. – Это я-то?!

И Катюша, и сын твой для меня – больше, чем племянники! Роднее некуда. Себе на голову посадил. А ты тут… Не думал, что ты такой зловредный. Как ты живешь? Без крыльев и фантазии! – жарко увещевал он. – Скажи, положа руку на сердце, можно ли столько лет держать меня под напряжением?! Даже тогда, когда я с другими женщинами, она стоит перед моими глазами. Ты можешь такое понять, либеральный мой зятек?! Долго еще такое будет продолжаться?! Ответь!

– Не бери грех на душу, Кира! – самоотверженно защищал девушку Матвей. – Не мешай счастью Катюши… Мать ее… твоя сестра…

– А кто обо мне подумает?

– Лучше над собой проводи эксперименты! Заболей…

– Упаси бог! – Кира ударил по деревянному столу. – Придумал…

– Что не скажу, что не посоветую, ты всеравно воспримешь в штыки, – развел руками Матвей. – Другой Марии нужен подход. Говорю тебе, Мария совсем не похожа на этих… твоих, как их, язык не поворачивается назвать. Она совсем другая, очень нежная, чуткая женщина…

– По-твоему, я – кто? Кто, тебя спрашиваяю? Дубина? Все и всех под себя привык подминать? Так, да?! – Кира никак не мог смириться с отказом неприступной женщины. и свое негодование срывал на зяте. – Молчишь. Только она, по-твоему, отзывчивая? Что ей мешает? Мы оба свободны! Или я не стал бы ей настоящим мужем?! Ну, говори же!

– Сердцу, дорогой Кира, не прикажешь. Очень любила своего мужа.

– Опять заладил?! Нет его! Не-ет! Что теперь? Хоронить себя живьем? Не допущу! – Кира взмахивал руками, точно намеревался взлететь. – Она обрекает себя на смерть, я же – дарю ей жизнь! Жизнь, полную очарования и любви! Во мне столько энергии и всё, слышишь, всё ей хочу отдать. Ты это понять можешь? Всё! Всё!

Матвей отвел взгляд от шурина, боясь воспламениться от бешеного огня, который излучали его жгучие черные глаза вперемежку с зеленым тигриным блеском.

– Что могу сказать? От меня ли зависит?

– Знаю!

– Эх, Кира…

– Проучить бы Марию! – мстительно добавил Кира, садясь за стол. – Но не с кем. Не с кем, понимаешь?! С тобой тоже кашу не сварить. Одна надежда была… что-то провернуть с помощью Кати. Но она совсем потеряла голову. Вот и придется чесаться собственными, как говорится, руками. Всех вас пристраивал и дальше придется самому нести свой крест. Кстати, говорил с мэром. – Резко поменял он тему. – О Диме сам он завел речь…

– Что он опять натворил? Чувствовал, не зря пригласил ты меня…

– Да что у тебя за привычка – постоянно нападать на сына! – прервал его шурин. – Он еще себя проявит. Вот увидишь! В меня пошел. Мэр говорит, что Дима произвел на его дочь приятное впечатление. Как ты думаешь, может быть, породнимся? Лучшей партии не найти. А-а! Что-то не вижу радости на твоем лице.

– От какой такой радости должен броситься я в пляс?

Разговор прервался: приоткрылась дверь, осторожно просунул голову Иосиф. Он виновато уставился на шефа, боясь войти внутрь.

– Ну что? – переключился на него Кира. – Застрял в двери?!

– На рынке без перемен… Не фонтан, но понемногу кое-что продается, – осторожно улыбнулся Иосиф, входя, и заискивающе глянул на Матвея, как бы ища в нем поддержку.

– Чихать мне на твой рынок! – заполыхал жаром Кира. – Был у нее?

– Когда вы кричите, я теряюсь… – присел на край стула Иосиф.

– И чему ты учился в школе все десять или одиннадцать лет?.. – выругался про себя Кира. – Ни смелости, ни мужского задора, ну ни хрена другого не прибавило тебе! Стань ее тенью! Проходу не давай! Борись за свое счастье! Сейчас в самый раз, пока я еще могу контролировать ситуацию. Тебя – за дверь, а ты – в окно! Принял?!

– О ком речь? – беспокойно навострил уши Матвей.

– Он знает! – отмахнулся от зятя, как от назойливой мухи, Кира.

– Нет времени, всю ночь занимаюсь, дорогой наш… Кира, – Иосиф никак не мог привыкнуть к тому, чтобы обращаться к шефу, намного старше него компаньону, по имени, как тот требовал, и постоянно испытывал неловкость. – И потом… – туго смелел он, чтобы объяснить и другое, более важное. – Не могу, нельзя так… – он уложил себе на массивные колени смиренно руки, как на приеме у врача, и с виноватой нежностью глядел на Киру. – Спартак мой сосед, близкий друг…

– Ну и что? Что с этого? Отменили конкуренцию?!

Вопрос повис в потолке небольшого кабинета Киры. Настороженная тишина нарушилась тем, что резко отворилась дверь и появились длинные ноги, а потом и сам Александр с запрокинутой головой.

– Я все выяснил, Кира! – уведомил он с подъемом. – Ну, насчет ложной тревоги. Помните, что было в Вавилоне?

– Э! Где Вавилон, а где мы? – страдальчески глянул в потолок Кира.

– Вавилонское столпотворение! – рьяно взялся пояснить Александр. – Каждый ученик знает, о чем речь, – осмотрелся он и остановил восторженное внимание на Иосифе, самом молодом, у которого были более свежие школьные воспоминания. – Строили башню, да, хотели дотянуться до самого бога. А бог им в отместку попутал языки. Так и на нашем рынке… Раньше войной пугали, теперь разбоем. Ужас!

– Я там бываю ежедневно. И ничего… – не принял всерьез назидания Иосиф. – Теперь у нас полиция! Пусть попробуют! Налажена строжайшая охрана нашим Андреем – комар носа не подточит…

– Ты – крепкий парень, спортом занялся! – поправил его Александр. – Мускулы у тебя. Кстати, как у тебя со штангой? Тянешь? Прибавляешь вес? Не останавливайся на достигнутом… – и повернул самодовольное лицо на Матвея, самого старшего компаньона.

– А как быть простому покупателю? Орудует базарная мафия. И пугает взрывами. Хотят нас выжить из рынка. И мы должны перекрыть им кислород, верно, дорогой Матвей? Поведем борьбу с теми, кто привозит импортную обувь…

– Как скажет Кира, – Матвей устал от предыдущего спора с шуриным, не зная, как он отреагирует на болтовню Александра.

– Свободный рынок, – угрюмо покачал головой Кира.

– Спекуляция! – хмыкнул Александр. – Известное дело. Порядок не соблюдают. Чок-мок не знают…

– Нам самим нужно подтянуться! – неожиданно осмелел Матвей, сердитый на шурина за то, что пытается вбить клин в отношении Кати и Спартака. – На днях видел штиблеты на парне… – он осторожно перевел взгляд от Александра на шурина, уверенный, что при других не станет ругать зятя. – Мастер-Григорий шил. Любо-дорого!

– И я видел! – радостно поддержал Матвея Иосиф. – Мировые…

– Большой мастер! – одобрил Александр, усаживаясь поближе к столу шефа. – И нам бы выпустить к осени партию!..

– Возвращаться к кустарному труду? Заменить технику? – не принял Кира и вызвал новую атаку зятя:

– Никакая техника не заменит человеческие руки!

– Сколько можно жить прошлым? – задел он больное место шурина. – Далеко на арбе не уедешь. Вернемся в артель – сорок лет без урожая! – и рассмеялся, но шутку его не восприняли компаньоны.

– Не скажи, Кира! Сам так красиво говорил о любви, – наигранным тоном напомнил шурину Матвей. – Разве не руками ласкаем любимую женщину, обнимаем ее, прижимаем к сердцу?.. «И эти руки, руки золотые…» – хрипло пропел он. – Материнские, любимой, эх, молодость!

– Женщины тоже штучки! – нервно поправил галстук Александр. – Рассказывают, появилась какая-то аферистка. Останавливает такси. Да. Садится. Такая из себя важная и солидная. Фифочка.

Да. И нахально требует деньги. Таксист выкатывает глаза шарами – за что? А она угрожает – полицию позвать. Скажу, говорит, хотел изнасиловать. И синяки на ляжках показывает. Просто ужас! Даже на себе шмотки рвет. А органы бездействуют… – он с упреком глянул на Матвея.

– Андрей, бедный и такой усталый, день и ночь на службе, – развел руками Матвей. – Когда он за всем уследит?!

– Скоро будут ходить по домам, услуги такие предлагать… – уныло заключил Александр и поправил ярко красный галстук.

– Иные очень назойливые, могут появиться, как чирей на теле. Ночью ты спишь, а к тебе в постель – раз и она пробралась!

– Даже так? – Иосиф не ожидал такого вероломного поворота событий. – Хорошо, что мама крепко закрывает двери на все запоры.

– Будет такая служба – скорая интимная помощь! – нагонял страсти Александр, получая от этого, пожалуй, особое удовольствие.

– Какой ужас! – отмахивался Иосиф, как от страшного привидения.

Раздался стук, отворилась дверь и в кабинет вошла молодая женщина с приятной полнотой и милым улыбающимся лицом. Она приветливо поздоровалась, и на ее румяных щеках образовались две симпатичные ямочки.

Все одновременно повернулись в ее сторону и задержали на ней робкий тревожный взгляд. Воцарилась напряженная тишина.

– Извините, я помешала? – женщина перестала улыбаться.

Никто ей не ответил. Все продолжали на нее с опаской пялиться.

– Мне подождать в приемной? – женщина попятилась и прижалась к стене.

– Фу ты, черт побери! – спохватился Кира и объявил:

– Зоя! Женщина из Госстраха! Зоя!

Все какое-то время продолжали сидеть неподвижно, точно завороженные, с гостьи глаз не убирая.

– Кто хочет застраховаться, Зоя – всегда пожалуйста! – продолжил Кира. – Подождите в приемной. Сейчас закончу планерку. И приму…

Женщина вышла, и он ударил себя в лоб ладонью.

– Надо же – вылетело из головы! Сам пригласил…

– И где ты находишь таких красивых дам?! – оценил Александр.

– Красивая говоришь? – хищно засверкали тигриные глаза Киры.

– Принцесса! – одобрил Александр, и глаза его загорелись.

– Принцесса, говоришь? – Кира поднялся и, опираясь о письменный стол руками, опалил беспощадным взглядом зятя, что-то замышляя. – В наше время внешность – это движущая сила! Мне, например, помогает в жизни на пятьдесят процентов. Воспользуюсь. А теперь, мои компаньоны, всем по местам. Нехорошо, ждет меня очаровательная дама.

Все вышли. Матвей остался.

– Ну что скажешь, дорогой мой зятек-либерал? Хороша? На ловца и зверь, как говорится! Приманка, что надо! – безжалостно напомнил Кира зятю, неторопливо выходя из-за стола. – Теперь я знаю, как вывести из себя строптивую однолюбку!..

– Заклинаю! – Матвей стал на пути шурина. – Не надо, Кира дорогой! Знаешь, кто эта женщина?

– Бывшая артистка! – хмыкнул Кира. – Когда-то был у меня с ней роман. Уезжала. Вернулась. А теперь села на мель… Госстрах! Можешь застраховаться…

– Она, если не ошибаюсь, – мать Риты…

– Ну-у! Интересно! Очень даже интересно… Убью сразу двух зайцев! – осенило шурина. – Не такая нужна нашему Диме невеста! Дочь мэра – вот его пара! Породнимся! Солидная перспектива…

– Смотри, потом не жалуйся! – пригрозил Матвей. – Сон потерял, сердце болит…

– Каждый в этом волчьем мире должен сам о себе позаботиться! – насупился Кира. – Племянники, сестры и другие… все хороши, когда ты им нужен… – и он стал показывать зятю на дверь.

– Я уйду. Но помни, сам себе крепко навредишь. Крепко!

– Ну, вот еще! Ступай, и пригласи ее. Тоже мне тесть нашелся.

Матвей вышел сердитой походкой и, посторонившись, пропустил гостью. Зоя вошла с радостной улыбкой. Кира бросился ей навстречу, распростерев руки для объятия.

– Как я соскучился по тебе, – он прижал ее к себе. – Какая ты стала!

– Обманщик, – она ответно поддалась к нему всем телом. – Если бы желал, давным-давно пригласил бы. Столько времени я здесь…

– Нескончаемые дела… Как всегда ты обворожительна и желанна! – Кира не выпускал ее из объятий.