Текст книги "Шенна"

Глава пятнадцатая

Шон Левша пошел домой и, как только улучил возможность, завел разговор.

– Удивительно, Майре, – сказал он, – сколько добра видит от Шенны наша округа. Уж и не знаю, как у него деньги держатся. Такое мое мнение, что нет в приходе бедняка, который не получил бы от него хоть что-то, а если такие и есть, то их совсем мало.

– Нет, отец, таких и правда нету, – согласилась с ним Майре. – Спроси хоть в семи окрестных приходах. Я порой и сама до глубины души удивляюсь, когда слышу, как люди говорят: «Как же это он давным-давно не разорился?» И ведь он не шиллинги или фунты раздает, а десятки и сотни фунтов.

– Да и я частенько размышляю, – сказал Шон, – какое диво, что он вот эдак расстается с деньгами. Как же это так у человека получается приносить людям пользу, раздавать милостыню и творить благодеяния без всякого ущерба для себя? Многие говорят, что он слегка повредился рассудком.

– Повредился рассудком! – воскликнула Майре. – Да хоть спрячься за камень – достанут языками. Будь он самым гнусным и никчемным мужичонкой, они б нашли, в чем его обвинить: сказали бы, что Шенна зашибает деньгу собственной жадностью и скаредностью. А тут-то, когда ни в гнусности, ни в скаредности его упрекнуть не получится, ничего другого не остается, только заявить, что он рассудком повредился.

– Поговаривают, будто разум его гнетет какое-то беспокойство, – сказал Шон. – Большое беспокойство. Будто принес он зарок, или клятву, или что-то вроде, только это такое обещание, какого он сам вовремя как следует не понял. А теперь, когда уж понял сам себя и разобрался, что натворил, вместо того, чтоб постараться выпутаться, – впал в отчаянье.

Майре молча слушала. Она и виду не подала. Но в душе изумилась. «Не может быть, – сказала она про себя, – чтобы вдова проболталась!»

– Верно бы полагать, – сказал Шон, – что, будь у него нечто такое на уме, он рассказал бы тебе в тот день, хоть, конечно, времени нашел только самую малость, вот толком-то и не рассказал.

– Верно, я и сама так думаю, – промолвила рассеянно Майре. – Видно, – сказала она, – если бы его что-то такое мучило, он нашел бы достаточно времени рассказать, а раз не нашел, значит, ничего такого и не было.

В руке у нее был отцов чулок. Майре штопала его, и, глядя на нее, можно было подумать, что ум девушки более занят чулком, чем разговором.

Тут уже изумился Шон. «Так ведь он ей ничего про это не рассказывал!» – подумал он.

– Ну, возможно, ты и права. Если бы его что-то угнетало, он бы сам улучил минуту тебе рассказать.

– Вот, – сказала Майре. – Надень и скажи, если где натирает.

ШИЛА: Ей-же-ей, хорошо, что она не проболталась. Да за всю ее жизнь не было у меня к ней больше уважения – и не будет, проживи она сколько угодно! Ах он, разбойник! Ну не ловко она его с этим чулком, а! Ай да Майре! Тебя просто так не проведешь!

ГОБНАТЬ: И что же потом сделал Шон, Пегь?

ПЕГЬ: Как только ему представилась возможность, пошел он к дому священника.

– Ну, святой отец, – сказал он, – теперь я с этим делом блуждаю в потемках пуще прежнего.

– Это как же? – спросил священник.

– Что бы ни сказал он Майре в тот день, когда был у нас, – вовсе не упоминал ни про клятвы, ни про обещание жениться.

И едва только Шон произнес эти слова, как они услышали, как кто-то заходит в дом. А вошел к ним не кто иной, как сам Диармад Седой!

– Добро пожаловать, Диармад! – сказал священник.

– Долгих тебе лет, отче, – сказал Диармад. – Как ты, Шон?

– Все хорошо, и тебе не хворать, – ответил Шон.

Они поговорили немного, но никто не выказывал ни малейшего интереса к беседе. Наконец Диармад обратился к священнику.

– Если будет на то твоя воля, отче, – сказал он, – хотелось бы мне с тобой немного потолковать.

– Не затруднит ли тебя немного подождать здесь, Шон? – спросил священник.

– Хорошо, святой отец, – ответил Шон. – Обо мне не беспокойся.

И они удалились в другую комнату.

Утекло немного времени, а вслед за тем и много времени утекло. И вот наконец Диармад ушел, а священник вернулся. Вид у него был потешный.

– Ну, Шон, – сказал он. – Вот твой вопрос и разрешился – так или иначе.

– Это как же, святой отец? – спросил Шон.

– Сайв собирается замуж, – сказал священник.

– Лопни мои глаза, так я и знал! – вскричал Шон. – Уж мне-то было ясно, что она его крепко ухватила и просто так с ним не расстанется!

– Да она не за Шенну замуж собирается, – сказал священник.

Застыл Шон и глаза вытаращил.

– Не за Шенну, значит? – спросил он.

– Не за него, – сказал священник. – Сам не могу угадать, кто жених. Диармад говорит, что это человек благородный, приехал откуда-то из предместий большого города, и просто удивительно, сколько у него золота, и серебра, и всякого богатства. Говорит, что они и жениться будут в большом городе. Он всего-то и хотел от меня разрешения на то, чтобы их венчал тамошний священник. И я им с радостью сделаю такой подарок, уверяю тебя. Нет у меня никакого желания вмешиваться в это дело, а боюсь я, что дело там скверное. Я просил его подождать несколько дней, покуда не разузнаю про это место, про то, кто этот большой человек, что у него такое богатство, и по какой же причине он не мог найти себе невесту в родных краях и приехал из такой дали искать себе жену. Бедняге и самому не слишком все это нравится, но он сказал, что Сайв и благородный человек уже обо всем условились.

– «Меняешь коней – жди новых вестей», – произнес Шон. – Я такого поворота ожидал не более того, что небосвод рухнет на землю. Чем бы это дело ни кончилось, всяко настанет конец разговорам Сайв про ее виды на Шенну. Неважно, удерживала она его обещанием до сего дня или нет, да только теперь больше не выйдет у нее прикидываться, будто такое обещание есть или когда-нибудь было. Всякий ветер в чью-нибудь сторону дует.

– Рановато ты на этом ухе спать устроился, – молвил священник. – Ты еще Сайв не знаешь как следует. Нахальнее ее не видывал я женщин. Ничуть не удивлюсь, если случится так, что у нее и с этим ничего не сладится. Этот благородный человек просто выставит ее на улицу, и она еще вернется в родные края, такая же наглая, как и прежде, и еще заявит нам, что Шенна обязан на ней жениться.

– Да кто же ей поверит, святой отец? – сказал Шон.

– Возможно, – сказал священник, – всякий, кто знает события изнутри, ей не поверит, но обычно человек верит тому, чего сам никогда не видывал. Я б никогда не поверил, кто бы мне про это ни сказал, что Шенна сделал ей какое-то предложение, и не верил до тех пор, покуда ты сам меня не убедил в тот день, когда мы об этом разговаривали. А теперь ничуть не сомневаюсь, что ты ошибался. Ни малейших сомнений: что бы там ни было между Шенной и твоей дочерью насчет женитьбы, это никак не связано с Сайв, а Сайв никак не связана с этим – ни по-хорошему, ни по-плохому, ни по худшему.

– Надеюсь, – сказал Шон, – этот благородный человек женится на ней, кто бы он ни был. Я б ему завидовать не стал. Но если б он увез ее с собой в большой город, в наши места это принесло бы великое спокойствие.

– Боюсь, Шон, – заметил священник, – что ты все это говоришь не во благо тому несчастному благородному человеку.

– Я как кот, святой отец, – сказал Шон, – а он всегда мурчит для собственной пользы.

– И все же, – сказал священник, – еще неизвестно, кто из них двоих – Сайв или тот благородный человек – больше окажется в выигрыше или в проигрыше от этой женитьбы, если до нее дойдет дело. Если он человек достойный и благонравный, то много еще времени минет, прежде чем из большого города приедет к нам больший дурак, чем он: эта девица обратит его в свою веру задолго до того, как он на ней женится. Если же он мошенник, то ему не будет с этого большой выгоды. Если воображает, будто сможет держать Сайв в своей власти, то ошибки значительней бедняга не совершал за всю свою жизнь. Пока что Сайв никто обуздать не смог. Мать ее скончалась, когда дочери не было и года, а Диармад сразу же отпустил вожжи, а потом уж поздно было – она совсем отбилась от рук.

– Не думаю, что тут дело во власти, святой отец, – возразил Шон. – Айлинь у меня скончалась, когда малышке Майре не было и двух лет, а я этого ребенка никак себе не подчинял. Давал ей всякую волю, какую вообще дают чаду. Никто никогда не повышал на нее голоса – не то что сказать злое слово или ударить. И погляди теперь, как у нас дела. Она успевает подумать обо всем, что мне угодно, раньше, чем я сам об этом подумаю. И это так же верно, как то, что ты сейчас здесь сидишь, святой отец.

– Разумеется, Шон, – сказал священник. – В некоторых милосердие явлено сильнее, чем в прочих, а в некоторых капля хорошего больше, чем в других, – или, напротив, капля дурного, – но, так или иначе, покуда это касается всех живущих, права пословица, и лучше не скажешь: не бывает достатка там, где нету порядка.

Так они судили да рядили, и Шон Левша был очень доволен в глубине души и весьма благодарен тому благородному человеку, что приехал издалека ради Сайв. А вот священник в глубине души был очень недоволен и опасался, что все это дело с Сайв и благородным незнакомцем добром не кончится.

Глава шестнадцатая

На следующий день, который настал за этим, случилась в городе ярмарка. Шенна был на ярмарке с грудой башмаков. Микиль был на ярмарке, чтоб стоять при той груде. Мать Микиля на ярмарке собралась продать свинью пожирнее и купить помоложе. Шон Левша был на ярмарке с большим стадом яловых коров, что пригнали с холмов на продажу. Майре Махонькая была на ярмарке со своим отцом. И пристав тоже был на ярмарке – такой же щекастый, такой же носатый, такой же высокомерный, такой же востроглазый, с такой же широкой спиной и с такими же толстыми ляжками и такой же безучастный, как и Шон с Ярмарки. Как увидишь, что он к тебе идет, – можно подумать, у него в кармане предписание тебя задержать. Как захочешь с ним учтиво поздороваться – взглянет на тебя так, будто ты думаешь его ударить.

Были там всевозможные кони, и было их столь же много, как в самый первый день той ярмарки, куда Шенна явился покупать себе коня и молочную корову. Были там трюкачи и танцоры, музыканты и картежники, были и те, кто очищает карманы. Были тинкеры[23]23
  Тинкеры (upл. tincéirí от англ. tinkers, лудильщики) – обиходное название ирландской кочевой этнической группы (самоназвание «пэйви», pavee), по укладу жизни схожей с цыганами.


[Закрыть] из всяких мест, близких и далеких. И были они беспокойные, бесстыжие, невежи невежественные, не говорящие доброго слова. И сами они, и жены их, и дети спорили и бросались друг на друга так, что казалось, вот-вот они друг друга поубивают, но, как бы там ни было, ни разу не убили.

Были там наперсточники, да все равно наперсточника Шенны среди них не было, а если и был, то Шенна его не видел. Начались скачки, как и в первый раз. Все наблюдали за ними, а когда закончились состязания, всяк бежал и всяк кричал, да только не бежал Шенна и не кричал вместе с ними.

Едва только закончились скачки, разгорелась драка меж двумя тинкерами за ослиный недоуздок. Тинкер, что был сильнее всех прочих, прыгнул между ними, разнял их и забрал недоуздок себе. Тотчас же Шенна услышал, как люди вокруг него зашептались.

– Глянь! Глянь! Глянь! – говорили они.

Глянул Шенна туда, куда смотрели они, и увидал идущих по самой середине ярмарочного поля – так, что вся ярмарка расступалась, давая им дорогу, – Сайв и благородного незнакомца.

Пунцовое одеянье пылало на Сайв до самой земли. На незнакомце же был костюм тонкого сукна. Выглядел благородный господин весьма опрятно и аккуратно, с иголочки, чисто выбрит, ладно сложен, силен, холен, откормлен, с чистой кожей. Шенна так глаза и вытаращил, когда они подошли поближе. Это был тот самый благородный человек, кому Шенна отказал в деньгах, назвав его праздным проходимцем.

Ничто на свете и во всем мире не подсказало бы Шенне, что́ ему лучше сказать или сделать. Он ничего и не сделал – просто застыл столбом, ни слова не говоря, и слушал. Они прошагали по полю мимо Шенны на расстоянии трех лопат, не глядя, не обращая на него внимания – будто его и не было вовсе. Пара удалилась на другую сторону поля. Люди расступались перед ними, а после показывали на них пальцем, качали головой и громко смеялись. Едва взглянув на них, Большой Тинкер сразу отворотился и начал крутить в руке ослиный недоуздок. Когда те проходили мимо, тинкер пустился за ними и замахнулся уздечкой так, будто собирался их ударить. Не стоило бояться, что он бы взаправду их ударил или что они вообще его приметят, но казалось, будто у людей, что глядели на всю эту забаву, душа вон вылетит от хохота, так им было весело.

Шенна не получил никакого удовольствия. Уж слишком он удивился.

– Микиль, – сказал он, – беги сейчас же что есть силы в ногах и скажи Диармаду Седому, что я желаю переговорить с ним немедля.

Микиль припустил. Но не пробежал и половины поля, как ему повстречался Диармад, и они вернулись.

– Кто это рядом с Сайв? – спросил Шенна.

– Да что ты, Шенна, – ответил Диармад. – Я его нисколечко не знаю. Известно только, что он благородный человек откуда-то из предместий большого города.

– Как его зовут?

– Шиги Мак Гилпатрик[24]24
  В имени «Шиги» отчетливо различается корень «сид» – обитатель невидимого мира, а это говорит о связи этого персонажа с нечистой силой. Его фамилия может считаться ирландизированным вариантом фамилии Фитцпатрик, что указывает на родство со «старыми» англичанами и, согласно суевериям, также может быть связано с колдовством.


[Закрыть] – так его называют его люди.

– А что у него за люди?

– Трое других благородных, что приехали вместе с ним.

– Что привело их сюда?

– Приехали на ярмарку.

– Зачем?

– Покупать коней для короля.

– Когда они приехали?

– Под вечер вчерашнего дня.

– А где они провели время с тех пор?

– Почти весь день ходили по делам, а у меня провели ночь.

– А при чем здесь Сайв?

– Сватовство сладили промеж нею и Шиги Мак Гилпатриком.

– Откуда тебе знать, что у этого благородного человека уже нет жены?

– То же самое сказал мне священник вчера, когда я с ним беседовал. Но я ответил, что мне всего-то и нужно от него разрешение на то, чтобы какой-нибудь другой священник обвенчал их в большом городе. Не сомневаюсь, он не стал бы просить такого разрешения, будь он женат и останься жена у него в большом городе.

– Понятно, – сказал Шенна. – Кто сладил сватовство?

– В первый же вечер они все веселились и балагурили, и всякий спорил с другими, что Сайв скорее выйдет замуж за него, чем за любого другого из них. «Давайте бросим жребий», – сказал один. «А может, она не захочет выйти замуж за того, кому выпадет жребий», – сказал другой. Спросили ее саму. «Я возьму в мужья такого, – сказала она. – Но только если жребий выпадет тому, кто мне понравится». При этих словах все очень развеселились. Бросили жребий, и он выпал тому, кого ты только что видел вместе с нею. Мы все подумали, что это просто шутка, но, честное слово, он это принял всерьез, близко к сердцу. Когда Сайв хотела тянуть жребий, он сказал: «Нет уж, милая, так не пойдет. Ты говорила, что примешь того, кому выпадет жребий, если только он выпадет мужчине, какой тебе по нраву. Тогда выходи за меня – или скажи, что я тебе не нравлюсь». Вот спор и завершился тем, что сладили сватовство.

– Много ль купили они лошадей для короля? – спросил Шенна.

– В ту ночь, что приехали они, – ответил Диармад, – отдали мне на сохранение большой железный ящик, до краев полный желтым золотом. В нем было столько, что я едва мог поднять его обеими руками. Наутро, выходя, они набили золотом карманы, а потом, купив нескольких лошадей, расплатившись за них и отославши вместе со своими слугами, вернулись, взяли из ящика еще золота и купили еще больше. Наконец ящик опустел. Когда они расплачивались последний раз, им не хватило трехсот фунтов. У меня столько не было, но было у Сайв, и она дала им взаймы до следующей встречи в большом городе.

– Микиль, – сказал Шенна, – позови ко мне пристава. Он где-то здесь, на ярмарке.

– Да вон он, там, говорит с пузатым Шоном О Дала. Сейчас я его к тебе пришлю.

Подошел пристав.

– Много ли у тебя людей? – спросил Шенна.

– Всего-то двадцать один, – сказал пристав.

– Собери их немедля у дома Диармада Седого. Там четверо негодяев, и они обнесли ярмарку.

Присвистнул пристав и ринулся прочь.

Диармад чуть не рухнул навзничь.

– А тебе покуда лучше не появляться рядом с домом, – сказал Шенна. – Эти ребята вряд ли ходят без клинков, а придись им туго, они крови не побоятся. Предоставь их Кормаку. Он умеет обращаться с терновой палкой[25]25
  Палка-посох шилейла, а также трость бата (ирл. bata) могли служить оружием для защиты и нападения. Искусство боя при помощи традиционной ирландской трости было крайне популярно среди ирландского простонародья по крайней мере до середины XIX века, а в городах его активно использовали кулачные бойцы. Кормак и его люди владеют секретами этого единоборства. После Великого голода, когда большинство бойцов переехало за океан, в самой Ирландии искусство палочного боя было основательно забыто, но в Канаде и США его сберегли династии потомственных ирландских полицейских, а некоторые даже основали свои школы. В XXI веке ирландский палочный бой (bataireacht) уже как наследие ирландских эмигрантов возрождают и развивают в Европе и в России.


[Закрыть] и знает такие приемы, которые здорового мужика свалят с ног.

– А ты откуда знаешь, что они мошенники? – спросил Диармад.

– Один из них мне давно знаком. Тот, что давеча проходил вместе с Сайв по ярмарке, искал у меня денег взаймы. Когда я отказал ему в деньгах, он заявил мне, что голоден. Я ни слову его не поверил, да он и сам понимал, что я не верю. Теперь он притворился, что не узнал меня, но ведь узнал – и так же хорошо, как я сам узнал его. Если Кормак до них доберется, то на какое-то время они перестанут разъезжать повсюду и изображать благородных.

В это время они услыхали дикий вопль от дома Диармада. Диармад не стерпел.

– О! – закричал он. – Они убьют бедняжку Сайв!

И несчастный тоже рванулся было к дому со всех ног. Шенна поймал его за руку.

– Не волнуйся за нее, – сказал он. – А вот ты – другое дело. Скоро там соберется вся ярмарка. Здесь, считай, нет такого, кто не пострадал бы от этих ребят. И все пойдут с ними посчитаться. Лучше тебе не попадаться у них на пути, а то кто-нибудь скажет, что ты держал в тайне их дела, и все обернется против тебя.

– Господи, спаси мою душу грешную! Да что же их ко мне привело?

– Деньги Сайв, – сказал Шенна. – По-другому им никак их было не заполучить.

– Вопли утихают. Кажется, они унялись. Пойдем посмотрим, – сказал Диармад.

– Все ли башмаки распроданы, Микиль? – спросил Шенна.

– Распроданы, почитай, все, только немного осталось, – ответил Микиль.

– Ну, бери коня, раз так, да езжай домой.

Глава семнадцатая

И вот припустили Шенна и Диармад Седой к дому Диармада. У дома они встретили только собравшихся там женщин и стариков, а Большой Тинкер растолковывал им, что́ тут недавно случилось.

– Что он говорит? – спросил Шенна одного из собравшихся.

– Говорит, что люди короля похитили Сайв, а Кормак Нос со своими людьми со всех ног бросился за ними в погоню, чтобы отбить Сайв и привезти домой, потому как она самая и Кормак собрались жениться.

Зашли в дом. Внутри никого. Подергали дверь одной из комнат. Она была крепко заперта изнутри. Посмотрели друг на друга.

– Отворяй дверь, кто бы ты ни был! – крикнул Диармад.

– Закрой сперва входную дверь, – сказала Сайв (а это была она).

Тот закрыл. Тогда Сайв отворила дверь и показалась им. Было на ней красное платье, а на лице – ужас.

– Что за беда стряслась со всеми этими людьми, или они все с ума посходили? Я спокойно сидела на стуле. Шиги вышел посмотреть, не видать ли тебя, и только он скрылся из виду, услыхала я грохот, топот, шум и тарарам. Глянула наружу – и вижу, вся ярмарка бежит к нашим дверям одной толпой. Впереди пристав, в правой руке у него обнаженная сабля, а в левой – терновая палка. Глаза сверкают, зубы стиснуты. Вскочила я захлопнуть дверь, только Шиги прытче. «Не бойся, Сайв!» – закричал Шиги и ворвался в комнату, а за ним двое-трое его людей. Потыкали саблями по кроватям, потыкали под ними. Не успела я и глазом моргнуть, как все они опять были на улице. Повернулся пристав к своим людям и говорит: «Ушли, – говорит. – За ними!» А потом поднялся такой ор, что мне пришлось уши пальцами заткнуть.

– Гляди, – сказал Шенна, – есть у меня немного денег, что получил я с проданных башмаков.

И вытащил из кармана несколько золотых монет. Потом взял одну и потер ее немного о рукав куртки. Скоро потеряла монета яркий золотой цвет, и оказался под ним тусклый, свинцовый. Видели бы вы глаза Сайв, когда она это все обнаружила.

– Откуда эти деньги взялись? – спросила девушка.

– А взялись они, – сказал Шенна, – из того ящика, что дали вам на сохранение. Покрась они монеты чуть получше, может, их дело так легко бы не обнаружилось. Жаль, что Кормак не поспел сюда на несколько минут раньше. Быть может, он бы их еще перехватил.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – молвила Сайв.

– Говорю я о том, – сказал Шенна, – что у тебя здесь гостили четверо мошенников. Что деньги в ящике были фальшивые. Что с каждым, у кого покупали сегодня лошадей на ярмарке, расплатились фальшивыми деньгами. Что большинство лошадей, каких купили сегодня, купили для короля и что округа наша ограблена. Вот я о чем говорю.

Сайв отвернулась от Шенны. Они заметили, как у нее подкосились ноги. Отец поймал ее на руки, и кабы не это, она бы так и рухнула на пол кучей.

ШИЛА: Бедная девушка! Лишилась трех сотен фунтов! Какая потеря!

НОРА: Она упала в обморок, Пегь?

ПЕГЬ: Право слово, упала, и отцу еще долго пришлось шлепать ее по рукам и брызгать на нее водой, прежде чем она пришла в себя. А как пришла, то прежде всего сказала:

– Эй, бить тебя колотить, да что ж ты меня давишь и топишь? А тебе чего здесь надо? – крикнула она Шенне. – Убирайся домой! Нечего тебе здесь делать!

Но тот сделал вид, будто не слышал ее слов.

– Боюсь, – сказал он Диармаду, – ежели их изловят, плохо им придется. Кормак зол. Сдается мне, они увели у него что-то ценное. Никогда еще не видывал, чтоб он брался за работу с таким рвением. Даже собственные люди его вроде как испугались. Точно тебе говорю, все они принялись за дело с таким желанием и жаром, что ни один из них с Кормаком даже словом не перемолвился. Не хотел бы я оказаться на месте той важной птицы – клянусь чем угодно, – когда они до него доберутся!

– Никогда прежде не случалось со мною такой беды, – промолвил Диармад. – В этих местах я родился и вырос, а до меня мои отец и дед, и никогда еще не обвиняли меня в том, что я присвоил хоть фартинг, – ни сам я, ни семь поколений предков, что жили до меня. Ой-ой-ой! Видно, таковы мой жребий и моя планида, что постучались они в мою дверь без спросу и без позволения! Явились в дом ко мне, а не в любой другой на этой улице или на всех ближних улицах! Что же скажут соседи, кроме того, что я сам был в сговоре со злоумышленниками и что именно я и помогал им? Если у Кормака не выйдет их настичь и люди, что потеряли из-за них свои деньги, вернутся сюда из тщетной погони, разве не скажут они, что в этом моя вина и, не предупреди я злодеев, те бы не ускользнули так быстро? Не оставят у меня над головой ни одной жердинки целой, а в теле – ни одной целой косточки. О Боже! Что за несчастье! Что за напасть! Что же, что же мне делать? Горька судьба моя на закате дней! О нещадное разорение! Нещадное разорение! Что же мне делать? Что делать?

– Рот закрыть и прекратить оглушать нас своими стенаниями, вот что тебе делать, – ответила Сайв. – На этом деле не ты потерял, а я, – добавила она. – Попадись он мне в руки, я у него глаза из головы вырву! А кстати, что же ты язык на привязи держал, – обратилась она к Шенне, – и не сказал ничего, когда мы мимо тебя по полю шли на ярмарке? Ну ты же нас не заметил вроде как, верно? Заметил, да еще как, просто ловко притворился, будто не видишь. Я-то углядела, как ты на нас уставился своим дурным глазом. Почему ж тогда ты не заговорил? Я ведь в то время ему своих денег еще не отдала. Что же тебе рот закрыло? У тебя язык развязался, когда уже слишком поздно стало. Вот тогда здоров ты был разговаривать – да и потом тоже. Помогает же тебе какое-то лихо так управляться с Кормаком, что стоит тебе только шепнуть, и он уже будто ума лишается. Так что тебе мешало шепнуть ему тогда то, что ты сказал ему после, – если ты и впрямь хотел, чтобы все вышло, как надо? Ты этого не сделал. Ты упустил время, дождался, пока я отдала свои деньги, а проходимец скрылся. Никто из его шайки не обстряпал бы это дельце ловчее тебя. Где бы он сейчас ни был, верно, он тебе очень благодарен. А люди говорят, что ты на весь мир прославился своей смекалкой. Ну да, еще бы!

Пока она все это говорила, Шенна стоял напротив обоих, заложивши руки за спину. Он вперил взгляд в стену, и могло показаться, будто он что-то за ней видит. Глаза у него были широко раскрыты, и, глядя на них, можно было подумать, что они видят такое, чего ничьим другим глазам видеть не дано. Черты лица его были недвижны, ни один мускул не дрогнул, и словно не было в нем ни жизни, ни дыхания.

Когда Шенну видели погруженным в такое размышление, то чувствовали, будто исходит от него какой-то страх и ужас. Сайв взглянула на него и осеклась, хоть и говорила прежде с большим жаром. Снова взглянула – и, ей-ей, даже отодвинулась немного. Можно было подумать, будто не слышал он ни единого слова все то время, пока она говорила, и даже не заметил, как она умолкла и отпрянула от него.

Настала ночь. Кормак и его люди всё не возвращались. Некоторые из тех, кто сопровождал их, отставши или не сумевши их догнать, стали возвращаться один за другим. Кто-то говорил, что мошенников поймали, кто-то говорил, что нет. Ватага сельчан обралась посреди дороги прямо напротив Диармадова дома. Они спорили и судачили друг с другом. Большой Тинкер затесался в самую гущу и всех расспрашивал. Шенна очнулся от размышлений.

– Диармад, – сказал он, – закрой за мной дверь да запри ее хорошенько.

Вышел вон и втиснулся в толпу на улице.

– Схватили их? – спросил Шенна.

– Схватили, – сказал один.

– Не схватили, – сказал другой.

– Говорю тебе, что схватили, – настаивал первый.

– Нешто я своими глазами не видел руку Кормака на горле того важного господина, что вышагивал сегодня на ярмарке в обществе Сайв Диармадовой? Ты что же думаешь, я зрения лишился?

– Кстати, – сказал третий, – я даже не знаю, что заставило Сайв разгуливать по ярмарке в его обществе.

– Да и я не знаю, – сказал четвертый. – А еще не могу понять, что вообще привело их в дом Диармада, да они к тому же и ходили то туда, то сюда так, что можно было подумать, будто они у себя в дому. Это-то меня и ослепило – да и многих, не одного меня. Как увидел, до чего по-свойски они ведут себя в доме Диармада, – отбросил всякие подозрения. Они увели у меня превосходного жеребчика. Я бы с дорогой душой выручил за него тридцать фунтов. А уж услыхавши про такое великолепие и про то, какие деньжищи они отдают за все, что хоть чем-то напоминает лошадь, я до глубины души изумился. Услыхал, как люди говорят, что это просто купцы, что деньги у них казенные, что получили они их легко и что ничего иного не желают, как с той же легкостью их спустить. Сказал я себе тогда, что не диво, если и я смогу на этом заработать, раз представилась возможность. Попросил я шестьдесят фунтов – тут же их и получил. Полный карман свинцовых кругляшек! Они меня разорили! А мой превосходный крепкий жеребчик, которого я целый год откармливал! Да если б я не видел, как по-свойски они распоряжаются в доме Диармада Седого, не провернули бы они со мной такую проделку.

– Верно говоришь! – сказал другой со злостью в голосе. – Они и со мной такую же проделку провернули, а кабы не Диармад Седой да Сайв, у них бы не вышло!

– Все несчастье Диармада, – сказал Шенна, – в том, что не сумел он предвидеть, а они и его, и Сайв оставили нищими.

И рассказал им от начала до конца все в точности как оно и случилось.

– А конец всему этому такой, – добавил он, – что, боюсь я, у Диармада разорвется сердце, если уже не разорвалось, а бедняжка Сайв подвинется рассудком. Трех сотен фунтов лишиться! Всего, что вдвоем накопили! Я подобного разорения и не упомню. И сам нипочем не знаю, что им теперь делать.

– Боже, – сказал владелец жеребца, – как бы плохи ни были у нас дела, у них-то еще хуже. Если б ты этого не рассказал, от них я бы ни слову не поверил. Но, конечно, истину ты говоришь. Чего же ради она стала бы как дура расхаживать с ним по ярмарке в красном одеянии, если только не думала, что сватовство уже устроено?

– Свадьбу должны были сыграть в большом городе, – сказал Большой Тинкер. – Ближе к дому места не нашлось. Давно на свете живу, много хитрых штучек со мной провернули в свое время, но подобных фокусов до сего дня не видал, да уж и вряд ли увижу.

– Неужто с тобой больше провернули хитростей, чем ты сам провернул?

– Как есть воистину, – отвечал тинкер, – не припомню вот, чтоб хоть раз схитрил с кем-либо. Не помню – и всё тут.

И сказал он это таким невинным тоном, что все сразу засмеялись. Долетели до Сайв смешки, а как долетели они, так сразу ей взбрело на ум, что это над ней потешаются, ибо только что слушала она, как Шенна рассказывает про сватовство. И пока она это слушала, переполняли ее стыд и злоба. А уж когда расслышала она, как прыскают со смеху все, кто собрался на дороге, то словно взбесилась. Вылетела прямо к ним, снова спустила на Шенну всех свиней и собак за то, что тот не предупредил вовремя, прежде чем денежки ее уплыли с этим самым Шиги. А после спустила собак и свиней на тинкера – за то, что тот над ней потешался.

– Ах ты, шут, горшок ты битый! – закричала она. – Ни у тебя, ни у кого из твоего роду-племени на семь поколений права нет надо мной насмехаться!

Потом она развернулась к хозяину жеребца, потому что тот громче всех смеялся, когда увидел, как обошлись с тинкером.

– Мало тебе, – сказала она, – что с тобой такое приключилось! Да случись еще в семь раз худшее, и того было бы недостаточно! А коли тебе суют шестьдесят фунтов за твоего оголодавшего, заморенного, драного жеребца, значит, нетрудно смекнуть, что лишь нечестный человек способен предлагать за него такие деньги, да, видать, жадность тебя обуяла, а против жадности у тебя лекарства нету! Трижды двадцать фунтов за облезлого лохматого жеребца, которого и кормили-то не больше, чем старую овцу! Чтоб тебя приподняло да стукнуло, подлый, мерзкий скупердяй! Кто бы еще говорил!

– Тише, Сайв! – сказал хозяин жеребца. – Не хлопочи так. Сегодня на ярмарке столько было умалишенных, что я почти уверен: в скором времени непременно сыщется полоумный, что возьмет тебя в жены без приданого.

Тут Сайв наскочила на него, и прежде чем он понял, что ему грозит, вцепилась обеими руками в его бороду и давай за нее дергать. Уж она дергала и туда, и сюда, раза три-четыре заставивши его замычать, точно теленка, которому подводят нож к горлу. Но хозяин жеребца не ударил Сайв, хотя терпение было у него на исходе. Он выставил обе руки, оттолкнул ее от себя и побежал прочь. А руки девушки не остались пустыми. Казалось, у всех, кто там был, вот-вот душа вылетит от хохота, когда они увидели, какую трепку получил хозяин жеребца и как клочья его бороды остались между пальцев у Сайв.

Тем временем все больше людей возвращалось из погони за мошенниками. Как только они являлись, каждый спрашивал, с чего такое веселье или что происходит. Скоро все забыли о собственных бедах, и все беседы свелись к разговору вокруг несчастья, что постигло Сайв и Диармада.

ШИЛА: И правда, Пегь, если бы не все, что случилось дальше, то, как и сказал сам Диармад, их бы убили или сожгли бы живьем прямо в доме.