Текст книги "Любовь и оружие"

– А теперь, ваше высочество, прежде чем опровергнуть выдвинутое против меня обвинение, давайте разберемся, правильно ли я вас понял. А понял я из ваших слов следующее: некоторое время назад на горе Сан-Анджело собрались заговорщики, имевшие намерение сместить вас с трона Баббьяно и посадить меня на ваше место. Вы обвиняете меня в том, что я также участвовал в этом заговоре. Я не ошибся?

Джан-Мария покачал головой.

– Ты все понял правильно. Если сможешь, докажи свою невиновность, и я признаю, что погорячился.

– Предположим, что заговор раскрыт, хотя доказательства этого едва ли кажутся убедительными гражданам Баббьяно. Человек, уже отошедший в мир иной, сообщил вашему высочеству о существовании такого заговора, но это не основание для того, чтобы выставить над городскими воротами головы четырех верных сынов Баббьяно… если в распоряжении вашего высочества не имеется более серьезных доказательств их вины, еще не известных нам.

От этих слов по телу Джан-Марии пробежала дрожь. Он вспомнил, что говорил Франческо при их последней встрече по этому же поводу, вспомнил, как встретили его сегодня на улицах Баббьяно.

– Но мы удовлетворимся тем, что знаем, – продолжал Франческо. – Действия вашего высочества можно трактовать только так и не иначе. Мы примем на веру, что такой заговор существовал, но вот мое участие в нем, стремление занять ваше место… нужно ли мне доказывать беспочвенность такого обвинения?

– Необходимо, клянусь Богом! Доказывай, если хочешь спасти свою голову!

Граф стоял в свободной позе, заложив руки за спину, и улыбался, глядя на хмурую физиономию Джан-Марии.

– Воистину удивительно вершите вы суд, кузен, – пробормотал он с большим облегчением. – Странная же у вас справедливость. Вы силой привели меня сюда, а теперь сидите передо мной, говоря: «Докажи, что не участвовал в заговоре против меня, а не то палач отрубит тебе голову!» Клянусь небом, Соломон по сравнению с вами жалкий дилетант.

– Докажи! – словно капризный ребенок, воскликнул Джан-Мария. – Докажи, докажи, докажи!

– Разве мои слова – не достаточное доказательство? – в голосе Франческо слышалось удивление.

Герцог нетерпеливо взмахнул руками.

– Мессер Альвари, – прорычал он. – Пора вам позвать стражу.

– Подождите! – остановил его граф. Он уже не улыбался, наоборот, гневно смотрел на Джан-Марию. – Я повторю вам мои слова. Вы притащили меня в этот зал силой и, сидя на троне Баббьяно, говорите: «Докажи, что не участвовал в заговоре против меня, если хочешь спасти свою голову», – он на мгновение остановился, заметив удивленные взгляды тех, кто слушал его. – Похоже, вы чего-то не понимаете. Разве наше близкое родство – не доказательство полной абсурдности вашего обвинения? – Франческо рассмеялся, взгляд его, обращенный к герцогу, был полон презрения. – Если вам еще нужны разъяснения, Джан-Мария, я вам скажу, что, будь у меня хоть малейшее желание заполучить ваш трон, я бы не стоял сейчас здесь, защищая себя от дурацких обвинений. Неужели вы в этом еще сомневаетесь? Или урок, полученный вами сегодня на улицах Баббьяно, не пошел впрок? Вы не слышали, как народ прославлял меня и клял вас? Однако, – с печалью продолжил он, – вы говорите мне, что я плел против вас заговор. Да чтобы получить трон Баббьяно, мне достаточно развернуть знамя с моим гербом на улице вашей столицы, и через час Джан-Мария уже не будет герцогом. Так я доказал вам свою невиновность, ваше величество? – закончил он. – Вы убедились, что мне нет нужды участвовать в заговорах?

Но герцог не нашелся с ответом. Безмолвно сидел он, а советники и монна Катерина не отрывали глаз от молодого графа, страшась за его судьбу, ибо никто еще не решался сказать такое в глаза Джан-Марии. Внезапно тот закрыл лицо руками, а когда опустил их, оно разительно изменилось, словно за эти несколько секунд раздумий герцог постарел на добрый десяток лет.

– Стражу, – прохрипел он, обращаясь к Санти, стоявшему ближе всех, и тот направился к двери.

Никто не решался нарушить тишину, и все по-прежнему молчали, когда |капитан и два швейцарца подошли к возвышению.

Джан-Мария указал на пленника.

– Уведите его, – перекошенное его лицо посерело. – Уведите его и ожидайте в приемной моего приказа.

– Если мы прощаемся навсегда, кузен, могу я надеяться, что вы пришлете ко мне священника? – только и спросил Франческо, – Все-таки всю жизнь я прожил добрым христианином.

Ответом был злобный взгляд, брошенный Джан-Марией на Мартина Армштадта. Тот коснулся руки Франческо. Еще мгновение граф стоял, переводя взгляд с герцога на солдат, затем пожал плечами, повернулся и с высоко поднятой головой направился к двери.

Долго молчали они после его ухода. Затем тишину разорвал презрительный смех Катерины Колонны.

– Как самоуверенно обещал ты нам, что станешь львом. На деле же мы услышали не львиный рык, а крик осла.

Глава XI. Странствующие рыцари

Ядовитая насмешка матери словно сорвала Джан-Марию с трона. Он спустился с возвышения, подошел к ней, дрожа от гнева.

– Крик осла? – пробормотал он, остановившись перед монной Катериной, и рассмеялся. – Это как посмотреть, мадонна! Потерпите еще немного, и мы узнаем, кто из нас прав, – он повернулся к придворным. – Вы слышали его, господа? Как, по-вашему, я должен поступить с этим предателем?

Напрасно ожидал он ответа. Их молчание еще более рассердило его.

– Значит, вам нечего мне посоветовать? – воспросил он.

– Мне кажется, – с готовностью ответил да Лоди, – что в данном случае совета вашему высочеству и не требуется. Вы склонялись к выводу, что граф Акуильский – предатель. Но после того, что мы слышали, можно утверждать лишь обратное.

– Неужели? – герцог уставился на Лоди, словно удав на кролика. – Мессер да Лоди, ваша верность в последнее время вызывает у меня большие сомнения. И если до сих пор я, принц волею Божьей, правил вами, ставя во главу угла милосердие, не стоит вам испытывать мое терпение. В конце концов, я тоже человек.

И он повернулся от старика к остальным советникам.

– Ваше молчание, господа, указывает, что в этом вопросе разногласий у нас нет. Мудрость ваша подсказывает вам, что выход здесь может быть один. Мой кузен наговорил сегодня слишком много, но ни один человек еще не остался живым после таких речей. И мы не будем делать исключения из этого правила. Граф Акуильский заплатит головой за свою наглость.

– Сын мой! – ужаснулась монна Катерина.

Джан-Мария злобно посмотрел на нее.

– Я все сказал. И не усну, пока он не умрет!

– Тогда ты уже не проснешься, – отрезала монна Катерина и стала доказывать, что едва ли можно представить себе более недальновидное решение. – А может, – предположила она, – тебе надоело править Баббьяно? Если так, то лучше дождаться прихода войск Чезаре Борджа. Но уж никак не стоит провоцировать людей на бунт. А народ будет мстить за своего героя!

– Ваши доводы убеждают меня в собственной правоте, – ответил Джан-Мария. – В моем герцогстве нет места человеку, чья смерть, если я приговорю его к ней, послужит сигналом к восстанию моих подданных.

– Так вышли его из своих владений, – пыталась она урезонить сына. – Выгони прочь, и, может, все образуется. Ежели ты убьешь его, то не дожить тебе до следующего заката.

С трудом они убедили Джан-Марию внять дельному совету матери. Но для этого им пришлось затратить немало времени и усилий. Наконец, с огромной неохотой Джан-Мария согласился с изгнанием графа Акуильского. Ревность его не желала примириться с тем, что Франческо покинет Баббьяно живым, и лишь страх перед последствиями, которые монна Катерина описала в ярчайших подробностях, заставил герцога смириться с этим, как он полагал, слабым наказанием.

Джан-Мария послал за Мартино и приказал ему вернуть графу меч. Фабрицио да Лоди надлежало сообщить ему, что не позже, чем через двадцать четыре часа он должен покинуть владения Джан-Марии Сфорца.

На том все и кончилось, к неудовольствию всех непосредственных участников этого действа.

Франческо отправился собирать нехитрые свои пожитки, советники разошлись.

Разумеется, не все смирились с подобным исходом. Город недовольно гудел, а Фанфулла дельи Арчипрети, не медля, примчался к графу Акуильскому, чтобы призвать того к открытому неповиновению, и обещал, что баббьянцы поддержат его.

Франческо без малейших раздумий отказался, но Фанфулла продолжал настаивать. Граф же лишь покачал головой.

– Видишь, Фанфулла, как просто изменить человеку жизнь, превратив его из свободного гражданина в изгнанника. И ты нисколько не любишь меня, если продолжаешь спорить. Или ты думаешь, что перспектива изгнания печалит меня? Нет, юноша, после этого приговора кровь еще быстрее бежит по моим жилам. Он освобождает меня от обязательств перед Баббьяно в тот час, когда мой долг – остаться с его жителями, ответив тем самым на их любовь. Приговор дает мне свободу, мой добрый Фанфулла! Теперь я волен делать все, что мне вздумается, – Франческо раскинул руки и весело рассмеялся.

Фанфулла не сводил с него глаз, заражаясь отличным настроением графа.

– Пожалуй, вы правы, мой господин! Вы слишком красивая птица, чтобы петь в клетке. Но подаваться в странствующие рыцари… – он развел руками. – Драконов, которые держат принцесс в заточении, больше нет.

– К сожалению, ты прав. Но есть венецианцы, которые стоят на пороге войны. У них найдется для меня работа.

Фанфулла вздохнул.

– То есть мы потеряем вас. Лучший воин Баббьяно, гонимый безмозглым герцогом, уходит от нас в час беды. Клянусь душой, мессер Франческо, я хотел бы уехать с вами. Тут мне делать нечего.

Франческо, натягивавший сапог, оторвался от своего занятия, поднял глаза на юношу.

– Если ты этого желаешь, Фанфулла, то я буду только рад твоей компании.

Фанфулла сразу ожил. Да и кто на его месте отказался бы от подобного приглашения?

И в третьем часу теплой майской ночи кавалькада из четырех всадников и двух тяжело нагруженных мулов покинула Баббьяно и двинулась по дороге на Винамаре и далее, к Урбино. За графом Акуильским и Фанфуллой дельи Арчипрети следовали слуги, Ланчотто и Дзаккарья, которые вели на поводу мулов, нагруженных оружием и пожитками странствующих рыцарей.

Всю ночь скакали они при свете звезд, а через три часа после рассвета остановились на отдых в небольшой ложбинке меж холмами неподалеку от Фабрано. Расседлали и стреножили лошадей, расстелили на траве плащи, Дзаккарья достал съестные припасы и предложил рыцарям хлеб, жареное мясо и вино. Дорогой они изрядно проголодались, так что простая эта еда показалась им вкуснее изысканных яств. А поев, они улеглись на берегу Эзино – река эта в тех краях скорее напоминала ручеек, – поболтали о пустяках и заснули. Проснувшись в три часа пополудни, граф направился к небольшой запруде, в нескольких шагах от них, вниз по течению реки, спокойная поверхность которой сияла небесной голубизной, разделся и бросился в воду. Через несколько минут он вышел на берег, бодрый и веселый.

Пружинистой походкой, стройный, гибкий, с капельками воды, блестевшими в солнечных лучах, словно бриллианты, на лице и волосах, Франческо вернулся в маленький лагерь.

– А теперь скажи мне, Фанфулла, – обратился он к уже проснувшемуся юноше, – есть на свете такой безмозглый человек, который предпочтет всю эту красоту герцогской короне?

И Фанфулла, видя, как Франческо буквально сияет от счастья, наконец-таки осознал, сколь мерзко честолюбие, лишающее человека данной Богом свободы и всех сопряженных с ней радостей. Граф тем временем оделся. Красные рейтузы, сапоги, стеганая кольчуга, обшитая грубой тканью, вроде бы тоже предохраняющей от удара кинжалом. Застегнул стальной пояс, на котором в кожаных ножнах висел тяжелый кинжал. Другого оружия при нем не было.

По команде графа слуги оседлали лошадей, нагрузили мулов. Ланчотто Держал его стремя, Дзаккарья – Фанфуллы, и вскоре они покинули гостеприимную ложбинку и двинулись дальше средь зеленеющих полей. Пересекли реку – вода едва доходила лошадям до колен, – повернули на восток, оставив холмы позади, а затем уже выехали на дорогу, которая вела на север, к Кальи.

И когда колокольный звон возвестил о том, что подошло время вечерней молитвы, они подъехали ко дворцу Вальдикампо, где двумя днями раньше принимали Джан-Марию. И на этот раз ворота дворца гостеприимно распахнулись перед знаменитым графом Акуильским, которого мессер Вальдикампо почитал никак не меньше, чем его кузена-герцога. Им отвели просторные комнаты, слуги так и роились вокруг, готовые выполнить любое их желание. В честь Франческо Вальдикампо устроил торжественный ужин. Отношение его к графу нисколько не изменилось после того, как он узнал, что Франческо изгнали из владений Джан-Марии. Выразив сожаление в связи со случившимся, Вальдикампо уже не касался этой темы до самого ужина.

И лишь после еды, расслабившись от выпитого вина, он позволил себе сказать о Джан-Марии все, что думал.

– Здесь, в моем доме, он измывался над несчастным калекой. Вина за это может пасть на меня, ибо происходило все под моей крышей, но я ничего и не знал.

После настойчивых расспросов Франческо удалось выяснить, что калека этот – придворный шут Пеппе из Урбино. Тут же перед мысленным взором графа возникла девушка, встреченная в лесу, и ее шут, с которыми судьба столкнула его месяц назад, и он догадался, как попали к его кузену сведения, послужившие причиной его ареста и изгнания.

– А что сделал с ним Джан-Мария?

– По словам Пеппе, герцог задавал ему какие-то вопросы, ответить на которые он не мог, связанный клятвой. Джан-Мария распорядился схватить его и тайно вывезти из Урбино. Швейцарцы выполнили приказ и притащили шута сюда. Чтобы заставить его говорить, герцог соорудил в своей спальне дыбу и пыткой добился желаемого.

Лицо графа потемнело от гнева.

– Трус! – пробормотал он. – Жалкая тварь!

– Но вы не учитываете, господин граф, – с жаром воскликнул Вальдикампо, – что Пеппе – немощный калека и с него нельзя требовать молчания там, где заговорил бы и крепкий мужчина. Не судите его поспешно…

– Я не о шуте, а о моем кузене, этом трусливом тиране, Джан-Марии Сфорца, – пояснил Франческо. – Но скажите мне, мессер Вальдикампо, что стало с Пеппе?

– Он все еще здесь. Окружен заботой, и самочувствие его заметно улучшилось. Можно сказать, что он совсем поправился, если бы не руки, которыми он не сможет пользоваться еще несколько дней. Их почти оторвали от тела. Но суставы уже вправлены, и есть надежда, что все будет хорошо.

Граф уговорил Вальдикампо отвести его в комнату Пеппе. Что тот и сделал, оставив Фанфуллу в компании дам.

– К вам гость, мессер Пеппе, – возвестил седовласый дворянин, открыв дверь и поставив свечу на столик у кровати.

Шут повернул голову, глянул на спутника Вальдикампо, и лицо его исказилось от ужаса.

– Мой господин, – Пеппе попытался сесть, – мой благородный господин, смилуйтесь надо мной! Я бы с радостью вырвал мой проклятый язык. Но вы можете представить себе, какие муки я перенес, каким пыткам подвергали меня, чтобы заставить говорить, и потому найдете в душе хоть каплю жалости к бедному шуту.

– Об этом можешь не беспокоиться, – мягко ответил Франческо. – Более того, если б я знал, к каким последствиям приведет эта клятва, я никогда бы не связал тебя ею.

Страх на лице Пеппе уступил место удивлению.

– Так вы прощаете меня, господин мой? – воскликнул он. – Я-то думал, вы пришли сюда наказать меня за то, что я заговорил. А раз вы простили меня, возможно, простят меня и небеса, и душа моя избежит вечных мук. Кому охота попадать в ад?

– Я бы отправился туда, чтобы посмотреть, как будет мучиться там Джан-Мария, – рассмеялся Франческо.

– Да, ради этого, наверное, стоит гореть в адском огне, – сказал Пеппе.

Франческо справился о здоровье шута.

– Сейчас получше благодаря заботе мессера Вальдикампо, не позволяющего мне подниматься с постели. Пока я едва могу шевелить руками, но дело идет на поправку. Завтра я собираюсь встать и надеюсь добраться до Урбино. Моя дорогая госпожа наверняка обеспокоена моим отсутствием, потому что у нее добрая душа и нежное сердце.

Упоминание о Валентине и побудило графа предложить Пеппе отвезти его в Урбино, благо он сам едет туда же.

Глава XII. Любопытство шута

Поутру Франческо тронулся в путь, сопровождаемый Фанфуллой, слугами и шутом. Последний уже мог сидеть на муле, но, чтобы тряска не утомила Пеппе, ехали они почти шагом. Вечером от Урбино их отделяли еще две мили. Одну из них они преодолели ночью. Шут, чтобы скоротать время, веселил их забавной историей, почерпнутой со страниц книги мессера Боккаччо[23]23
  Речь идет о «Декамероне», произведении великого итальянского писателя Джованни Боккаччо (1313–1375).


[Закрыть], когда его острый слух уловил необычные звуки, заставившие его замолчать на полуслове.

– Уж не плохо ли тебе? – обеспокоенно спросил Франческо, обернувшись к шуту и помня о его болезненном состоянии.

– Нет, нет, – успокоил его Пеппе. – Но мне кажется, что я слышу, как шагают солдаты.

– То ветер шелестит листвой, Пеппино, – объяснил Фанфулла.

– Не думаю… – шут остановил лошадь, прислушался.

Остальные последовали его примеру.

– Ты прав, – согласился с шутом Франческо. – Это солдаты. Ну и что из того, Пеппе? В Италии это не редкость. Давай лучше дослушаем твою историю.

– Но почему они ходят рядом с Урбино, да еще ночью?

– Откуда мне знать, да и какое мне до этого дело? – ответствовал граф. – Продолжай.

Шут повиновался, но рассказывал уже без всякого вдохновения. Мысли его были заняты топотом многочисленных ног, который все приближался. Наконец, Пеппе не выдержал.

– Мой господин, – воскликнул он, вновь прервав рассказ. – Они уже совсем рядом.

– Да, да, – безразлично покивал Франческо. – Скорее всего, за следующим поворотом.

– Тогда я умоляю вас, господин граф, сойти с дороги. Я боюсь. Считайте меня трусом, но не нравятся мне люди, которые не спят по ночам. Может, это банда мародеров.

– И что же? – граф продолжил путь. – Нам ли бояться каких-то бандитов!

Но Фанфулла и слуги поддержали шута и уговорили-таки Франческо свернуть направо и затаиться на опушке леса. Тень деревьев полностью скрывала их, дорога же, освещенная лунным светом, была видна, как на ладони. К удивлению Франческо, увидели они не мародеров, а боевой отряд из двадцати пехотинцев, в панцирях и морионах, с мечами у бедер и пиками на плечах. Во главе отряда на крепком коне ехал внушительного вида мужчина, вглядевшись в лицо которого шут чуть слышно выругался. Мулы, тащившие четыре паланкина, делили колонну пехотинцев надвое. Рядом с одним из них гарцевал стройный, элегантно одетый всадник, вид которого заставил Пеппе выругаться вторично. Но еще более изумил его толстый монах в черной сутане доминиканца, сердито бранивший солдата, который древком пики охаживал мула, не желавшего тащить толстяка с должной скоростью:

– Пусть тебя поджарят на железной решетке, как святого Лоренцо[24]24
  Святой Лоренцо – дьякон римской церкви, казненный после жестоких пыток в 258 г.


[Закрыть]! Из-за тебя я сломаю себе шею. Подожди, доберемся до Роккалеоне, там я заставлю вашего командира повесить тебя за твои проделки.

Но его мучитель лишь рассмеялся в ответ и так наподдал мулу, что животное, взбрыкнув, едва не сбросило доминиканца на землю. Тот испуганно вскрикнул и вновь обрушил поток угроз на голову солдата. С тем они и проследовали мимо.

– Могу поклясться, что этого монаха я уже видел, – подал голос Фанфулла.

– Вы совершенно правы. Это же фра Доминико, толстое исчадие ада. Это он ходил с вами в монастырь Аскуаспарте за мазью и бинтом для его светлости.

– Куда направилась эта компания и кто они? – спросил Франческо, повернувшись к шуту, когда они вновь выехали на дорогу.

– Спросите меня, где держит дьявол свои приманки, и я найду, что ответить. Но даже представить себе не могу, каким ветром занесло сюда фра Доминико. Кстати, он не единственный мой знакомец. Впереди ехал Эрколе Фортемани, известный хвастун, которого, сколько я его знаю, всегда видел только в лохмотьях. А рядом с паланкином – Ромео Гонзага. Ночью он и носа не высунет за дверь, если только у него не назначено свидание. Что-то странное творится в Урбино…

– А паланкины? – не унимался Франческо. – Что ты можешь сказать о них?

– Только одно: если б не они, не было бы и Гонзаги. В паланкинах женщины.

– Похоже, шут, даже твоя мудрость не может нам помочь. Но ты слышал слова монаха о том, что направляются они в Роккалеоне.

– Да, – кивнул шут. – И это означает, что, прибыв в Урбино, мы все узнаем.

Едва рано утром они въехали в ворота Урбино, Пеппе, любопытный по натуре, сразу же приступил к расспросам. Ночью их в город не пустили, поэтому им пришлось ночевать в одном из постоялых дворов у реки. Обратился он к капитану стражи.

– Господин капитан, что за отряд проследовал вчера вечером в Роккалеоне?

Капитан уставился на него.

– Понятия не имею. Наверное, шли они не из Урбино.

– Так-то вы несете службу, – поджал губы Пеппе. – Говорю вам, что прошлой ночью по дороге из Урбино прошли двадцать солдат, которые направлялись в Роккалеоне.

– В Роккалеоне? – капитан оживился. – Да это же замок монны Валентины.

– Истинно так, господин капитан. Так кто эти люди и почему они путешествуют по ночам?

– Откуда вам известно, что шли они из Урбино? – в свою очередь полюбопытствовал капитан.

– Потому что возглавлял их Эрколе Фортемани, посередине ехал Ромео Гонзага, а замыкал колонну фра Доминико, исповедник мадонны. Все они из Урбино.

Кровь бросилась в лицо офицера.

– А были ли среди них женщины?

– Я не видел ни одной, – повышенный интерес капитана заставил Пеппе вспомнить об осторожности.

– Мы видели четыре паланкина, – вмешался Франческо, куда более простодушный и доверчивый, чем Пеппе.

Слишком поздно шут бросил на него сердитый взгляд, как бы предупреждая о том, что лучше бы и помолчать. Капитан громко выругался.

– Это она! И шли они в Роккалеоне? Откуда вам это известно?

– Со слов монаха, которые мы услышали, – с готовностью ответил Франческо.

– Тогда, клянусь Девой Марией, мы до них доберемся. Эй, вы! – с этим криком он метнулся в караулку и через минуту вернулся с дюжиной стражников.

– Во дворец, – скомандовал он, едва его люди окружили маленький отряд Франческо. – Мессер, вы должны проследовать с нами и рассказать герцогу о том, что видели.

– Вам нет нужды прибегать к силе, – холодно ответствовал Франческо. – В любом случае, я не уехал бы из Урбино, не повидавшись с герцогом Гвидобальдо. Я – граф Акуильский.

Капитан тут же рассыпался в извинениях и загнал стражников обратно в караулку. Сам же вскочил на коня и пристроился к Франческо. По пути во дворец он рассказал ему то, о чем шут уже догадался сам: ночью монна Валентина бежала из Урбино в сопровождении трех ее дам и фра Доминико с Ромео Гонзагой – их тоже не могли разыскать.

Услышанное удивило Франческо, и он набросился на капитана с вопросами. Но тот едва ли мог просветить его и высказал лишь предположение, что бегство девушки обусловлено страстным желанием избежать свадьбы с герцогом Баббьяно. Гвидобальдо, добавил он, удручен случившимся и намерен вернуть Валентину в Урбино до того, как весть о ее неразумном поведении достигнет ушей Джан-Марии. Потому капитан и спешил передать герцогу новости, услышанные от Франческо и шута.

Пеппе ехал ко дворцу мрачный, печальный. Если б не его проклятое любопытство, если б граф вовремя понял его предупреждающий взгляд и не раскрывал рта, для госпожи все бы обошлось. А так получается, что он, готовый ради Валентины пойти на смерть, сам же выдал ее убежище. А тут еще он услышал смех Франческо и еще более разозлился. Но Франческо подумал лишь о том, сколь смела эта совсем еще юная девушка.

– Но все эти вооруженные люди! – воскликнул он. – Зачем ей понадобилось столько телохранителей?

Капитан пристально посмотрел на графа.

– Вы не догадываетесь? Может, вы ничего не знаете о замке Роккалеоне?

– Конечно, мне известно, что замок этот едва ли не самый неприступный во всей Италии.

– Тогда зачем же вы спрашиваете? Эти люди – гарнизон замка. Она намерена оказать вооруженное сопротивление его, высочеству.

Граф в восхищении покачал головой и громко расхохотался.

– Клянусь Создателем, ну и характер у этой девушки! Ты слышал, что сказал капитан, Фанфулла? Она готова воевать с Гвидобальдо, лишь бы не выходить замуж. Если он будет настаивать на этом браке, значит, у него нет сердца. Когда в роду Гвидобальдо такие женщины, можно представить себе, каковы же мужчины! Стоит ли теперь удивляться, что в Урбино не боятся Чезаре Борджа, – и вновь рассмеялся.

Капитан одарил его сердитым взглядом. Пеппе продолжал хмуриться.

– Шельма она, эта монна Валентина, – неодобрительно буркнул капитан.

– А с выражениями полегче, – осадил его Франческо, все еще смеясь. – Будь вы дворянином, за такие слова я бы вызвал вас на поединок. А так… я предлагаю вам воздержаться от критики, господин капитан. Все-таки она Ровере, близкая родственница Монтефельтро.

Офицер последовал совету графа, и остаток пути они молчали.

И пока Франческо, Фанфулла и Пеппе ожидали в приемной герцога аудиенции, шут более не мог сдерживать переполняющее его раздражение и высказал все, что он думал о себе и Франческо. В приемной толпились многочисленные придворные, хватало там прелатов и военных, но Пеппе не выбирал слов и явно не выказывал должного уважения к графскому титулу Франческо. Тот, однако, не обиделся, понимая, что шут во многом прав: именно их стараниями тайное стало явным. Однако при здравом размышлении пришел к выводу, что вина их не так уж и велика.

– Во-первых, говори тише, Пеппе. А во-вторых, ты преувеличиваешь нашу вину. Мы просто чуть раньше выболтали то, о чем герцог все равно узнал бы из других источников.

– Но любая малость, часы это или дни, может сыграть роковую роль, – упорствовал шут, правда, понизив голос. – Джан-Мария вернется через пару-тройку дней. Если по приезде ему сообщат, что Валентина убежала с Ромео Гонзагой – а говорить про нее будут именно так, – станет он задерживаться в Урбино с намерением жениться? Едва ли. Союз этот политический, где нет места чувствам. От девушки требуется лишь одно – незапятнанная честь. А такой скандал заставил бы его высочество уехать в Баббьяно, и мадонна избавилась бы от домоганий Джан-Марии.

– Но какой ценой, Пеппе, – покачал головой Франческо. – Я согласен, своим молчанием мы помогли бы ей куда больше. Но сомневаюсь, что случившееся охладит пыл моего кузена. Ты ошибаешься, полагая, что в этот союз не вовлечены сердца. Во всяком случае, в отношении Джан-Марии ты не прав. Но в остальном… в чем состоит причиненное нами зло?

– Время покажет, – ответил горбун.

– И покажет, что мы ничем не ухудшили и без того непростое положение Валентины. Сейчас она уже в Роккалеоне, в полной безопасности. Что с ней может случиться? Гвидобальдо, несомненно, поедет туда, попытается уговорить ее подчиниться и вернуться с ним в Урбино. Она ответит, что готова на это при одном условии: он более не будет принуждать ее к свадьбе с Джан-Марией. Что за этим последует?

– Что? – хмыкнул шут. – Кто знает? Возможно, герцог прикажет захватить замок силой.

– Силой? – рассмеялся Франческо. – Куда девалась твоя мудрость, шут. Неужели ты думаешь, что Гвидобальдо очень хочется стать посмешищем всей Италии? Где это видано, чтобы герцог осаждал замок своей племянницы лишь потому, что той не нравится выбранный им жених?

– Гвидобальдо да Монтефельтро иной раз бывает очень горяч, – начал шут, но тут появился пришедший с ними во дворец капитан и возвестил, что его высочество их ждет.

Гвидобальдо они нашли в мрачном расположении духа. Довольно-таки холодно приветствовав Франческо, герцог расспросил его о ночной встрече, не выказывая, однако, особого интереса, словно речь шла об улетевшем соколе. Поблагодарил за полученные сведения и отдал распоряжение отвести апартаменты и графу, и Фанфулле на то время, пока они сочтут возможным пробыть при его дворе. С тем Гвидобальдо и отпустил их, приказав капитану задержаться.

– И, по-твоему, этот человек будет осаждать замок своей племянницы? – обратился граф к Пеппе, когда они вышли в приемную. – Похоже, господин шут, на этот раз твоя мудрость тебя подвела.

– Вы не знаете герцога, ваша светлость, – ответил Пеппе. – За ледяной наружностью скрывается бушующий пожар, так что он может пойти на все.

Но Франческо лишь рассмеялся и под руку с Фанфуллой зашагал по галерее к отведенным им комнатам.