Текст книги "Девушка «амальфи»"

Глава 3

Лукке было легко разговаривать с Аннабел, но тем не менее он почувствовал, что выдохся. Лечь в постель – это то, что ему сейчас необходимо.

Он почистил зубы и натянул серые спортивные штаны и белую футболку. Будь он в доме один, то обошелся бы без одежды. Не успел он об этом подумать, как появилась Аннабел в том же халате, что и прошлой ночью. В руках она держала две подушки и стакан с водой.

– Как вы догадались, что я уже готов?

Я не догадывалась. У меня свой отсчет. Не позови вы меня, я все равно вошла бы.

– Но тогда…

– Тогда я увидела бы вас голым, – сказала она и, подойдя к правой стороне кровати, поставила стакан около флакона с таблетками.

Он нее пахло… свежим лимоном.

– Боюсь, вы себе не представляете, какое количество мужчин – тощих, толстых, старых и молодых – я переодела в больничную одежду, не говоря уже о мытье в душе. Так что для меня это привычное зрелище… за исключением, конечно, лиц, – с улыбкой сказала она.

Лукка не удержался от смеха. Он и не помнил, когда в последний раз смеялся.

А она не удержалась от шутки.

– Вы только посмотрите, леди и джентльмены, – он смеется! Лицо у него при этом не треснуло. Ладно. Теперь найдите свое любимое положение для сна, и тогда я устрою вашу ногу.

Он машинально повернулся на правый бок и осторожно положил левую ногу сверху. Аннабел просунула две подушки между его ног.

– Это поможет распределить вес левой ноги по всей длине, и напряжение в травмированной кости будет меньше.

Лукка тяжело вздохнул:

– К сожалению, когда я сплю, то одному Богу известно, что происходит.

Она улыбнулась.

– Богу известно следующее: либо утром вы обнаружите одеяло на полу, либо будете крепко спать в этом положении. – Она укрыла его одеялом и погасила свет.

Она вышла из спальни, а ему… ему не хотелось, чтобы она уходила.

Если отцу не нужны услуги медсестры, то какой рекламой она занимается? Их телефонный разговор – чему он стал свидетелем – не показался ему воркованием влюбленных. Отец говорил с ней так, как говорят с хорошим другом.

И что это за предложение, которое Гвилио ей сделал и от которого она отказалась? Какова причина, по которой она не выдала его отцу? Но это произошло не потому, что она хотела завоевать его сына. Обнимала его она вовсе не с любовью. Она просто его жалела, а это несколько не похоже на намерение его соблазнить. Лукку это тронуло. У него в жизни было достаточно женщин, и разницу в отношении он чувствовал. Но ею двигало что-то иное. Что же?

Он то проваливался в сон, то выныривал оттуда, а желание узнать ее секреты не оставляло его. Так продолжалось до утра, когда солнечный свет проник через окно. Должно быть, уже половина девятого или девять. Он заморгал. Ночью он перевернулся на другой бок. Смятые простыни лежали в ногах, а одна подушка валялась на полу, но другая до сих пор находилась у него между ног.

Его удивило два обстоятельства. Первое – когда он открыл глаза, то машинально не потянулся к таблеткам. Подушка, видно, помогла ему, потому что он проснулся, не ощущая боли. Боль утихла настолько, что он смог выспаться. И второе – он встал на ноги, чувствуя себя наконец-то отдохнувшим. Этим утром он приготовит себе свой любимый кофе с молоком и сахаром.

Умывшись в ванной, он пришел на кухню. И только там заметил, что не взял трость, лежащую на тумбочке у кровати.

Взгляд его переместился на террасу. Синьорина Марш, все еще в халате, подвинула один из садовых стульев ближе к перилам и сидела, задумавшись, с чашкой в руке. Он быстро подогрел молоко, сварил себе кофе, вышел на террасу и встал около нее.

Она подняла на него глаза. И глаза эти сегодняшним утром показались ему уже не фиалковыми, а голубыми. Какая еще женщина способна так чудесно выглядеть без макияжа? Волосы свободно падали на спину. Она была босиком.

– Нет смысла спрашивать, как вы спали, – сказала она. – Все написано у вас на лице. Я рада.

– Благодаря вашему умению. – Он сделал глоток горячего кофе.

– Как приятно видеть, что вам стало лучше, синьор.

– Вы назвали меня Лукка, когда прошлым вечером разбудили от кошмарного сна. Раз уж мы спали в одной кровати, предлагаю отбросить формальности. – Он увидел, как краска заливает ей щеки.

Она кивнула:

– Я ждала, что вы это скажете. Придвиньте стул, садитесь и расскажите мне, какая еще тяжесть у вас на душе.

Хорошее настроение моментально улетучилось.

– Вы что, сейчас в роли психиатра?

– Возможно, он вам необходим.

– Черта с два! – взорвался Лукка. Она затронула больное место.

Но она и глазом не моргнула.

– Во время вашего кошмара вы были в бою, выкрикивали какое-то имя. Вы кое-чем со мной поделились, но все это лишь видимая часть айсберга. Теперь вы проснулись, и вам просто необходимо продолжить разговор.

– Нет, благодарю вас.

Она порывисто встала.

– Один доктор, под чьим руководством я работала в госпитале, объяснил мне, что человеку, который прошел через войну, нужно как-то оправдать свое существование. Для него жизненно важно знать: то, что он делал на войне, имеет значение по крайней мере хотя бы еще для одного человека помимо его самого. Если я не подхожу вам в этой роли, Лукка, то поскорее найдите кого-нибудь еще. Ради собственного спасения найдите человека, который захочет вас выслушать, и сделайте это поскорее. Даже если это будет обычный терапевт.

Он бросил на нее пронзительный взгляд.

– А вы, как я вижу, не боитесь ступить на опасный путь.

– Если бы мы с вами поменялись местами, разве вы не захотели бы мне помочь?

Она сказала правду, и деваться ему было некуда. В госпитале им занимался психиатр, который сказал ему, что для каждого его собственный опыт на войне не сравним ни с чьим. Кто-то выжил, кто-то погиб, но человечеству это безразлично. А для него самое ужасное – это замкнуться.

Лукка закрыл глаза.

– Как вам это для начала? Отец запретил мне поступать в военную академию в Бари. Я поступил туда против его воли, потому что хотел стать похожим на деда, который сражался на последней войне.

Она не сразу ответила.

Я не знала. Гвилио никогда мне про это не говорил.

– Нет, он не стал бы об этом рассказывать. Потому что его тесть вернулся с войны без ноги. Об этом мой отец не любит вспоминать.

– Трость? – тихо спросила она. – Это его?

– Да. Если вы думаете, что отцу захочется услышать о моем ранении и заново пережить весь этот ужас, то вы глубоко ошибаетесь. Но я понимаю, нужно все ему рассказать. Я через многое прошел, и многое мне еще предстоит, но вы не мужчина и не представляете себе, что я хочу выглядеть крепким, когда он меня увидит. Ну что, это честное признание?

Она кивнула и прошептала:

– Мне очень жаль, Лукка.

Давно он не слышал слов сочувствия. А она произнесла их так, что он понял – это сказано искренне.

«Да и ты, Каведзали, никому не позволял заглядывать в твою душу».

Ее отношение удивило и тронуло его, всколыхнув чувства, о которых он и не подозревал.

– Вы оказали мне доверие, рассказав о себе. Может, позже вы еще мне что-нибудь расскажете.

– Больше нечего рассказывать.

– О нет. Есть. – Она вдруг встала, приподнялась на носки и быстро чмокнула его в щеку.

Затем задвинула стул и ушла в дом с пустой чашкой в руке.

Он долго стоял, держась за перила. Ему нужно позвонить врачу. В госпитале договорились, что его осмотрит врач в Салерно и назначит дальнейшее лечение.

Прошло около четверти часа. Он услыхал, как машина выезжает на дорогу. Его охватили одиночество и пустота. Он не хотел думать, что причина кроется в этой женщине. Почему именно она?

Как выразился этим утром Лукка, она ступила на опасный путь. Она заставила его быть откровенным, и, возможно, потом он разозлится на нее. Она надеялась, что этого не произойдет. Но даже если ей не избежать его неприязни, для него возможность выговориться – главный шаг к выздоровлению.

Как отреагирует Евилио, когда Лукка с ним встретится? Увечье сына причинит ему боль. А то, что Лукка не сказал ему о своем возвращении, тоже причинит боль.

Он не все ей рассказал. Она могла представить, что он скрывал, и от этого ее бросало в дрожь – она помнила, как он выглядел и что говорил во время своего кошмарного бреда. У него резко выраженный инстинкт самосохранения, и это ее пугало.

Но проблема для нее еще и в том, что оба мужчины, отец и сын, были ей симпатичны. Она хотела им помочь, но… не ее это дело.

Слава богу, что у нее есть новое жилье, и она переберется туда сразу после работы. Но сначала надо доехать до работы… Движение в Амальфи ужасающее и требовало от нее предельного внимания.

Благодаря карте и указаниям Гвилио она отыскала отель «Европа» на площади Святого Андреа и оставила машину в подземном гараже.

– Вот и вы. – Гвилио встретил ее в фойе отеля и повел по лестнице наверх в свой номер.

Я не опоздала?

– Нет, но Марчелле понадобится больше времени для подготовки.

– Почему?

– Когда я увидел пробные снимки, сделанные в Риме, то пришел в восторг и решил, что мы заменим деловой костюм, который намечался для сегодняшней съемки, на свадебное платье. Марчелла привезла несколько моделей. Нужно, чтобы вы примерили их все, прежде чем мы примем окончательное решение.

Аннабел не возражала против примерки подвенечных нарядов. Ее собственная свадьба канула в прошлое, а свадебное платье не шло ни в какое сравнение с этими изысканными изделиями по пятьдесят тысяч долларов. Вся съемочная группа собралась, чтобы высказать свое мнение.

– Ах! – раздался общий возглас, когда она надела последнее – из тонкого как паутинка шелка и кружева.

– Оно! – громко объявил Гвилио.

Джованни, прищурившись, оглядел Аннабел, затем повернулся к стилисту:

– Пусть волосы свободно падают. Я потом поправлю мантилью.

Вся команда визажистов занялась Аннабел. Марчелла велела одной из помощниц отнести туфли на шпильках к автомобилю на месте съемки.

– Аннабел наденет их там.

Последним штрихом стали ослепительное бриллиантовое колье и бриллиантовые серьги. Когда все было готово и макияж безупречен, Аннабел вышла из комнаты в сандалиях. Все спустились вниз, помощницы поддерживали длинный кружевной шлейф.

Люди в переполненном фойе начали хлопать, а когда Аннабел вышла на площадь, то к аплодисментам присоединились восторженные возгласы. Полиция окружила место, где у старинной лестницы, ведущей к знаменитому, четырнадцатого века, собору Святого Андреа, стоял ярко-красный спортивный автомобиль «амальфи» с откидным верхом.

Гвилио, должно быть, заметил выражение ее лица.

– Мы не станем просить вас вскарабкаться на шестьдесят две ступени.

Она засмеялась, чтобы скрыть волнение.

Как только Джованни расправил длинную, до пола, кружевную мантилью, а Аннабел всунула ноги в лодочки, он объявил, что готов к съемке. Наклонившись к ней, он шепнул:

– Когда его сын увидит эту фотографию, он сбежит с красавицей девушкой «амальфи». А все женщины на побережье будут переживать, что упустили самого желанного жениха.

Сердце Аннабел почему-то подпрыгнуло.

– Согласна, – шутливо ответила она.

Не признаваться же фотографу, что с Луккой они познакомились и что ему менее всего хочется сбежать с женщиной – незваной гостьей в его доме.

Но замечание Джованни, который хотел ей польстить, лишь напомнило, что она молчит о Лукке перед лицом Гвилио. Аннабел почувствовала, как краска стыда заливает ей шею и щеки. Спасла Марчелла, передав ей цветы. Аннабел поднесла к лицу букет невесты и вдохнула запах белого стефанотиса и крошечных ярких чайных розочек.

Базилио открыл дверцу, и она увидела шикарную кожаную желтовато-коричневую обивку. На сиденье лежала алая роза на длинном стебле.

– Поднимитесь на несколько ступеней, чтобы был виден шлейф целиком. И оглянитесь назад на автомобиль, словно ждете жениха, – сказал Базилио.

В мозгу возник образ Лукки, а не Райана. В смокинге он выглядел бы весьма импозантно.

Съемка началась. Оба, и Гвилио, и Базилио, обменивались оживленными замечаниями и жестикулировали. У Джованни энергия тоже била ключом, и он в своей жизнерадостной манере подбадривал Аннабел. Наконец, даже Джованни устал и объявил, что съемка закончена.

Вздохнув с облегчением, Аннабел скрылась в отеле. С нее сняли драгоценности и свадебный наряд, убрали макияж, и она смогла переодеться в оранжевое льняное платье без рукавов и сандалии. Гвилио ждал ее и пригласил пообедать с ним и его женой у них на вилле.

Не желая его обидеть, она все же сослалась на головную боль и пообещала принять приглашение в другой раз.

– Работа модели оказалась тяжелее, чем я предполагала.

Он похлопал ее по руке:

– Сегодня сильно печет солнце. Конечно, возвращайтесь к себе и пораньше ложитесь спать.

– Все, что мне надо, это сон и холодное питье, – ответила она. Как только она убедится, что с Луккой все в порядке, ей станет легче. – Спасибо, Гвилио. Вы будете завтра на съемках в Фуроре?

– Нет. Я должен лететь в Милан на важную встречу, но вернусь послезавтра. Вы всегда можете мне позвонить, если возникнут вопросы.

– Знаю. Спасибо.

– Я сказал Марчелле, чтобы она оставила для вас то свадебное платье – это мой подарок.

– Гвилио… вы слишком щедры, но я не планирую никакой свадьбы в будущем. С меня хватит.

Гвилио нахмурился:

– Только молодые говорят такие вещи, потому что не знают, что ждет их за углом.

Я не настоящая девушка «амальфи», у которой горят глаза. Эта девушка не пережила того, что пережила я, и не знает, что горящий взгляд скоро может погаснуть. – Аннабел послала ему воздушный поцелуй и торопливо направилась к подземному гаражу.

Вечернее движение транспорта оказалось хуже утреннего. Когда она подъехала к дому, то от волнений, связанных с непростой ситуацией, в которую она угодила, плюс от усталости у нее болезненно стучало в висках.

Припарковав машину, она вошла в дом. На кухне Лукка что-то готовил. Вкусный запах витал в воздухе.

Аннабел была рада, что он занят едой – значит, аппетит у него не пропал. Она опасалась, что найдет его в более плачевном состоянии, чем в ту ночь, когда он появился в доме.

Она достала две таблетки ибупрофена и, нагнувшись над раковиной, запила их водой из крана. Волосы упали ей на лицо и намокли. Найдя в сумке черепаховую заколку, она убрала длинные пряди в хвост.

Вернувшись на кухню, она не могла не отметить, как красиво сидят на Лукке джинсы и черная рубашка поло. Марчелла просветила ее относительно итальянских мужчин и их одежды. Она сказала, итальянские матери боготворят сыновей и готовы недоедать, но откладывать деньги на модные вещи для своих чад.

Как этому не поверить, когда в Италии кругом полно привлекательных, красиво одетых мужчин. И Лукка не исключение. Он и в спортивных штанах и футболке выглядел классно, хотя, кажется, этого не сознавал.

– Пахнет аппетитно.

Он поливал белым соусом макароны, выложенные на большое овальное блюдо.

– Я приготовил свою любимую еду.

– Что это?

– Cannelloni[13]13
  Каннеллони (ит.) – сорт макарон.


[Закрыть] под телячьим соусом.

– Это ваша мама научила вас готовить? – спросила Аннабел, вспомнив слова Марчеллы о любящих матерях.

– Она многому меня научила. – Нельзя было не заметить нежности, прозвучавшей в его голосе. Он – мамин сын. Это очевидно. Итальянские мужчины известны тем, что превозносят своих матерей. – Хотите есть?

– Да. – Она вдруг почувствовала, что ужасно голодна.

– Тогда присоединяйтесь ко мне.

Ему лучше, и он хочет показать ей это. Она не станет ему отказывать.

– Давайте я вам помогу и…

– Нет. Сегодня я сам справляюсь.

– Вижу, что справляетесь.

И это увидит его отец, когда придет время.

Но что послужило переменой в его настроении? Неужели то, что она вызвала его на откровенность? Вполне возможно.

Он отнес горячее блюдо на террасу, Аннабел последовала за ним и села в кресло. На столе, накрытом на двоих, горела свеча. Лукка поставил на цветастую скатерть хлеб и салат. Аромат цветов в воздухе смешался с вкусным запахом каннеллони. Обстановка была романтичной.

Аннабел наблюдала за тем, как он усаживается за стол. Движения его осторожны, но ясно, что боль отступила. Положив ей еду на тарелку, он сказал:

– Я приготовил чай с лимоном – сорвал с этих нависших веток. Но если вы предпочитаете вино, то в буфете кое-что есть. Я не пью вина из-за болеутоляющих.

Я с удовольствием выпью чаю. Какой вы примерный пациент!

– В госпитале я считался самым отвратительным, – сказал он. – Как только доктора сочли, что я достаточно вылечился, то были готовы выкинуть меня вон, но психиатр сказал, что меня еще рано выписывать. Он оказался прав. Как и вы.

Аннабел едва не поперхнулась.

– Что касается сегодняшнего утра…

– Мы оба знаем, что у меня посттравматический стресс, – прервал ее он. – Врач сказал мне, что, хотя у меня это проявляется не так сильно, как у других парней, которых он лечил, моя проблема в том, что я не хотел в этом признаваться. Вы назвали вещи своими именами и отрезвили меня. Так что не надо извиняться.

– Если этот ужин – выражение благодарности, то я смиренно ее принимаю, – ответила она, вытерев салфеткой губы. – Спасибо, что не сердитесь на меня.

– Поскольку в наших общих интересах оставаться под одной крышей, я подумал, что мы могли бы ужиться, как два соучастника преступления.

А он может сразить своим шармом!

– Лукка, шутки в сторону. После ужина я собираюсь уехать. Я уже забронировала номер в гостинице «Клаудия».

У него напряглись скулы.

– Зачем вы это сделали? Утром вы сами предложили мне помощь. Или я неправильно вас понял?

– Нет, все правильно. Мое предложение в силе, но не здесь, в вашем доме. Видите ли, я испытываю неловкость и даже вину перед вашим отцом за то, что делаю вид, будто не знаю, что вы вернулись в Равелло. – Она закусила губу. – Да, меня беспокоит то, как я выгляжу в его глазах. Скажите, а вы не боитесь, что он каким-то образом узнает про вас? Он любит вас. Что, если это станет для него слишком большим потрясением?

Для любого родителя это был бы удар, а для Гвилио в особенности, учитывая его планы. Она со страхом представила реакцию Гвилио, если он узнает, что сын живет на ферме с ней, с Аннабел, а она ничего ему не сказала.

Лукка пристально на нее смотрел.

– Я позвоню ему завтра и все объясню. Даю слово.

И Аннабел поверила.

– Вы просто не представляете, какое это для меня облегчение.

– Он поймет, что я поставил вас в неловкое положение, и забудет об этом. Но раз уж мы стали обсуждать ваши грехи относительно моего отца, то не признаетесь ли, в чем грешны передо мной? Что вы недосказали?

Она была готова рассказать ему правду. Или часть правды.

– Ваш отец познакомился со мной в Калифорнии, когда был там по делам. Он прямо спросил меня, не соглашусь ли я полететь в Италию на три недели и стать моделью в его новой рекламной кампании.

– Вы – модель? – удивился Лукка.

– О, не слишком мне льстите, – шутливо ответила она.

– Вы прекрасно знаете, насколько привлекательны, – медленно произнес он. – А что дальше? Наш разговор становится все более интересным.

– Я уже говорила вам, что по профессии я медсестра, но он заявил, что моя внешность – это то, что ему нужно.

– Он никогда прежде не приглашал женщин-моделей.

– Я знала это. И на днях во время очередной съемки я снова спросила: «Почему я?» А он сказал, что мой американский облик с американской улыбкой в придачу привлекут мужчин, которые покупают его автомобили. Вероятно, он изучил спрос.

Лукка рассмеялся, чем сильно ее удивил, потому что она не слышала до сего момента, чтобы он смеялся от души. А как ему это идет!

– Что вас так рассмешило?

– Мой отец. Он великолепен во всем, что делает. Я его даже побаиваюсь. Относительно вашей американской внешности, он имел в виду следующее – любой мужчина может упасть к вашим ногам.

– Вы – истинный сын своего отца. Вы тоже великолепны в своих делах. В том числе и в комплиментах. Мне такого никто не говорил. У меня чуть сердце не остановилось.

Господи, да она с ним флиртует? Вот это да!

Он откинулся в кресле.

– А где же вы были, когда я валялся в больнице?

– Вероятно, меняла повязки какому-нибудь старичку в другой больнице. А вы могли тогда мечтать о том, что в один прекрасный день будете отдыхать на террасе собственного дома, не говоря уже о том, чтобы угощать кого-нибудь божественным cannelloni, который вас в детстве научила готовить мама?

Темная голова наклонилась в ее сторону.

– Вам понравилось?

– Поверьте мне – вы могли бы открыть свой ресторан прямо на ферме.

– Вот это мысль! В таком случае я приготовлю что-нибудь еще, чтобы угодить вам завтра вечером.

Завтра вечером. От этих слов у нее внутри все затрепетало.

– Вы хотите сказать, что собираетесь накормить меня за то, что я вас выслушаю?

Он изучающее смотрел на нее.

– Вполне разумное объяснение. Кстати, мне нужно кое-что купить. Не согласитесь ли подвезти меня к аптеке в Салерно? Мне нужен крем для бритья и лезвия. Если только вы не слишком устали.

– Нисколько.

У Аннабел голова уже не болела, но второе дыхание к ней пришло по другой причине: оттого что он чувствовал себя намного лучше.

– Нам лучше поторопиться, пока аптека не закрылась. Когда вернемся, я вымою посуду.

Он встал.

– В этом доме есть правило: тот, кто готовит, моет посуду.

Спустя полчаса они уже были в Салерно, и она выходила из аптеки с купленными там туалетными принадлежностями. Когда она села в машину, он спросил:

– Видите тратторию на другой стороне площади?

– Да.

– Это заведение стоит на одном и том же месте уже много лет. Там продают на вынос десерт под названием torta caprese[14]14
  Каприйский сладкий пирог (ит.).


[Закрыть]. Мне кажется, вам придется по вкусу.

– Torta мне подходит, – ответила она, подражая его акценту.

– Bene. – Он улыбнулся, а у нее перехватило дыхание от его улыбки. – Расплатитесь теми деньгами, что я вам дал. Вы были правы, когда говорили, что мне необходимо есть сладкое.

И снова ее охватил испуг. Ей не стоит оставаться с ним наедине!

– Я быстро, – сказала она.

А как ей не согласиться? Он постепенно выходит из темноты, которая окутывала его многие месяцы. К нему возвращается аппетит, он откровенничает с ней. Все это означает, что его психическое здоровье восстанавливается, но… она должна быть начеку и не видеть в этой ситуации чего-то большего.

Через две недели она уедет домой. Нелепо рассчитывать на что-то… А на что? Если бы она после знакомства с Райаном проявила осмотрительность, то, возможно, разобралась бы в нем и не вышла бы за него замуж. Не надо об этом забывать.

Поручение Лукки не заняло у нее много времени. Когда она вернулась, он сказал ей, куда ехать. Спустя пять минут он указал на укромное место, откуда открывался потрясающий вид на побережье.

– Если бы все люди на свете могли увидеть то, что вижу я, – прошептала она.

– Садитесь в машину рядом со мной, и будем вместе наслаждаться не только красотой, но и пирогом, – предложил Лукка.

Она поняла, что для него достаточно хождений на один день. Аннабел вдруг ощутила себя девчонкой, которая собирается сесть на заднее сиденье с парнем якобы для того, чтобы посмотреть фильм из окна автомобиля.

Она села рядом с ним, а он наклонился к ней и прошептал:

– Я все еще не могу, даже если бы захотел, Аппabellissima[15]15
  Анна-красавица (ит.).


[Закрыть].