Текст книги "Мой галантный враг"

ЭПИЛОГ

Наш дом я вижу вдалеке…

Благословен пусть будет дом,

Куда с тобой, рука в руке,

Мы вместе вечером войдем.

(Из баллады безымянного менестреля)

Лиллиана стояла на краю поля. Начинал созревать ячмень, и под теплым летним ветром по ниве пробегали волны, словно это было не поле, а спокойное золотое озеро. На берегу неширокого ручья, который протекал рядом с нивой, Магда и Ферга расстелили одеяло для детей. Обе служанки крепко спали, как и их маленькие подопечные. Даже старый Томас, составивший им компанию, дремал, привалившись к толстому стволу бука и позабыв о своей удочке, которую он тем не менее не выпускал из рук.

Теплые лучи позднего августовского солнца дарили каждому покой и умиротворение. Каждому, за исключением Лиллианы.

Она некоторое время бродила вдоль ручья, бросая кусочки хлеба рыбам и уткам. Но ее беспокойство не проходило, и она повернула к дороге.

Лиллиана откинула со щеки за спину пушистую прядь волос и окинула взглядом ровную, утоптанную дорогу. С самого пробуждения, с раннего утра, в ней жила неизвестно откуда взявшаяся уверенность, что Корбетт вернется сегодня. Она твердо верила в это. Однако теперь, когда солнце уже медленно склонялось к западу, ее надежды начали увядать.

Как она тосковала по нему! Вот уже почти четыре недели прошло со дня его отъезда. Он отправился в Лондон, чтобы встретить Эдуарда и присутствовать на его коронации. Лиллиана не сопровождала Корбетта, потому что совсем недавно родила сына. Но каждую ночь она молилась о его благополучном возвращении и каждое утро на коленях молила Бога, чтобы именно этот день стал днем возвращения мужа.

С тяжелым вздохом она опустила глаза на пыльную дорогу. Может быть, и хорошо, что он не приехал сегодня, подумала она, когда ее взгляд упал на собственные босые ноги. Она давно уже сбросила туфли, и теперь ноги были перемазаны; светло-зеленое полотняное платье не успело просохнуть после прогулки у ручья, а волосы так перепутались на ветру, что, наверное, на нее и смотреть страшно. После недель, проведенных Корбеттом при дворе, среди знатнейших вельмож государства, она наверняка покажется ему жалкой деревенской простушкой.

Исполненная самой горькой жалости по отношению к самой себе, она принялась расхаживать вдоль дороги, время от времени бесцельно поддавая ногами случайные камешки. И только когда она почувствовала, как гудит земля под ее подошвами, и услышала тяжелый стук подков, она вырвалась из плена уныния и резко обернулась.

К ней приближался скачущий во весь опор одинокий всадник на огромном вороном коне. Со счастливым возгласом Лиллиана прижала ладони к щекам. Лица всадника было еще не видно, но она и так знала: это Корбетт.

Она стояла посреди дороги; ее запыленными юбками играл ветер, а послеполуденное солнце отливало золотом и багрянцем в длинных распущенных волосах. Когда Корбетт, домчавшись до нее, натянул поводья, она чувствовала себя так, словно ей даровано все счастье, какое только может быть на земле.

Корбетт соскочил с Кисмета раньше, чем разгоряченный конь смог остановиться, и крепко обнял ее.

– О, любовь моя! Любимый! Мне уже казалось, что ты никогда не вернешься.

Его ответ затерялся в долгом, горячем поцелуе, от которого у обоих захватило дух. Когда он наконец немного отстранился, Лиллиана ласково провела рукой по его впалой щеке и заросшему подбородку.

– Я так по тебе скучала…

Ее голос дрогнул от наплыва чувств, и она смущенно уткнулась головой в его широкую грудь. От него пахло кожей, пылью и лошадьми… она любила его и таким тоже.

Тихо засмеявшись, Корбетт поднял к себе ее лицо:

– А я-то боялся, что ты опять откажешься впустить меня в замок.

Лиллиана постаралась взглянуть на него с упреком, но ничего из этого не получилось. Счастливые слезы стояли у нее в глазах.

– Ты же знаешь, я ни в чем не могу тебе отказать, – прошептала она.

Корбетт смотрел на нее, не отрываясь; его живые серые глаза были прозрачны, как хрусталь.

– Мне нужна только твоя любовь… никогда не отнимай ее у меня.

– Она отдана тебе навсегда.

Их губы снова встретились, и ей показалось, что она растворилась в нем целиком. Губами, языком он вбирал ее в себя с таким неукротимым пылом, который граничил с болью, и она шла ему навстречу столь же безоглядно и целеустремленно. Если бы было можно, она прямо здесь, на пыльной дороге, показала ему, как она счастлива от его возвращения и как сильна ее любовь к нему.

Но сам Корбетт, застонав от муки, разорвал их страстные объятия.

– Бог мой, как я тосковал по тебе, – проговорил он. – Я люблю тебя, Лилли. Я люблю тебя так сильно, что… – Тут он судорожно вздохнул и улыбнулся. – К сожалению, мои люди уже недалеко отсюда.

Лиллиана залилась счастливым смехом:

– Да, нам надо бы вести себя более благоразумно. Кроме того, тут поблизости Дэйн и Элиза. Они оба спят у ручья. И, конечно, Магда с Фергой, и Томас…

Она вскрикнула, когда он подхватил ее на руки и закружил.

– Тебе не удастся долго заговаривать мне зубы, женушка.

– А я и не собираюсь, – шепнула она.

Снова застонав, он поставил ее на землю, но не убрал руки, обвивавшей ее талию, и они направились к ручью. Стебли ячменя расступались перед ними и снова смыкались у них за спиной. Вдалеке блестели в лучах солнца стены Оррик-Касла.

Рука об руку шли они через поле, и Лиллиана вдруг подумала, что целый год прошел с того дня, когда она вернулась домой из Бергрэмского аббатства. Тогда Туллия умолила ее приехать, а потом явился высокий рыцарь, отмеченный шрамами от старых ран, и потребовал признания своих прав на ее руку. Это был год борьбы, печали и даже ужаса, и все-таки он принес в долину Уиндермир-Фолд мир и благополучие, о которых так мечтал ее отец.

А она обрела любовь. Со вздохом умиротворения она склонила голову на его сильное плечо и почувствовала, что его рука крепче обняла ее талию. Она была дома.