Текст книги "Мой галантный враг"

Глава 9

Сэр Корбетт стоял у основания каменной лестницы. Его темно-красная бархатная туника была расшита узорами из золотых и серебряных нитей, изображающими переплетенные виноградные лозы. Широкие разрезы по бокам туники позволяли видеть темные штаны и чулки, заправленные в высокие черные сапоги необычного покроя. На нем не было ни плаща, ни мантии, но на широком оружейном поясе висел меч. Он стоял неподвижно, с самым рассеянным видом. И тем не менее, когда Лиллиана спускалась с отцом по лестнице, она знала, что глаза жениха прикованы к ней.

И что он недоволен.

Лорд Бартон выступал медленно и величаво, и Лиллиане казалось, что она не доживет до конца этого спуска. Она со страхом взглянула на Туллию, которая шествовала с другой стороны от отца, но искреннее, милое лицо младшей сестры лишь усилило ее тревогу. Туллия ждала своей свадьбы с величайшей радостью. Она любила Сэнтона. У них все шло, как и должно идти, думала Лиллиана, стараясь не смотреть в сторону многолюдной глазеющей толпы. Туллия и Сэнтон вступают в брак по самой чистой из всех возможных причин, и их совместная жизнь должна быть счастливой.

А у нее самой, у Лиллианы, все наоборот. Ее выдают замуж насильно, ради политических соображений и вопреки всем ее желаниям. Разве в таком браке остается хоть малейшая надежда на счастье?

Ее не оставляли непрошеные мысли о тех часах, которые она провела в пастушеской хижине вместе с сэром Корбеттом… и о том непостижимом наслаждении, которое она испытала в его объятиях. Если на брачном ложе можно ожидать того же, то ей не на что жаловаться, нашептывал ей какой-то тихий, но внятный голос.

Но ведь здесь не было и речи о любви, и даже о привязанности или нежности, убеждала себя Лиллиана тщетных попытках похоронить самую память о минувшей ночи. Здесь не было речи и об уважении, потому что сэра Корбетта наверняка интересует лишь ленное владение, которое назначено ей в приданое, а она никогда не сможет уважать никого из Колчестеров. Людям Оррика Колчестеры принесли только смерть, нищету и горести. Добровольно отдаться ему в руки, выйдя за него замуж, – для этого действительно надо быть умалишенной!

И все же шаг за шагом, по мере того как лорд Бартон сопровождал двух своих дочерей в парадную залу, она неуклонно шла навстречу этому безумию.

На нижней ступеньке она споткнулась, и если бы отец не поддержал ее, она, скорее всего, упала бы. Но руку отца быстро сменила другая рука, более сильная, и когда Лиллиана испуганно подняла глаза, она встретила насмешливый взгляд сэра Корбетта.

Без единого слова он провел ее через набитую битком залу в маленькую часовню. Но его безмолвие лишь усиливало ее отчаяние. Зачем ему теперь слова? Скоро и так все достанется ему: Оррик-Касл, вся северная половина долины Уиндермир-Фолд и старшая дочь его злейшего врага. В этот момент Лиллиана от души пожалела о своем опрометчивом решении запрятать волосы – все до единого! – под головным убором. Это был жест открытого неповиновения – бесполезный, но единственный знак ее противодействия предстоящему бракосочетанию, который ей еще оставался.

Глубоко вздохнув, она горделиво подняла голову, полагая все усилия, чтобы казаться спокойной. Чему быть не миновать, сказала она себе, и изменить ничего невозможно. Она не станет ничего загадывать – даже на минуту вперед. И уж совершенно точно, она не станет думать ни о той ночи, которая ей предстоит, ни о бесконечной череде других ночей – и дней, – которые последуют за тем.

Лиллиана была тверда в своей решимости, и все же, когда она опустилась на колени перед алтарем и склонила голову, она молилась в душе не о ниспослании ей терпения и стойкости, а об отмене приговора.

Месса, которую Лиллиана так часто находила нескончаемо долгой, сегодня показалась невероятно короткой. Но для отца Дэниса это был миг торжества: никогда еще часовня не видала в своих стенах такого множества набожно склоненных голов. Когда священник попросил, чтобы обе пары приблизились к алтарю, Лиллиана сделала было шаг вперед, но сэр Корбетт удержал ее на месте.

– Вы можете обвенчать сначала сэра Сэнтона и леди Туллию, – сказал он удивленному отцу Дэнису.

Тихий гул от общего перешептывания заполнил тесную каменную часовню, но сразу же стих, когда священник кивнул в знак согласия и обратился ко второй паре.

Лиллиана почти не слышала слов обряда, соединившего ее младшую сестру с сэром Сэнтоном. Она была слишком поглощена размышлениями о невероятном высокомерии сэра Корбетта. Неужели он не признает никакой власти, кроме своей собственной? Неужели даже церковь должна поступаться своими законами ради удовлетворения его прихотей? Она горела праведным гневом до того самого мгновения, когда увидела, как Сэнтон надевает кольцо на палец Туллии. Нежным поцелуем он скрепил клятву верности своей молодой супруге; послышался одобрительный гул многих голосов, и Лиллиана забыла о своих горестях. Ее маленькая сестренка стала замужней женщиной! Самое прекрасное будущее ожидало этих новобрачных. При виде сияющего лица Туллии Лиллиана улыбнулась и украдкой смахнула слезу. Какое это было бы счастье для матери, думала она. Но затем священник обернулся к ней и сэру Корбетту и всякие мысли о счастье улетучились. Священник готовился повторить весь обряд, но тут заговорил сэр Корбетт:

– Я хотел бы, чтобы венчание состоялось там, где смогут присутствовать все.

Дородный священник в блестящем облачении изумленно взглянул на рыцаря:

– А как же иначе? Мы немедленно отслужим…

– Вы не поняли. Я хотел бы, чтобы эта церемония была проведена на верхних ступенях лестницы у входа в главную башню.

Лиллиана, не веря своим ушам, взглянула на него. Чего он рассчитывает этим добиться?

Словно угадав ее мысли, он продолжал.

– Вы можете припомнить, святой отец, что в знатных домах издавна существовал обычай: обряд венчания совершался таким образом, чтобы его свидетелем мог стать каждый, – от самого родовитого гостя до самого последнего слуги. Пусть так будет и сегодня. Я хочу, чтобы каждый мужчина, женщина или ребенок – воочию увидел, как совершается бракосочетание леди Лиллианы, старшей дочери лорда Оррика, и сэра Корбетта Колчестерского, отныне также Оррикского. Пусть же они примут меня как своего – так же, как приняли лорд Бартон и леди Лиллиана.

Священнику оставалось лишь ответить согласием на это требование, столь убедительно обоснованное и выраженное столь непререкаемым тоном. Все еще покачивая головой с крайне озадаченным видом, святой отец направился к указанному ему месту, предшествуемый шестью служками; вся толпа последовала за ним.

Только Лиллиана и Корбетт не сразу покинули часовню. Когда он, повернувшись к ней, прямо взглянул ей в лицо, ей стоило немалого труда не отшатнуться – так сверкали его глаза.

– Так-так, моя строптивая невеста. Напрасно ты не выполнила мои пожелания. Придется сейчас это исправить. – Не успела она опомниться, как он сдернул с нее фату и платок.

– Не надо!.. – вскричала Лиллиана, прекрасно сознавая, что он не остановится, пока не выполнит задуманное. – Зачем тебе так меня позорить?

– Никакого позора нет в том, чтобы носить распущенные волосы, – возразил он.

Одной рукой он крепко держал ее за плечо, другой рукой без особого искусства пытался разобраться с сеткой, которая удерживала на затылке волосы Лиллианы.

– Все увидят, что ты натворил! Это уже достаточно стыдно!

– А ослушаться мужа – это, по-твоему, не стыдно? – усмехнулся он, когда наконец отцепил сетку от волос, и они тяжелым золотисто-каштановым водопадом заструились по ее плечам и спине.

Тут свирепое лицо Корбетта смягчилось, и он подставил обе руки под эти шелковистые струи.

Его пальцы перебирали роскошные волосы Лиллианы, и она вновь вздрогнула от этого прикосновения. Неужели в нем нет почтения к священным стенам часовни, если он и здесь так смело ласкает ее? Неужели нет никого, перед кем бы он склонился?

– Ты мне не муж, – ответила она сердито, но без особой убежденности в голосе.

Корбетт тихонько засмеялся, глядя ей в глаза, и его пальцы замерли у нее в волосах.

– Мы женаты, моя Лилли, в этом нет ни малейшего сомнения. Священнику просто осталось пробубнить положенные слова.

– О! Ты еще и кощунствуешь! – вскричала она, пытаясь высвободить пряди своих волос из его рук, потом подобрала юбки и поспешила к выходу.

Корбетт, не задерживаясь, присоединился к ней. Он крепко сжал ее руку и открыл дверь. Только несколько лоскутков полотна и изящная сеточка, оставшиеся на полу свидетельствовали о том, что здесь произошло.

Речи священника были милосердно-краткими. Он опасался, что этот рослый и сильный жених потребует от него еще чего-нибудь, и торопился завершить церемонию.

Задавая жениху вопрос о кольце, он явно опасался возможного ответа. Однако Корбетт молча вынул тяжелое кольцо, которое без промедления надел на левую руку Лиллианы. У нее не было кольца для него, но это не казалось ей постыдным. Она не хотела привязывать его к себе.

Но вот он уже произнес свои брачные обеты и выжидательно взглянул на нее. Бороться было бесполезно. Голосом спокойным и бесстрастным она повторила то, что от нее требовалось. Она не хотела встретить его взгляд, не хотела увидеть самодовольно-торжествующее выражение его лица. Но он по-хозяйски крепко сжимал ее руку, и она ничего не могла с собой поделать: рука предательски дрожала.

– Отныне я объявляю вас мужем и женой, – торопливо провозгласил священник с видимым облегчением; его круглое лицо расплылось в улыбке. – Теперь вы можете поцеловать свою жену.

Словно в полусне, Лиллиана послушно подняла лицо к Корбетту. Опущенные веки и густые ресницы скрывали ее глаза, но она открыла их с изумлением, когда он обеими руками взялся за ее голову.

– Сейчас ты поцелуешь меня, миледи жена, – прошептал он так, чтобы слышала только она. – Ты поцелуешь меня горячо и самозабвенно.

Когда он приблизил к ней губы, лицо у него было серьезно.

– Нет! – задохнулась она.

Лиллиана вцепилась ему в запястья, но его хватка не стала слабее.

– О, а по-моему, да. Потому что, если ты сейчас не поцелуешь меня от всего сердца, на радость всем свидетелям нашего бракосочетания, мне останется только одно: поднять тебя на руки и унести по лестнице прямо в нашу спальню. – Когда она недоверчиво взглянула на него, он ровным тоном продолжил. – Ты моя жена, прекрасная Лилли. И это должно быть известно каждому человеку в замке.

Лиллиана не сомневалась, что он так и сделает. Он без колебаний выполнил бы свою угрозу. И кто тут мог бы ему помешать? Еще несколько мгновений она всматривалась в его лицо, склоненное к ней, и затем, вопреки всем своим намерениям, с трудом подняла к нему свое лицо, тем самым признавая его власть над собой.

Корбетт, однако, явно не был удовлетворен таким пассивным подчинением.

– Я сказал: ты поцелуешь меня. – Легкая улыбка тронула его губы. – Поцелуй меня, жена.

По толпе любопытствующих зрителей пробежал шепоток. Но Лиллиана не воспринимала ничего, кроме близости Корбетта. На ее плечах лежали его горячие твердые ладони. Она все еще сжимала его запястья, но ее руки уже не были напряжены в попытке оттолкнуть его.

Она взглянула в его непроницаемые серые глаза, и ее бросило в жар. Она разрывалась между противоборствующими чувствами: пора было смириться, но все в ней восставало против этого.

Он был красивым мужчиной – на свой лад. Лицо, покрытое темным загаром, состояло, казалось, из одних только плоскостей и углов. Красоту его серых глаз с густыми черными ресницами она отметила с самого начала. Шрама на лбу Лиллиана вообще не замечала: шрам просто был его частью. Но губы Корбетта завораживали ее.

В это мгновение Лиллиана решилась. Она быстро поднялась на цыпочки и потянулась губами к нему, но из-за его высокого роста не смогла дотянуться. И тут она встретила испытующий взгляд его огромных вопрошающих глаз и почувствовала, что в это краткое испепеляющее мгновение он заглянул к ней в душу. И тогда он наклонился, и их губы наконец встретились.

Она не предполагала, что их поцелуй хоть в чем-то будет отличаться от того, которым обменялись Туллия и Сэнтон, но Корбетт решил иначе. Когда она собралась отстраниться, он только крепче прижал ее к себе.

Для Лиллианы это было какой-то изощренной пыткой. Под натиском его сухих губ она утратила способность притворяться равнодушной. Ее сердце бешено стучало, а губы словно прилипли к его губам. Когда он нежно обвел кончиком языка уголок ее рта, она задохнулась и чуть-чуть отодвинулась от него. Она понимала, что сейчас румянец заливает ее лицо и что ее смущение очевидно для Корбетта, но к ее великому облегчению, он не стал выставлять напоказ свое торжество по случаю очередной победы над ней. Он только взглянул на нее странным ищущим взором, а затем обернулся к развеселившейся толпе.

Лиллиана не могла точно припомнить, что происходило в последующие минуты, перед возвращением в парадную залу. Они стояли там на верхней ступени лестницы, и, обвив одной рукой ее талию, он приветствовал народ Оррика другой, высоко поднятой рукой. Отец поцеловал ее, и они с Туллией обнялись. Оделия, конечно, одарила ее какой-то гримасой вместо улыбки, и то лишь потому, что все это происходило на глазах у отца. Но все прочие лица, слова, улыбки смешались в памяти Лиллианы.

Она вновь обрела способность что-то различать и сознавать только тогда, когда Корбетт потянул ее в сторону от входа, на небольшое возвышение; гости же устремились в залу. Лиллиана все еще опасалась встретиться с ним взглядом: она не хотела, чтобы ему открылись ее смятение и уязвимость. Но Корбетт был не из тех, кого легко сбить с толку. Пальцем он поднял ее подбородок, так чтобы лицо невесты обратилось к нему. Он смотрел прямо ей в глаза с необычно торжественным выражением, и Лиллиана в который раз подумала, как поразительно сильна его мужская привлекательность. Она была бы рада отвернуться, но тут он заговорил.

– Тебе придется сделать выбор, моя прекрасная Лилли. – Он взял в руку длинную волнистую прядь ее каштановых волос и задумчиво намотал кончик этой пряди себе на палец. От этого легкого прикосновения Лиллиана почувствовала себя так, словно кожа на ней загорелась, но она отчаянно старалась сохранить на лице выражение полного безразличия. Потом он грустно улыбнулся, словно понимая какая борьба сейчас идет у нее в душе: – Ты можешь и дальше противиться нашему браку. И мне. Или можешь теперь принять наконец другое решение: сдаться на милость победителя и занять подобающее тебе место рядом со мной – место моей жены.

Он размотал с пальца ее прядку и ласково погладил Лиллиану по щеке своей широкой ладонью.

– Я готов жить в мире и согласии, Лилли. Оррик-Касл станет моим домом. Мы будем здесь жить с тобой много лет как муж и жена. Подумай как следует, какое будущее тебя ожидает, потому что выбор остается за тобой. – Он помолчал, и взгляд у него стал более жестким. – Я могу превратить твою жизнь в рай или в ад. Но выбирать – тебе.

У нее не оказалось времени, чтобы обдумать ответ: их внезапно окружила толпа приятно возбужденных гостей, каждый из которых непременно желал похлопать по спине жениха или претендовал на положенный по обычаю поцелуй невесты – «на счастье».

Как видно, в Оррике наконец смирились с присутствием рыцарей Колчестера. Во всяком случае, Лиллиану крепко расцеловал почти каждый из них. У нее мелькнула мысль: как странно, что на свадьбе не было больше никого из Колчестеров, даже старший брат Корбетта, Хью, не появился. Но размышлять об этом было некогда.

Эля и вина было выпито достаточно, и гости всерьез вознамерились приступить к исполнению свадебных обычаев. В первый раз перед Лиллианой забрезжил слабый проблеск надежды: под сводами парадной залы Оррик-Касла загудело веселое застолье – со смехом и добродушными непристойностями, – и она почувствовала странное воодушевление.

Слишком долго Оррик-Касл был местом угрюмым и мрачным – здесь не хватало тепла, которое вносила в жизнь замка ее мать. Теперь очередь за ней самой. Но сможет ли она ужиться с этим человеком – своим врагом? Лиллиана огляделась, ища глазами мужа. Его было легко найти – высокий рост и надменная посадка головы делали его достаточно заметным.

Он разговаривал с ее отцом, слегка наклонившись, чтобы лучше слышать слова престарелого лорда. Лиллиана наблюдала за отцом; впервые за много дней она смогла взглянуть на него без гнева и горечи, застилавших порой ее зрение. Он возлагал на свершившийся брак свои самые сокровенные надежды; так, по его мнению, было лучше всего для его драгоценного Оррика. И именно по этой причине – и только по этой причине – он навязал ей союз с Корбеттом.

Теперь, видя одновременно их обоих, она внезапно осознала, как тяготят отца прожитые годы. Рядом с полным жизни Корбеттом отец казался лишь слабой тенью самого себя. Да, он был бодр и крепок, румян и широк в плечах. В тунике из тонкого бархата, в ореоле серебряной седины он выглядел настоящим могучим бароном.

Но он был стариком.

В отличие от него, Корбетт находился в самом расцвете сил; соединение молодости и опыта позволяло ему взять все лучшее от того и от другого. Он обладал силой, выносливостью и временем, чтобы сделать из Оррика то, что пожелает. Но Лиллиана не была уверена, что он обладает также и мудростью. Однако она все равно ничего не могла с этим поделать, напомнила она себе. Когда отца не станет, Корбетт будет править Орриком, и Лиллиана не сомневалась, что даже и сейчас он начнет – понемногу, шаг за шагом – забирать бразды правления в свои руки. Он не станет долгое время подчиняться власти кого-то другого.

Наблюдая за ним, она заметила, как к нему подошел его помощник, сэр Рокк; он отвел Корбетта немного в сторону и что-то ему прошептал. Почти сразу лицо Корбетта нахмурилось и потемнело. Он обменялся с Рокком несколькими словами, гнев Корбетта был очевиден. Потом он поднял паза и обвел залу взглядом, пока не встретился с глазами Лиллианы.

Даже находясь в другом конце переполненной залы, Лиллиана ощутила силу его взгляда, и ее передернуло. Он внушал ей страх. Она знала, какую ужасную власть над ней он приобрел. Даже сейчас при одном лишь воспоминании о бывшей между ними близости она не могла сдержать дрожь. Он словно околдовывал ее.

Долгие секунды их взгляды были прикованы друг к другу. Сможет ли она хоть когда-нибудь узнать и понять этого человека, чье кольцо теперь она носила? Лиллиана потерла тяжелое кольцо, не отрывая взгляда от мужа. Его лицо – красивое, несмотря на ужасный шрам на лбу – несколько смягчилось, и Лиллиана гадала, что за мысли посещали его, когда он наблюдал за нею. Но ее собственные размышления были прерваны: кто-то заслонил его от нее.

– Леди Лиллиана, – сэр Уильям низко склонился над ее рукой, но не поднес ее к губам. – Позвольте представить вам мою жену, леди Верону.

Лиллиана улыбнулась прелестной женщине, почти девочке, стоявшей рядом с Уильямом, заученной благовоспитанной улыбкой. Однако улыбка стала намного более сердечной, когда Лиллиана заметила, как неуверенно держится юная гостья. Слишком юная – это было очевидно, – чтобы стать матерью.

– Я очень рада, что вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы принять участие в сегодняшних празднествах. Туллия говорила мне, что вам нездоровилось. – Она приняла робко протянутую ей руку Вероны. – Мне давно хотелось познакомиться с женой друга моего детства.

– О, и я… позвольте пожелать вам много счастья в вашем браке… – застенчиво проговорила эта девочка.

– И я желаю вам того же – в вашем, – ответила Лиллиана.

По мере того как женщины проникались друг к другу все более теплыми чувствами, Уильям становился же более надутым и необщительным.

– Можно взглянуть на ваше кольцо? – спросила Верона, набравшись храбрости. – О, какая чудесная работа! – воскликнула она, увидав кольцо вблизи.

Сама Лиллиана до сих пор еще не удосужилась рассмотреть кольцо. Она вообще не хотела этого кольца и старалась не замечать его, несмотря на непривычную тяжесть на руке. Но теперь, когда она взглянула на этот предмет, ей оставалось только согласиться с леди Вероной. Широкий филигранный ободок, изготовленный в виде узора из переплетенных серебряных и золотых виноградных лоз, охватывал ее палец по всей длине фаланги. Над ободком выступал длинный граненый камень, и в его многочисленных гранях отражались лучи всех факелов и канделябров, освещавших залу. Он сверкал так ярко, что Лиллиана даже не сразу смогла опознать в светло-лиловом камне тот самый веридиан, которым были украшены гребень и зеркало, полученные ею в день давнего обручения. Чтобы понять это, ей пришлось повернуть руку так, чтобы на кольцо падало поменьше света.

Тогда она подняла глаза, отыскивая в толпе Корбетта, но его нигде не было видно. Верона перехватила ее взгляд и мягко улыбнулась.

– Он замечательный человек. Я желаю вам родить от него много детей.

Услышав это, сэр Уильям решительно взял жену за руку.

– Лиллиане сегодня наверняка придется приветствовать множество других гостей. Проводить тебя на место? – Не дожидаясь ответа, он бесцеремонно оттащил жену от Лиллианы.

Но Лиллиана не успела подивиться столь недостойному поведению Уильяма, поскольку ее сразу же окружили другие гости. Она приветствовала их, и бормотала какие-то ответные фразы, и благодарила за доброе участие, но все время взглядом искала мужа. Однако найти его ей не удавалось. И наконец, когда откладывать этот момент уже было не возможно, она направилась к почетному возвышению, чтобы подать знак к началу пира.

Где же он? Она терялась в догадках, всячески стараясь скрыть раздражение и растерянность. Потом она припомнила, сэр Рокк шепнул Корбетту что-то такое, отчего лицо у того сразу помрачнело. В чем дело? Может быть, Рокк сказал ему что-то плохое про нее? Что ни говори, а у нее с Рокком добрых чувств друг к другу не получилось. Он не скрывал своей неприязни к ней, и хотя большинство людей Корбетта пожелали удостоиться ее поцелуя, сэра Рокка среди них не было.

Чем ближе подходила Лиллиана к своему месту за столом, тем сильнее хмурилась. Неужели Корбетт настолько невоспитан, что способен пренебречь молодой женой даже на свадебном пире? Или настолько жесток? Она кипела от гнева и унижения – и вдруг ее кресло, скрипнув, отъехало от стола. Затем ее руку сжали сильные пальцы, и прежде чем она успела понять, что происходит, Корбетт уже усадил ее в кресло со всей галантностью, на которую способен лишь самый учтивый из рыцарей. Усевшись на соседнее кресло с высокой спинкой, он заметил, что она рассержена, и его обезображенная бровь поднялась с выражением мягкого удивления.

– Судя по тому, какой у тебя несчастный вид, я, вероятно, должен предположить, что тебя утомила эта шумная компания? – Он резко поднялся и потянул ее за руку. – Тогда пойдем отсюда. Давай удалимся в нашу спальню…

– Нет! – тоненько пискнула Лиллиана. Она вырвала у него руку и решительно уселась на место. – Я… п-п-проголодалась, – произнесла она, запинаясь и избегая его насмешливого взгляда.

– Ах, ну тогда прекрасно. – Он тоже сел, и паж наполнил их кубки рубиново-красным вином.

Тогда один из них Корбетт передал Лиллиане, а второй поднял, приветствуя ее:

– Наслаждайся этим пиром, который ты сама сумела подготовить нам на радость. Пей это прекрасное вино из ягод, собранных на полях Оррика. Оказывай почести гостам, которые сегодня празднуют наше бракосочетание. Этот день – твой, со всей мишурой и пышностью, которые так милы женским сердцам. – Он сделал большой глоток вина, а потом снова устремил на нее пристальный взгляд. – Но знай, Лилли, что ночь будет моей, и мы отпразднуем ее так, как я сочту нужным.

Сердце сжалось у нее в груди от этих прямых слов, и медленная горячая волна затопила все ее существо. Но она не ответила. И хранила молчание в продолжение всей трапезы, несмотря на веселый гомон, отдававшийся от сводов старинной парадной залы.

Лиллиана боялась и сознавала это. И сердилась, конечно, тоже. Но еще сильнее говорило в ней какое-то другое чувство, несравненно более сильное, чем эти два, и это ее тревожило. Она не осмеливалась назвать его нетерпеливым ожиданием, потому что разум все время твердил одно: ей следует страшиться приближающегося часа, когда она соединится со своим супругом. Но разве могла она отмахнуться от воспоминаний о том, на какие поразительные высоты наслаждения он заставлял ее возноситься минувшей ночью? Неужели действительно это было минувшей ночью? Неужели прошло всего лишь несколько часов с того времени, когда они, так нерасторжимо сплетенные, лежали на ложе из мягких овечьих шкур?

Ей бы следовало сгореть от стыда, укоряла она себя. Но стыда она не чувствовала. Вновь и вновь она ощущала жаркий прилив крови к коже и странный узел, который словно затягивался и скручивался у нее в животе. Не в силах больше крепиться, она украдкой взглянула на Корбетта.

Он опять говорил с ее отцом, свободно откинувшись на спинку кресла и вытянув вперед длинные ноги. Вдруг он обернулся, встретил ее взгляд, и беседа прервалась. Воздух между новобрачными, казалось, потрескивал и оживал… но Лиллиана заставила себя вырваться из-под власти завораживающих серых глаз.

Сидящий по другую сторону от Корбетта лорд Бартон улыбался и одобрительно кивал. Лицо у него лучилось довольством; он наконец-то преуспел в своем стремлении связать два враждующих дома посредством ее замужества. Лиллиана знала, что он ожидает от этого брака мира и процветания, однако она была совсем не убеждена, что эти ожидания сбудутся. Но, так или иначе, с того момента как она вернулась из аббатства, она еще ни разу не видела, чтобы отец выглядел так хорошо. Ей было бы трудно упрекать его, когда он так очевидно доволен делом рук своих.

Лиллиана обвела глазами залу, все гости пребывали в самом радостном состоянии духа. Не улыбался лишь один. Уильям сверлил Корбетта взглядом, полным самой черной ярости. Потом словно почувствовав, что она на него смотрит, он перевел взгляд на нее. Однако Лиллиана немедленно отвернулась. Она не знала, что делать с Уильямом, но ей было ясно одно: она ни в коем случае не должна поощрять затянувшееся влечение, которое он испытывал к ней. Это было плохо само по себе, и совсем уж нечестно по отношению к его прелестной жене.

Корбетт поднялся на ноги, и течение ее мысли прервалось. Он поднял кубок с вином, этим жестом призвав всех к молчанию. Только когда гости стихли и все глаза обратились к нему, он начал говорить.

– Добрый народ Оррика. Почтенные гости. Высокочтимый хозяин. Я прошу вас присоединиться ко мне, чтобы воздать почести моей жене, прекрасной леди Лиллиане.

Он поднял кубок, приветствуя ее, а затем осушил его до дна. Когда он поставил зазвеневший кубок на стол, все одобрительно загудели. Но затем он потянул Лиллиану за руку, также поднимая ее с кресла, и толпа разразилась добродушными выкриками и свистом.

Она была уверена, что он собирается поцеловать ее. Его глаза были темными и горячими, в них жили нетерпение и страсть. У Лиллианы пересохло в горле. Мысль о его поцелуе – здесь, перед всеми – пугала ее и в то же время побуждала к мятежу.

– Эй, знай меру! Слышишь, ты, жеребчик! – восторженно завопил кто-то.

– Держи свою страсть в узде! – подхватил другой голос.

– Что, не терпится? Успеешь еще!

Не успела Лиллиана опомниться, как ее окружила стайка хихикающих и хохочущих женщин, и в то же время буйная ватага рыцарей оттащила от нее Корбетта. Лиллиану повели вверх по каменной лестнице, и там к ней ненадолго присоединилась Туллия, в окружении таких же оживленных хохотушек. Потом сестер разлучили: Туллию затащили в ее комнату, а Лиллиану сопроводили дальше, вверх по освещенной факелами лестнице.

В господской опочивальне Лиллиана вырвалась из цепких рук своих смеющихся мучительниц.

– Посмотрите-ка на ее щеки, скорей посмотрите! – потешалась одна из матрон. – Будто она уже знает, какой подарочек приберег для нее ее милорд супруг!

– А может быть, она и в самом деле знает, – отозвался другой, менее приятный голос.

В опочивальне сразу стало тихо. У Лиллианы было такое впечатление, что она стоит одна перед толпой обвинителей. Сердце громко забилось в груди; широко открытыми глазами она обводила окружавших ее женщин. И тут, подобно ангелу-хранителю, вперед выступила леди Верона и взяла в свои руки похолодевшие руки Лиллианы.

– Я думаю, она просто боится, как все мы боялись, что натиск ее супруга в чем-то напомнит ей повадки жеребцов или быков, на которых достаточно нагляделась каждая девушка. – Она встала рядом с Лиллианой и начала распускать шнуровку ее нарядного синего платья, в то же время не спуская глаз с прочих женщин. – Разве есть среди нас хоть одна, которая может сказать о себе, что она не боялась первого соединения со своим мужем?

Она задала этот вопрос самым мягким тоном, но ни у кого не возникло желания возразить.

Это было именно то, что требовалось, чтобы разрядить неловкое молчание. Под нестройный гомон, в котором слились добродушные шутки, материнские советы веселые напутствия, женщины быстро раздели Лиллиану, сняв с нее все, кроме тонкой рубашки и нового обручального кольца. Лиллиана стояла среди них, вся порозовев от смущения. Они знают, что ей предстоит сегодня ночью, думала она. Что должно случиться на этом огромном ложе. Она обратила отчаянный взгляд к леди Вероне. И эта милая леди просто ответила ей теплой улыбкой и крепко обняла ее.

– Не бойтесь встречи с мужем. Я видела, как он смотрит на вас и как вы ему желанны. Порадуйтесь, что отец выбрал для вас такого мужчину, а не какого-нибудь толстого стареющего вельможу. Вот увидите, поле сражения, которое вас ожидает, – она жестом указала на массивную кровать, – принесет вам много упоительных минут, если только вы позволите этому свершиться.

Ответить Лиллиана не успела. Дверь с шумом распахнулась, и под аккомпанемент веселых возгласов и непристойных комментариев толпа мужчин втолкнула Корбетта в опочивальню.

Несмотря на то, как ретиво женщины принялись взвизгивать, и протестовать, и сбиваться в кучку, заслоняя Лиллиану, глаза Корбетта сразу нашли ее. Взгляды мужчин, ворвавшихся в комнату и разгоряченных вином и традиционными подначками веселящихся женщин, были дерзкими, и языки тоже.

– А ну, отойдите от новобрачной! – потребовал сильно подвыпивший рыцарь у женщин, все еще толпившихся вокруг почти раздетой Лиллианы.

– Ах, мы должны довести ее до супружеского ложа…

– А мы должны довести туда ее жениха! – кичливо провозгласил другой.

Как будто сговорившись, мужчины начали стаскивать одежду с Корбетта и успели снять его пояс и тунику, прежде чем он с добродушной ухмылкой, но бесцеремонно отпихнул их от себя: