Текст книги "Рассуждения о методе. Начала философии. Страсти души (сборник)"

Часть вторая
О числе и порядке страстей; разъяснение шести первоначальных страстей

51. Каковы первые причины страстей

Известно из сказанного выше, что последняя и ближайшая причина страстей души есть не что иное, как возбуждение, посредством которого «духи» колеблют маленькую железу среди мозга. Но этого еще недостаточно, чтобы иметь возможность отличить одни страсти от других; необходимо поискать их источники и рассмотреть их первопричины. Хотя страсти иногда могут быть причиняемы действием души, которая склоняется к познанию тех или иных предметов, а равно и одним только телосложением или же впечатлениями, сталкивающимся в мозгу, – как это бывает, когда чувствуют печаль или радость, не будучи в состоянии отнести их к какому-либо предмету, – тем не менее ясно из сказанного, что те же самые страсти могут также вызываться предметами, затрагивающими наши чувства, и что эти предметы – обычная и основная причина страстей; отсюда следует, что для нахождения всех страстей достаточно обсудить все воздействия этих предметов.

52. Каково назначение страстей и как их можно исчислить

Кроме того, я отмечаю, что предметы, затрагивающие чувства, вызывают в нас разные страсти не в смысле всех различий, имеющихся в вещах, но только в смысле разных степеней их вреда или пользы либо вообще значения для нас; и назначение всех страстей состоит только в том, что они располагают душу желать вещей, полезность которых нам подсказывает природа, и настаивать на этом желании, соответственно тому, как колебание «духов», обычно причиняющее страсти, располагает тело к движениям, служащим достижению данных вещей. Вот почему в целях перечисления страстей следует только рассмотреть по порядку, сколькими разными способами наши чувства могут быть затрагиваемы их объектами; здесь я и сделаю перечисление всех основных страстей согласно порядку, в каком они могут быть найдены.

Порядок и перечисление страстей

53. Удивление

Когда первая встреча с каким-либо предметом поражает нас и мы думаем о нем как о новом или очень отличном от всего, прежде известного нам, или от того, каким мы предполагали его, – мы удивляемся предмету и привлечены им. Ввиду того, что это может произойти прежде, нежели мы как-либо узнали о пригодности или непригодности для нас этого объекта, мне кажется, что удивление – первая из всех страстей; и она не имеет противоположной, так как, если наличный объект не обладает ничем поражающим нас, он вовсе не затрагивает нас и мы обсуждаем его бесстрастно.

54. Уважение и пренебрежение, великодушие и гордость, унижение и низость

Изумление связано с уважением или пренебрежением, сообразно величию объекта или незначительности его, которые нас удивляют. Мы можем также уважать самих себя и пренебрегать собою; отсюда и вытекают страсти, а затем привычки великодушия или гордости и унижения или низости.

55. Благоговение и презрение

Но если мы ценим что-либо или пренебрегаем чем-либо, полагаемым нами как причины, способные причинить нам доброе или дурное, то из уважения вытекает благоговение, а из простого пренебрежения – презрение.

56. Любовь и ненависть

Все предыдущие страсти могут возбуждаться в нас помимо того, чтобы мы так или иначе воспринимали вещь как причиняющую нам добро либо зло. Но когда вещь представляется нам хорошей относительно нас, то это вызывает в нас любовь к ней; а когда она представляется нам как дурная либо вредная, то это побуждает нас к ненависти.

57. Желание

Из тех же рассуждений о добре и зле порождаются все прочие страсти. Но чтобы дать их в порядке, я стану различать время и, полагая, что они побуждают нас скорее вглядываться в будущее, нежели в настоящее и прошлое, начну с желания. Ясно, что желание постоянно взирает на будущее. Не только тогда, когда желают владеть чем-либо хорошим, еще не имеющимся налицо, или же избегнуть зла, которое может наступить, но и тогда, когда желают только сохранения хорошего или отсутствия дурного, что может продлить эту страсть.

58. Надежда, боязнь, ревность, беспечность, отчаяние

Достаточно подумать, что приобретение хорошего или избежание дурного возможно, чтобы быть побужденным желать этого. Но когда принимают в соображение много или мало вероятности, что добьются желаемого, то представляемое как маловероятное вызывает боязнь, видом которой является ревность. Когда же надежда чрезмерна, то она изменяет свой вид и именуется беспечностью, тогда как, наоборот, крайняя боязнь переходит в отчаяние.

59. Нерешительность, отвага, соревнование, бессилие, испуг

Мы можем надеяться и опасаться, хотя бы наступление того, что мы ждем, никоим образом не зависело от нас. Но когда оно представляется нам как зависящее от нас, то могут оказаться трудности в выборе средств или в выполнении. В первом случае наступает нерешительность, располагающая нас обдумывать и совещаться. В последнем же случае противопоставляется храбрость или отвага, вид которой – соревнование. А слабость противоположна храбрости, как испуг – отваге.

60. Угрызения совести

И если прежде, нежели покинута нерешительность, произведено действие, то порождаются угрызения совести, которые направлены не на будущее, как предыдущие страсти, а на настоящее и прошлое.

61. Радость и печаль

Сознание хорошего в настоящем вызывает в нас радость, сознание дурного – печаль, раз это «хорошее» и «дурное» дано как относящееся к нам.

62. Злорадство, зависть, печаль

Но когда «хорошее» и «дурное» представляется нам как относящееся к другим людям, мы можем ценить последних как достойных и недостойных того или иного. Когда мы расцениваем их как достойных хорошего или дурного, это вызывает в нас радость, поскольку для нас известным образом приятно видеть, что все идет как должно. Различие только то, что радость, вызываемая хорошим, серьезна, тогда как радость, вызываемая дурным, сопровождается смехом и злорадством. Но если мы считаем людей не заслуживающими происшедшего, то хорошее вызывает зависть, а дурное – сожаление, то есть виды печали. Замечено также, что те же страсти, которые относятся к наличным благам и бедам, часто могут быть относимы к грядущим благам и бедам, поскольку убежденность в том, что они придут, представляет их уже как бы в наличности.

63. Самоудовлетворение и раскаяние

Мы можем также обсуждать причины добра или зла, как настоящего, так и прошедшего. И добро, сделанное нами самими, даст нам внутреннее удовлетворение, наиболее приятную из страстей, тогда как зло вызывает раскаяние, наиболее горькую из них.

64. Благосклонность и признательность

Добро, содеянное другими, становится причиной благосклонности к ним, если оно сделано не по отношению к нам, а в противном случае к благосклонности присоединяется признательность.

65. Негодование и гнев

Подобным образом, зло, совершаемое другими и вовсе не относящееся к нам, вызывает в нас только негодование; если же зло имеет отношение к нам, то возбуждает также гнев.

66. Слава и позор

Более того, хорошее, имеющееся или имевшееся в нас, будучи относимо к мнению, какое могут иметь о нем другие, вызывает в нас славу, а дурное – позор.

67. Отвращение, сожаление, веселость

Иногда длительность блага причиняет скуку и отвращение, тогда как длительность зла уменьшает скорбь. Наконец, хорошее в прошлом вызывает сожаление, то есть вид печали, а миновавшее дурное вызывает веселость, то есть вид радости.

68. Почему такое перечисление страстей отличается от принимаемого обычно

Вот порядок, кажущийся мне наилучшим для перечисления страстей. При этом я отлично знаю, что отклоняюсь от мнения всех, кто писал об этом предмете раньше. Но так произошло не без важного основания. Ибо те авторы выводят перечисление страстей из различения в чувствующей части души двух волнений, одно из которых они зовут похотливым (concupiscible), другое гневливым (irascible). Ввиду того, что я не нахожу в душе никакого различия частей, о чем было сказано выше, это деление, на мой взгляд, означает лишь то, что душа имеет две способности: одну – чтобы желать, другую – чтобы раздражаться; а так как она так же точно имеет способность удивляться, любить, надеяться, а также получать каждую из иных страстей или производить действия, к которым эти страсти ее побуждают, то я не усматриваю, почему желают отнести все их к похотливости или гневливости. Кроме того, исчисление теми авторами страстей не охватывает всех главных страстей, что, я думаю, сделано здесь. Я говорю «только главных», потому что можно подобным образом различить множество иных страстей, более частных; их число бесконечно.

69. Первоначальных страстей только шесть

Число простых и первоначальных страстей не особенно велико. Так, делая обзор всех перечисленных здесь страстей, легко заметить, что их только шесть, а именно: удивление, любовь, ненависть, желание, радость и печаль, а прочие либо составлены некоторыми из этих шести, либо суть их виды. Вот почему, не желая вовсе затруднять читателя их множеством, я опишу здесь по отдельности шесть первоначальных страстей; после я рассмотрю, каким образом все прочие страсти отсюда ведут свое происхождение.

70. Удивление; его определение и причина

Удивление есть внезапная неожиданность для души, побуждающая последнюю обсуждать внимательно предметы, которые кажутся ей редкими и выдающимися. Оно, прежде всего, причиняется данным в мозгу впечатлением, которое представляет предмет как редкий и, стало быть, достойный рассмотрения; затем, движением «духов», расположенных этим впечатлением стремиться с большой силой к отверстиям мозга, где находится данное впечатление, чтобы усилить там его и сохранить; точно так же «духи» побуждаются этим впечатлением проходить оттуда в мускулы, удерживающие органы чувств в их первоначальном положении, дабы впечатление поддерживалось ими, раз оно при их помощи образовалось.

71. При этой страсти не происходит никаких изменений ни в сердце, ни в крови

Эта страсть имеет ту особенность, что нельзя отметить в сопутствии с нею каких-либо изменений в сердце и крови, как при остальных страстях. Причина этому та, что, не воспринимая предмета ни хорошим, ни дурным, а только познавая вещь, которой дивятся, эта страсть имеет отношение не к сердцу и не к крови, от которых зависит все благополучие тела, а только к мозгу, где находятся органы, служащие этому познанию.

72. В чем заключается сила удивления

Это не препятствует удивлению обладать большой силой по причине неожиданности, то есть внезапного и случайного обнаружения впечатления, которое изменяет движения «духов»; подобная неожиданность свойственна и исключительно присуща этой страсти. Хотя неожиданность наблюдается и в других страстях (она обычно встречается почти во всех и усиливает их), удивление теснее связано с нею. Сила внезапности зависит от двух причин: от новизны предмета и от того, что движение, причиняемое удивлением, с самого начала получает всю силу. Ведь понятно, что такое движение имеет больший результат, нежели те движения, которые, будучи сперва слабы и возрастая только мало-помалу, легко могут быть прекращены. Известно также, что новые объекты чувств изменяют мозг в его определенных частях, обычно не изменявшихся; эти части, будучи более нежными или менее плотными, чем те, которые грубеют от частых волнений, увеличивают результаты движений, вызываемых там. Это не покажется невероятным, если сообразить, что на том же основании подошвы наших ног приучены к прикосновению весьма грубому вследствие тяжести тела, опирающегося на них; мы мало чувствуем это прикосновение при ходьбе, между тем другое, раздражающее подошвы, менее значительное и более нежное прикосновение почти невыносимо, ибо необычно для нас.

73. Что такое изумление

И эта неожиданность имеет ту силу, что «духи» углублений мозга принимают оттуда направление к месту, где находится впечатление от объекта, которому удивляются, так что она все их там известным образом толкает, и «духи» так заняты сохранением этого впечатления, что совершенно не оказывается таких из них, которые направились бы к мускулам; нет даже и того, чтобы «духи» двигались по первоначальным путям, которым они следовали в мозгу. От того-то все тело делается неподвижным, как статуя, и нам становится невозможным воспринимать вещь иначе как только с ее представленной лицевой стороны, а следовательно, невозможно приобрести и более подробное знание о ней. Такое состояние вообще называют «быть изумленным»; изумление есть чрезмерность в удивлении, всегда дурная чрезмерность.

74. Чему служат все страсти и в чем они вредят

Как легко понять из сказанного выше, полезность всех страстей состоит в том лишь, что они усиливают и продляют в душе мысли, пригодные для сохранения и в противном случае легко исчезающие. Точно так же все зло, какое может быть причинено страстями, состоит в том, что они усиливают и сохраняют эти мысли более, чем это необходимо, или же усиливают и сохраняют иные мысли, задерживаться на которых нет ничего хорошего.

75. В чем преимущественно состоит удивление

Об удивлении, в частности, можно сказать, что оно полезно нам, поскольку мы воспринимаем и удерживаем в своей памяти вещи, остававшиеся ранее нам неизвестными, а так как мы удивляемся только тому, что кажется нам редким и необыкновенным, то удивление может проявиться в нас лишь через посредство того, чего мы не знали, или же того, что отлично от известного уже нам. Ведь благодаря этому отличию мы и называем данную вещь выдающейся. Хотя бы она и была вполне предоставлена нашему разумению и нашим чувствам, мы от одного этого не удержим ее в нашей памяти, если идея, имеющаяся у нас, не будет усиливаться в мозгу данной страстью или применением нашего рассудка, направляемого нашей волей к вниманию и особому размышлению. Другие страсти могут содействовать нашей отметке вещей как хороших или других, но для тех из вещей, которые только редки, мы пользуемся исключительно удивлением. Отсюда видно, что вещи, которые не имеют какого-либо естественного касательства к этой страсти, просто нам неизвестны.

76. В чем удивление может вредить и как можно изменить его недостаток и исправить его крайность

Однако гораздо чаще случается, что чересчур удивляются и поражаются вещами, заслуживающими лишь незначительного внимания или даже вовсе не заслуживающими такового, и удивляются немало. Это может весьма препятствовать пользованию рассудком или извращать это пользование. Поэтому хотя и хорошо родиться с наклонностью к этой страсти, так как она располагает нас к приобретению знаний, однако мы должны стараться впоследствии освободиться от нее сколь возможно. Легко выправить свой недостаток путем размышления и особого внимания, к которому наша воля всегда способна обязывать разум, раз мы обсудим, стоит ли этого беспокойства вещь. Однако нет иного средства препятствовать чрезмерному удивлению иначе как приобретя знание многих вещей и воспитывая себя на обсуждении всего, что может оказаться наиболее редким и наиболее диковинным.

77. Ни наиболее глупые, ни наиболее умные из людей особенно не склонны к удивлению

Впрочем, хотя только самые тупые и глупые люди от природы совершенно не испытывают удивления, нельзя сказать, что те, кто всех умнее, всегда особенно склонны к нему; нет, склонны к удивлению те, кто, имея достаточно развитое общее чувство, не имеют, однако, высокого мнения о своих способностях.

78. Чрезмерность в удивлении может обратиться в привычку, когда упустят случай ее исправить

Хотя страсть эта как бы уменьшается при своих проявлениях по той причине, что чем более встречают редких, поражающих вещей, тем более привыкают воздерживаться от удивления и мыслить, что те вещи, которые могут предстать впоследствии, суть самые заурядные, однако когда удивление особенно возбудимо и когда задерживают свое внимание на нервом образе представляющихся вещей, не приобретая дальнейшего знания, то удивление оставляет по себе привычку, располагающую душу одинаковым образом относиться ко всем данным вещам, поскольку они кажутся достаточно новыми. Это и обусловливает болезненность тех, кто слепо любознателен, то есть кто ищет редкостей, чтобы удивляться им, а вовсе не для того, чтобы их знать: постепенно эти лица становятся столь охочими удивляться, что ничего не стоящие вещи привлекают их не менее, чем те, разыскание которых особенно полезно.

79. Определение любви и ненависти

Любовь есть душевное волнение, причиняемое движением «духов», которое побуждает душу добровольно соединяться с вещами, ей сродными, а ненависть – волнение, причиняемое «духами» и побуждающее душу желать удаления от вещей, кажущихся ей вредными. Я говорю, что волнения причиняются «духами», чтобы различить любовь и ненависть как страсти, зависящие от тела, от суждений, которые также побуждают душу соединяться с вещами, принимаемыми ею за хорошие, и удаляться от вещей, считаемых ею дурными; равно и от эмоций, возбуждаемых в душе только этими суждениями.

80. Что значит добровольно соединяться и отделяться

Впрочем, употребляя термин «добровольно», я намереваюсь говорить здесь не о желании, – эта страсть остается в стороне и относится к будущему, – а лишь о сочувствии, посредством которого мыслят себя уже в настоящем как бы связанными с тем, чего хотят, так что воображают такое целое, где себя считают одной, а любимую вещь другой его частью. Например, в ненависти рассматривают себя как целое, совершенно отделенное от вещи, к которой питают отвращение.

81. О различии, производимом обычно между любовью-вожделением и любовью-благожелательством

Вообще различают два вида любви: одна называется любовью-благожелательством, то есть такой любовью, которая побуждает желать добра тому, кого любят; другая называется любовью-вожделением, то есть любовью, вызывающей желание обладать любимым предметом. Но, мне кажется, это деление касается только результата любви, а не ее сущности, ибо поскольку связаны добровольно с какой-либо вещью, какова бы последняя ни была, постольку имеют к ней благоволение, то есть соединяют с ней желание вещей, полагаемых пригодными для той вещи: это один из главных результатов любви. И если полагают, что было бы хорошо владеть вещью или соединиться с ней иначе чем добровольно, то ее желают: это тоже один из обычных результатов любви.

82. Весьма различные страсти сходны в том, что все они причастны любви

Нет необходимости различать столько же разных видов любви, сколько существует различных вещей, которые можно любить. Хотя, например, страсть самолюбивого человека к славе, скупца к деньгам, пьяницы к вину, распутника к женщине, которую он желает изнасиловать, порядочного человека к своему другу или предмету сердца, доброго отца к своим детям, – хотя все эти страсти и различаются между собой, однако в их причастности любви они сходствуют. Но четверо первых имеют любовь только к обладанию объектами их страстей, а вовсе не к самим объектам, стремление к которым для них смешивается с другими страстями, тогда как любовь, питаемая хорошим отцом к своим детям, столь чиста, что не желает ничего иметь от них, совершенно не желает как-либо обладать ими либо быть связанной с ними теснее, чем это есть; но, считая детей за свое второе «я», такой человек ищет их блага, как собственного или даже с большей заботливостью. Представляя себе, что он и они суть единое и что он не самая лучшая часть этого единого, он часто ставит их интересы впереди своих и не страшится потерять себя для их спасения. Приверженность, которую имеют благородные люди к своим друзьям, той же природы, хотя она редко так совершенна;

а любовь, какую питают к любовнице, во многом причастна описанной природе, но она причастна несколько и иной природе.

83. Различие между простым пристрастием, дружбой и благоговением

Можно, мне кажется, с большим основанием различать любовь по степени уважения, какое оказывают тому, что любить, сравнительно с самими собою. Когда считают объект своей любви ниже себя, то имеют к нему простое пристрастие; когда считают его равным себе – это называется дружбой: а когда его превозносят, подобная страсть может быть названа благоговением. Так, можно иметь пристрастие к цветам, к птицам, к лошади. Но, если только не обладают расстроенным рассудком, нельзя иметь дружбы ни к кому, кроме людей. И последний столь естественный объект этой страсти, что нет настолько несовершенного человека, к которому нельзя было бы питать дружбы, когда влюблен и имеешь душу действительно высокую и благородную, о чем речь будет дальше в § § 144 и 146. Что касается благоговения, то главным его объектом является Божество, к которому нельзя оставаться не благоговеющим, если познать Его как должно; но можно также иметь благоговение к своему повелителю, своей стране, своему городу и даже к обыкновенному человеку, поскольку уважаешь его больше себя. Следовательно, различие между этими тремя видами любви проводится главным образом по их результатам. Ибо поскольку во всех видах любви считают себя связанными с любимым предметом, то всегда готовы оставить худшую часть всего, что связано с ней, чтобы сохранить другую часть; отсюда и получается, что любимому предмету отдают предпочтение перед предметом простого увлечения и, наоборот, в благоговении отдают предпочтение вещи любимой самой по себе, за которую не побоятся умереть, лишь бы сохранить ее. Примеры этому мы часто видим в тех, кто готов умереть для защиты своего государя, или города, или даже частных, боготворимых им лиц.

84. Нет столько видов ненависти, как любви

Хотя ненависть прямо противоположна любви, однако ее не подразделяют на столько же видов по той причине, что не замечают между бедами, добровольно избегаемыми, того различия, какое делают для благ, с коими связаны.

85. Об удовольствии и об отвращении

Я нахожу только одно важное различие одинаковым и в любви, и в ненависти. Оно состоит в том, что объекты той и другой из страстей могут быть представлены душе либо внешними чувствами, либо внутренними чувствами и с помощью собственных усилий души. Ведь, вообще, добром и злом мы называем то, что наши внутренние чувства или разум принуждают нас расценивать как пригодное или противное нашей природе, но мы также называем красивым или безобразным то, что нам представляется внешними нашими чувствами, главным образом зрением, которое важнее прочих чувств. Отсюда – два рода любви, а именно: любовь, питаемая к хорошим вещам, и любовь, питаемая к красивым вещам; этому последнему роду можно дать имя удовольствия, чтобы не смешивать его с другими родами любви, а также с вожделением, которому часто дают имя любви. Отсюда же порождается и два вида ненависти: одна ненависть относится к дурным вещам, другая к безобразным; последняя может быть названа для отличия ужасом или отвращением. Но особенно замечательно здесь то, что страсти удовольствия и отвращения обычно более сильны, нежели иные виды любви и ненависти, ибо все, доходящее до души через посредство ее чувств, затрагивает ее сильнее, чем представляемое ей разумом; однако указанные страсти обычно имеют меньше истинности. Значит, из всех страстей это те, которые особенно обманывают душу, и их должно заботливо остерегаться.

86. Определение желания

Страсть желания есть возбуждение души, причиняемое «духами» и побуждающее душу желать для будущего вещей, кажущихся ей пригодными. Так, желают не только наличности отсутствующего блага, но и сохранения настоящего и даже более, желают отсутствия зла, как имевшегося, так и того, в возможность получения которого в будущем верят.

87. Эта страсть не имеет противоположной

Я хорошо знаю, что в школьной философии страсти, стремящейся к отысканию блага, – ее именуют желанием, – противопоставляют ту страсть, которую именуют отвращением. Но так как нет блага, лишение коего не составляло бы зла, равно нет и зла, – рассматриваемого как нечто положительное, – лишение которого не составляло бы блага, и так как, изыскивая, например, богатства, необходимо избегают нищеты, избегая болезней, ищут здоровья и т. п., то ввиду всего этого мне кажется, что один и тот же процесс постоянно ведет к изысканию добра и, одновременно, к избежанию зла, ему противоположного. Я здесь отмечу только ту разницу, что когда стремятся к какому-либо благу, то желание сопровождается любовью, а также надеждой и радостью; но то же самое желание, будучи направлено на отстранение зла, противоположного данному благу, сопровождается ненавистью, отчаянием, печалью; это причина того, что считают желание как бы противоположным самому себе. Но раз захотят понять, что оно одновременно одинаково относится к искомому добру и к избегаемому злу, то можно очень ясно увидеть, как одна и та же страсть производит и то и другое.

88. Различные виды желания

Больше оснований существует для разделения желания на столько видов, сколько имеется различных искомых вещей; так, например, любопытство (не что иное, как желание знать) во многом отличается от желания славы, а это последнее – от желания мести и от прочих видов. Но здесь достаточно знать, что таких видов существует столько же, сколько имеется различных видов любви и ненависти, и что наиболее важные и сильные из них суть те, которые порождаются удовольствием и отвращением.

89. Что за желание порождается отвращением

Итак, одно и то же желание клонится к отысканию добра и избежанию противоположного ему зла, ибо, как уже было сказано, желание, которое порождает удовольствие, немногим отличается от того, которое порождает отвращение; ведь это удовольствие и это отвращение, действительно противоположные, отнюдь не есть добро и зло, служащие объектами таких желаний, а только два душевных движения, располагающие душу искать всех весьма различных вещей: именно отвращение дано от природы, чтобы представлять душе внезапную, непредвиденную смерть, так что будь иногда это прикосновение червяка, шорох дрожащего листка или его тень, вызывающая ужас, однако чувствуют при этом такую эмоцию, словно открывалась глазам ясная опасность смерти. Это внезапно производит волнение, побуждающее душу прилагать все силы для избежания наличного зла; вот подобный вид желания вообще и называют бегством или отвращением.

90. Желание, порождающее удовольствие

Напротив, удовольствие особо установлено от природы в целях представлять наслаждение тем, что удовлетворяет как наибольшее из всех благ, доступных человеку; потому и желают этого наслаждения особенно пылко. Правда, существует много удовольствий различной силы, и желания, порождаемые ими, не одинаково могучи. Так, например, красота цветов побуждает нас только рассматривать их, а таковая же красота плодов – есть их. Но главный вид желания возбуждается совершенством, воображаемым в личности, которую склонны считать своим вторым «я». С различием полов, вложенным в людей, так же как и в неразумных животных, природой, последняя послала в мозг различные впечатления, благодаря которым в известный возраст и определенное время люди считают себя как бы незаконченными (defectueux), как бы только половинкой целого, другой половинкой которого должна быть особь другого пола, так что приобретение этой половинки смутно представляется природой как наиболее важное из всех вообразимых благ. Замечая многих особей этого иного пола, одновременно желают не многих, поскольку природа не располагает воображать, будто имеется потребность более чем в половинке. Когда же в особи, которая доставляет удовольствие, замечают нечто исключительное, сравнительно с тем, что замечают в данное время в иных особях, то это побуждает душу только к одной той особи чувствовать всю склонность, с помощью которой природа дала средство изыскивать благо, представляемое душой как величайшее, каким только возможно обладать. И эта склонность или желание, порождаемое также удовольствием, именуется любовью обычнее, нежели вышеописанная страсть любви. Она имеет наиболее изумительные результаты и служит главным материалом для романистов и поэтов.

91. Определение радости

Радость – приятная эмоция души, в которой имеется наслаждение от обладания благом, представляемым душе через впечатление в мозгу как ее собственное. Я говорю, что наслаждение благами состоит в этой эмоции, ибо, в конце концов, душа не получает иного плода от всех благ, какими она располагает, и если, при наличности этих благ, не испытывается никакой радости, то можно сказать, что душа связана с ними не более того, как если бы она вовсе не обладала ими. Я утверждаю сверх того, что впечатления в мозгу представляют душе как собственность внешнее благо; я делаю так, чтобы не смешивать этой радости – страсти с чисто интеллектуальной радостью, возникающей в душе единственно благодаря деятельности самой души; подобную радость можно назвать наипрекраснейшей из существующих в душе эмоций; в ней заключено наслаждение от обладания благом, которое представляется душе рассудком как ее собственность. Правда, раз душа связана с телом, эта интеллектуальная радость почти не может оставаться без сопровождения страстями. Лишь только наш разум воспримет, что мы обладаем известным благом, то, хотя бы это благо отличалось от всего, принадлежащего телу, хотя бы оно не было целиком вообразимо, воображение наше все же не замедлит сделать содержательным известное впечатление в мозгу, от коего последует движение «духов», вызывающее страсть радости.

92. Определение печали

Печаль есть неприятная слабость, в которой имеется то неудобство, что душа получает зло или недостаток, и последний представляется впечатлениями в мозгу как принадлежащий ей самой. Бывает также печаль интеллектуальная; это не страсть, но она почти всегда сопровождается ею.

93. Каковы причины этих двух страстей

Когда интеллектуальные радость или печаль вызывают также и те радость и печаль, которые относятся к страстям, то причина этого достаточно очевидна. В определении этих страстей усмотрено, как радость вытекает из убеждения, что располагают известным благом, а печаль – из убеждения, что обладают известным злом или недостатком. Но часто случается, что чувствуют себя веселым или опечаленным, не будучи в состоянии раздельно указать добро или зло, причиненное им;

это именно в том случае, когда добро или зло являются впечатлениями мозга без связи с душой, иногда по той причине, что они принадлежат только телу, а иногда потому, что и в случае их отношения к душе последняя рассматривает их не как добро или зло, а под иной формой, – впечатление от этой последней связано с таковым же впечатлением добра или зла в мозгу.

94. Как эти страсти вызываются благами и бедами, зависящими только от тела, и в чем состоит раздражение чувств и боль

Пребывая, например, в полном здоровье при погоде более ясной, чем обычно, чувствуют в себе известную оживленность; последняя вытекает не из какой-либо деятельности разума, а только из впечатлений, производимых движением «духов» в мозгу. Подобным же образом чувствуют себя унылыми, если к тому расположено тело, хотя бы совершенно не знали об этом. Оживленность так близка к радости, а боль к печали, что большинство людей их не различают. Однако они различаются так сильно, что можно иногда переносить боль с радостью и испытывать неприятность от оживленности. Причина же следования радости за оживленностью та, что все именуемое оживленностью или чувством приятного состоит в том, что объекты чувств вызывают известное движение в нервах; это движение было бы способно вредить нервам, если бы последние не имели достаточно силы, чтобы ему сопротивляться, или если бы тело не оказывалось хорошо сложенным; оттого-то впечатление в мозгу, установленное по природе, чтобы свидетельствовать это доброе расположение и эту силу, представляет ее душе как благо, ей принадлежащее, поскольку душа связана с телом, и таким образом вызывает в ней радость. Почти на том же основании естественно считают за удовольствие чувствовать себя побуждаемыми всякого рода страстями, даже печалью и ненавистью, если эти страсти причиняются лишь чужими похождениями (как их видят в театре) или иными подобными вещами, которые, не имея возможности вредить нам каким-либо образом, оживляют, как нам кажется, душу, касаясь ее. И причина обычного сопровождения боли печалью та, что чувство, называемое болью, исходит всегда от известного действия, столь жестокого, что оно вредит нервам; таким образом, будучи по природе установлена для обозначения в душе вреда, который получает тело через данное действие, и для обозначения слабости тела в том смысле, что последнее не может сопротивляться, боль представляет и то и другое как бедствия, всегда неприятные, исключая, когда они производят известные блага, ценимые особенно высоко.