Текст книги "От любви не спрячешься"

Глава 10

На второй неделе сентября Себастьян сел в «Боинг» и полетел в Индию, в Калькутту. А через двадцать четыре часа и семь с лишним тысяч миль уже на менее претенциозном воздушном судне отправился в штат Бихар. Туда, где жизнь и смерть во многом зависели от настроения муссонов и способности жителей найти несколько сотен долларов, необходимых для защиты от пятнистой лихорадки Скалистых гор, которую иначе называли черной лихорадкой.

Самолет приземлился на небольшом аэродроме в Музафарпуре, и Себастьян, сопровождаемый местным доктором и фотографом, за четыре часа на машине преодолел путь до деревни Раджвара. Издалека деревня выглядела буколической картинкой, не тронутой современной цивилизацией. Мужчины в традиционных белых одеждах – дхоти курта – работали на полях. Буйволы тянули громоздкие деревянные телеги. Однако Себастьяну уже не раз приходилось бывать в отсталых уголках мира, и он прекрасно понимал, что идиллический пейзаж – всего лишь иллюзия.

Приехавшие окунулись в грязные улочки Раджвары. Появление незнакомцев вызвало живое любопытство детей: смуглые шустрые ребятишки стайками бежали следом, голыми пятками поднимая столбы пыли. Себастьян предусмотрительно защитил глаза от палящего солнца бейсбольной кепкой с длинным козырьком, а по карманам рассовал запасные батарейки для диктофона. Доктора в деревне знали хорошо. Из крытых соломой хижин выходили женщины в ярких сари и что-то быстро говорили на хинди. Себастьян и без перевода понимал, о чем речь. У молящих о помощи бедняков один язык – не важно, в каком забытом Богом уголке земли они живут.

Годы работы приучили Себастьяна возводить профессиональную защитную стену между собой и событиями, помогавшую ему не погрузиться в черный туман безнадежной депрессии под влиянием страшных картин. И все же подобные сцены трудно было наблюдать спокойно.

В штате Бихар Вон провел три дня. Все это время он без устали брал интервью у сотрудников организаций «Здоровье мира» и «Врачи без границ». Посещал больницы. Беседовал с фармацевтом из США, которому удалось разработать новое, более эффективное лекарство. Однако, как и в любом важном исследовании, успех в немалой степени зависел от наличия денег. Вечером третьего дня Себастьян заглянул еще в одну больницу, медленно прошел между тесными рядами коек, а рано утром отправился на аэродром, чтобы вернуться в Калькутту.

После утомительного перелета прохладная комната отеля показалась ему раем в стороне от душного, набитого людьми города, раздражающих запахов и постоянного, никогда не стихающего шума. Индия блистала неповторимыми, неподвластными человеческой фантазии пейзажами и храмами, но она же пугала самой глубокой и беспросветной бедностью. Порой крайности существовали рядом, бок обок. Именно так выглядела Калькутта.

Когда-то Себастьян откровенно презирал тех коллег-журналистов, которых считал «неженками». Ребята старой колониальной закваски прятались в удобных отелях и там же заказывали еду. Сам он по молодости и неопытности полагал, что лучшие статьи ждут своих авторов на жарких пыльных улицах, в окопах и на полях сражений, в ночлежках и трущобах. Хорошему журналисту остается лишь суметь не пропустить волнующую историю и донести ее до читателя.

В чем-то он был прав. И все же не только эти истории оказывались достойными и важными. Да, раньше он был уверен, что необходимо слышать свист пуль у виска, но со временем понял: от постоянного существования под высоким напряжением репортер способен потерять перспективу. Горячка ведет к утрате объективности. Лучшие репортажи рождаются в результате спокойного и непредвзятого наблюдения. С содами Себастьяну Вону удалось постичь нелегкое искусство журналистского равновесия.

К тридцати пяти он несколько раз переболел дизентерией и пережил несколько ограблений. Попадал в канализационные стоки и видел столько смертей, что страшных впечатлений вполне хватило бы на несколько насыщенных событиями жизней. Побывал везде, где был нужен, все испытал на собственной шкуре и честно заработал каждую каплю профессионального успеха. Заслужил громкое журналистское имя. И теперь, после долгих лет безостановочной гонки, нескончаемых испытаний на выносливость и живучесть, он наконец-то мог позволить себе укрыться в комфорте отеля и включить кондиционер.

Себастьян заказал в ресторане пиво «Кобра» и цыпленка, открыл ноутбук и начал разбирать электронную почту. И вдруг услышал радостный оклик:

– Себастьян Вон!

Себастьян поднял голову. Узнав того, кто шел к его столику, широко улыбнулся. Это был Бен Лэндис – невысокий, с густыми черными волосами и неизменно открытым, приветливым выражением лица. В последний раз коллеги встречались в отеле в Кувейте, где ожидали начала вторжения в Ирак. Бен тогда работал в «Ю-Эс-Эй тудей».

Себастьян встал и дружески пожал протянутую руку.

– Как дела? – поинтересовался он. – О чем пишешь?

Бен уселся напротив и жестом попросил принести пива.

– Пишу об организованной матерью Терезой религиозной общине «Миссионеры милосердия». Пытаюсь разобраться, как обстоят дела после десяти лет жизни без наставницы.

Себастьян писал об этой благотворительной организации в 1997 году, спустя несколько дней после смерти католической монахини. После той поездки он сейчас впервые оказался в Калькутте. Город почти не изменился, и удивляться этому не приходилось. Индия вообще не спешила к переменам. Себастьян глотнул холодного пива.

– И как работается?

– Сам прекрасно знаешь, как здесь движется жизнь. Если ты не в такси, то все вокруг кажется застывшим.

Себастьян поставил бутылку на стол. Собеседники увлеклись разговором; бесконечные военные истории потребовали подкрепления, так что пиво пришлось повторить. Товарищи вспомнили, как во время вторжения в Ирак приходилось то и дело залезать в жаркие потные костюмы химзащиты – нудно и противно. Тем не менее, выполнять приказ надлежало по каждому сигналу химической тревоги. Затем они посмеялись над маскарадом морских пехотинцев, которым по ошибке вместо бежевой пустынной формы прислали зеленую лесную. Впрочем, под постоянным огнем ребятам было вовсе не до смеха. Вспомнили и о том, как по утрам просыпались в окопах сплошь покрытые мелкой песчаной пылью. С интересом обсудили поединок между канадским борцом за мир, назвавшим Дональда Рамсфельда милитаристом и пентагоновским ястребом, и американским телерепортером, который позволил себе не согласиться с таким определением. Бой продолжался с переменным успехом ровно до тех пор, пока две решительные дамы из вездесущего информационного агентства Рейтер не положили конец противостоянию.

– А помнишь ту итальянскую журналистку? – с улыбкой поинтересовался Бен.

– С пухлыми красными губами и… – Он нарисовал в воздухе две большие округлости.

– Как, кстати, ее звали?

– Натэла Росси. – Себастьян в очередной раз поднес к губам бутылку.

– Да-да, конечно. Как я мог забыть?

Натэла писала для итальянской газеты «Иль мессаджеро», а ее отторгающий законы гравитации бюст служил источником бесконечного возбуждения и неусыпного интереса коллег-мужчин.

– Наверняка фальшивые, – авторитетно заключил Бен и жадно припал к горлышку. – Иначе и быть не может.

При желании Себастьян вполне мог бы удовлетворить любознательность товарища. В Иордании он провел с Натэлой долгую ночь в номере дорогого отеля, а потому обладал точной информацией – так сказать, из первых рук. Превосходный, хотя и правда слегка громоздкий бюст на поверку оказался самым что ни на есть настоящим. Себастьян плохо понимал по-итальянски, а Натэла слабо владела английским. Впрочем, разговор в данном случае оказался далеко не самым актуальным средством общения.

– Говорят, она приглашала тебя в свой номер.

– Интересно. – Себастьян никогда не принадлежал к тем героям, кто рассказывает о своих похождениях. Молчал даже тогда, когда действительно было о чем поведать. – И что же, я хорошо провел там время?

Он попытался восстановить в памяти подробности той ночи, однако с трудом вспомнил лишь лицо Натэлы и ее страстные крики. По странному стечению обстоятельств воображение упорно и подробно рисовало облик совсем другой брюнетки.

– Так что же, пустая сплетня?

– Ну конечно, – соврал Себастьян. Описывать ночь с итальянской журналисткой ему совсем не хотелось. Воспоминания о Натэле казались далекими и почти нереальными, а вот воспоминания о Клер в розовых трусиках и о том единственном поцелуе в темном парке с каждым днем становились все ярче. Доверчиво прильнувшее гибкое нежное тело, мягкие податливые губы, сладостный аромат волос. Да, за свою переполненную приключениями жизнь он перецеловал немало женщин. Поцелуи получались разными: хорошими, плохими и даже жаркими, словно ад. Но, ни одна из женщин не сумела ответить на поцелуй так, как Клер, – словно хотела ртом вытянуть из него душу. И что самое странное, он готов был отдать душу – немедленно и с радостью. А когда она посоветовала ему исцеловать свою симпатичную круглую попку, Себастьян тут же живо представил себе все очаровательные местечки, достойные нежных ласк.

– Слышал, ты женился. – Себастьян попытался направить разговор в иное русло, а заодно отвлечься от мыслей о Клер, о ее притягательной попе и мягких губах. – Поздравляю, рад за тебя.

– Женился. И со дня на день стану отцом.

– И даже в такое критическое время сидишь здесь и ждешь удобного случая, чтобы поговорить с монашками?

– А что делать? Зарабатываю деньги. – Официант принес Бену третью бутылку пива и исчез. – Ты же сам знаешь, каково это.

Да, Себастьян знал. Чтобы зарабатывать на жизнь трудом журналиста, требовались упорство, терпение и немалая доля везения. Особенно это касалось внештатных корреспондентов.

– А ты еще не сказал, что делаешь в Калькутте, – заметил Бен и потянулся к бутылке.

Себастьян удовлетворил любопытство товарища и объяснил, чем именно он занимался в Бихаре. Поведал о новой вспышке страшной болезни.

Приятели посидели еще с час, а потом пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по номерам.

На следующий день в самолет Себастьян слушал записанные интервью и делал пометки в блокноте. Он начал обдумывать план статьи, и перед его глазами возникли полные безнадежного отчаяния лица крестьян. Что он мог сделать для них, чем помочь? Всего лишь рассказать правду и пролить свет на постигшую их край беду. И это притом, что сам он ясно сознавал: нынешнюю эпидемию сменит следующая, и так будет продолжаться без конца. Птичий грипп, малярия, холера, СПИД. Засухи, ураганы, цунами, голод. Замкнутая цепь несчастий. Войны и катастрофы смыкались в неразрывный круг. Непочатый край работы – только успевай поворачиваться. Каждый новый день приносил новую вспышку болезней. А если вдруг такого несчастья не случалось, то в какой-нибудь точке планеты обязательно появлялся диктатор, террорист или сумасшедший бойскаут, и все начиналось сначала.

В Чикаго Себастьяну предстояла пересадка. Во время двухчасового ожидания Вон зашел перекусить в спортивный клуб и достал ноутбук. Как и сотни раз прежде, прямо за едой, он попытался начать новую работу. Но на этот раз ничего у него так и не получилось.

Сев в самолет в аэропорту О’Хейр, Себастьян немного поспал и проснулся как раз вовремя: «Боинг-787» уже заходил на посадку в аэропорту Сиэтл-Такома. Дождь безжалостно хлестал по взлетной полосе и стучал по обшивке огромного самолета. Было десять утра тихоокеанского времени. Себастьян вышел из самолета и уверенно направился к долгосрочной автостоянке, где верный «лэндкрузер» ждал хозяина. Трудно было сосчитать, сколько раз повторялся этот путь. Память не вмещала бесчисленные возвращения в любимый город, и все же сегодняшний день казался особенным. Сам не зная отчего, Себастьян не сомневался, что, только, что закончился его последний международный перелет. Путешествия на противоположный край света ради очередной статьи уже не казались столь же необходимыми, как раньше. И почему-то в голове постоянно крутились мысли о Бене Лэндисе и его беременной жене.

Привычный маршрут по шоссе № 5 принес еще один неприятный сюрприз: досадное чувство одиночества упрямо, словно дятел, долбило какую-то далекую веточку на дереве сознания. До смерти матери Вон никогда и ни при каких обстоятельствах не ощущал себя одиноким. У него были друзья. А еще подруги, любой из которых он мог позвонить. Все соглашались встретиться, выпить и исполнить любые его желания.

Матери больше не было, но жизнь шла вперед уверенно и успешно, в полном соответствии с намеченными планами. Никаких оснований для разочарования и грусти не было. И все же с каждым бесшумным движением «дворников» по ветровому стеклу одиночество царапалось все больнее. Себастьян решил, что во всем виновата разница во времени. Надо только приехать домой, отдохнуть по-настоящему… и жизнь войдет в норму.

Квартиру в дорогом кондоминиуме Вон купил два года назад, когда книга об Афганистане заняла первое место среди бестселлеров «Нью-Йорк тайме» и «Ю-Эс-Эй тудей». Книга продержалась на вершине целых четырнадцать месяцев и подарила столько денег, сколько журналистика не принесла бы за всю жизнь. Автор-победитель решил вложить капитал в недвижимость и в предметы роскоши. А еще рискнул купить акции промышленных предприятий, которые теперь радовали немалым доходом. Воплотив в жизнь американскую мечту, Себастьян перебрался из маленькой квартирки в Кенте в шикарный кондоминиум в Сиэтле, в престижном районе Куин-Энн. Так что теперь вполне можно было наслаждаться видом ценой в миллион долларов: море, горы, залив Пьюджет-Саунд. Жиленное пространство Себастьяна насчитывало две с половиной тысячи квадратных футов и включало в себя две роскошные спальни с ванными комнатами, в каждой из которых имелось много чего, например джакузи. Весь интерьер – от керамической плитки и паркетных полов благородного дерева до пушистых мягких ковров и удобной, обитой кожей мебели – был выдержан в изысканных бежевых тонах. А полированное стекло и хромированные поверхности сияли подобно новым деньгам – символу успеха.

Себастьян поставил машину на привычное место на стоянке и направился к подъезду. Лифт уже ждала женщина в тренировочном костюме. Рядом с ней стоял мальчик в футболке. В лифт они вошли втроем.

– Вам какой этаж? – спросил Себастьян, когда двери закрылись.

– Шестой, пожалуйста.

Он нажал кнопки 6 и 8 и прислонился спиной к стене.

– А я болею, – гордо сообщил мальчик.

Себастьян вгляделся в бледное худенькое личико.

– Ветрянка, – пояснила женщина. – Надеюсь, вы успели переболеть?

– В десять лет.

Да, и во время болезни мама натирала его розовым каламиновым лосьоном.

Лифт остановился. Незнакомая соседка нежно положила ладонь на плечо сына, словно опасаясь, что ребенок останется и уедет выше. Пока двери не закрылись, Себастьян успел расслышать негромкие слова:

– Сейчас сварю тебе бульон и постелю на диване, возле телевизора. Так что можешь покрепче обнять собаку и весь день смотреть мультики.

Себастьян проехал еще два этажа, вышел из лифта и свернул налево, к своей квартире. Поставив чемодан на кафельный пол у входа, он удивился неожиданно гулкому звуку. Да, дом встречал хозяина безжизненной тишиной и пустотой. Хоть бы собака радостно залаяла, что ли? Впрочем, собаки у него не было никогда, даже в детстве. Может, все-таки стоит завести? Например, мускулистого боксера.

Через огромные окна проникал дневной свет. Себастьян прошел через просторную комнату в кухню и положил ноутбук на мраморную поверхность консоли. Поставил на плиту кофейник и попытался найти разумное оправдание своему неожиданному интересу к собакам. Никаких секретов: он просто устал. А собака нужна ему меньше всего. На данный момент он не в состоянии заботиться даже о растении, не говоря уже о животном. Жизнь заполнена до предела, а потому задумываться об одиночестве просто нелепо.

Себастьян перешел в спальню и осмотрелся. Может быть, проблема в самом жилище? Слегка не хватает… уюта, домашнего тепла? Конечно, не собаки, а чего-то другого. Попробовать переехать? Вдруг он похож на мать больше, чем ему кажется? В таком случае ему предстоит поменять немало домов, прежде чем найдется единственный и незаменимый.

Себастьян опустился на край постели и снял ботинки. В шнурки въелась пыль с улиц Раджвары. Он стянул носки, снял часы и направился в ванную.

Несколько лет назад он пытался уговорить мать выйти на пенсию и подыскать другой дом. Предлагал купить нечто оригинальное, новое и интересное, однако мать отказалась решительно и наотрез. Она очень любила свой дом.

– Двадцать лет искала свое место на земле, – последовал убедительный аргумент. – Наконец нашла и больше никуда переезжать не собираюсь.

Себастьян разделся, сунул руку в душевую кабинку и повернул прохладный медный вентиль. Залез под теплый душ. Если матери потребовалось двадцать лет, чтобы найти дом по душе, то у него, наверное, есть в запасе несколько лет, чтобы понять и осознать собственные стремления. Вода приятно обрекала голову и лицо. Он закрыл глаза и почувствовал, как отступает напряжение. На свете немало поводов для стрессов. Но вот уж квартира таким поводом для него не является. Во всяком случае, на данный момент.

Необходимо продать дом матери. И сделать это, не затягивая. Лучшая ее подруга и сотрудница Мирна вывезла из салона все парикмахерское оборудование и растения. А консервированные и сухие продукты пожертвовала местному продовольственному банку. Себастьяну предстояло определиться с остальными вещами. Как только эта проблема разрешится, жизнь вернется в нормальное русло.

Он намылил руки и лицо. Подумал об отце и спросил себя, чем сейчас может заниматься старик? Вполне возможно, обрезает розы. Потом Себастьян вспомнил о Клер. Точнее говоря, о поцелуе. В тот вечер он не кривил душой: действительно был готов на все, лишь бы остановить ее слезы. Да, при виде женских слез Себастьян ощущал себя потерянным и беспомощным. В детстве в подобных случаях или пускал в ход кулаки, или швырял в волосы плаксы какого-нибудь жука… Ну а сейчас нашел другой выход. Наверное, более подходящий.

Себастьян подставил лицо под струю, чтобы смыть мыло. Впрочем, кое в чем он все-таки солгал Клер. Извиняясь за поцелуй, на самом деле он не испытывал ни малейшего раскаяния. А повернуться и уйти, оставив Клер в темноте аллеи, оказалось невероятно трудно. Но зато и очень мудро. Из всех знакомых Себастьяну свободных женщин Клер Уингейт оставалась для него самой недоступной. Он не имел права ни целовать ее, ни прикасаться к ней. А о забавах нагишом нечего было и думать.

Однако мечтать о ней он все таки мог. Представлять соблазнительную округлую грудь с темно-розовыми сосками. Себастьян закрыл глаза и ощутил, как от прикосновения напрягаются капризные вершинки. А что, если провести пальцами по розовой тесемке трусиков? Через бедро, прямо к шелковому треугольнику спереди?

Мысль оказалась крайне вредной. Желание, не медля, сделало свое дело и превратило в камень все, что могло превратиться в камень. Себастьян вспомнил прекрасный рот Клер, ощутил его на собственном теле, и вожделение горячим потоком понеслось по венам. Увы, рядом не было никого, кто захотел бы залезть в душ и помочь ему с решением насущной проблемы. Конечно, он мог бы кому-нибудь позвонить. Но, наверное, нечестно просить женщину закончить дело, начатое другой. Пришлось справиться самому, продолжая мечтать о Клер.

Себастьян вылез из душа, обернул вокруг пояса полотенце и пошел в кухню. Фантазии о Клер принесли чувство неловкости, даже стыда. Мало того, что она до сих пор оставалась для него смешной маленькой девочкой из детства, но вдобавок он ничуть ей не нравился. Что ни говори, а эротические мечты более уместны, если их предмет не считает тебя полным и законченным идиотом.

Себастьян налил кофе в большую кружку и снял телефонную трубку – благо телефон стоял здесь же, в кухне. Он набрал номер и приготовился ждать.

– Алло. – Леонард ответил после пятого гудка.

– Привет. Я вернулся, – доложил Себастьян, стараясь прогнать мысли о Клер. Даже после недавно проведенных вместе нескольких дней звонок отцу мог показаться несколько странным.

– Как прошла поездка?

Себастьян поднял кружку.

– Хорошо.

Поговорили о погоде, потом Вон-старший поинтересовался:

– Не собираешься снова заглянуть в наши края?

– Даже не знаю. Надо привести в порядок и приготовить к продаже мамин дом. – И снова, как и всегда при мысли о необходимости упаковать жизнь в коробки и ящики, сердце Себастьяна сжалось.

– Сколько можно откладывать?

– Дело нелегкое.

Реплика прозвучала явным преуменьшением, и Себастьян невесело рассмеялся:

– Можно сказать и так.

– Помощь нужна? Готов принять участие.

Себастьян открыл было рот, чтобы автоматически отказаться. Какие проблемы? Упаковать несколько ящиков не так уж и трудно.

– Это предложение?

– Если нуждаешься в моей компании.

Речь шла всего лишь о вещах. Причем тех, которые принадлежали материи. А мать наверняка не захотела бы, видеть отца в своем любимом доме. Но ведь ее нет, а отец предлагает сочувствие и участие.

– Был бы рад.

– Ну, тогда предупрежу Джойс, что должен на несколько дней уехать.

Упаковать кухонную утварь оказалось легче, чем предполагал Себастьян. Усилием воли ему все-таки удалось эмоционально отстраниться от вещей матери. Наверное, в немалой степени помогло и присутствие Леонарда. Ни фарфора, ни хрусталя им не встретилось. Мать пользовалась белой, без узоров и рисунка, посудой «корелл». Если вдруг разбивалась тарелка или чашка, всегда можно было заменить ее новой. Стаканы и бокалы Кэрол покупала в «Уол-Марте» из тех же соображений – если уронишь, не будешь переживать. Кастрюли и сковородки были старыми, но сохранились хорошо. Главным образом из-за редкого использования. Готовила мать мало, особенно, после того как Себастьян уехал из дома.

Да, про Кэрол нельзя было сказать, что она раба вещей. Но вот о чем она всегда очень беспокоилась, так это о собственной внешности. Она постоянно заботилась о волосах, волновалась насчет цвета губной помады и строго следила, чтобы туфли гармонировали с сумочкой по цвету и фактуре. Любила петь песни Джуди Гарланд, а иногда под настроение покупала стеклянные «живые шары». В итоге милых пустячков набралось так много, что бывшая комната Себастьяна превратилась в хранилище коллекции. Стены были заняты сделанными на заказ полками. Себастьян не исключал и того, что выставка организована специально, чтобы ему не пришло в голову вернуться.

Разобравшись с кухней, отец с сыном вооружились газетами и картонными коробками и отправились в комнату Себастьяна. Скрипели под ногами деревянные полы, солнце без стеснения заглядывало в окна, проникая сквозь тонкие белые шторы, и щедро освещало ряды волшебных замкнутых миров. Казалось, с минуты на минуту войдет мама с розовой щеткой в руке и начнет смахивать с полок пыль.

Себастьян поставил коробки на стол, положил на стул стопку газет и принялся за дело. Правда, прежде пришлось прогнать из головы образ с розовой щеткой. Он снял с полки шар, который когда-то сам привез из России. Повернул. Над Красной площадью пошел снег, хлопьями опускаясь на купола собора Василия Блаженного.

– Да… ни за что бы, не подумал…разве можно, было предположить, что Кэрол сохранит это?

Себастьян оглянулся: отец снял с полки старый шар из Орегона. Русалка сидела на скале и расчесывала длинные светлые волосы, а вокруг плавали ракушки и блестки.

– Эту штуку я купил во время нашего медового месяца.

Себастьян схватил газету и торопливо завернул русский шар.

– Это один из самых старых. Я даже не знал, что его подарил ты. А знаешь, когда-то мне казалось, что русалка похожа на маму.

Отец поднял голову. Заметные морщинки в уголках глаз стали еще глубже, а на губах появилась смутная улыбка.

– Если не считать одной небольшой детали – твоя мать была уже на седьмом месяце беременности.

– А вот это, как раз мне известно. – Себастьян опустил шар в коробку.

– Она была такой красивой, полной жизни. Просто удивительно. – Леонард наклонился за газетой. – Любила острые ощущения, например, американские горки. А я… – Он замолчал и покачал головой. – А я любил тишину и покой.

Леонард принялся старательно заворачивать шар и сквозь шелест газеты признался:

– Наверное, и до сих пор люблю. Ну а ты, конечно, уродился в мать. Гоняешься за приключениями.

Нет, сейчас он уже не гонялся. Во всяком случае, не так, как еще несколько месяцев назад.

– Кажется, я начинаю понемногу успокаиваться.

Во взгляде отца мелькнуло любопытство.

– Вернулся из последней поездки и всерьез задумался, не спрятать ли подальше паспорт. Мне надо закончить еще несколько работ, а потом, думаю, можно будет полностью перейти на вольные хлеба. Если получится, даже позволю себе немного отдохнуть.

– И чем же займешься?

– Пока не знаю. Уверен лишь в одном: за границу ездить не хочу. Во всяком случае, пока.

– А сможешь отказаться?

– Конечно.

Разговор о работе позволял отвлечься от грустных мыслей. Себастьян достал шар, привезенный из Невады, завернул и положил в коробку.

– Как поживает новый «линкольн»?

– Отлично. Ездит как по маслу.

– А как дела у Джойс? – Не то чтобы жизнь миссис Уингейт очень уж занимала Себастьяна, но лучше думать о ней, чем о нынешнем занятии.

– Планирует грандиозные рождественские торжества. Подобные заботы доставляют ей удовольствие.

– Но ведь еще только октябрь.

– Джойс любит все делать заранее.

Себастьян осторожно опустил завернутый шар в коробку.

– А Клер? Оправилась, наконец, от разрыва с голубым женихом?

Вопрос праздный и задан был, чтобы поддержать разговор со стариком.

– Не знаю. Редко ее вижу. Но сомневаюсь. Она очень чувствительная девушка.

Вот еще одна серьезная причина, чтобы держаться подальше от Клер. Чувствительные девушки склонны к долгим, устойчивым отношениям. А он – полная противоположность. Никогда не стремился к постоянству.

Настала очередь шара с сюжетом из «Волшебника страны Оз»: Дороти и Тото бодро шагают по желтой дороге. Несмотря на то, что этого никогда не случится, Себастьян позволил себе представить одну или две ночи с Клер. Раздеть соблазнительную малышку было бы совсем неплохо, да и ей отнюдь не помешала бы порция хорошего здорового секса. Даже напротив, помогла бы расслабиться и немного взбодриться.

Из музыкальной шкатулки в основании шара неожиданно полились звуки песни. «Где-то над радугой», – пела Джуди Гарланд. Эту песню мама особенно любила. Себастьян замер. В позвоночник вонзились острые иголки, а перед глазами повисла черная пелена. Шар выпал из рук и разлетелся вдребезги. Себастьян тупо смотрел на круглую лужицу, в которой жалко плавали Дороти, Тото и целая дюжина крошечных летающих обезьянок. Защитный экран, на время прикрывший душу, внезапно рассыпался точно так же, как стеклянный шар у ног. Жизнь потеряла надежный устойчивый якорь. Безвозвратно. Мама уже никогда не войдет в комнату со своей вечной розовой щеткой и не начнет смахивать пыль с любимых игрушек. Не расстроится из-за шлепающих туфель. Не запоет фальшивым сопрано и не станет уговаривать сына постричься.

– Черт! – Себастьян тяжело опустился на стул. – Все, больше не могу.

Ощущение было такое, словно он сунул в розетку металлический прут. Одновременно полная неподвижность и страшное возбуждение.

– Думал, выдержу. Но не хватает сил складывать ее вещи, зная, что она никогда больше не вернется.

Горло перехватило, на глазах выступили слезы. Себастьян вздохнул и с трудом сглотнул. Уперся локтями в колени и закрыл лицо руками. В ушах стоял грохот, как будто рядом проезжал грузовой состав. Нервное напряжение переполнило и грозило вылиться слезами. Нет, он не собирался рыдать подобно истеричной женщине. Особенно на глазах у отца. Если потерпеть несколько секунд, все пройди само собой.

– Не стоит стыдиться любви к матери, – донесся до Себастьяна голос Леонарда. – Просто у Кэрол вырос хороший сын.

Тяжелая теплая рука легла Себастьяну на затылок.

– Мы с Кэрол не слишком ладили, но я знаю, что тебя она любила яростно. Чуть что, бросалась на защиту. Настоящий питбуль. И ни за что в жизни не согласилась бы признать, что ее мальчик поступает неправильно.

Да, так оно и было.

– Она воспитала тебя практически одна, и за это я всегда мысленно ее благодарил. Видит Бог, я не провел рядом с собственным ребенком столько времени, сколько следовало.

Себастьян прикрыл глаза ладонями, но тут, же опустил руки и зажал их между коленями. Взглянув на стоящего рядом отца, он глубоко вздохнул и почувствовал, как боль понемногу отступает.

– Это не так-то легко было сделать.

– Не ищи мне оправданий. Я должен был приложить усилия, бороться. В конце концов, можно было обратиться в суд. – Рука Лео опустилась на плечо сына и слегка его сжала. – Многое можно было сделать. Если не лениться. Но я… я думал, что бороться нехорошо, а времени на общение хватит, когда ты вырастешь. Я ошибался и теперь очень об этом жалею.

– Сожалений у всех немало. – У самого Себастьяна накопилось, наверное, не меньше тонны. Но сейчас рука отца оказалась весомее их. Неожиданно именно она стала якорем в бешено крутящемся и качающемся мире. – Может, лучше не задумываться об упущенных возможностях, а двигаться дальше?

Леонард кивнул и похлопал сына по спине – так же, как делал это в детстве.

– Почему бы тебе не пойти и не купить мороженое? Развеешься, а я пока все здесь закончу.

Себастьян невольно улыбнулся:

– Мне уже тридцать пять, пап. Давным-давно не ем мороженое.

– О! Ну все равно, иди погуляй, я справлюсь и один.

Себастьян встал и вытер влажные ладони о джинсы.

– Нет. Лучше я пойду поищу веник и совок.

Как хорошо, что отец рядом!