Текст книги "Теории всего на свете"

Видеть – значит верить: от плацебо до фильмов в нашем мозгу

Эрик Дж. Топол

Руководитель Центра инновационной медицины, профессор трансляционной геномики Института Скриппса; автор книги The Creative Destruction of Medicine («Креативное разрушение медицины»)

Наш мозг с его ста миллиардами нейронов и квадриллионом синапсов (ну, плюс-минус несколько миллиардиков) представляет собой один из самых сложно устроенных объектов, с тайнами которых доводилось биться человечеству. Может, это и хорошо, что он так сложно устроен: мы не всегда хотим, чтобы другие читали наши мысли.

Однако использование методов сканирования мозга с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ) и позитронно-эмиссионной томографии (ПЭТ), позволяющее получать изображения мозга и выстраивать сложнейшие карты активации различных его областей, подтверждает, назло скептикам, справедливость афоризма «Видеть – значит верить». Среди спорных вопросов медицины, дольше всего остававшихся без окончательного ответа, одно из первых мест занимает вопрос о том, кроется ли какой-то реальный биологический механизм за эффектом плацебо, этим известным своей сложностью «конечным продуктом» взаимодействия тела и сознания. Теперь, судя по всему, противоречие разрешено: ученые выявили, что опиоидный нервный путь (активизируемый при введении в организм таких веществ, как морфин или окситоцин) дает такой же рисунок активации мозга, как и при введении различных плацебо для ослабления боли. Кроме того, обнаружено, что при введении плацебо пациентам, страдающим болезнью Паркинсона, определенные участки мозга выделяют допамин. Выяснение конкретных, поддающихся определению физиологических механизмов, лежащих в основе эффекта плацебо, позволило значительно повысить его статус, побудив начать рассматривать применение плацебо как настоящее терапевтическое лечение: скажем, в Гарвардском университете недавно разработали специальную Программу изучения плацебо и его терапевтического применения.

«Расшифровка» эффекта плацебо – возможно, шаг на пути к достижению куда более амбициозной цели – научиться читать мысли. Летом 2011 года группа специалистов из Калифорнийского университета в Беркли путем реконструкции карт активации зон мозга, получаемых при его сканировании, добыла убедительные «факсимильные отпечатки» роликов YouTube, показываемых участникам эксперимента[78]78
  Shinji Nishimoto et al., «Reconstructing Visual Experiences from Brain Activity Evoked by Natural Movies», Curr. Biol. 21:19, 1641–1646 (2011).


[Закрыть]. Когда замечаешь своеобразное сходство фильма с реконструкцией мозговых образов (при покадровом сравнении), это вдохновляет, но и несколько пугает.

Прибавьте к этому еще и бурное развитие миниатюрных переносных магнитно-резонансных томографов: возможно, мы на пути к тому, чтобы поутру заново пересматривать собственные сны – уже на айпаде. Или (что вселяет еще более сильную тревогу) выкладывать свое внутреннее мозговое кино в Сеть, чтобы с ним могли ознакомиться все желающие.

Прерывистость науки и культуры

Джеральд Холтон

Маллинкродтовский профессор физики (получатель гранта Маллинкродта), почетный профессор истории науки Гарвардского университета; редактор книги Einstein for the 21st Century: His Legacy in Science, Art and Modern Culture («Эйнштейн в XXI веке: наследие в науке, искусстве и современной культуре»)

Время от времени большие части человечества внезапно обнаруживают себя в изменившемся мире. Наука, культура и общество претерпевают тектонический сдвиг, к лучшему или к худшему: приходит к власти могущественный религиозный или политический лидер, принимается Декларация независимости, отменяется рабство в США, – или, с другой стороны, происходит падение Рима, приходит Великая Чума, разражается Первая или Вторая мировая война.

В искусстве то же самое. По известному выражению Вирджинии Вулф, «примерно в декабре 1910 года человеческий характер переменился» – по ее мнению, из‑за скандальной выставки постимпрессионистов, прошедшей тогда в Лондоне. После открытия атомного ядра Василий Кандинский писал: «Крушение прежней модели атома кажется мне крушением всего прежнего мира. Вдруг рухнули самые толстые из стен…» – и в результате он смог обратиться к новой художественной манере.

Каждое из таких событий, меняющих наше восприятие мира, зачастую бывает глубоко загадочным или вселяет в нас тревогу. В знакомой ткани истории вдруг возникают разрывы, которые требуют объяснения. Год за годом выходят бесчисленные трактаты, авторы каждого надеются дать ответ, найдя причину того или иного потрясения.

Я рассмотрю здесь одно из таких явлений.

В 1611 году Джон Донн опубликовал поэму «Первая годовщина», где содержатся знаменитые строки: «Все новые философы в сомненье. / Эфир отвергли – нет воспламененья» и далее: «…Едва свершится / Открытье – всё на атомы крушится, / Всё – из частиц, а целого не стало, / Распались связи…»[79]79
  Перевод Д. Щедровицкого.


[Закрыть]. Как и многие современники, Донн чувствовал, что на смену старому порядку и единству пришли релятивизм и прерывистость. Поводом для его тревоги послужило совершенно неожиданное событие, которое случилось годом раньше: открытие Галилеем гор на Луне, спутников у Юпитера, а также того, что существует неизмеримо больше звезд, чем было известно раньше.

Об этих и последовавших открытиях историк Марджори Николсон пишет: «Возможно, имеет смысл датировать зарождение современной мысли 7 января 1610 года, когда Галилею при помощи сконструированного им прибора (телескопа) удалось наблюдать то, что он счел новыми планетами и новыми мирами, расширявшими известный ранее мир»[80]80
  Science and Imagination (Ithaca, NY: Cornell University Press, 1956), 4.


[Закрыть].

И в самом деле, своей работой Галилей дал глубокое и изящное объяснение того, как устроен наш космос, хотя это объяснение могло причинить немалые страдания аристотелианцам и поэтам его времени. (Во всяком случае, теория Коперника, сформулированная значительно раньше, вызывала больше доверия.) Благодаря этому гигантскому шагу вперед появились и новая наука, и новая культура.

Гормезис – это избыточность

Нассим Николас Талеб

Заслуженный профессор риск-инженерии Политехнического института Нью-Йоркского университета; автор книги The Black Swan («Черный Лебедь», М., Колибри, 2009)

Природа – весьма сведущий специалист по статистике и теории вероятностей. В своей стратегии управления риском она следует особого рода логике, в основе которой лежат многочисленные слои избыточностей. Природа очень часто делает конструкции с запасными частями (две почки у человека) и запасом емкости (легкие, нейронная система, артериальный аппарат и т. п.), тогда как человеческие творения чаще всего грешат излишней экономностью и оптимизированностью, обладая качеством, противоположным избыточности, то есть своего рода левериджем, стремлением к увеличению дохода без увеличения капиталовложений. Мы рекордным образом погрязли в долгах, что противоположно избыточности (если у вас есть 50 тысяч лишних долларов на банковском счете или, еще лучше, под матрасом, это избыточность; но если вы должны банку такую же сумму, это уже долг).

Но есть замечательный механизм, именуемый гормезисом. Это форма избыточности, причем настолько изощренная со статистической точки зрения, что человеческая наука с ней (пока) справиться не может.

Гормезис проявляется, когда толика вредного вещества (стрессора) вводится в нужной дозе или в нужной концентрации, стимулируя организм, делая его сильнее, здоровее, лучше и – готовя его к более мощной дозе вещества. Именно по этой причине мы ходим в тренажерный зал, время от времени постимся, отвечаем на трудности укреплением характера (в порядке своего рода гиперкомпенсации). Гормезис после 1930‑х годов несколько утратил научный интерес, уважение и практическое применение – отчасти из‑за того, что некоторые ошибочно ассоциировали его с гомеопатией. Ассоциация несправедлива, поскольку механизмы тут совершенно различны. В основе гомеопатии лежат другие принципы: например, тот, согласно которому крошечные, сильно разбавленные частицы болезнетворных агентов (настолько малые дозы, что их почти невозможно ощутить, а значит, они не могут вызвать гормезис) способны помочь излечению от болезни. Эффективность гомеопатии практически не подтверждена, и сегодня она принадлежит к области альтернативной медицины, тогда как гормезис доказан научно.

Как теперь выясняется, логика избыточности и гиперкомпенсации одна и та же, как если бы у природы имелся простой, элегантный и единый стиль действий. Если я усвою, скажем, 15 мг яда, мой организм окрепнет и будет готов к 20 мг или даже к большей дозе. Увеличение нагрузки на кости (в ходе тренировок по карате или ношения кувшина с водой на голове) готовит их к более значительным нагрузкам: в процессе такой подготовки кости становятся плотнее и крепче. Система, занимающаяся гиперкомпенсацией, вынуждена действовать в режиме вечного перепроизводства, вырабатывая дополнительные способности и набираясь дополнительных сил в ожидании худшего – в ответ на информацию о том, что опасность возможна. Здесь мы имеем дело с весьма сложной системой взаимодействий, где обнаруживается и учитывается вероятность возникновения стрессоров. И разумеется, такие дополнительные способности или силы наверняка пригодятся нам сами по себе: их можно при случае использовать даже в отсутствие угрозы, которой мы опасались.

Увы, методы управления рисками, принятые не в нашем организме, а в наших организациях, совершенно иные. Нынешняя практика сводится к тому, чтобы найти в прошлом худший сценарий, окрестить его «стресс-тестом» и внести в него поправки, даже не задумываясь, что, подобно тому, как в изучаемом прошлом случилось сильное отклонение, у которого не нашлось прецедента, так и наши поправки могут оказаться недостаточными. К примеру, нынешние системы оценки риска берут худший в истории человечества финансовый кризис, худшую войну, худшую стратегию в области процентной ставки, худшие показатели безработицы и т. п., считая их отправной точкой при прогнозировании худшего будущего. Многих из нас весьма разочаровало применение метода «стресс-тестов», при котором аналитик никогда не выходит за пределы того, что случалось раньше. Приходится даже сталкиваться с обычными проявлениями наивного эмпиризма («А доказательства у вас есть?»), когда высказываешь предположение, что нам может понадобиться рассмотреть и вариант похуже.

И разумеется, такие системы не предполагают рекурсивного анализа, который позволил бы понять очевидное: у худшего события из прошлого не было прецедента того же размаха, и любой, кто стал бы накануне Первой мировой рассматривать «худший сценарий из прошлого Европы», вскоре столкнулся бы с неприятной неожиданностью. Я называю это явление лукрецианской недооценкой, в честь древнеримского поэта и мыслителя Лукреция, который писал: дурак верит, что самая высокая гора в мире равна по высоте самой большой вершине из всех, какие он сам когда-либо видел. В свою очередь, Дэвид Канеман пишет, опираясь на труды Говарда Кюнрейтера, что «защитительные меры, предпринимаемые частными лицами или правительствами, обычно проводятся с учетом худшей катастрофы из всех, что реально происходили в прошлом, и как бы направлены на борьбу с катастрофой именно такого масштаба и характера… Представления о еще более печальной катастрофе приходят в голову лишь с трудом»[81]81
  Daniel Kahneman, Thinking, Fast and Slow (New York: Farrar, Straus & Giroux, 2011), 137.


[Закрыть]. К примеру, писцы в Древнем Египте использовали самую высокую отметку уровня воды в Ниле как «худший сценарий». Никакой экономист никогда не задавался очевидным вопросом: «А что, с годами интенсивность экстремальных событий только снижается?» – или, по крайней мере, не проводил соответствующих проверок. Увы, если взглянуть в прошлое, ответом будет: «Извините, нет, не снижается».

Подобное же опасное безрассудство можно увидеть и в случае с фукусимским ядерным реактором: его строили в расчете на худший сценарий из прошлого, без экстраполяции на гораздо более скверные варианты развития событий. Что ж, природа, в отличие от риск-менеджеров, готовится к тому, чего не случалось раньше…

Итак, если люди склонны всегда сражаться в прошедшей войне (а не в нынешней), то природа всегда сражается в войне следующей. Но, конечно, у нашей природной гиперкомпенсации существуют свои биологические пределы.

Эта форма избыточности остается гораздо, гораздо более экстраполятивной, чем наше сознание, которое интраполятивно.

P. S. Понятие «приспособленности», широко употребляемое в современной научной речи, не кажется мне достаточно точным. Я не могу понять: то, что называют «дарвиновской приспособленностью» – просто интерполятивная адаптация к текущему окружению или же тут есть какие-то элементы статистической экстраполяции. Иными словами, есть существенная разница между прочностью (подразумевающей, что стрессоры объекту не наносят ущерба) и тем, что я назвал антихрупкостью (подразумевающей, что объект даже получает пользу от стрессоров).

Прекрасный закон непредвиденных последствий

Роберт Курзбан

Адъюнкт-профессор эволюционной психологии Пенсильванского университета, директор Пенсильванской лаборатории экспериментальной эволюционной психологии; автор книги Why Everyone (Else) is a Hypocrite («Почему все (остальные) – лицемеры»)

Примерно в 1900 году на Сидней обрушилась чума, и власти назначили за убитых крыс премию, чтобы поощрить жителей истреблять их. В те годы уже все знали, что крысы – прибежище блох, которые являются переносчиками этого заболевания от крыс к человеку. Назначая вознаграждение, власти хотели, уменьшив число грызунов, уменьшить и масштабы эпидемии. Однако жители города в погоне за вознаграждением стали – специально разводить крыс! Вот такое случилось непредвиденное последствие.

Закон непредвиденных последствий часто связывают с именем американского социолога Роберта Мертона. Дух этого закона проявляется в самых разных формах – и не в последнюю очередь во введенном Адамом Смитом понятии Невидимой руки рынка. Этот закон восхищает хаотичностью своих проявлений, как если бы сама Природа то и дело насмехалась над нашими попытками обуздать ее.

Идея закона состоит в следующем. Вмешиваясь в системы, где много движущихся/меняющихся компонентов (особенно в экологические и экономические), мы получаем (из‑за сложных взаимодействий между компонентами системы) не только те эффекты, на которые рассчитывали, но и другие, не предсказанные или даже непредсказуемые.

Примеров тому множество. Вернемся в Австралию. Один из самых известных примеров непредусмотренных последствий такого рода – завоз Первым флотом[82]82
  Первый флот – парусные корабли, отплывшие в 1787 году от берегов Великобритании, чтобы основать первую европейскую колонию в Австралии. – Прим. перев.


[Закрыть] кроликов в качестве пищи, выпуск их в дикую природу, дабы на них потом охотиться, и вот вам непредвиденные последствия: кроличья популяция стала расти ошеломляющими темпами, вызвав невероятное экологическое опустошение Зеленого континента. Это, в свою очередь, привело к принятию мер по контролю над кроликами, в том числе – к постройке чрезвычайно длинной изгороди, что, в свою очередь, привело к незапланированным последствиям: в 1930‑е годы она помогла трем девочкам найти дорогу домой, что, в свою очередь, имело неожиданные последствия: в 2002 году появился основанный на этих событиях фильм «Кролико устойчивая изгородь»[83]83
  В традиционном русском переводе – «Клетка для кроликов». – Прим. перев.


[Закрыть], завоевавший ряд наград.

Подобные цепочки последствий возникают из‑за того, что внесение изменений в одну часть системы, имеющей множество взаимодействующих частей, приводит к изменениям и в других ее частях. Поскольку многие системы, на которые мы пытаемся влиять, сложно устроены, но при этом недостаточно нами поняты (живые организмы, среды обитания, рынки), результатом воздействия обязательно окажутся и такие, труднопредсказуемые последствия.

Это не значит, что эти последствия всегда будут нежелательными. Недавно власти некоторых муниципальных образований изменили законы, регулирующие использование марихуаны, облегчив ее получение для медицинских целей. Неизвестно, облегчил ли закон страдания больных глаукомой, но данные о количестве дорожных аварий заставляют предположить, что изменение законодательства снизило количество погибших при ДТП примерно на 9 %. (Вероятно, водители заменили алкоголь марихуаной и, очевидно, лучше управляются с рулем, когда едут накурившись, а не напившись[84]84
  Мы оставляем это глубокомысленное умозаключение на совести автора. – Прим. перев.


[Закрыть].) Спасение водительских жизней не входило в намерения законодателей, однако эффект оказался именно таким. Еще один пример (меньше по размаху, но ближе моему сердцу) – недавнее резкое повышение (на треть) стоимости парковки в Университетском городке Филадельфии, где я работаю. Авторы закона намеревались, увеличив парковочные сборы, помочь финансированию школ города. Неожиданное последствие: студенты, судя по всему, не склонны платить за парковку повышенную цену, и я, приезжая на свои уроки, всегда могу рассчитывать на свободное парковочное место.

Вмешательство в любую достаточно усложненную систему волей-неволей приведет к незапланированным эффектам. Мы пичкаем больных антибиотиками, тем самым проводя отбор устойчивых штаммов вирусов. Мы искусственным образом выводим бульдогов с морщинистой мордой, а заодно и с менее приятными чертами (скажем, с дыхательными проблемами). С утренней тошнотой при беременности мы призываем бороться при помощи талидомида, а в итоге появляются на свет младенцы с врожденными дефектами.

В экономической сфере принимаемые меры чаще всего несут в себе целый ряд побочных эффектов. Среди наиболее характерных примеров – всевозможные запреты и ограничения, в том числе и печально знаменитый американский сухой закон, который породил массу разнообразных последствий, среди которых – рост организованной преступности. Поскольку власти обычно склонны запрещать лишь то, что людям хочется, после введения запретов они так или иначе находят способы удовлетворять свои желания, обращаясь к суррогатам или к черному рынку: как нетрудно догадаться, то и другое приводит к многообразным последствиям. Запретите продажу газировки – взлетят вверх продажи «спортивных напитков». Запретите продажу человеческих почек – расцветет международный черный рынок органов и подпольная хирургия. Запретите охоту на пум – поставите под угрозу жизнь бегунов в соответствующих районах.

Есть что-то странно-прекрасное в этом бесконечном ветвлении причинно-следственных связей в сложных системах. Схожую привлекательность мы находим в намеренной антиэстетичности машин Руба Голдберга[85]85
  Нью-йоркский художник, инженер и изобретатель Руб Голдберг в 1915 году начал рисовать для газет карикатуры с изображением механизмов, выполняющих очень простые действия чрезвычайно запутанным, сложным и зачастую комичным образом. Вскоре выражение «машина Руба Голдберга» стало в Америке нарицательным. – Прим. перев.


[Закрыть]. Однако мы не должны опускать руки – нет-нет, просто следует действовать осторожно и с разумной скромностью. И постепенно накапливая знания о больших, сложных системах, мы разработаем новые методы, которые помогут предусматривать незапланированные последствия наших действий. История уже преподала нам кое-какие уроки: люди всегда найдут замену запрещенным или обложенным чрезмерным налогом товарам; от устранения одного вида из экологической системы обычно страдают популяции, которые на них охотятся, и выигрывают виды, которые с ними конкурируют; и так далее, и тому подобное. Последствия, к которым мы не стремились, будут, по-видимому, возникать в таких случаях всегда, но им совсем не обязательно быть совершенно неожиданными!

Мы – то, что мы делаем

Тимоти Д. Уилсон

Профессор психологии Виргинского университета; автор книги Redirect: The Surprising New Science of Phycological Change («Перенаправление (редирект): новая наука о психологическом изменении»)

Люди становятся тем, что они делают. Данное объяснение того, как мы приобретаем наши воззрения и черты, принадлежит британскому философу Гилберту Райлу (1900–1976), однако по-настоящему его сформулировал социопсихолог Дэрил Бем в своей теории самовосприятия (представления человека о себе).

Теория самовосприятия переворачивает наши устоявшиеся представления вверх ногами. Люди совершают те или иные поступки, руководствуясь чертами своего характера, своими воззрениями, мнениями и вкусами, верно? Они возвращают потерянный кем-то бумажник, потому что честны, выбрасывают мусор в контейнер для последующей переработки, поскольку пекутся об окружающей среде, они платят 5 долларов за карамель-брюле-латте, ибо любят дорогие кофейные напитки. Очевидно, что наше поведение – проекция нашего характера, но Бем предполагает, что имеет место и противоположное. Если мы возвращаем найденный бумажник, щелкает наш внутренний счетчик честности. После того как мы оттаскиваем мешок с мусором на положенное место, мы считаем, что по-настоящему заботимся об экологии. А заказав латте, мы проникаемся сознанием, что принадлежим к числу истинных ценителей кофе.

Сотни экспериментов подтверждают эту теорию и показывают, в каких случаях такой процесс «самовлияния» наиболее вероятен.

Теория самовосприятия изящна, поскольку проста. Но она глубока, так как позволяет делать далеко идущие выводы о природе человеческого сознания. Из данной теории вытекают две другие мощные идеи. Первая состоит в том, что мы для самих себя – незнакомцы. Если бы наше сознание было для нас открытой книгой, мы бы всегда точно знали, насколько мы честны и насколько нам по-настоящему нравится латте. На самом же деле нам, напротив, зачастую требуется обратиться к собственному поведению, чтобы понять, кто мы. Таким образом, теория самовосприятия предвосхитила революцию в сфере психологического изучения человеческого сознания – революцию, которая показала нам пределы, ограничивающие наш собственный взгляд внутрь себя самих (пределы интроспекции).

Но, как выясняется, мы не только используем свое же поведение, чтобы узнать о своем характере: мы сами внушаем себе черты характера, которых у нас раньше не было. Наше поведение часто формируется под действием внешних факторов – внешнего давления. При этом мы ошибочно полагаем, будто наше поведение – проекция лишь нашего характера и мнений. К примеру, мы на самом деле не очень-то щепетильны, а бумажник вернули просто для того, чтобы произвести впечатление на окружающих. Однако, не осознавая причины своего поступка, мы внушаем себе, что кристально честны. Возможно, мы выбрасываем мусор куда полагается, потому что городские власти облегчили для нас этот процесс (выдавая нам специальный мусорный бак и приезжая забрать его каждый вторник), и наша жена/муж или соседи не одобрили бы, если бы мы так не поступили. Не осознавая этой мотивации, мы всерьез полагаем, что могли бы претендовать на звание Самого экологичного жителя города в текущем месяце (и соответствующую премию). Как показывают бесчисленные исследования, люди весьма подвержены социальному влиянию, но редко это понимают, приписывая свое социально-обусловленное поведение проявлению своих личных желаний и побуждений.

Как и все хорошие психологические объяснения, теория самовосприятия имеет практическое применение. Так, она неявно присутствует в некоторых вариантах психотерапии, когда пациентов вначале побуждают изменить свое поведение, поскольку это должно бы изменить черты их характера. Короче говоря, всем нам следует прислушаться к совету Курта Воннегута: «Мы – то, чем прикидываемся, так что прикидываться надо осторожно».