Текст книги "«Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!»"

Вопросы есть?

Во время работы в Корнелле меня попросили читать курс лекций – по одной в неделю – в Буффало, в лаборатории аэронавтики. У Корнелла имелась договоренность, в силу которой кто-то из сотрудников университета должен был вечерами читать в этой лаборатории лекции по физике. Собственно, их кто-то уже и читал, однако на него поступали жалобы, и физический факультет обратился ко мне. Я был молодым профессором, ответить отказом мне было не просто, и я дал согласие.

Добираться до Буффало приходилось самолетом маленькой авиакомпании – у нее, собственно, всего один и был. Она именовалась «Робинсон эрлайнз» (впоследствии «Могавк эрлайнз»), и, помню, когда я впервые полетел в Буффало, сам мистер Робинсон самолетом и управлял. Он сбил с крыльев лед, и мы поднялись в воздух.

В общем и целом, летать каждый четверг вечерами в Буффало мне не так уж и нравилось. Однако университет оплачивал мои расходы, выдавая в придачу еще 35 долларов. Дитя Депрессии, я надумал эти 35 долларов – приличная по тем временам сумма – откладывать.

Но тут мне пришла в голову следующая мысль: назначение этих 35 долларов состоит в том, чтобы сделать полеты в Буффало более привлекательными, а достигнуть этого можно только одним путем – потратив их до цента. И я решил, что всякий раз, отправляясь в Буффало, буду тратить 35 долларов на развлечения – вдруг это сделает путешествия туда более стоящим препровождением времени.

Особым опытом жизни в широком мире я не обладал. И, не зная, с чего начать, попросил таксиста, с которым ехал из аэропорта, рассказать, где тут у них в Буффало можно повеселиться. Он с охотой пошел мне навстречу, – я до сих пор помню, как его звали: Маркузо, такси номер 169. Впоследствии, прилетая в четверг вечером в аэропорт Буффало, я неизменно спрашивал, свободен ли Маркузо.

Направляясь на самую первую лекцию, я спросил у Маркузо:

– Есть у вас тут интересный бар, в котором происходят всякие занятные вещи? – Я полагал, что занятные вещи должны происходить именно в барах.

– Попробуйте «Алиби-Рум», – ответил он. – Веселое местечко, там кого только не встретишь. Я вас подброшу туда после лекции.

И после лекции Маркузо повез меня в «Алиби-Рум». Дорогой я говорю:

– Знаете, я собираюсь чего-нибудь выпить. Как называется хорошее виски?

– Попросите «Блэк-энд-Уайт», вода отдельно, – посоветовал он.

Бар «Алиби-Рум» оказался элегантным заведением, очень людным и оживленным. Женщины в мехах, посетители – само благодушие, и все время звонят телефоны.

Я подошел к стойке, заказал «Блэк-энд-Уайт», вода отдельно. Весьма дружелюбный бармен мигом усадил рядом со мной красивую женщину и представил нас друг дружке. Я купил ей выпивку. Место это мне понравилось, и я решил на следующей неделе заглянуть туда снова.

Каждый четверг я прилетал вечером в Буффало, ехал в такси номер 169 на лекцию, а с нее в «Алиби-Рум». Входил в бар, заказывал «Блэк-энд-Уайт», вода отдельно. И спустя несколько недель стоило мне только появиться в баре, как на стойке возникало ожидавшее меня «Блэк-энд-Уайт», вода отдельно.

– Как обычно, сэр, – приветствовал меня бармен.

Я залпом проглатывал стопочку, показывая, какой я крутой малый, – ну прямо как в кино, – а затем, переждав секунд двадцать, отправлял следом воду. Впрочем, спустя недолгое время я стал обходиться и без воды.

Бармен неизменно заботился о том, чтобы пустое место рядом со мной как можно скорее занимала красивая женщина, – поначалу у нас с ней все шло распрекрасно, однако ближе к закрытию бара все эти женщины куда-то исчезали. Я думал, причина тут в том, что я к тому времени основательно пьянел.

Однажды после закрытия «Алиби-Рум» женщина, которую я в ту ночь угощал выпивкой, предложила мне пойти с ней еще в одно место, где будет куча ее знакомых. Заведение это располагалось на втором этаже дома, по виду которого никак нельзя было сказать, что в нем находится бар. Всем барам Буффало полагалось закрываться в два часа ночи, и их посетители стекались, чтобы продолжить, в этот большой зал на втором этаже – незаконный, разумеется.

Я все пытался придумать, как бы мне посидеть в баре, не напиваясь, просто наблюдая за тем, что в нем происходит. И наконец в одну из ночей мне попался на глаза человек, завсегдатай бара, который, подойдя к стойке, попросил всего лишь стакан молока. Все в баре знали, в чем его беда: у несчастного была язва. Этот случай и навел меня на мысль.

В следующий раз прихожу я в «Алиби-Рум», и бармен спрашивает:

– Как обычно, сэр?

– Нет, – с разочарованным видом отвечаю я. – Кока. Простая кока.

Вокруг меня собираются, выражая сочувствие, другие завсегдатаи.

– Да, я вот три недели назад тоже попробовал завязать, – говорит один.

– Это трудное дело, Дик. По-настоящему трудное, – говорит другой.

Все они прониклись ко мне большим уважением. Как же, человек «завязал» – и все-таки у него хватило храбрости заявиться в бар со всеми его «соблазнами» и просто-напросто потребовать коки, – а все потому, что он друзей захотел повидать. И ведь я продержался так целый месяц. Крутой парень, и вправду крутой.

Но как-то раз захожу я в мужскую уборную, а там торчит у писсуара какой-то тип, пьяный в стельку. И вдруг он ни с того ни с сего говорит мне гнусным таким голосом:

– Не нравится мне твоя рожа. Врезать тебе, что ли?

Я аж позеленел от страха. Но ответил голосом не менее гнусным:

– Уйди с дороги, пока я прямо сквозь тебя не помочился!

Он сказал что-то еще, и я понял: дело идет к драке. А я никогда не дрался. Не знал, как это делается, и боялся, что он меня изувечит. Только одно я и придумал: отошел от стены, сообразив, что если он меня стукнет, так я еще и спину зашибу.

И тут я получил удар в глаз – не так уж оказалось и больно, – а в следующий миг и сам стукнул сукина сына, автоматически. Замечательное открытие: думать не надо, «механизм» сам знает, что делать.

– Ладно. Один – один, – говорю. – Хочешь продолжить?

Он отступил на шаг, повернулся и ушел. Будь он таким же болваном, как я, мы с ним поубивали бы друг друга.

Я подошел к умывальнику: руки дрожат, десны в крови – это самое слабое мое место, десны, – глаз болит.

Немного придя в себя, я вернулся в бар, с воинственным видом подошел к стойке и сказал:

– «Блэк-энд-Уайт», вода отдельно, – решил, что виски успокоит мои нервы.

Мне оно было невдомек, однако тип, с которым я подрался в уборной, сидел на другом конце бара, разговаривая с тремя парнями. Вскоре эти трое – крупные, крепкие мужики – подошли ко мне, обступили. Вид у них был грозный, один из них сказал:

– Ты зачем это нашего дружка побил, а?

Я был настолько глуп, что не понял – меня берут на испуг, я знал только одно: кто прав, а кто виноват. И, резко повернувшись к ним, выпалил:

– Вы разберитесь сначала, кто первый начал, а потом уж лезьте на рожон.

Парни удивились – они пугают, а мне не страшно, – и пошли восвояси.

Спустя какое-то время один из них вернулся и сказал:

– Ты прав. Керли – он такой. Вечно лезет в драку, а после просит нас разобраться.

– Еще бы я был не прав, черт подери! – ответил я, и этот парень присел рядом со мной.

Потом подошел Керли с двумя другими, они уселись через два табурета от меня – с другого бока. Керли произнес какие-то слова насчет того, что глаз мой выглядит не лучшим образом, я ответил, что и его тоже не так чтобы хорош.

Говорил я по-прежнему задиристо, поскольку считал, что именно так и должен вести себя в баре настоящий мужчина.

Обстановка все накалялась, посетители бара с испугом ожидали того, что неминуемо должно было случиться. Бармен говорит:

– Здесь драться не положено, парни! Угомонитесь!

Керли шипит:

– Не волнуйся, мы его на улице достанем, когда он выйдет.

И тут появляется настоящий гений. В каждой сфере жизни имеются свои первоклассные специалисты. Этот подходит ко мне и говорит:

– Здорово, Дэн! Я и не знал, что ты в городе! Рад тебя видеть!

А потом обращается к Керли:

– Привет, Пол! Познакомься с моим другом Дэном, вот он. Думаю, вы, ребята, сойдетесь. Может, пожмете друг другу руки?

Пожимаем мы друг другу руки. Керли говорит:

– Э-э, рад знакомству.

А гений наклоняется ко мне и шепчет:

– А теперь мотай отсюда, и побыстрее!

– Но они же сказали, что…

– Мотай, тебе говорят!

Я взял пальто, выскочил на улицу. И пошел, держась поближе к стенам домов, – на случай, если они бросятся искать меня. Однако из бара никто не вышел, и я благополучно добрался до моего отеля. Лекция, которую я прочитал в тот вечер, была последней, поэтому больше я в «Алиби-Рум» не появлялся, – по крайней мере, в следующие несколько лет.

(Лет десять спустя я заглянул туда, там все изменилось. От былой изысканности и уюта ничего не осталось, бар стал грязноватым, да и сидели в нем личности явно сомнительные. Я поговорил с барменом, уже другим, рассказал ему о прежних временах. «Ну да! – сказал он. – Тут обычно ошивались букмекеры со своими девочками». Только тогда я и понял, почему посетители выглядели такими обходительными и элегантными и почему в баре все время звонили телефоны.)

На следующее утро, встав и взглянув в зеркало, я сделал новое открытие: оказывается, синяку под глазом для окончательного вызревания требуется несколько часов. Когда я вернулся в Итаку, то зашел к декану, мне нужно было передать ему кое-какие материалы. У него сидел профессор философии, который, увидев синяк под моим глазом, воскликнул:

– Ух ты, мистер Фейнман! Только не говорите мне, что налетели на дверной косяк.

– Вовсе нет, – ответил я. – Всего лишь подрался в уборной бара – в Буффало.

– Ха-ха-ха, – расхохотался он.

Оставалась еще одна проблема – мне предстояло прочесть лекцию студентам. В аудиторию я вошел с опущенной головой, уставясь в мои заметки. А когда пришло время начать, поднял голову и произнес слова, которые произносил перед каждой лекцией, – только на этот раз тон мой был намного резче:

– Вопросы есть?

Давайте сюда мой доллар!

Из Корнелла я часто ездил домой, в Фар-Рокавей. Как-то раз, когда я был там, зазвонил телефон – МЕЖДУГОРОДНЫЙ ЗВОНОК, аж из самой Калифорнии. В те дни междугородный звонок означал, что сейчас произойдет нечто очень важное – тем более звонок из такого чудесного места, как Калифорния, находящаяся в миллионе миль от моего дома.

Человек на другом конце линии спрашивает:

– Это профессор Фейнман из Корнеллского университета?

– Совершенно верно.

– С вами говорит мистер Такой-то из самолетостроительной компании «Такая-то и такая-то».

Речь шла об одной из крупнейших калифорнийских компаний, к сожалению, теперь уж не помню о какой. А он продолжает:

– Мы намереваемся создать лабораторию для разработки самолетов с ракетными двигателями на ядерном топливе. Ее ежегодный бюджет составит столько-то миллионов.

И называет солидную сумму.

Я говорю:

– Минуточку, сэр, я не понимаю, зачем вы мне-то об этом рассказываете.

– Вы просто послушайте, – отвечает он. – И я вам все объясню. Только позвольте мне сделать это, как я считаю нужным.

И рассказывает дальше – сколько людей будет работать в лаборатории, столько-то на таком уровне, столько-то докторов на другом…

– Извините, сэр, – говорю я, – но, по-моему, вы позвонили не тому человеку.

– Я говорю с Ричардом Фейнманом, Ричардом Ф. Фейнманом?

– Да, но вы…

– Будьте добры, позвольте мне закончить, сэр, тогда мы и обсудим этот вопрос.

– Хорошо! – Я закрываю глаза и выслушиваю всю его галиматью, все подробности большого проекта, так и не понимая, зачем он вываливает на меня эти сведения.

А он, добравшись до конца, говорит:

– Я рассказываю вам о наших планах, потому что мы хотели бы узнать, не согласитесь ли вы возглавить эту лабораторию.

– Вы уверены, что разговариваете с тем, с кем хотели поговорить? – говорю я. – Я профессор теоретической физики. Не инженер-ракетчик, не инженер-самолетостроитель, ничего подобного.

– Мы уверены, что нам нужны именно вы.

– Хорошо, а каким образом вам стало известно мое имя? Почему вы решили позвонить именно мне?

– Сэр, ваше имя значится на патенте самолета с ракетным двигателем на ядерном топливе.

– О, – говорю я, сразу сообразив, что это за патент (сейчас я вам эту историю расскажу), а затем: – Простите, но я предпочел бы остаться профессором Корнеллского университета.

Дело в том, что во время войны государственным патентным бюро заведовал в Лос-Аламосе один очень милый дядька, капитан Смит. Он разослал всем нам уведомление, в котором говорилось примерно следующее:

«Патентное бюро будет радо запатентовать от имени правительства Соединенных Штатов, на которое вы в настоящее время работаете, любую возникшую у вас идею. Вы, может быть, думаете, что имеющиеся у вас идеи относительно ядерной энергии и ее применения известны каждому, но это далеко не так. Просто загляните в мой офис и изложите ее мне».

Во время ленча я встречаюсь со Смитом и, пока мы с ним возвращаемся в техническую зону, говорю ему:

– Насчет разосланного вами уведомления – вам не кажется, что если мы станем приходить к вам с каждой нашей идеей, получится сумасшедший дом?

Мы довольно долго препирались по этому поводу – уже у него в кабинете, – и наконец я сказал:

– Идей, касающихся ядерной энергии, причем совершенно очевидных, существует столько, что я мог бы рассказывать вам о них целый день.

– ПРИВЕДИТЕ ПРИМЕР!

– Проще простого, – говорю я. – Например: ядерный реактор… под водой… вода втекает в него… с другой стороны выходит пар… Пшшшшш – вот вам подводная лодка. Или: ядерный реактор… воздух поступает спереди, нагревается посредством ядерной реакции… выходит сзади… Бах! Мы летим по воздуху – это самолет. Или: ядерный реактор… пропускаем через него водород… Шарах! – ракета. Или: ядерный реактор… только вместо обычного урана вы используете обогащенный, добавляя в него при высокой температуре окись бериллия, чтобы повысить его эффективность… Это электростанция. И таких идей миллионы! – покидая его кабинет, закончил я.

Вроде бы тем все и кончилось.

Месяца три спустя Смит звонит мне:

– Фейнман, патент на подводную лодку уже выдан. А вот другие три – ваши.

Так что, когда калифорнийская самолетостроительная компания задумала создать лабораторию и попыталась найти специалиста по всяким штуковинам с ракетными двигателями, долго ей искать не пришлось. Довольно было выяснить, кто эти штуки запатентовал!

Кстати, Смит попросил меня подписать кое-какие документы, касающиеся тех трех идей, которые я передал государству, чтобы оно их запатентовало. А надо вам сказать, существует такая юридическая глупость, – когда вы передаете патент правительству, подписанный вами документ не обретает законной силы до тех пор, пока вы не получите что-либо в обмен на него, и в том, который я подписывал, значилось: «Настоящим я, Ричард Ф. Фейнман, передаю мою идею правительству за вознаграждение в один доллар…»

Подписал я документ и спрашиваю:

– А где мой доллар?

– Ну, это же просто формальность, – отвечает Смит. – У нас и фондов-то нет, из которых я мог бы вам доллар выплатить.

– Вы сами обставили все так, что моя подпись стоит доллар, – говорю я. – Вот и давайте сюда мой доллар!

– Что за глупости! – протестует Смит.

– Никакие не глупости, – говорю я. – Это юридический документ. Вы велели мне его подписать, а я человек честный. Так что нечего дурака валять.

– Ну хорошо, хорошо, – устало говорит он. – Дам я вам доллар, из собственного кармана.

– Годится.

Беру я этот доллар, и вдруг меня осеняет, на что его следует потратить. Надо пойти в бакалейный магазин и накупить – а в то время на доллар можно было купить много чего – печенье, конфеты, ну, знаете, шоколадные конфеты с зефиром внутри, и прочие сладости.

Возвращаюсь я в лабораторию теоретической физики и объявляю:

– Внимание все, я только что получил вознаграждение! Угощайтесь! На него и куплено! Доллар за мой патент! Я получил доллар за мой патент!

Тут уж все, у кого имелись патенты, а имелись они у многих, начинают таскаться к капитану Смиту и требовать свои доллары.

Поначалу он выдает их из собственного кармана, но очень скоро понимает, что нажил себе геморрой! И приступает к безумным попыткам учредить фонд, из которого он сможет выдавать по доллару назойливым изобретателям. Не знаю уж, удалось ему это или нет.

Их нужно просто спрашивать?

Первое время я, преподавая в Корнелле, переписывался с девушкой из Нью-Мехико, с которой познакомился во время работ над созданием атомной бомбы. В одном из своих писем она упомянула о каком-то еще ухажере, и я, поразмыслив, решил съездить туда, как только закончится учебный год, и попытаться спасти положение. Однако, приехав, понял, что опоздал, и в итоге застрял на все лето в одном из мотелей Альбукерке, совершенно не зная, чем мне себя занять.

Мотель «Каса Гранде» стоял на знаменитом шоссе 66 – это была самая большая дорога из проходивших через город. Дома через три от него располагался маленький ночной клуб с развлекательной программой. Поскольку делать мне было решительно нечего и поскольку я любил наблюдать в барах за людьми и знакомиться с ними, я зачастил в этот клуб.

Впервые попав в него, я познакомился у стойки бара с одним пареньком. Мы с ним обратили внимание на столик, за которым сидели сплошь красивые молодые леди – думаю, это были стюардессы авиакомпании «Ти-Дабл’ю-Эй», – отмечавшие день рождения одной из них. И мой новый знакомый сказал:

– Давай-ка наберемся храбрости и пригласим их потанцевать.

Мы пригласили двух девушек, а потом уже они нас пригласили – присесть за их столик. Мы с ними выпили, и не по одному разу, и тут подошел официант:

– Не желаете ли заказать что-нибудь еще?

А мне нравилось изображать пьяного, поэтому я, хоть и был трезв как стеклышко, спросил у девушки, с которой танцевал:

– Хххотите чво-нибудь?

– А что можно? – отвечает она.

– Всссссе, что хотите, – ВСЕ!

– Ладно! Тогда будем пить шампанское, – радостно сообщает она.

И я говорю – громко, чтобы слышали все, кто есть в баре:

– Идет! Шшшшмпанского для всех!

Тут я слышу, мой новый друг говорит этой девушке что-то насчет того, как это некрасиво – «выкачивать из него все бабки, пользуясь тем, что он пьян», – и соображаю, что, пожалуй, дал маху.

И вообразите, как мило, – официант подходит, наклоняется ко мне и негромко произносит:

– Сэр, оно обойдется вам в шестнадцать долларов за бутылку.

Я решаю отказаться от идеи «шампанского для всех» и говорю ему – еще громче:

– НУ И ЧЕРТ С НИМ!

И потому я здорово удивился, когда несколько мгновений спустя официант вернулся со всеми прибамбасами – белой салфеткой через руку, уставленным бокалами подносом, ведерком льда и бутылкой шампанского. Он решил, что я имел в виду «ну и черт с ними, с деньгами», а не «ну и черт с ним, с шампанским»!

Официант налил всем шампанского, я заплатил шестнадцать долларов, а мой новый друг сильно обозлился на девушку, потому что считал, будто это она выдоила из меня такие большие деньги. Однако, что касается меня, это был не конец, но, как выяснилось впоследствии, начало нового приключения.

Шли недели, я довольно часто заглядывал в этот ночной клуб, развлекательная программа там то и дело менялась. Теперь новые исполнители принадлежали к цирку, который гастролировал в Амарилло, во многих других городах Техаса и бог весть где еще. Кроме того, в клубе постоянно выступала певица по имени Тамара. И всякий раз, как в клубе появлялась новая труппа артистов, Тамара знакомила меня с одной из девушек этой труппы. Девушка подходила к моему столику, усаживалась за него, я покупал ей выпивку, мы разговаривали. Разумеется, я был бы рад не ограничиваться одними лишь разговорами, однако в последнюю минуту у этих девушек неизменно находилось какое-то срочное дело. И я никак не мог понять, почему Тамара то и дело берет на себя такие хлопоты, знакомит меня с девушками, а потом, хоть поначалу все складывается и хорошо, я обязательно кончаю тем, что угощаю девушек и провожу вечер в разговорах с ними, – но и не более того. Впрочем, и мой друг, которого Тамара ни с кем не знакомила, тоже большими успехами похвастаться не мог – оба мы были теми еще олухами.

После нескольких недель разного рода шоу и разного рода знакомств Тамара представила меня девушке еще из одной труппы, и началась рутинная процедура – я угощаю, мы разговариваем, девушка ведет себя очень мило. Она уходит на сцену, чтобы выступить в шоу, а потом возвращается за мой столик, чем сильно меня радует. Люди, сидящие в клубе, посматривают на нас и, наверное, думают: «Что она в этом типе нашла, почему вернулась к нему?»

Однако затем, под конец вечера, она произносила слова, которые я слышал уже не один раз: «Я пригласила бы вас к себе, но у нас сегодня вечеринка, так что, может быть, завтра вечером…» – а я по опыту знал, что это ее «может быть, завтра вечером» означает ПУСТОЙ НОМЕР.

Ну-с, в тот вечер я заметил, что девушка – ее звали Глорией – то и дело перекидывается парой слов с конферансье: во время шоу, по пути из женского туалета. И когда она снова ушла в туалет, а конферансье случилось проходить мимо моего столика, я неожиданно для самого себя поднял бокал и сказал:

– Какая милая у вас жена.

Он ответил:

– Да, спасибо.

Мы разговорились. Он решил, что это Глория мне все рассказала. А Глория, вернувшись, решила, что рассказал он. В общем, слово за слово – и они пригласили меня зайти, когда закроется бар, к ним домой.

В два часа ночи я пришел с ними в их мотель. Разумеется, никакого приема в мою честь они устраивать не стали, мы просто долгое время проговорили. Они показали мне фотоальбом, там был снимок Глории, сделанный в то время, когда она познакомилась в штате Айова с мужем, – выросшая на кукурузе полноватая молодая женщина; и другие снимки, на которых она была уже похудевшей, – теперь же Глория выглядела очень изящной и стройной! Муж научил ее очень многому, даром что сам он не умел ни читать, ни писать, и это было особенно интересно, – он же был конферансье, зачитывал во время соревнования артистов-любителей названия номеров и имена исполнителей, а я даже не заметил, что он не способен читать то, что «читает». (На следующий вечер я понял, как это делалось. Глория, выводя артиста на сцену или уводя с нее, заглядывала в листок бумаги, который муж держал в руке, прочитывала название следующего номера и имена его исполнителей и шепотом сообщала их мужу.)

Они оказались интересной, общительной парой, мы помногу разговаривали, это было очень занятно. Вспомнив о моем знакомстве с Глорией, я спросил у нее, почему Тамара вечно сводит меня с новыми девушками.

Глория ответила:

– Перед тем как познакомить с вами меня, Тамара сказала: «Сейчас я представлю тебя настоящему транжире!»

Я ненадолго впал в недоумение, а потом вспомнил о бутылке шампанского, купленной с таким громогласным и неверно понятым «ну и черт с ним!» за шестнадцать долларов, которые оказались в конечном итоге разумным вложением средств. По-видимому; я приобрел заодно с шампанским и репутацию чудака, который всегда приходит в клуб не приодетым, не в хорошем костюме, но неизменно готовым потратить на девушек уйму денег.

В конце концов я поведал им о том, что приводило меня в недоумение. «Я человек довольно умный, – сказал я, – но, похоже, только в том, что касается теоретической физики. Однако в этом баре толчется немало и других умных людей – из нефтяной промышленности и горнодобывающей, видных бизнесменов, – и они постоянно угощают девушек, но ничего этим не добиваются!» (К тому времени я догадался, что такие угощения выпивкой и всем прочим посетителям бара тоже ничего не дают.) «Как же получается, – спросил я, – что умный человек, приходя в бар, обращается в полного идиота?» Конферансье сказал:

– А вот в этом я разбираюсь до тонкостей. Мне точно известно, как тут все устроено. Я дам вам пару уроков, после которых вы в любом баре вроде этого сможете получать кое-что от девушек. Однако прежде чем давать их, я покажу вам, что и вправду знаю, о чем говорю. И для этого Глория заставит мужчину угостить вас коктейлем с шампанским.

– Хорошо, – отвечаю я, а сам думаю: «Как, черт подери, они сумеют провернуть такой фокус?»

А конферансье продолжает:

– Но только вы должны будете делать в точности то, что мы вам скажем. Завтра вечером вы сядете в баре на некотором расстоянии от Глории, а когда она подаст вам знак, от вас потребуется только одно – пройти мимо нее.

– Да, – говорит Глория. – Это будет несложно.

На следующий вечер я прихожу в бар и устраиваюсь в углу, из которого хорошо видна Глория. Спустя некоторое время рядом с ней, разумеется, усаживается какой-то малый, а еще немного позже мне становится ясно, что он уже всем доволен и счастлив, – и тут Глория подмигивает мне. Я встаю и неторопливо приближаюсь к ним. А когда прохожу мимо, Глория оборачивается и произносит, радостно и дружелюбно:

– О, Дик, привет. Ты когда это в город вернулся? Где пропадал?

Сидящий с ней парень оборачивается – посмотреть, что это за «Дик» такой, и я читаю в его глазах нечто целиком и полностью мне понятное, поскольку и сам не раз попадал в его теперешнее положение.

Взгляд первый: «Так-так, соперник. Я ей купил выпивку, а он ее сейчас уведет! Хорошенькое дело!»

Взгляд второй: «Нет, это просто случайный знакомый. Похоже, они знают друг дружку уже довольно давно».

Я просто вижу все это. Читаю то, что написано у него на лице. И точно знаю, что его ожидает.

Глория говорит ему:

– Джим, познакомься с моим старым другом Диком Фейнманом.

Взгляд третий: «Я знаю, что мне надо сделать: надо подмазаться к ее дружку, ей это понравится».

И Джим говорит мне:

– Привет, Дик. Не хотите выпить?

– С удовольствием! – отвечаю я.

– Что вам заказать?

– Да то же, что пьет Глория.

– Бармен, еще один коктейль с шампанским, пожалуйста.

Действительно просто; ничего мудреного в этом нет. В ту ночь я после закрытия бара снова пришел в мотель к Глории и конферансье. Они веселились, радуясь тому, как гладко у нее все прошло.

– Ну ладно, – говорю я. – Вы полностью убедили меня в том, что знаете, о чем говорите. А как насчет уроков?

– Хорошо, – отвечает конферансье. – Основной принцип таков: мужчина хочет оставаться джентльменом. Не хочет, чтобы его считали невоспитанным, грубым и уж тем более скрягой. И если женщина хорошо это понимает, она легко подталкивает его в том направлении, какое ей требуется. Поэтому, – продолжает он, – ни при каких обстоятельствах не ведите себя по-джентльменски. Более того, первое правило гласит: не покупайте женщине ничего – пока не спросите ее, переспит ли она с вами, и не убедитесь, что так и будет, что она не соврала.

– Э-э… вы хотите сказать… вы не… э-э… их нужно просто спрашивать?

– Вот именно, – отвечает он. – Я понимаю, это ваш первый урок, вам может быть трудно вести себя с такой прямотой. Поэтому, прежде чем спросите, можете купить ей что-нибудь – какую-то мелочь, но только одну. Хотя, с другой стороны, это лишь затруднит вам все дело.

Ну ладно, мне главное принцип дать, остальное я и сам додумаю. Весь следующий день я перестраивал мою психологию: усвоил мысль о том, что девицы, болтающиеся в барах, просто-напросто сучки, что они решительно ничего не стоят, что они сбегаются туда, чтобы получить от вас выпивку, что вести себя по-джентльменски я с такими дешевками отнюдь не обязан – и так далее. Я старался обратить эти идеи в основу моих автоматических реакций.

И к вечеру обрел готовность испытать новые принципы на деле. Я, как обычно, пришел в бар, встретился там с другом, а он говорит:

– Ну, Дик! Сейчас ты увидишь, с какой я сегодня девушкой познакомился! Она пошла переодеваться, скоро вернется.

– Ладно, – говорю я, нисколько не впечатленный, – ладно.

И усаживаюсь за отдельный столик, чтобы посмотреть шоу. Как раз в начале его и приходит девушка моего друга, и я думаю: «Да, хорошенькая, но мне на это наплевать; ей нужно только одно: чтобы он купил ей выпить и ничего взамен не получил!»

В перерыве после первой части шоу друг говорит:

– Слушай, Дик! Я хочу познакомить тебя с Энн. Энн, это мой друг, Дик Фейнман.

Я говорю:

– Здравствуйте, – и продолжаю смотреть на сцену.

Через пару минут Энн спрашивает:

– Может, переберетесь за наш столик?

Я думаю: «Ну, типичная сучка, он ее поит, а она приглашает за их столик другого».

И отвечаю:

– Мне и отсюда все видно.

Немного погодя появляется лейтенант с соседней военной базы – в красивом таком мундире. Миг-другой, и я уже вижу, что Энн сидит с ним на другом конце бара!

А еще позже сам я сижу у стойки, а Энн танцует с лейтенантом и, когда лейтенант поворачивается ко мне спиной, а она – лицом, Энн приязненно так мне улыбается. И я опять думаю: «Вот стерва! Теперь она и лейтенанта надуть собирается!»

Тут мне приходит в голову хорошая мысль: я не смотрю в ее сторону до тех пор, пока и лейтенант тоже меня не сможет увидеть, и уж тогда улыбаюсь ей во весь рот – пусть он поймет, что здесь происходит. На этом ее фокусы и заканчиваются.

Еще через несколько минут лейтенанта точно ветром сдувает, а она забирает у бармена свой плащ, сумочку и произносит громко, с очевидным намеком:

– Я решила немного пройтись. Никто не хочет составить мне компанию?

Я думаю: «Давай-давай, говори, подманивай их, надолго тебя не хватит, ничего-то ты не добьешься». И произношу, спокойно так: «Я готов пройтись с вами». Мы выходим. Проходим несколько кварталов, она замечает кафе и говорит:

– У меня идея – давайте возьмем здесь кофе, несколько сэндвичей, зайдем ко мне и там их съедим.

Идея представляется мне привлекательной, – мы заходим в кафе, заказываем три кофе и три сэндвича, я расплачиваюсь за них.

А выходя из кафе, думаю: «Тут что-то не так, слишком много сэндвичей!»

И по дороге к мотелю она, разумеется, говорит:

– Знаете, пожалуй, съесть эти сэндвичи с вами я не успею, ко мне лейтенант должен прийти…

Я думаю: «Ну вот, она меня все-таки облапошила. Учитель дал мне урок, объяснил, что делать, а я все равно вляпался. Накупил ей сэндвичей на доллар десять центов, ни о чем ее не попросил и теперь точно знаю, что ни черта от нее не получу! Необходимо как-то отстоять свое мужское достоинство – хотя бы для того, чтобы учителя не подвести».

И я, резко остановившись, говорю ей:

– Вы… вы хуже всякой ШЛЮХИ!

– Это еще что такое?

– Вы заставили меня накупить столько сэндвичей, и что я за них получу? Да ничего!

– Ну вы и скряга! – говорит она. – Если так, могу возместить вам расходы!

И я ловлю ее на слове:

– Валяйте, возмещайте.

Это ее ошарашило. Она порылась в кошельке, достала из него какую-то мелочь, отдала мне. И я ушел – с сэндвичами и кофе.

Съел я и выпил все это и вернулся в бар, чтобы отчитаться перед учителем. Поведал ему обо всем, рассказал, как мне жаль, что я опростоволосился, и как я попробовал отыграться.