Текст книги "Склад = The Warehouse"

Не так уж она и дружелюбна, подумала Цинния и вспомнила историю, на которую натолкнулась во время сбора сведений об Облаке: десять лет назад здесь сошел с рельсов трамвай из-за упавших на путь потолочных плиток. Два человека погибло. Вагон находился на магнитной подвеске, то есть к рельсам не прикасался. Он висел в нескольких миллиметрах над ними, что позволяло развивать бо́льшую скорость и сократить расходы на износ колес и путей. Но, по-видимому, препятствия могли привести к сходу трамвая с рельсов.

Через несколько минут трамвай снова поехал, и Цинния сошла на своей остановке, поднялась на лифте, вошла в квартиру и включила свет. На стойке стояла коробка. Она замерла. Во-первых, она забыла, что заказала доставку покупок. Во-вторых, она рассчитывала, что коробку оставят у двери снаружи или в каком-то другом месте, где ее можно будет забрать, а не на кухонной стойке, ведь это означало, что в ее квартире кто-то по– бывал.

Она все осмотрела, это не заняло много времени. Провела руками по местам, которые не могла увидеть. Заглянула в шкафы и ящики, чтобы убедиться, что больше ничего не оставили. Затем проверила сумочку. Косметичка осталась нетронутой. Ноутбук не открывали, в противном случае при регистрации чужого отпечатка пальца вся его начинка выгорела бы.

Покончив с осмотром комнаты, она села на кровать и стянула сапоги. Задние части стоп были стерты в кровь, белые лоскуты мертвой кожи свисали возле пяток. Красные натертые места располагались также на суставах пальцев. Все это от соприкосновения с воздухом ожило и заболело с новой силой.

Она нашла в буфете тонкий рулон бумажных полотенец. Оторвала несколько, скомкала, намочила над раковиной и протерла ступни. Полотенца сделались розовыми. Цинния достала из сумки набор для оказания первой помощи, нанесла на натертые места крем с антибиотиком и забинтовала ступни.

Осмотрела свою работу и нашла ее удовлетворительной. Затем разобрала доставленную коробку и отложила в сторону все, кроме кроссовок. Надела носки и примерила кроссовки. Их предстояло немного разносить. Это означало, что ей еще неделю придется ходить с больными ногами, но, по крайней мере, кроссовки лучше сапог.

Она спустилась в вестибюль, прошла по променаду до «Живи-Играя», надо было поесть. По дороге она отмечала про себя расположение Облачных Точек и их заметность для окружающих. Автоматы, большей частью, были встроены в стены, на каждом в нижней части имелась панель доступа, снять которую можно было с помощью специального ключа. Вряд ли ей удастся получить копию такого ключа, но замок она смогла бы открыть за несколько секунд пластиковой трубкой от шариковой ручки, которой придана нужная форма.

Это довольно просто.

Серьезную трудность представляла собой посадка «крысы».

Какую бы Облачную Точку она ни выбрала, из-за наручных часов у нее на руке это будет зарегистрировано. Следовательно, сажать «крысу» надо тогда, когда часов на руке нет.

Она прикинула, нельзя ли обойти эту трудность с помощью приемов старой доброй социальной инженерии. Она не могла войти в трамвай без часов, но, что касается лифта, то тут можно было воспользоваться любезностью окружающих. Когда в лифте, идущем вниз, бывало много народу, никто своими часами перед диском не проводил.

Оставалось решить вопрос, как выйти из комнаты без часов. Для этого требовалась еще одна вещь. Она походила по магазинам, пока в одном из них не увидела в витрине мультифункциональный складной нож, который показался ей достаточно прочным для задуманного дела.

Ей не понравился человек, затаившийся за прилавком. Жаба в зеленой рубашке, он смотрел на нее так, будто думал:

«Ты не белая, поэтому наверняка своруешь».

Цинния подумала, не купить ли этот мультифункциональный складной нож, но потом сообразила, что все купленное ею где-то регистрируется и затем отслеживается. Где-то в глубине компьютерных мозгов Облака находился список сделанных ею покупок.

Она оставалась в живых только благодаря своей осторожности.

Иногда осторожность побуждала отказаться от прямого пути и пойти долгим окольным.

К тому же ей не понравилось выражение лица этого человека в зеленой рубашке.

Она еще походила по магазину, как бы рассматривая витрины, но на самом деле приглядывалась к расположенным тут камерам. Не найдя ни одной, она в глубине магазина подошла к большой витрине с шоколадными батончиками. Краем глаза она следила за продавцом, который даже не пытался скрыть, что за ней следит.

Цинния внимательно рассмотрела батончики, как бы не зная, какой выбрать, при этом кончиками пальцев ослабила винт, удерживавший стекло на полке, почти до такого состояния, что его можно было вынуть, чуть потянув за головку. Затем взяла упаковку кислых жевательных конфет, отнесла ее к кассе и сказала:

– Там стекло в витрине, кажется, еле держится. Четвертое сверху.

Продавец не пошевелился. Смотрел на платежный диск. Она положила конфеты рядом с диском и провела перед ним часами. Платеж прошел, продавец кивнул, как будто Цинния рассеяла его предубеждение относительно цветных. Она улыбнулась ему, как бы говоря: «Да пошел ты». Он пошел к полке. Едва он притронулся к ней, стекло съехало на пол, и в этот момент Цинния схватила многофункциональный складной нож и сунула его себе в карман.

Продавец повернулся, посмотрел на нее с таким видом, как будто это она виновата. Цинния пожала плечами:

– Я же вам говорила.

Набегавшись за день по складу, она сильно проголодалась и направилась к «Живи-Играя», рассматривая светящиеся рекламные вывески. На глаза ей попалась Облачная Бургерная. Очень захотелось дешевой говядины. Ноги стали совсем ватными, белок сейчас был бы очень кстати.

В ресторане было многолюдно и чисто. Белая плитка с красными штрихами, как в подземке. Металлические столы оклеены пленкой, так что их можно принять за деревянные. Она села за свободный столик в глубине зала. На нем лежал компьютер-планшет, приглашавший ее сделать заказ. Она выбрала двойной Облачный Бургер с сыром, жареную картошку и бутылку воды. Подтвердив заказ, она провела часами перед экраном, и на нем появилось сообщение, что все будет готово через семь минут.

Ожидая, она занялась часами. Полистала экраны вверх-вниз, вправо-влево. Нашла экран, на который выводились ее физиологические показатели. Оказалось, что за день она сделала шестнадцать тысяч шагов, то есть прошла примерно восемь миль. Цинния пожалела, что не заказала молочный коктейль.

Прошло меньше семи минут, и полная женщина-латиноамериканка в зеленой рубашке поло поставила перед ней поднос с едой. Цинния улыбнулась и кивнула. Женщина, не взглянув на нее, повернулась и ушла на кухню.

Цинния взяла бургер в вощеной бумаге. Он был горяч, пожалуй, слишком горяч, но ей очень хотелось есть. Она откусила первый раз и, блаженствуя, закрыла глаза. Давно она не ела говядины – красное мясо не стоило израсходованных на него денег, – но тут оно было еще и хорошо приготовлено: прожаренное, темно-коричневое, с хрустящей корочкой, под расплавленным сыром, поверхность которого была покрыта кратерами. Розоватый соус с уксусом подчеркивал вкус мяса и жира. Съев половину, она через планшет заказала еще порцию, а также молочный коктейль. Все-таки восемь миль.

– Цинния?

Она оторвалась от еды и, пережевывая, посмотрела на стоявшего возле столика человека.

Пентюх из автобуса.

Питер? Пабло?

– Пакстон, – сказал он, прижимая ладонь к голубой рубашке поло. – Можно к вам присоединиться? Свободных мест больше нет.

Она пожевала и проглотила. Подумала.

Нет, ей хотелось побыть одной.

Но эта рубашка. Красивый оттенок голубого. Это могло пригодиться.

– Конечно, – сказала она и кивнула в сторону свободного места напротив.

Он улыбнулся, придвинул к себе планшет и выбрал то, что хотел. Поднял часы, но перед тем, как провести ими перед экраном, спросил о бургере:

– Как он, ничего?

– Вкусный.

Он кивнул, провел часами перед экраном и откинулся на спинку стула.

– Так вы, значит, стали красной, – сказал Пакстон.

– Точно.

– И как вам?

– Ноги стерла в кровь.

Он поморщился. Она отправила в рот несколько крупных ломтиков жареной картошки.

– Вы, наверно, рады, – сказала она. – Бывший тюремный охранник. Работа не бей лежачего. В таком месте, как это, редко кого порежут.

– Я хотел получить такую работу, как у вас. Я неспроста ушел из тюрьмы. Не нравилось мне там.

Она засмеялась:

– А выбирать товар на полках вам, значит, нравится.

– Нет, просто… для меня это временная работа.

– Ну, выпьем за это, – сказала она, подняла бутылку воды и отпила из горлышка.

К столику снова подошла женщина в зеленом, на этот раз с двумя подносами. Один она поставила перед Циннией, другой перед Пакстоном. Он заказал два бургера, две порции жареной картошки и коктейль.

Пакстон взял бургер, откусил и вытаращил глаза.

– Господи, – сказал он.

– Знаю, – сказала Цинния. – Вкусно?

– Последний раз ел говядину на день рождения, – сказал он. – В ресторане. Вырезку. Стоила, как рука и нога вместе.

– Вот что бывает, когда владеешь животноводческим хозяйством и можешь обходиться без посредников, – сказала она. – Работа здесь, пожалуй, имеет свои преимущества.

Он кивнул:

– Верно. Преимущества.

Оба замолчали. Цинния снова принялась за еду. Пакстон последовал ее примеру. Оба ели, глядя не друг на друга, а на другие столики. Цинния при этом напряженно думала. Работники службы безопасности, вероятно, имеют неограниченный доступ. С помощью приемов социальной инженерии она из него веревки вить сможет. Он имеет член и не гомосексуалист.

Пакстон закончил еду, вытер рот салфеткой, посмотрел на Циннию и сказал:

– Не хотел бы показаться навязчивым, но я тут никого не знаю. Может, выпьете со мной?

– Конечно, – сказала Цинния.

3
Льготный период

Гибсон

Когда дело идет к концу, начинаешь задумываться о наследии. Это важное слово.

Наследие.

Оно означает, что после твоей смерти люди будут думать о тебе, а ведь это здорово, верно? По-моему, мы все такого желаем.

И, забавная штука, вы никак не можете это контролировать. Можете приложить все усилия, чтобы построить обращение к потомкам. Историю о том, кто вы такой и что сделали. Но в конце концов история сама рассудит. И ей неважно, что я тут написал. Это может быть одним из факторов, но вовсе не решающим в том, каким увидят меня люди.

Я хочу, чтобы меня видели хорошим. Никто не хочет казаться злодеем. Посмотрите на бедного Христофора Колумба. Человек открыл Америку, но после этого нашлись умники, которые решили, что им не нравится, как он открыл Америку. Говорят, что он со своей командой привез сюда болезни, которые выкосили местное население. Но откуда он мог это знать? Отправляясь в путь, он не знал, что люди Нового Света не смогут противостоять болезням вроде оспы и кори.

Чертовски печальная история. Всегда плохо, когда люди умирают, и особенно когда умирают от таких болезней. Но Колумб не мог губить людей сознательно, и, по-моему, это следует принять во внимание. О Колумбе много чего говорят, много ведется разговоров о том, что и кому он сделал, но мы должны сосредоточиться на итогах.

Он открыл Америку. Не то чтобы она была закрыта. Но он изменил наши представления о мире.

Иногда это означает принятие непопулярных решений, а некоторые этого не понимают. Вот почему несколько лет назад дошло до того, что люди разбивали вдребезги любую статую Колумба, какую только могли найти. Кончилось дело массовой демонстрацией в городе Колумбус (штат Огайо), и мне нет нужды говорить вам, к чему это привело. Думаю, фотографии, сделанные во время этой демонстрации, до сих пор стоят у всех перед глазами.

А представьте себе, что бы было, если бы мы могли снять Колумба с палубы его корабля в 1492 году, сразу после того, как он увидел землю, это обещание нового начала. Снять, а затем перенести его сюда и сказать ему, каково будет его наследие. Что он станет злодеем. Продолжил бы он плавание в таком случае или вернулся бы назад?

Не знаю. Облако пока не освоило путешествий во времени (хотя, и я говорю это серьезно, у меня был отдел, занимавшийся этой темой года два, а почему бы и нет?). Поэтому попутешествовать во времени не удастся, по крайней мере в последние несколько месяцев моей жизни.

И все же это заставляет меня подумать о моем наследии.

Есть две вещи, которыми я чертовски горжусь.

Я уже немного рассказал о том, как Облако создало модель, нацеленную на сохранение окружающей среды путем сокращения выброса в атмосферу парниковых газов, о том, какую важную роль в этом сыграла минимизация перевозок. Но все это произошло не в вакууме. Не было такого, что мы выстроили Материнское Облако и сказали:

– Ну вот, теперь все стало иначе.

Прежде всего, пришлось переосмыслить то, как мы строим. Я знаю, что Америка считается страной капиталистической, но добиться здесь процветания бизнеса невероятно трудно. Вот почему многие американские компании работают за границей. Если вы воздвигаете на моем пути одну преграду за другой, с какой стати я буду строить здесь бизнес? Почему бы не выбрать другое место, где таких преград передо мной не ставят?

Представьте себе жилой дом. Скажем, шестиэтажный. Желающих жить в нем много, потому что он красив. В него переезжает все больше и больше народу, и владелец здания думает: почему бы не надстроить этаж-другой? И надстраивает, и это нормально. Рост – штука хорошая. Он заработает немного больше денег, сможет лучше обеспечить свою семью.

Но теперь представим себе, что город перенаселен. Скажем, все больше людей переезжает в него, и владелец дома уже не то что хочет, он вынужден строить, чтобы удовлетворить спрос на жилье. Тут уж дело не в его стремлении заработать. У него есть собственность. Эта собственность ценна. Я бы сказал, что у него есть ответственность перед городом в целом. Город не может расти без людей. Поэтому владелец дома надстраивает этаж или два. Но большего не позволяет фундамент. Приходится учитывать существующую инфраструктуру.

Чем больше становится такое здание, тем менее оно безопасно.

Надстройте слишком много этажей, и оно обрушится.

Вот почему вы пробуете привить к существующему новые нужды. Возможно, разумнее было бы снести к чертям это здание. Начать все заново с фундамента. Учтите уже существующие нужды, подумайте о будущих и начинайте строить с учетом всего этого. Воздвигните тридцатиэтажное здание. Сделайте фундамент достаточно прочным, чтобы при необходимости сверху можно было надстроить еще.

Подумайте о городах, которые стали необитаемы из-за того, что дороги строились с расчетом на население в сто тысяч жителей, а оно перевалило за миллион. Подумайте о том, как канализационная система приходит в негодность из-за коррозии, оттого что в городе вдруг становится в три раза больше народу и нагрузка на канализацию возрастает втрое.

Мораль: иногда приходится переосмысливать стратегию, вместо того чтобы строить на ненадежном фундаменте. Вот почему я так энергично лоббировал законы, которые должны были помочь расти бизнесу, и добивался отмены тех из них, которые мешали его росту. Возьмем для примера Закон красной ленточки о ликвидации. Раньше на строительство сооружения и на открытие в нем бизнеса уходили годы. Приходилось проводить все эти исследования и ставить галочки в клеточках, большинство из которых не имели к делу никакого отношения. Например, в одном штате, по-моему в Делавэре, приходилось провести исследование для одного агентства о воздействии вашего будущего бизнеса на окружающую среду, которое стоило кучу денег и занимало около полугода. И было еще другое агентство, которое также требовало приложения о влиянии на окружающую среду. Но вы не могли подать одно и то же приложение в оба агентства. Приходилось делать два раза совершенно одно и то же и платить дважды. Чтобы правительству было чем заняться.

Боже вас упаси пытаться строить, не нанимая профсоюз. Установят у вас перед стройкой огромную надувную крысу и будут орать на всякого, кто попытается к вам пройти. А если попробуете нанять профсоюз, заплатите в четыре раза больше, да к тому же и работу выполнят хуже. Люди не стараются, когда не боятся увольнения. Если человек стремится заработать, он работает усердней. Вот почему я отстаивал свободу от давления в строительном законе. Теперь этих надувных крыс больше не увидишь. Кто-то такую надует – полиция сразу вмешивается, и ее увозят на свалку, где ей и место.

Или взять закон об отмене использования денежных купюр, который подтолкнул правительство добиваться большей надежности связи ближнего поля, чтобы можно было прекратить печать и обмен такого количества денег.

Важнее всего был закон о свободе от использования машин, определивший квоты найма рабочей силы, а также максимальное количество должностных обязанностей, которые всякий конкретный бизнес мог переложить на роботов. Это стало наиболее противоречивым из моих поступков, гораздо более противоречивым, чем введение рейтингов наемных работников, потому что многие другие владельцы предприятий пришли в ярость и были невероятно злы на меня за это. На самом деле многие вещи в Облаке можно было бы удешевить, если переложить некоторые производственные операции на роботов. Это могло бы сэкономить миллиард-другой. Но, черт возьми, я хочу видеть людей за работой! Хочу пройти по складу и видеть людей обоего пола, которые могут прокормить себя.

Это реально переопределило многое. За год до того, как был принят закон о свободе от машин, уровень безработицы достигал примерно 28 процентов. А через два года? Три процента. От этого показателя мне становится тепло по ночам. К тому же все эти владельцы предприятий, поняв, что налоговые льготы довольно высоки, со мной согласились.

Все вышеперечисленное облегчало мне задачу, помогало растить Облако и предоставлять людям хорошо оплачиваемую работу. Я горжусь не столько собой, сколько другими предприятиями, которым помог.

Но было бы довольно печально, если бы мое наследие заключалось только в этом, и я рад сообщить вам, что это не так.

Другая часть моего наследия – моя дочь, Клэр.

Клэр – мой единственный ребенок. Я никогда об этом не рассказывал, но у Молли была тяжелая беременность, и потому мы решили, что одного ребенка будет достаточно. Помню, меня спрашивали, разочарован ли я, что у меня родилась девочка, а не мальчик. Это меня бесило. Это прекрасное крошечное создание, совершеннейшая штука в мире, физическое воплощение любви, которую я испытываю к своей жене. Как я могу хоть чуточку сожалеть, что это не мальчик? Каким же надо быть человеком, чтобы задавать такие вопросы?!

Клэр повезло. Она родилась примерно в то время, когда Облако набрало силу, поэтому она никогда ни в чем не нуждалась, но я ее не баловал. Как только она достаточно подросла, я пристроил ее на работу. В офисе она исполняла разные обязанности. Я даже платил ей небольшое жалованье. Не думаю, что нарушал законы об использовании детского труда, но точно не знаю.

Я хотел, чтобы Клэр усвоила, что никто ей в жизни ничего не даст. Чтобы что-то получить, надо это заслужить, заработать. Я никогда не хотел, чтобы она пошла по моим стопам. Хотел, чтобы она вышла в люди и создала что-то свое. Но она была так умна, так интересовалась всем в работе Облака. Вскоре ее наняли на работу в другое место. Честное слово, под чужим именем в спутниковый офис, где ее никто не знал. Она хотела показать мне, что может это заслужить. Мы все от души посмеялись над тем, что можно было рассматривать как мелкое мошенничество.

После этого я поставил ее на работу в главной отрасли и всегда предъявлял к ней те же требования, что и ко всем остальным. Она получила рейтинг, как и всякий сотрудник, и я следил за тем, чтобы ничто из того, что я говорил и делал, на него не повлияло. И Клэр год за годом удерживалась на уровне четырех звезд. Однажды она съехала на три, но в тот год она родила своего первого ребенка, мало бывала в офисе, и тут уж ничего нельзя было поделать.

Важно, что я вырастил умную, сильную женщину. Она из тех, кто мог сказать мне о моей неправоте в присутствии посторонних. Из тех, кто на нежелательные ухаживания может ответить ударом по зубам. Из тех, кого я с гордостью считаю своими людьми. Она тысячей разных способов заставила меня стать лучше. Но она внесла и свой вклад в то, чтобы сделать Облако лучше.

Пакстон

Пакстон заглянул в открытую дверь кабинета Добса. Пусто. Он испытал облегчение. Он считал, что должен ответить на предложение начальника, но еще не мог дать ответ, несмотря на то, что Дакота как будто уже все за него решила.

Пакстон смотрел на пустой письменный стол, не зная, что делать дальше, как вдруг, повернувшись, увидел индийца ростом на голову ниже его, с аккуратно подстриженной бородой и выступающими скулами, который возник неизвестно откуда. Ремешок его часов был такого же голубого цвета, как и рубашка поло. Бородатый человек прочистил горло, как будто собирался что-то сказать.

– Ты Пакстон? – спросил он.

То, как был задан этот вопрос, заставило Пакстона поколебаться, но в конце концов он ответил:

– Да.

– Викрам, – сказал человек, не протягивая руки. – Знаешь, тебе не следует здесь стоять.

– Знаю, но никто мне не сказал, что делать…

– Никто и не должен был тебе говорить, что делать, – сказал Викрам и скрестил на груди руки.

Пакстон растерялся и не знал, что сказать. В ответ он залепетал что-то бессвязное. Губы Викрама слегка скривились в улыбке. И тут послышался знакомый голос:

– Пакс. Готов к выступлению?

Он увидел стоявшую в десяти футах от него Дакоту. Руки у нее также были сложены на груди. Викрам посмотрел на нее и вздохнул:

– Не знал, что рекрутам позволено торчать тут весь день.

– А я не знала, что тебя повысили до звания, позволяющего читать нотации, – сказала Дакота, постучала себя пальцем по лбу и подняла этот палец в воздух. – Ведь ничего не произошло. Так почему бы тебе не оставить моего напарника в покое, Вики?

Пакстон отступил на шаг, чтобы не мешать спорящим. Викрам крепко сжал кулаки и поднял руки.

– Что, черт возьми, он, по-твоему, может сделать такого, чего мы не можем?

– Поживем – увидим, – сказала Дакота.

– Будешь искать мельчайшую иголку в самом большом в мире стогу сена, – сказал Викрам, обращаясь скорее к Пакстону, чем к Дакоте. – И найдешь, только если повезет.

– Говори-говори, – сказала Дакота, махнув на него рукой.

Викрам повернулся к Пакстону:

– Я за тобой присмотрю.

Это настолько напоминало диалог из плохого фильма, что Пакстон задержал дыхание, чтобы не рассмеяться. Викрам усугубил комизм ситуации, уставившись на Пакстона, как будто таким образом хотел заставить его ответить. Пакстон сжал губы и слегка приподнял плечи. Он знал, что препирательства продолжаются еще долго после того, как оба спорящих забывают о предмете спора. Лучше всего в таком случае действовать так, будто то, за кем останется последнее слово, вообще не имеет значения.

Прием сработал. Викрам вышел из кабинета, и его шаги заглушил серый ковер. Несколько человек, наблюдавшие за стычкой из зала, вернулись к работе.

– Пошли, – сказала Дакота.

Они вышли к остановке трамвая, который провез их вокруг корпусов общежитий. Заговорили они, только выйдя на променад, когда никто не мог слышать.

– Итак, – сказал Пакстон. – Сцена в кабинете Добса отдавала театральностью.

– Некоторое время назад Добс поручил Викраму работать над этой задачей с «Забытьём», – сказала Дакота. – Беда в том, что Викрам обещал ему луну с неба. Говорил, что мигом во всем разберется. Прошло несколько месяцев, а он так ничего и не смог. Добс перевел его на досмотр выходящих со склада. Это самая дерьмовая работа для сотрудника охраны. Эта да еще на поле для дронов.

– Да, Добс во время разговора со мной говорил кое-что о людях, которые от рук отбились из-за нездоровой любви к власти.

– Комплекс Наполеона, мания величия, – сказала Дакота. – Ты с Викрамом поосторожней. Он думает, что тебя взяли на его место. Хотя это вовсе не так. Просто ты появился как раз в то время, когда Добсу понадобились новые люди. Но Викрам будет копать под тебя, если решит, что сможет этим добиться твоего понижения и своего повышения.

– Чудесно.

– Он заноза в заднице, но рядовые его любят, – сказала Дакота. – Работает усердно, агрессивен, все делает по правилам, поэтому Добс не может его вышвырнуть в другое подразделение. По-моему, Добс об этом и не помышляет. Я вообще не знаю, о чем он думает половину времени.

– Понял, понял, – сказал Пакстон.

Когда они оказались у второго общежития, народу на променаде стало заметно меньше, по-видимому, не в связи с началом смены. Пакстон отметил это про себя. Пытался представить себе, в какое время народу на променаде больше всего, в какое мало. Все равно что смотреть на устройство сложной машины. Он не понимал, как она работает, но если долго смотреть, все же какие-то закономерности подметить можно.

– Можешь рассказать что-нибудь интересное о тюрьме? – спросила Дакота.

– Ничего там нет интересного, – сказал Пакстон.

Некоторое время они шли молча.

– Прости, – сказала Дакота.

Пакстон вздохнул:

– Да нет, ничего. Об этом все спрашивают. Сидят ли там насильники и убийцы? Нет. Я работал в месте с наименее строгим режимом, где сидели главным образом за гражданско-правовые преступления. Самые крутые из заключенных были вовсе не так круты, как о них думают. Я хочу сказать, тюрьма многому научила меня в плане разрешения конфликтов, но в целом там совсем не то, что показывают по телевизору.

– А-а, – протянула Дакота, даже не пытаясь скрыть разочарования.

Пакстону стало обидно. Глупое ощущение, но он стал соображать, что бы ей рассказать. И ему тут же вспомнилась одна история, от которой, впрочем, мороз по коже не шел.

– Ладно, – сказал он. – Есть одна история.

Дакота насторожилась.

– Каждое утро ровно в шесть звенит звонок, и все должны выходить из камер на поверку, – сказал Пакстон. – Была у нас пара заключенных, Титус и Мики. Пожилые, с придурью, держались особняком. Рассказывали, что собираются бежать, но никто им не верил. А следовало бы. Потому что однажды на поверке оказалось, что их нет. Пошли к ним в камеру, и оказалось, что нижняя половина Мики торчит из дыры в полу, голая задница, и ногами в воздухе дрыгает. Они с Титусом вырыли ход, и Мики в нем застрял.

– Погоди… он, что же, голый?

– Ну, да, – сказал Пакстон. – Они рыли, а землю спускали в унитаз. Не могу поверить, что никто не замечал, но по ночам, когда все были заперты по камерам, в блоке бывал лишь один охранник. Из соображений экономии. Глупо. Надо бы кому-то ходить по коридору, смотреть, чем заняты заключенные. Видимо, Титус пролез в этот довольно узкий ход первым, а он парень худой. Больше его не видели. А Мики чуть потолще, он не смог пролезть. Наверно, решил, что если разденется, то одежда не будет ни за что цепляться.

– Оказался слаб в точных науках.

– Дальше – лучше, – продолжал Пакстон. – Пошли мы с одним охранником вытаскивать Мики. Каждый ухватился за ногу, тянем. И оба валимся. Другой охранник получил сотрясение мозга. Оказалось, Мики знал, что дыра окажется для него узковата, стащил на кухне здоровый кусок сливочного масла и им обмазался. Не хотел рисковать.

Дакота рассмеялась.

– Боже мой!

Пакстон тоже посмеялся.

– Так он втиснулся в дыру и застрял намасленной задницей вверх. Пришлось его сначала вымыть, чтобы как следует ухватиться. Тут, знаешь, я не раз подумал, что хочу убраться к чертям с этой работы. Представь, торчит из пола голая всхлипывающая задница, а мы ее моем губками.

Дакота снова рассмеялась.

– Да, повезло тебе. У нас с таким не столкнешься.

– Приятно слышать, – сказал Пакстон.

Они вошли под своды «Живи-Играя». Дакота, по-видимому, знала, куда идет, Пакстон следовал за нею. Они поднялись по эскалатору, затем по другому и оказались в темноватом пассаже со старомодными игровыми автоматами, которые все еще работали. Из-за тусклого света и царившего здесь шума помещение казалось гораздо более пустым, чем было на самом деле.

– Зачем мы здесь? – спросил Пакстон.

Дакота, не отвечая, шла вглубь здания к игровому автомату с длинным выступающим вперед полем, возле которого в тени, как показалось Пакстону, произошло какое-то движение. Дакота подошла к автомату и вытащила из тени молодого человека в зеленой рубашке поло. Костлявый, с копной светлых волос, он был недоволен тем, что его вытащили на свет. Он поднял руки, защищая лицо.

– Привет, Уоррен, – сказала Дакота.

– Я ничего такого не делаю.

– Просто спрятался.

– Играл в ски-болл. Увидел, что вы сюда идете, сразу понял, что будете докапываться. – Он посмотрел на Пакстона и кивнул в его сторону. – Это что за пентюх?

– Новенький, – сказала Дакота. – Раньше работал охранником в тюрьме. Я бы на твоем месте его не сердила. Он повидал дерьма.

В глазах Уоррена мелькнул страх. Пакстон подыгрывал, зловеще помалкивая и позволяя воображению Уоррена дорисовать несказанное.

– Уоррен тут торгует «Забытьём», – сказала Дакота. – Вот чем он занимался. – Она указала в угол. – Народу здесь бывает немного, так он использует автоматы, чтобы толкать дурь.

Уоррен поднял руки, показывая ладони.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь.

– А что я найду, если выверну тебе карманы?

– Так нельзя.

– Кто сказал, что нельзя? Кто скажет, что дурь не выпала у тебя из кармана? Кто скажет, что я не видела тебя с нею на людях? – Дакота посмотрела на Пакстона. – Кто скажет?

Пакстон густо покраснел и пожал плечами. Ясно дал понять, что «ничего не видел».

Уоррен кивнул, вывернул карманы и чуть усмехнулся.

– Довольна? – спросил он.

– Сам знаешь, что нет, – сказала Дакота. – Что, если я разберу эту штуку? Что в ней найду?

– Наверно, электронику всякую, – сказал Уоррен, посмотрев по сторонам.

Дакота сквозь зубы втянула воздух. Казалось, она собирается сделать что-то такое, о чем потом будет жалеть.

– Пошел отсюда, – сказала она через мгновение.

Уоррен повернулся и исчез между двумя игровыми автоматами. Пакстон и Дакота постояли минуту, вышли из пассажа и продолжили прогулку, только теперь из ушей Дакоты шел пар.

– Почему не приставить к нему кого-нибудь? – спросил Пакстон. – Или надавить посильней. Должны же быть способы надавить.

– Добс не разрешает, – сказала она. – Говорит, работайте мелкими мазками.

– Почему?

– Потому что он так хочет.

– Да ладно, это же гад. Посади его в комнату, включи обогреватель посильнее, он растает.

– Вот так и Добс хочет поступить, – сказала Дакота.

– А ты между тем мордуешь сутенеров. Хороши мелкие мазки.

– Вот станешь начальником, тогда и распоряжайся.

– Ладно, ладно, – сказал Пакстон, вскидывая руки. – Ты, конечно, засекла время и проверила всех, с кем он встречался.