Текст книги "Святой князь Дмитрий Донской"

И как же так могло случиться, что ни с кем иным, а с Владимиром Андреевичем и разгорелась у великого князя зимой 1389 года ссора. После святителя Алексия и жены Евдокии не было более близкого великому князю человека. С детских лет они делили поровну тяготы походов и битв, все радости и печали.

Летописи умалчивают о сути конфликта. Мы можем только догадываться о нём. Исходя из того что Дмитрий Иванович приказал взять под стражу всех бояр Владимира Андреевича, разослал их в отдалённые города, учредив за ними жестокий надзор, причиной ссоры между братьями были бояре.

А первопричиной мог быть принцип наследования власти. В Московской Руси власть могла передаваться двояко: по старшинству в роде, когда после смерти великого князя престол занимал старший в роду; или по старшинству в семье, когда великому князю наследовал старший из его сыновей. Эта неопределённость, неузаконенность наследования приводила к многим трагическим конфликтам. так, внук Дмитрия Ивановича в борьбе за московский престол с дядей Юрием Шемякой лишится зрения.

Дмитрий Иванович после Куликовской битвы долго и часто болел, разговоры о наследнике естественным образом возникали в великокняжеском тереме и вне его. Можно предположить, что бояре Владимира Андреевича стояли за то, чтобы власть передавалась старшему в роду, и тогда – человек слаб! – великим князем становился Владимир Андреевич, а его бояре со вторых ролей в государстве перемещались на первые. Интрига, скорее всего, созрела и начала развиваться именно в окружении Владимира Андреевича, и сперва он был к ней непричастен, он всецело покорялся воле старшего брата и никогда не претендовал на что-то большее.

Но осторожные, вкрадчивые разговоры бояр, видимо, всё же что-то затронули в его душе, и, быть может, в душе его однажды даже прозвучал сакраментальный вопрос: а почему не я?

Некоторых людей, долгое время находящихся вблизи власти, как писал И.А. Ильин, начинает «дучить» (от итальянского: Duce – вождь). Человек задумывается, что в государстве и это не так, и то не эдак, посла татарского приняли плохо (или, наоборот, чересчур хорошо), надо бы получше, с рязанским Олегом ведут себя слишком мягко, надо бы покруче взять его в оборот, и вот если бы я был во власти, то… Думы эти опасны, ведут к крови, к потрясениям.

Возможно, Владимиру Андреевичу захотелось самостоятельной власти. На открытое выступление, на заговор он, конечно, никогда бы не пошёл, но то, что Дмитрий Иванович узнал об интриге от сторонних лиц, а не от самого Владимира Андреевича, который одним бы словом пресёк все боярские поползновения, сознавать великому князю было чрезвычайно тяжело и горько. Свою немилость он выразил тем, что отнял принадлежавшие Владимиру Андреевичу города Галич и Дмитров.

Если всё же Владимир Андреевич и вправду заболел жаждой власти, то скоро и выздоровел. На Благовещение Пресвятой Богородицы, за полтора месяца до смерти старшего брата, он помирился с ним и до конца своих дней неукоризненно служил великому князю Василию Дмитриевичу.

Глава шестнадцатая
Кончина

Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть,

и вижду во гробех лежащую… нашу красоту…

О чудесе!.. како предахомся тлению;

како сопрягохомся смерти; воистину Бога повелением.

Служба отпевания. 8 стихира

Давно отмечена печальная закономерность: поэты, которым суждено сказать новое, великое слово, шагнуть значительно дальше своих современников, долго не живут. Любой русский человек вспомнит А. Пушкина и М. Лермонтова, С. Есенина и Н. Рубцова [23]23
  Это явление отмечается и в западноевропейской литературе, назовём имена П. Шелли (30), Г. Байрона (38) Т. Кёрнера (22). Поскольку наш труд не литературоведческий, эту проблему детально мы не рассматриваем, хотя, помним имена Н. Некрасова (57), Ф. Тютчева (70), Н. Клюева (53), А. Твардовского (61), И. Гёте (83), В. Гюго (83).


[Закрыть].

Гораздо позже совершают великие деяния государственные деятели. Так, Пётр I заключил Ништадтский мир, когда ему было 49 лет, Екатерина II присоединила Крым, когда ей было 54 года, Александр II начал проведение крестьянской реформы в 43 года, фашистская Германия капитулировала, когда Сталину было 66 лет.

И только один Дмитрий Донской, находясь в сравнительно молодом возрасте, по нашим меркам (а большей частью, и по древним), смог сделать так много как государственный деятель и полководец, не дожив до 40 лет. Рядом с ним можно поставить, пожалуй, только Александра Невского, в 22 года одержавшего победу на Чудском озере, да царя Ивана IV, в эти же годы взявшего Казань. Многие полководцы в возрасте Дмитрия Донского только начинали одерживать громкие победы: Пётр I (Полтава, 37 лет), М. Скобелев (Ахалтекинская экспедиция, 37 лет.), И. Черняховский (Вильнюсская операция, 38 лет).

С его государственным умом, личным мужеством и умением привлекать к себе людей, располагать их к себе так, чтобы они служили ему не по приказу, а по велению души, Дмитрий Иванович мог бы сделать ещё очень многое. И если бы продлил Господь лета жития его, быть может, окончательное освобождение от ига произошло не во времена правления его правнука, а гораздо раньше. Но у Господа свои сроки, свои времена…

Настала весна 1389 года, последняя весна в жизни великого князя. Всё чаще недужилось ему, богатырская сила, не раз выручавшая его в жизни, стала оскудевать. Больше времени он проводил не в палатах на совете с боярской думой, не на коне, а в постели.

Великая княгиня была опять на сносях и с тревогой наблюдала за происходившим, ещё истовей молилась о здравии мужа.

Завершился Великий пост, в светоносных песнопениях в княжеский терем пришла Пасха, всё вокруг ликовало, веселилось. Через силу праздновал Светлое Воскресение и князь, хотя предчувствовал: эта Пасха последняя.

В один из дней он попросил призвать к себе преподобного Сергия. Долго беседовал с ним наедине, затем в палату к болящему пригласили ближних бояр. Великий князь составлял духовную (завещание).

Современному читателю, думается, малоинтересно, как великий князь разделил подвластные ему княжества и волости между сыновьями, кому дал больше, кому дал меньше.

Но что было у князя за душой, кроме земельных угодий, княжеской казны, боевого снаряжения и оружия? Чем он дорожил больше всего, что хотел оставить после себя на земле?

Чувствуя приближение смерти, Дмитрий Иванович, по словам сочинителя жития, дал сыновьям следующее наставление: «Бояр своих любите, честь им достойную воздавайте против их службы, без воли их ничего не делайте». Потом умирающий князь обратился к боярам с такими словами: «Вы знаете, каков мой обычай и нрав, родился я перед вами, при вас вырос, с вами царствовал; воевал вместе с вами на многие страны, противникам был страшен, поганых низложил с Божией помощью и врагов покорил, великое княжение свое сильно укрепил, мир и тишину дал русской земле, отчину свою с вами сохранил, вам честь и любовь оказывал, под вами города держал и большие волости, детей ваших любил, никому зла не сделал, не отнял ничего силой, не досадил, не укорил, не ограбил, не обесчестил, но всех любил и в чести держал, веселился с вами, с вами и скорбел, и вы не назывались у меня боярами, но князьями земли моей». (Соловьев, 299.)

Академик С.Б. Веселовский, говоря об отличительных свойствах отношений между князем и его соратниками, «духе доверительности, товарищеского согласия», писал: «…в политике великого князя Дмитрия и его бояр и, может быть, в самой личности Дмитрия было что-то такое, что привлекало служилых людей и способствовало росту и усилению служилого класса. Заслуживает, как мне кажется, внимания то, что за время княжения Дмитрия неизвестно ни одного случая опалы и конфискации имущества, ни одного отъезда, за исключение отъезда И.В. Вельяминова, т. е. явлений, которые мы можем наблюдать в XV в. и очень часто в XVI в., особенно при Иване IV. В Москву стекаются выходцы, занимающие иногда очень хорошее положение, и все находят себе соответствующее место. Очевидно, что сам великий князь, верхушка его боярства умеют принимать пришельцев „с честью“ и ставить каждого на своё место. Создавалось впечатление, что пришельцы встречали на Москве устойчивую и чёткую политику отношения великого к выходцам, которая их привлекала и отвечала их интересам». (Лощиц, 391.)

В подтверждение своей мысли Веселовский пишет, что «о широком привлечении служилых людей для управления свидетельствует количество подписей (десять) под завещанием Дмитрия Ивановича: ни под одной духовной других великих князей нет такого числа подписей бояр. Например, у Василия Тёмного два свидетеля, а у Ивана III – четыре свидетеля, хотя число бояр значительно увеличилось». (Лощиц, там же.)

Как мудрый и опытный руководитель, Дмитрий Иванович понимал, что в большом государственном деле главное затруднение бывает не в нехватке денег, средств (в наше время: вожделенных инвестиций), проблема заключается в людях, которые будут делать дело. Нужны люди: честные, верные, трудолюбивые, готовые служить Родине без оговорок и оглядок. Поэтому он любил и жаловал, чем мог, грозно и честно служивших ему бояр.

И бояре воздавали ему должное.

Великая княгиня Евдокия знала Дмитрия Ивановича как супруга, заботливого и любящего отца их детей, но как полководца, как главу великого княжества, как дипломата, хозяйственника, устроителя государственной жизни во всей полноте его знали только бояре. И, несомненно, те из них, кто был наделён державным умом, сознавали тяжесть утраты для княжества, всей русской земли.

Бояре и подчинённые им дьяки, тиуны (нынче бы сказали: аппарат) формировали в ту пору общественное мнение. Именно они во многом не дали угаснуть памяти о великом князе.

То, что сохранилось о Дмитрии Ивановиче, во многом заслуга его боярского окружения. За доброту, проявлявшуюся во взаимоотношении с князем, они отплатили ему добром в исторической памяти.

После наставления сыновьям действовать заодно, единодушно с боярами великий князь завещал детям послушание матери.

Слово летописцу: «А вы, дети мои, слушаите свое матери во всем, из ее воли не выступитеся ни в чём. А которыи мои сын не имеет слушати свое матери, а будет не в ее воли, на том не будет моего благословения».

В духовном завещании Дмитрий Иванович благословляет старшего сына Василия великим княжением Владимирским, передаёт его по наследству. Распоряжение на первый взгляд более чем самонадеянное, ведь московский князь всё еще данник Орды, но и на пороге смерти прозорливость не оставляет великого государя: никто из ордынских ханов не оспорит его распоряжение, хотя ещё долго, не одно десятилетие, на великокняжеский престол во Владимире потомков Дмитрия Ивановича будут возводить ханские посланники. Но это уже дань ритуалу, обряду.

Думал Дмитрий Иванович и о тех временах, когда «переменит Бог Орду», то есть когда не будет власти Орды над Русью. До последнего часа жило в душе самое заветное желание: освободить Родину от гнёта чужой власти. Родилось оно в его первой поездке в Орду по Волге, возрастало и крепло в походах, советах с боярами. И не сбылось.

Нам не дано знать о предсмертных думах великого князя. Конечно, его томило сожаление, что он умирает так рано, мечталось ещё столько сделать, построить; жаль было расставаться с любимой княгиней и детьми; жгла душу неизбывная боль об августовских днях 1382 года, о мечте всей его жизни – стать самовластным, ни от кого в своих решениях не зависимым государем, пришлось покориться и снова подклонить выю под ордынское ярмо. Пусть не такое тяжкое, свирепое, как в прадедовы годы, но унизительное.

И в то же время он понимал, что сделал немало: построил Кремль, прекратил литовские нашествия, прирастил княжество и главное – вывел единое русское воинство на поле брани и одолел врага.

Неотвратимое надвигалось.

15 мая княгиня Евдокия родила сына Константина, но у Дмитрия Ивановича уже не было сил, чтобы подойти к ней. Старшие сыновья дневали и ночевали в княжей палате, не отходя от отцовского ложа. Сколько тут было пролито слёз, сколько выплакано, вознесено к Господу, Богородице и великомученику Дмитрию Солунскому молитв, никто не знает.

На рассвете 19 мая великий князь Московский Дмитрий Иванович переселился в селения Небесные, идеже несть ни болезнь, ни печаль, но жизнь бесконечная.

На другой день в Архангельском соборе Кремля прощались со своим великим князем, по словам очевидца, собралась вся Москва от мала до велика. Разумеется, все не вместились в собор, но всеобщий плач был так громок, что заглушал пение певчих.

Записан ли сопечальником, сочинён ли позднее плач великой княгини Евдокии по умершем муже, но и через шестьсот с лишним лет слова плача до слёз трогают и волнуют душу.

«Как же ты умер, жизнь моя бесценная, – причитала княгиня над гробом, – меня одинокой вдовой оставив. Почему я раньше не умерла? Померк свет в очах моих. Куда ушёл ты, сокровище жизни моей… Цветок прекрасный, что так рано увядаешь? Сад многоплодный, уже не даруешь плода сердцу моему и радости душе моей. Почему, господин мой милый, не взглянешь на меня… почему не посмотришь и на детей своих… Солнце моё, рано заходишь, месяц мой светлый, скоро меркнешь, звёздочка восточная, почему к западу отходишь? Царь мой милый, как встречу тебя и обниму тебя… Господином всей земли Русской был – ныне же мертв лежишь… Многие страны усмирил и многие победы показал – ныне же смертью побеждён… Жизнь моя, как приласкаюсь к тебе, как повеселюсь с тобой! На кого оставляешь меня и детей своих? Крепко, господин мой дорогой, уснул, не могу разбудить тебя. С какой битвы ты пришёл, истомившись так? Звери земные в норы свои идут, а птицы небесные к гнёздам своим летят, ты же, господин, ото своего дома без радости отходишь. Лишилась я царя!.. Как восплачу или как возглаголю: „Пречистая Госпожа Богородица, не оставь меня, в дни печали моей не забудь меня!“» (Трофимов, 128.)

Почему же князь умер так рано? Видимо, причиной смерти была болезнь сердца. Летописцы пишут о нём как о человеке крупном, грузном, матёром, а такие люди обычно предрасположены к сердечным болезням.

Да и кто прожил бы долго, если бы его жизнь была спрессована так, как жизнь великого князя? Практически каждый год походы, жизнь не в обихоженных, благоустроенных палатах, а на коне, в шатре, под дождём, солнцем и ветром. И это с детства, с двенадцати – тринадцати лет. Вот произвольно взятое пятилетие великокняжеской жизни:

1364 – уладилась ситуация с великокняжеским ярлыком, нервотрёпка, тянувшая не один год.

1365 – страшный пожар в Москве.

1365 – начато строительство Кремля.

1366 – свадьба (единственное светлое пятно).

1366 – грабительский поход новгородцев, разрыв отношений с Новгородом.

1367 – захват Твери Василием Кашинским. Бегство Михаила Тверского в Литву.

Лето 1368 – арест Михаила.

Осень 1368 – поход Ольгерда на Москву.

А князю всего 18 лет. Хотя историками принято считать, что в ту пору подросток 12 лет считался взрослым человеком, но одно считать, а другое быть. Природу не обманешь. Все перегрузки рано или поздно отзовутся, дадут о себе знать.

К ранам и тяжёлой контузии, полученной на поле Куликовом, добавлялись душевные переживания, терзавшие сердце сильнее физических нагрузок.

Вся жизнь князя прошла на фронте, на войне. Спокойно пославший на казнь изменника И. Вельяминова, князь крайне остро переживал кровавые потери Куликовской битвы, а зрелище растоптанной, сожжённой, поруганной Тохтамышем Москвы наверняка отняло у него не один год жизни. Приведу показательный пример из эпохи, весьма отдалённой от Дмитрия Донского. Тогда и уровень развития медицины был несравнимо выше, чем в XIV веке, но вскоре после Великой Отечественной войны умерло немало сравнительно молодых советских генералов, не щадивших себя на фронте. Это командармы: П. Рыбалко (54 года), В. Глаголев (51 год), Я. Федоренко (51 год), В. Рязанов (50 лет), Т. Хрюкин (43 года).

Не знавшие испытаний, выпавших на долю Дмитрия Ивановича, дольше жили его сын Василий (54 года), правнук Иван (65 лет). Внук Дмитрия Ивановича Василий перенёс психологическую и телесную травму (был ослеплён), но и он пережил деда на 8 лет.

Но свершилось то, что должно было свершиться, и в Архангельском соборе Кремля под белокаменной плитой мирно почивают честные мощи святого благоверного князя Дмитрия. Почивают до того часа «в оньже вси сущии во гробех услышать глас сына Божия. И изыдут, сотворшии благая, в воскрешение живота…» (Ин. 5: 28–29.)

С.М. Соловьёв так оценивает деятельность Дмитрия Ивановича: «Дед, дядя и отец в тишине приготовили богатые средства к борьбе открытой, решительной. Заслуга Дмитрия состояла в том, что он умел воспользоваться этими средствами, умел развернуть силы и дать им вовремя надлежащее употребление. Мы не станем взвешивать заслуг Дмитрия сравнительно с заслугами его предшественников; заметим только, что употребление сил происходит обыкновенно громче и виднее их приготовления, и богатое событиями княжение Дмитрия, протекшее с начала до конца в упорной и важной борьбе, легко затмило бедные событиями княжения предшественников; события, подобные битве Куликовской, сильно поражают воображение современников, надолго остаются в памяти потомков, и потому неудивительно, что победитель Мамая получил… такое видное место между князьями новой северо-восточной Руси. Лучшим доказательством особенно важного значения, придаваемого деятельности Дмитрия современниками, служит существование особого сказания о подвигах этого князя, особого украшенно написанного жития его. Наружность Дмитрия описывается таким образом: „Бяше крепок и мужествен, и телом велик, и широк, и плечист, и чреват вельми, и тяжек собою зело, брадою же и власы черн, взором же дивен зело“. В житии прославляется строгая жизнь Дмитрия, отвращение от забав, благочестие, незлобие, целомудрие до брака и после брака…» (Соловьёв, 297.)

Маститому историку вторит наш современник: «Как никто из его современников Дмитрий Донской стремился к поиску новых средств в политической борьбе, более нравственных. Если Иван Калита не гнушался приглашать татар для расправы со своими противниками – единоверцами, то его внук раз и навсегда отказался от этого позорного обычая, как и от многих других, заимствованных русскими у ордынцев в самые глухие времена ига». (Лощиц, 380.)

Ему было трудно потому, что «в представлениях княжеско-боярского большинства местное, частное начало… ещё преобладало над общим, а Дмитрий умел глядеть вперёд». (Лощиц, там же.)

Но он был вынужден считаться со сложившимся порядком вещей, который не так легко было сломать. Во время междоусобицы можно было прихватить кусок чужого княжества, но упразднить его, ликвидировать Дмитрий Иванович и помыслить пока не мог.

Можно перечислить вслед за учёными достижения, итоги жизни Дмитрия Ивановича:

– он внёс важные изменения в принципы формирования вооружённых сил, заменил систему комплектования на новую. Если ранее воины сражались под стягом того князя, которому служили, независимо от места расположения своих вотчин, то по реформе Дмитрия Донского они должны были подчиняться в походе воеводам только тех князей, в землях которых были расположены их вотчины. Проще говоря, раньше подчинялись князю, с которым пришли на поле битвы, а теперь воеводе, которого назначит великий князь;

– он укрепил государственный строй, причём делал это и дипломатическими и военными средствами. Дмитрий Донской несколько ограничил «вольность» боярской службы и право «отъезда» от одного князя к другому. При нём началось интенсивное складывание Государева двора, особенно его верхних слоёв;

– он расширил границы Московского великого княжества, присоединил части Мещёры, Смоленской земли, приокских земель, Галич, Дмитров;

– он отстаивал интересы национальной Церкви в противовес притязаниям Византии;

– он был примерным семьянином, супругом и отцом.

Всё перечисленное выше было нужно и необходимо, но не за это любили и помнили его бояре и священнослужители, крестьяне, ремесленники – в совокупности весь русский народ как в Московском княжестве, так и за его пределами.

Его любил и любит русский народ – и это чрезвычайно важно в наше шаткое время – за то, что он жизнь свою положили «за други своя» (Ин. 15: 13) в самом широком смысле этих слов. Он пожертвовал собой не ради спасения жизни какого-то конкретного человека. Он жизнь свою пожертвовал Отечеству. Он стал первым национальным вождём, которому народ поверил и пошёл за ним на подвиг. Великий князь жил только для Отечества, для него не было ничего важней блага государства и народа. Таких вождей народ не забывает. В этом главный итог героической жизни благоверного князя Дмитрия Ивановича Донского.