Текст книги "Святой князь Дмитрий Донской"

Первоначально дань на Руси собирали баскаки, чиновники, посылаемые ханом, нечто вроде евангельских мытарей. Вели они себя, как ведут обычно захватчики: брали больше, чем положено, не отказывая себе ни в чём. Могли взять понравившегося коня, девушку.

В Великом Устюге жил баскак по имени Буга, грубый самодур. Воспылав похотью к девушке Марии, он похитил её из родительского дома и сделал своей наложницей. Устюжане взбунтовались: ладно нас грабит, так ещё и детей наших на потеху к себе забирает. У ворот дома Буги собралась толпа, жаждавшая расправы. От неминуемой смерти Бугу спасло решение креститься и жениться на Марии. Крещение он принял по нужде, но неслучайно говорится: «Свет Христов просвещает всех». Буга, в крещении Иоанн, стал примерным христианином и за богоугодную, праведную жизнь был прославлен в лике святых.

Это редкий, мирный, бескровный, даже можно сказать, идиллический случай. Чаще всё заканчивалось иначе. Горожане восставали, убивали баскаков и всех, кто был с ними, а вскоре следовала кровавая расплата. Приходила татарская рать, въезжала в город, и начинались казни.

Вот список народных восстаний: 1252, 1257, 1259, 1262, 1281, 1283 годы.

А вот перечень татарских карательных походов: 1252, 1258, 1273, 1275, 1278, 1281, 1282, 1283, 1284, 1285, 1293 годы (так называемая Дюденева рать; разорены Муром, Москва, Коломна, Владимир, Суздаль, Юрьев, Переяславль, Можайск, Волок, Дмитров).

Народ не хотел смиряться, безнадёжные восстания вспыхивали то там, то тут. Сопротивление началось снизу, в народных массах.

Первым князем, который возглавил народный отпор, был брат Александра Невского гордый Андрей Ярославич. Когда в 1252 году… карательное войско Неврюя подошло к Переяславлю-Залесскому, то, «собрав воинство своё, встретил их князь великий Андрей со своими полками, и сразились полки, и была сеча велика». (Чивилихин, 658.)

«Андрей Ярославич был разбит, но этой битвой открылась эпоха сопротивления, бунтов, восстаний, чаще стихийных, чем организованных… Однако именно эта эпоха не допустила превращения Руси в один из улусов Орды и предопределила будущее нашего народа». (Там же.)

В отличие от англичан, монголы не смогли создать администрацию из местных кадров. Неспособные жить в городах, невежественные в сельском хозяйстве, озабоченные поиском корма для своих многотысячных табунов, они откочёвывали на пастбища, поручая местное управление зависимым от них русским князьям. Это был их первый серьёзный просчёт.

Среди князей сразу выделились две группы. Писатель Ю.М. Лощиц очень метко назвал первую из них «нетерпеливцы». Эти князя готовы были, несмотря на громадное превосходство врагов в живой силе, несмотря ни на что, драться с ними, не уступать, биться, не давать татарам покоя. Чтобы знали они: русский народ побеждён, но до конца будет драться за свою свободу. Таким князем и был уже упомянутый Андрей Ярославич.

Была и другая группа князей. Они не меньше князя Андрея любили Родину и сострадали народу, но, трезво оценивая обстановку, понимали, что открытое сопротивление ведёт только к бесплодной растрате народной силы. Надо устраивать мирную жизнь, налаживать отношения с монголами, терпеть, ждать и копить силы. Таким был старший брат Андрея святой благоверный князь Александр Невский.

Поэтому, сломив свою гордость (а она была у него как у выдающегося полководца и государственного деятеля), он приехал в ставку Батыя, прошёл меж огней, опустился на колени перед всемогущим ханом и тем самым завязал дипломатические отношения с Ордой.

Как ни трудно было носить тяжесть в душе, что ты побеждён, нужно было просто жить, любой ценой предотвращать татарские походы, надо было просто дать подрасти населению, ведь убыль его была колоссальной.

На Древней Руси не было статистической службы, поэтому показать размеры опустошения среди населения нам опять помогает история Ирана.

«Огромная убыль населения после истребления, увода в полон и рабство… были первым последствием завоевания. Источники приводят огромные цифры убитых жителей… В Балхе было перебито до 200 тыс. жителей, в округе Бейхак (в Хорасане) было 70 тыс. убитых, в Нисше – также 70 тыс. О Нише географ Якут писал: „И убили татары всех, кто там был, и великих, и малых, и женщин, и детей“». (История Ирана, 149.)

Арабский историк Ибн ал-Насир, современник событий, подводит итог: «Не было от сотворения мира катастрофы более ужасной для человечества и не будет ничего подобного от скончания веков и до страшного суда». (Чивилихин, 620.)

Обе группы князей были необходимы. Первая не давала погаснуть в сердцах людей вере в неминуемое освобождение, показывала, что есть на русской земле герои, не все согнулись, сломились, покорствуют. Вторая группа готовила это освобождение. Была, конечно, и третья группа: предатели, изменники, для которых своя маленькая куриная жизнь ценнее вечной орлиной жизни народа и Отечества. Ну что о них говорить?

Прирост населения бывает только при мирной жизни. Значит, нужно было во что бы то ни стало установить мир на Руси. Вот почему, стиснув зубы, Александр был вынужден воевать и против собственного брата Андрея, участвуя в карательном походе.

Чтобы держать под надзором всех князей, монголы выделили среди них старшего, своего рода надзирателя, контролёра над ними. Такому князю выдавали ярлык на великое Владимирское княжение. Владея этим ярлыком, князь получал право старшинства над остальными. Первым такой ярлык получил тверской князь.

Князь мог находиться в Твери, в Нижнем Новгороде, в Москве, но, получив ярлык, он венчался на великое княжение во Владимире в присутствии ордынского посла как свидетеля, что верховная власть всё же принадлежит хану.

Когда татаро-монголы вторглись на русские земли, стольным градом северной Руси был Владимир, южной – Киев, сюда некогда переехал из Киева святой князь Андрей Боголюбский, сюда была перенесена общенациональная икона Богородицы, которая так и стала называться Владимирской.

Ко времени Дмитрия Ивановича Владимир полностью утратил своё значение главного города, на это звание претендовали Тверь и набиравшая силу Москва. Поэтому именование ярлыка на великое княжение Владимирское было данью привычке, традиции. Точно так же, как, не имея реальной власти, а воплощая в себе власть символическую, такими островками традиции были города Реймс во Франции (там с древних времён до 1825 г. короновались французские короли и императоры) и Аахен в Германии (там короновались германские императоры).

Линию поведения Александра Невского, линию малых дел, линию терпеливого выжидания своего часа, линию накопления сил, переняли у Александра Невского его сын Даниил и внук Иван.

Обладая незаурядным умом и горячо веруя в Бога, Даниил сумел сделать так, что Москва из малого и неприметного городка стала центром духовной и государственно-военной силы. Всю свою энергию Даниил употребил на увеличение территории собственного Московского удела. При помощи оружия и ловкой дипломатии он сумел прибавить новые земли к своему уделу. Со времени правления этого князя, основателя московской великокняжеской династии, началось непрерывное возвышение Московского княжества над другими.

Даниилу наследовал его сын Иван, хитрый, изворотливый, беспринципный политик. Так считали его современники. Правдами и неправдами приращивал он Московское княжество, интриговал против соседей князей в Орде, устранял неугодного соседа силой, не брезговал принимать личное участие в карательных походах ордынского войска. Руки его обагрены русской кровью. Но во взгляде из будущего очевидно, что почти все его дела оказались на пользу Руси. Сумев войти в доверие к хану, он получил ярлык на великое Владимирское княжение. Именно благодаря ему баскачество было отменено и ненавистные народу татарские сборщики дани исчезли с улиц русских городов.

Ханов, конечно, не радовали беспокойная обстановка на Руси, восстания, убийства баскаков, других чиновников. Поголовно истребить население они не могли: не с кого тогда будет получать дань. Карательные походы, в XIII веке почти ежемесячные, умиротворяли мятежную Русь ненадолго. Поэтому, когда московский князь Иван Калита стал убеждать хана передать сбор дани со всех русских княжеств ему, тот согласился. Хану нужны были дань и спокойствие. Нет разницы, кто собирает дань, баскак или русский князь. Важно, что дань собрана и доставлена.

Это был второй шаг ордынцев к своему крушению. Ценой неисчислимых жертв, невероятных страданий русский народ добился отмены системы баскаков. Захватчики передоверили сбор дани князьям, местным уроженцам. Это положило начало освобождения от гнёта. Родились князья, которые, как и их расчетливый предшественник Калита, ставили перед собой задачу не столько исправного сбора дани, сколько, пользуясь своим особым положением перед правителями Орды, увеличения прироста своих владений и объединения народных сил для освобождения Родины.

Политика Ивана Калиты привела к тому, что на Руси установилась мирная жизнь. И длилась она довольно долго.

Слово летописцу: «И бысть оттоле тишина велика на 40 лет и престаша погани воевати русскую землю и заколоти христиан, и отдохнуша и починуша христиане от великиа истомы и многиа тягости, от насилия татарского, и бысть оттоле тишина велия по всей земли».

Летописцу вторит В.О. Ключевский: «Успели народиться и вырасти целых два поколения, к нервам которых впечатления детства не привили безотчётного ужаса отцов и дедов перед татарином; они и вышли на Куликово поле». (Чивилихин, 662.)

Говоря о борьбе русского народа за свободу, мы обычно затрагиваем тему военного, вооружённого сопротивления. Но было и экономическое сопротивление. Оно почти незаметно, но без него не было бы победы ни в Куликовской битве, ни в предшествующих ей сражениях, ни в последующем после кончины Дмитрия Ивановича движении России вперёд.

Надо сказать особые слова благодарности советским историкам за их труды по изучению экономики древнерусских княжеств. Они подвели мощный научный фундамент под обоснование развития именно экономической базы государства. Без её создания были бы невозможны все подвиги и свершения великих князей и народа. Несомненна духовная основа всего происходившего, молитвы монахов в своих кельях не менее важны, чем труд земледельца на пашне, но именно на экономическую основу не обращается внимания ни в художественных произведениях, ни в большинстве военно-исторических монографий. Но для того чтобы вывести войско на Куликово поле, нужно это войско одеть, вооружить, войско нужно каждый день кормить. Экономическое сопротивление татарскому завоеванию проявлялось в заселении новых территорий, распашке новых земель, повышению урожайности, поголовья домашнего скота, возрождению ремёсел. И как следствие восстановлению государства.

Особо велико значение в освоении новых земель Православной Церкви.

Церковь была свободной от ордынской дани, и народ это знал.

В эпоху подвижнической жизни преподобного Сергия был велик поток монахов, уходивших на север в поисках безмолвной жизни. Этот уход и поселение монахов в глухих ярославских, вологодских, великоустюжских лесах получили в богословской науке название «Школа преподобного Сергия». Всего по благословению преподобного было основано 37 монастырей, из которых только пять южнее Москвы.

Инок поселялся в дремучем лесу, какое-то время совершал свой молитвенный подвиг в срубленной келье, но «свет и во тьме светит» (Ин. 1: 5), люди узнавали об иноке, образовывалась братия. Близ возникшей обители селились крестьяне, строились, распахивали земли.

Основатели монастырей были известны князьям, оказывавшим им покровительство, делавшим имущественные и денежные вклады, жаловавшим обители землями. Князья понимали, что делали. Растёт обитель, растёт село возле него, множатся окрестные деревни, и растёт сама Русь.

Народ охотно селился возле обителей, работал на них, здесь он был защищён как от поборов сначала ханских, а потом и княжеских взимателей дани, ограждён от произвола княжеских слуг. Рядом с обителями вырастали большие сёла, потом и города (Сергиев Посад, Кириллов, Ферапонтово, Железный Борок и т. д.)

«Письменные и вещественные источники убедительно свидетельствуют, что велика была обрушившаяся на Русь катастрофа, но велики были и силы русского народа, его жизнеспособность, его мужество и настойчивость, с которыми переживал он тяжёлое разорение. В XIII–XIV столетиях, когда уровень производительных сил, свойственный феодальной стране, был неизмеримо более низким по сравнению с последующими временами, именно от физических усилий людей зависело восстановление хозяйства и всей материальной культуры… В этих условиях, подвергаясь постоянной опасности вторжений, не раз прерываясь ими и начинаясь заново, шёл трудный процесс восстановления и дальнейшего развития материальной и духовной культуры Руси». (Сахаров, 29.)

Такое наследство досталось юному великому князю: полуразрушенная, раскроенная на лоскуты княжеств русская земля с хомутом ханской дани на шее и с раздорами между князьями, которые заботливо сеяли ханы, с постоянной угрозой грабительского нашествия.

С таким наследством управился бы не всякий взрослый, а теперь оно взвалено на мальчишеские плечи. Конечно, ему помогает святитель Алексий и ближние бояре, но Дмитрий рано уяснил себе, что всё, происходящее в княжестве, люди будут связывать только с его именем. И только ему, а не святителю с боярами отвечать перед Богом за содеянное. На вышнем суде каждый отвечает за себя сам.

Глава четвёртая
Первые шаги

 
Но узнаю тебя, начало
Высоких и мятежных дней!
 

А.А. Блок

В права наследства Дмитрий вступил, но наследство предстояло брать с боем.

Владевший в то время ярлыком на великое княжение суздальско-нижегородский князь Дмитрий Константинович ничуть не смутился, получив известие, что ярлык передан московскому князю Дмитрию. Он был не намерен уступать великое княжение какому-то мальчишке, который ему не то что в сыновья, во внуки годился.

Мы представляем татаро-монгольское иго явлением постоянным по силе воздействия в течение двух с половиной веков его существования. Но оно, как и любой общественный процесс, имело свои периоды подъёма и затухания, оно то ослабевало, то крепло. Поэтому русские князья вели себя в соответствии с тем, как обстояли дела в Орде, и, если была возможность, поступали не по ордынскому велению, а по своему хотению. Здраво рассудив, что в результате «замятни» Орда ослабела, Дмитрий Константинович отказался признавать право Дмитрия Московского на ханский ярлык, понимая, что добивается его не он сам, а для него московские бояре. В конце концов, у нижегородского князя было двое взрослых сыновей, он тоже должен позаботиться о них.

Чтобы не пустить князя Дмитрия во Владимир для венчания на великокняжеский стол, нижегородский князь занял небольшой город Переяславль между Владимиром и Москвой в расчёте перехватить Дмитрия Московского с его немногочисленной дружиной и свитой.

В Москве к этом шагу суздальского князя отнеслись серьёзно, объединили полки Дмитрия, его младшего брата Ивана, двоюродного брата Владимира и могучей колонной двинулись из Москвы по Владимирской дороге. Захрустел снег под тысячами подкованных лошадиных ног, засвистел, заскрипел под полозьями саней, в которых везли стрелы, разные ратные припасы, продукты, мало ли что понадобится в походе.

Задолго до того, как полки тронулись в путь, Дмитрий сумел побывать всюду: и в конюшнях, и в кузницах, и в погребах, и в амбарах. Быстро взрослея, он понимал, что одними наставлениями святителя Алексия и бояр умён не будешь. Ты должен видеть и знать всё сам: как войско собирается в поход, что воины берут с собой, кто отвечает за вооружение, за продукты, как строится войско. Многому научат добрые наставники, но надёжней всего научит сама жизнь.

Идёт, движется московское войско. В «челе» передового полка в ряд едут три мальчика-князя. Дмитрий посередине, одесную родной брат Иван, ошую двоюродный брат Владимир.

Одетые в белые, расшитые узорами тулупчики, в меховых шапках, подбитых бобром, опоясанные детскими мечами, с разрумянившимися щеками, они представляли собой живописную и в то же время трогательную картину. Было радостно и одновременно трогательно видеть, что, несмотря на высокий сан, это ещё дети. Дети, но с недетскими заботами и думами.

Отчего древняя Русь породила столько много великих людей, полководцев, государственников? Наверное, оттого, что дети начинали рано служить, рано расставались с детством, рано начинали не на словах, а в прямом ежедневном деле понимать, что такое долг, обязанность и верность.

Дмитрий Суздальский, не ожидавший, что против него двинут всю московскую силу, бежал (так пишут летописцы) из Переяславля во Владимир, войско шло за ним по пятам, а он метнулся из Владимира в Суздаль.

Московское войско в Суздаль не пошло, а во Владимире князя Дмитрия опоясали дедовским и отцовским мечом. Как ни старался кормиличич, как ни укорачивал ремешки, прикреплявшие меч к поясу, всё равно длинный и тяжёлый мужской меч волочился по полу, когда Дмитрий под пение клиросов вошёл в собор. Чтобы меч пришёлся впору, чтобы можно было выхватить его из ножен и крушить врагов, князю надо ещё подрасти.

Так закончился первый боевой поход великого князя Дмитрия. Ко всеобщей и обоюдной радости, был он бескровным, не свистели стрелы, не звенели мечи, не пролилась ни одна капля русской крови.

Торжество восшествия на великокняжеский престол завершено. Казалось, теперь можно приступить к государственной работе. Но это было только начало борьбы за ярлык. Уж очень хотелось Дмитрию Константиновичу сесть во Владимире князем.

Некогда единая Золотая Орда давно раскололась на белую Орду со столицей в Сарае и Синюю – со столицей в Кафе (ныне г. Феодосия). В сарайской Орде правил хан Мюрид, а в синей – хан Абдуллах, ставленник Мамая. Сам Мамай, не будучи потомком Чингиза, не мог законно править, он управлял Ордой через покорных ему ханов.

Бояре посоветовали, что, имея ярлык от Мюрида, надо бы получить его и от Абдуллаха. Решение было ошибочным, потому что дало повод Дмитрию Константиновичу снова искать ярлык. Ханы Мюрид и Абдуллах ненавидели друг друга. И Мюрид, узнав о посольстве москвичей к своему злейшему врагу, сразу вернул ярлык на великое княжение нижегородскому Дмитрию.

Мечта Дмитрия Константиновича сбылась. Летом 1360 года он въехал во Владимир, где в Успенском соборе в присутствии ханского посла был совершён торжественный обряд его венчания на великое княжение, которое он получил, по укоризненному замечанию современников, «не по отчине и не по дедине», то есть имелось в виду, что ни отец его, ни дед не были великими князьями владимирскими. Увы, недолго длилось его торжество, он пробыл великим князем Владимирским всего 12 дней.

Московское войско снова топтало проторённую дорогу на Владимир. В январе произошло посажение на стол молодого князя Дмитрия, а в декабре всё начиналось сначала.

Дмитрию Константиновичу оставалось одно, как и год назад, – бежать. Опять он бежал в Суздаль, но на этот раз Дмитрий московский во избежание недомолвок в будущем осадил Суздаль. Несколько дней московское войско стояло у суздальских стен. Наконец, благоразумие взяло верх, до кровопролития дело не дошло. Дмитрий Константинович во второй раз отказался от ханского ярлыка.

Так благополучно завершился 1363 год. Войско дважды побывало в походе, ратной славы не добыло, но никто об этом не печалился. Все были довольны, что молодой московский князь надёжно утвердился на великом Владимирском княжении. Более того, как указывает историк В.А. Кучкин: «Владимирское великое княжение было объявлено отчинным, наследственным его владением. Права князей других династий на эти территории отрицались, ханские ярлыки не признавались». (Кучкин, 65.)

В наступившем 1364 году великий князь потерпел две утраты: в октябре умер младший брат Иван, а в декабре любимая мать.

Однако великому князю некогда было предаваться скорби, все переживания он носил в душе, не отдаваясь им целиком. Такова великокняжеская доля: дела государственные зачастую заслоняют дела личные, отодвигают их на задний план.

Конец 1364 года помимо двойной утраты омрачился опять возобновившейся тяжбой за ярлык. Несмотря на заверения не искать его, Дмитрий Константинович не утерпел и послал сына своего Василия в Орду за ярлыком. И тут произошло непредвиденное: за время отсутствия Дмитрия Константиновича в Нижнем город захватил его младший брат Борис и наотрез отказался впустить в него брата. Положение сложилось нелепое: имея на руках ханский ярлык, обладая, казалось бы, высшей властью, Дмитрий Константинович не мог приехать в свой собственный стольный город. Какое уж тут великое княжение! Не становиться же ему с семьёй князем-бродягой, князем-побирушкой. Было стыдно, неловко. Но иного выхода не было, и Дмитрий Константинович отправляется на поклон в Москву, где окончательно отрекается от притязаний на великокняжеский стол и просит помочь ему вернуться в свой город.

Неуважение к старшему восстановило многих против князя Бориса. Возмутителен был и беззаконный захват власти, наглая, прилюдная узурпация её.

Чтобы усовестить, призвать к порядку зарвавшегося Бориса, святитель Алексий послал в Нижний игумена Троицкой обители Сергия.

Будущий молитвенник и заступник за землю русскую родился в 1324 году в семье ростовских бояр Кирилла и Марии. Родиной его было село Варницы поблизости от Ростова Великого.

С детских лет мечтал он удалиться в пустынь, чтобы отдаться постническим подвигам и молитве.

По кончине отца с матерью он постригся в монахи, ушёл в глухой лес на гору Маковец, где в 1337 году основал Троицкую обитель.

«Не может град укрытися верху горы стоя». (Мф. 5: 14.) Мала была обитель Сергия и невелика церковь Троицы, но слух о высоте молитвенного подвига пустынника пошёл по Руси.

Преподобный Сергий, верный монашеским обетам, жил очень скромно и бедно. Ризу он носил до тех пор, пока уже не было никакой возможности её чинить и штопать. Справедливо полагая, что нет дороже сокровищ, чем чистое сердце, он не собирал богатств земных.

Издалека прибыл в обитель один поселянин, который слышал о преподобном Сергии как о великом пророке и очень хотел его видеть. Миновав святые врата, он спросил, где сейчас игумен.

– Копает землю на огороде, – сказал ему молодой инок.

Поселянин отправился, куда ему показали, и в самом деле на огороде какой-то старик в ветхой, со множеством заплат ризе прилежно работал лопатой.

Поселянин подумал, что над ним подшутили: не может настоятель известного на всю Русь монастыря одеваться в такие обноски.

На колокольне неожиданно ударили в большой колокол, хотя до вечерни ещё далеко. К святым вратам побежали люди, засуетились, громко заговорили. От врат в алой бархатной шапке, в развевающемся, из тонкого зелёного сукна плаще, опоясанный саблей размашисто шагал высокий мужчина с русой курчавой бородкой.

– Кланяйся, невежа, – прошептали на ухо поселянину. – Не видишь, ротозей, сам князь в обитель пожаловал.

А князь, не глядя на сбежавшихся его приветствовать людей, придя на огород, склонил голову под благословение отставившего лопату в сторону старца.

В недоумении смотрел поселянин на эту картину и дивился смирению игумена Сергия.

За высокую духовную жизнь он был удостоен посещения Пречистой Богородицы, за литургией ему прислуживал ангел.

Сергий не искал мирской славы, но имя его было известно всей православной Руси.

Преподобный никогда не садился ни на лошадь, ни на телегу, самые большие расстояния он преодолевал пешком.

Такой человек был послан к буйному Борису суздальскому, чтобы позвать его в Москву для переговоров.

Борис Константинович принадлежал к тому сорту людей, которые приходящих к ним встречают по одёжке. Увидев преподобного в латаном-перелатаном подряснике, в заношенном до крайности шлыке и к тому же с кривой палкой-посохом, он оскорбился и не пустил святого угодника к себе, не то чтобы с ним разговаривать. «Кого они посылают ко мне, какого-то бродягу монаха, да таких в Нижнем пруд пруди, если с каждым разговаривать, некогда княжеством будет управлять», – мог подумать Борис.

Смиренный игумен подождал день, два. Гордыня сжигала князя, лишив его способности трезво мыслить.

Тогда Сергий прибегнул к крайней мере, на которую ещё в Москве его благословил прозорливый святитель Алексий, провидевший, как поведёт себя князь Борис. Преподобный Сергий повелел закрыть все храмы в городе. Церковная жизнь в городе замерла: ни отпеть усопшего, ни окрестить младенца, ни свадьбу сыграть. Князь Борис ярился, понимая, что Сергий оказался сильнее его, но уступать всё равно не хотел. Народ нижегородский роптал, назревал бунт.

Необузданных зверей смиряют силой. Настало время заговорить оружию. Дмитрий Иванович дал Дмитрию Нижегородскому своё войско. Князь Борис в бой вступить не отважился, вышел из городских ворот навстречу подступившему войску с покаянно склонённой головой.

Великий князь Дмитрий мог отправить смутьяна в ссылку на Север, но наказание оказалось мягким, князю Борису позволили удалиться в Городец, где он коротал свои дни.

Так закончился 1364 год, первый натиск на великокняжеский ярлык был отбит. До 1382 года князь Суздальский и нижегородский Дмитрий Константинович останется надёжным союзником Москвы.

Но борьба за ярлык продолжится и будет то полыхать ярким пламенем, то тихо тлеть почти до конца жизни благоверного князя. Будут походы, будут гореть города и литься кровь. Зломудро учинили азиатские пришельцы свой порядок на русской земле.

После 1364 года наступил 1365-й – огнепальный.

Немало было врагов у русских людей в те времена. Но два были самыми страшными и неотвратимыми: монголы и пожары. По многолетней привычке ордынцам, казалось, что и они – порождение природы. Однако если с татарами можно было бороться, как-то договориться, откупиться, то пожар не внимал ни уговорам, ни мольбам. Вспыхивал и брал свою дань без остатка.

Пожары разделялись на рядовые, недостойные упоминания, и великие. О них остались следы в летописях. Таким был и великий московский пожар 1365 года.

Лето стояло жаркое, знойное.

Слово летописцу: «Того же лета бысть сухмень велиа по всей земле и воздух куряшеся и земля горяше».

А вот запись о лете 1371 года: «Того же лета бысть знамение в солнце, места чърны по солнцу аки гвозди, и мгла велика была, яко за едину сажень пред собой не видети; и мнози человеци лицем ударяхуся, разшедшеся, в лице друг друга, а птицы по воздуху не видяху летати, но падаху с воздуха на землю, овии о главы человеком ударяхуся; такоже и звери, не видящее, по селом ходяху и по градом, смешающеся с человеки, медведи, волци, лисици и прочяа звери…бысть же тогда и зной и жар мног, яко устрашитися и въстрепетати людем; реки многи пресохша, и езера, и болота; а лесы и боры горяху, и болота, высохши, горяху, и земля горяше, и бысть страх и трепет на всех человецех. И бысть тогда дороговь хлебная велика и глад велий по всей земле».

Перевод: «В тот год были знаки на солнце: пятна чёрные на нём, как гвозди. И была на земле такая мгла, что за сажень ничего было не видно и люди шли и ударялись лицом друг о друга. Птицам не хватало воздуха, чтобы летать, и они падали замертво на землю, даже ударяясь о головы людей. От такой жары по городам и сёлам ходили звери: медведи, волки, лисицы и прочие. Так был силён жар и зной, что всех людей охватил страх и трепет. Пересохли многие реки, и озёра, и болота, горели леса и боры. И была великая дороговизна хлеба и голод великий по всей земле».

Так, летом 1365-го где-то полыхнуло, поднялся ветер и погнал огненный вал по городу, пожирая жилища бедняков и бояр, не щадя ни Божии храмы, ни княжеские хоромы.

Люди искали спасения в реке. Вихри раскалённого воздуха переносили дымящиеся головни через реку, и полыхать начинало там. Летописец писал, что головни летали по небу, как галки. Кто жил на окраинах, убегали в близлежащие леса, успев прихватить с собой кое-что из пожитков.

Возможно, такие опустошительные пожары послужили выработке такой важной черты нашего характера, как способности не унывать, а сразу после беды (а то и во время её) браться за дело восстановления. Надо продолжать жить, строиться, особенно если пожар случился зимой. В том же пожарном году Москва начала отстраиваться заново.

На Руси долгое время бытовало ремесло рубки домов впрок. Иностранцы, приезжавшие в Московию, пишут, что в Москве была такая площадь – Скородом. На ней специально для погорельцев продавались готовые избы различных размеров. Выбирай на вкус, покупай и ставь себе новый дом.

Нет худа без добра. Применительно к бедствию, постигшему стольный град и жителей, поговорка эта могла бы показаться кощунственной плоской насмешкой, но государственный человек и в бедствии умеет изыскать нечто полезное. Старый дубовый Кремль, построенный ещё Иваном Калитой (1339), обветшал, противопожарная глиняная обмазка местами давно осыпалась, а местами из-за невыносимого жара обваливалась прямо на глазах.

Дмитрий Иванович решил построить новый Кремль, но не деревянный, а каменный.

Слово летописцу: «Тое же зимы князь велики Дмитрей Иванович посоветова со князем Володимером Андреевичем и со своими старейшими бояры ставити град Москву камен, да еже умыслиша, то и сотвориш: тое же убо зимы повезоша камень ко граду».

Размеры работ были огромны. Предстояло разобрать дубовые стены и воздвигнуть каменную стену длиной почти полторы версты. А для этого нужно заготовить блоки из белого камня в каменоломнях села Мячкова, что в двадцати верстах от Москвы, доставить блоки в Москву, а также пережечь громадное количество непригодного для строительства камня на известь. Камень и известь заготавливали летом, в Москву доставляли зимой. Современные исследователи установили, что на доставке блоков и извести одновременно работали четыре с половиной тысячи возчиков, нескончаемая вереница саней тянулась от Мячкова в Москву и обратно. Всего было заготовлено 50 тысяч кубометров белого камня.

Работы начались весной 1367 года. Работали быстро, но качественно. «Кремль был построен так основательно, что местами современные стены и теперь опираются на древний белокаменный фундамент». (Викторов, 33.)

Возведение Кремля в столь короткие сроки тем более поразительно, что «в XII–XIV вв. на Руси не было таких специалистов, которых мы называем архитекторами, геологами, горняками, транспортниками, экономистами. Древний строитель был один во всех лицах… Сейчас нам только остаётся восхищаться технической интуицией древнерусских зодчих, которые из множества слоёв известняков выбрали лишь те… которые обладали достаточной прочностью и морозостойкостью». (Викторов, 17.)