Текст книги "Святой князь Дмитрий Донской"

Глава десятая
Семья

Сего ради оставит человек отца своего и матерь,

и прилепится к жене своей,

и будета два в плоть едину. Тайна сия велика есть…

Еф. 5:31

Когда думаешь о семье благоверного князя Дмитрия и княгини Евдокии, то в душе возникает убедительное чувство об их счастливой семейной, супружеской жизни. Хотя документов, на основании которых можно было бы с уверенностью говорить о таком чувстве, нет. Я понимаю, что таких документов и быть не может. Никто не выдаст справку: «Дана настоящая в том, что у гражданина Дмитрия Донского и его законной супруги Евдокии Дмитриевны была счастливая семейная жизнь».

В летописях о частной, личной жизни людей, населяющих летописное пространство, вообще не говорится ни слова. Летописи изначально предназначены для фиксации событий, а не человеческих чувств. И сам летописный стиль подчёркнуто бесстрастен, летописец описывает происходящее отстранённо, находясь как бы сбоку. Даже если в жизни исторического персонажа происходят трагические изменения, интонация летописи не меняется.

«Того ж лета (1445 г.) князь Дмитрей Шемяка да князь Иван Андреевич Можайской с советники выняли очи (т. е. ослепили. – Р.Б.) у князя Василия Васильевича и сослаша его на Углечь в тюрму». (ПСРЛ, т. 37, 170.)

Между прочим, этот Василий Васильевич – родной внук Дмитрия Ивановича.

В те годы люди не вели дневников, не писали друг другу пространных писем, во всяком случае, ни одно такое письмо до нас не дошло.

Мы не можем составить себе впечатление о семейной жизни того или иного великого князя и его жены, как позволяют нам сделать это дневники и переписка государя Николая Александровича и государыни Александры Фёдоровны.

Но отчего же это чувство неотступно живёт в душе? Документальных подтверждений нет, а чувство живёт, и чем чаще вспоминаешь о князе и княгине, думаешь о них, тем оно становится сильнее и сильнее.

Как мы обычно судим о том, счастливо ли люди прожили жизнь?

Чаще всего по их долголетнему совместному житию? Но мы знаем, что друг возле друга (а не душа в душу) можно прожить очень долго и при этом остаться чужими, а то ещё и враждебными друг другу людьми. А в наше лукавое время, если супруги прожили тридцать или сорок лет и не развелись, это им чуть ли не в подвиг вменяется. Длительность жития – не показатель счастья.

Может быть, о счастливой жизни говорит наличие детей? У Дмитрия Ивановича и великой княгини Евдокии было 11 детей. Но и количество детей не показатель любви, лада и счастья в семье.

Остаётся довольствоваться строчками из жития великого князя, в котором «прославляется строгая жизнь Дмитрия, отвращение от забав, благочестие, незлобие, целомудрие до брака и после брака…» (Соловьёв, 296.)

Но отчего не допустить, что это написано из вежливости, из того уважения не к человеку, а к его кончине, когда над могилой люди произносят установленные приличиями добрые слова?

Мало, что даёт нам и житие великой княгини: да, любила; да, хранила верность покойному мужу, но разве мало женщин любило мужчин, недостойных их любви, и потому прощало им всё и хранило свою любовь до конца дней?

Повторяю, у нас нет никаких сведений о счастливой великокняжеской, дружной семье, ни одного факта, свидетельства со стороны.

И всё же это была дружная, счастливая семья, где всё строилось на любви: родители любили детей, а дети родителей и друг друга. Почему же мы можем так утверждать?

Отгадка тайны живёт в строках летописей.

Когда изо дня в день, из месяца в месяц читаешь летописные тексты, когда войдёшь, вчитаешься в них, то в какие-то мгновения происходит волшебство, с тропинок строк к душе твоей тянутся неуследимые тончайшие токи, летопись словно оживает. Летопись цветёт давно увянувшими запахами, говорит с тобой давно умолкшими голосами.

Читаешь о проводах князя в поход и видишь её, Евдокию, со слезами и молитвами застывшую у слюдяного оконца: там, вдали на шляхе, стоит стена пыли от уходящего войска. Читаешь о возвращении князя из похода и видишь деток, стайкой летящих по гульбищу княжеского терема навстречу весёлому, в багряном плаще, обветренному, загорелому в поле отцу.

Как, читая жития Николая-угодника, вскоре начинаешь чувствовать его, его бессмертная душа сообщается с твоей, и ты чуешь его, как человека внешне сурового, с виду даже неприступного, немногословного, но имеющего в душе своей неисчерпаемый кладезь любви к людям. Он выражает свою любовь в добрых делах и делает их спокойно, без показухи, не нуждаясь ни в похвале, ни в признательности. Ему не нужно этого, его призвание – делать добро, и он творит его. Но при всём обилии любви это человек-кремень, скала, его не сдвинуть, не поколебать в его убеждениях и вере.

Многие жития святых напоены этим внутренним светом, когда лик давно усопшего человека оживает, проявляется сквозь узор слов.

Не могло быть у Дмитрия Донского иной жены, кроме той, которая полностью отвечала настрою его души.

У святых Дмитрия и Евдокии была дружная, крепкая, добрая семья, как и большинство семей в то время на Руси. Мы привычно повторяем штамп: семья – ячейка общества. Рассуждая о развитии, расширении и возвеличивании державы российской, мы сразу подразумеваем великих князей, царей, героев-полководцев, предприимчивых, деловитых купцов, говорим об экономическом могуществе государства, но не было бы великой России, если бы не было главного в людской жизни – дружной семьи, если бы вся страна наша не была под скипетром великого князя, царя, отца; если бы вся она не была одной семьёй, где все заботятся, переживают друг за друга, в болезни желают выздоровления, возвращения из похода или с войны, из поездки в лес, на ярмарку, на отхожий промысле.

Только потому, что на Руси была крепкая семья как общегосударственное явление, и стала она великой, и не просто великой, можно быть великой страной, но страной-монстром, страной-чудовищем, какой была на скорую руку сбитая в один ком нагайкой и саблей великая Орда. Мы любим говорить о силе и мощи державы, но забываем о великой силе любви, которую заповедал русскому народу Господь. Россия за всю свою историю никому не причинила зла, потому что в русской семье воспитывались труженики, воины, строители, молитвенники, а не хищники, изверги и разбойники. Потому что в ней жили такие Богом венчанные супруги, как Дмитрий и Евдокия Московские.

Великий князь по своему положению был един во многих лицах. Он – глава правительства и министр обороны, министр иностранных дел, министр экономики, внешней торговли и внутренних дел и т. д. Семейный быт был для Дмитрия Ивановича скорее лакомством в этой жизни, нежели повседневной пищей. Едва ли не больше половины своей семейной жизни он провёл в походах, боях, совещаниях с боярами, в обдумывании самых разных и, как всегда, неотложных дел.

Дмитрию Донскому довелось жить в такое время, когда вся жизнь была, как говорили в Советской армии, каждый день на ремень. Он редко бывал дома, только когда не предвиделось походов и боёв, а так случалось только ранней весной или поздней осенью, когда замирало всякое сообщение.

Конечно, он любил детей, радовался их первым словам, шагам, праздновал Пасху и Рождество и в мирные годы большую часть времени проводил в семье…

Читайте летописи, в них всё сказано. Доверьтесь им. Вчитайтесь, вчувствуйтесь в них. Да, это не просто, да, это трудно. Но потрудитесь, не поленитесь. Вы узнаете много интересного и необходимого русскому человеку. Вы прикоснётесь к кондовому патриархальному русскому языку, которому нет износа.

Господь сказал: «Собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет». (Мф: 6.20.)

А как мы относимся к нашему русскому языку, к нашему сокровищу? Бережём ли, храним ли от всякого мусора, который враги наши нынче непомерно валят в него? Всегда ли мы сторонимся чуждых по звуковой природе, не имеющих корней в нашей душе, всё мертвящих вокруг себя, холодных нерусских слов?

И ещё сказал Он: «…где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». (Мф. 6: 21.)

Вот краткие сведения о детях Дмитрия Донского.

Даниил Дмитриевич – первый сын, умер мальчиком.

Василий Дмитриевич – второй сын (30.12.1371–2 7.2.1425). При нём продолжалось объединение русских земель: в 1392 году присоединены Нижегородское и Муромское княжества; в 1397–1398 годах Бежецкий Верх, Вологда, Устюг и земли коми. В связи с усилением власти великого князя происходило изъятие из ведения феодалов наиболее важных судебных дел и передача их в руки великокняжеских наместников. Для предотвращения Восточной опасности (Золотая Орда) Василий Дмитриевич вступил в союз с Литвой (1392), который оказался непрочным, так как князь Витовт претендовал на русские земли и в 1403–1404 годах захватил Вязьму и Смоленск. После разгрома в 1391 году и 1395 году Золотой Орды Тимуром перестал платить ей выход; после нашествия Едигея в 1408 году восстановил уплату дани Орде. Был женат на Софии, дочери Витовта.

Семён – третий сын (? – сентябрь 1379).

Юрий (Георгий) Дмитриевич – четвёртый сын (князь Галицский) (26.11. 1374–5 .7.1434). Князь звенигородско-галицкий. Получил в удел Звенигород, Галич, Рузу и пр. При Василии Дмитриевиче деятельность Юрия ограничивалась походами на врагов великого князя. В 1425 году умер Василий Дмитриевич и великокняжеский стол занял сын его Василий. Немедленно после того начались столкновения между великим князем и Георгием Дмитриевичем, искавшим великокняжеского стола. В Орде, куда спор был перенесён в 1430 году, проиграл его, получив только выморочный удел брата своего Петра – Дмитров.

Андрей Дмитриевич – пятый сын (1382–1432) (князь Можайский).

Удел его составляли Можайск, Верея, Медынь, Калуга и Белозерск. Был всегда верным союзником своего старшего брата и его сына Василия Тёмного.

Пётр Дмитриевич – шестой сын (1385–1428) (князь Дмитровский).

По духовному завещанию своего отца получил Дмитров, Углич и несколько сёл. Во время нападений на Псков и Новгород в 1406 году был послан в Новгород с войском. В 1408 году во время нападения Едигея на русскую землю оставлен великим князем для защиты Москвы. В своей духовной Василий Дмитриевич поручил жену с сыном Витовту и братьям Андрею и Петру.

Иван – седьмой сын (? – 1393).

Константин Дмитриевич – восьмой сын (16.5. 1389–1434) (князь Угличский). Родился за несколько дней до смерти отца. Удел Константина много раз менялся вследствие переделов между братьями, пока, наконец, не утвердился за ним Углич. Был наместником великого князя в Пскове и Новгороде. В 1419 году великий князь Василий лишил его удела, бояр его арестовал, сёла и пожитки отписал в свою казну. В 1421 году отношения между братьями улучшились, и Константин приехал в Москву.

Сведения о дочерях кратки и обрывчаты. Дочери: Анастасия, Мария (1399), Анна (1388 – ?), София.

Глава одиннадцатая
Война

 
Страшись, о рать иноплеменных!
России двинулись сыны;
Восстал и стар и млад; летят на дерзновенных
Сердца их мщеньем зажжены…
 

А.С. Пушкин

К сожалению, мы живём в мире заученных понятий, задумываться над которыми не хотим или нам некогда. Как уже упоминалось, в памяти многих людей имя Дмитрия Донского связано только с Куликовской битвой, хотя жизнь его вместила много иных значительных событий.

Так же заученно мы думаем и о самой Куликовской битве. Для нас это отдельный эпизод в борьбе между Дмитрием Ивановичем и Мамаем. Хан вздумал наказать Дмитрия Донского, принудить его к повиновению, собрал войско. Московский князь не захотел уступить. И на Куликовом поле они сошлись в сражении.

На самом деле Куликовская битва не была изолированным, абсолютно самостоятельным, независимым от предшествующей ей политической обстановки явлением, она была звеном в длительной войне. Она была последним, завершающим эпизодом в войне Дмитрия Ивановича с Мамаем, но предпоследним в войне между Московским княжеством и Ордой.

И пусть в военных энциклопедиях нет статьи «Русско-татарская (ордынская) война 1373–1380 гг.», это была война с нанесением ударов друг другу, причём на удар русского (московского) войска вскоре следовал удар татар.

Всё началось в 1373 году, когда летописец записал: «Князю великому Дмитрию Московьскому бышеть розмирие с Тотары и с Мамаем».

Война началась с «розмирия», то есть Москва и Орда размирились. Хотя настоящего мира, основанного на неподдельном уважении каждой из сторон, не было никогда. Орда при каждом удобном случае вела себя как хозяин, а Московскому княжеству была определена роль подчинённого. Истинного равноправия не было никогда. Было мирное сосуществование, нарушаемое, впрочем, по произволу Орды без объяснения причин набегами на русские княжества.

Взаимоотношения Московского княжества и Орды напоминали пожар на торфяном болоте. Идёшь по мягкому болотному мху, цветёт брусника, порхают бабочки, трепещут радужными крылышками стрекозы – летняя идиллическая картина. А под твоими ногами, в каком-нибудь полуметре под землёй, бушует и клокочет вулкан огня. Неосторожный шаг, резкое движение, проломилась слабая земная корка, и ввысь выметнулся столб огня.

Началась война. Конечно, не было никаких письменных актов, дипломатических нот об объявлении войны. Дмитрий Иванович перестал платить дань, всем своим поведением показывая, что с Мамаем считаться не намерен.

Поэтому, когда татары в 1373 году в очередной раз стали грабить многострадальное Рязанское княжество, князь Дмитрий занял с войском московский берег Оки, недвусмысленно давая понять: если татары сунутся, получат отпор.

Это можно было истолковать однозначно как вопиющую дерзость, как вызов хану. «Что же я не смею карать своих подданных, когда захочу? – мог возмутиться Мамай. – Что же я должен спрашивать дозволения у московского князя, если захочу нагрянуть даже и в его княжество? С каких это пор данники вольны поступать, как им заблагорассудится?»

Думал так Мамай или нет, но ему становилось ясно: князь Московский решился на вооружённое сопротивление. Дело движется к войне. Следующие события подтвердили его догадки.

В 1374 году у Дмитрия Ивановича родился сын Юрий. На празднование крестин счастливый отец пригласил князей. Так в Переяславле состоялся княжеский съезд. О чём говорили князья, о чём толковали – неведомо, протоколов и стенограмм подобных мероприятий не велось, но историки, исследующие эту эпоху, почти единогласно утверждают, что на переяславском съезде была принята программа борьбы с татарами. На съезд не был приглашён представитель Орды, что явно противоречило принятым правилам и тоже могло расцениваться как вызов.

Съезд имел продолжение. От слов перешли к делам.

В Нижнем Новгороде содержался под стражей татарский посол Сары Ака, в летописях именуемый Сарайкой. Какова была цель посольства, не сообщается, но, видимо, он вёл себя не как подобает послу, его арестовали, а вместе с ним и его свиту, ни много ни мало полторы тысячи человек. Вероятно, на княжеском съезде было решено Сарайку и всех его спутников перебить. В Нижний Новгород прибыл гонец, но татары каким-то образом узнали о своей участи, восстали, пытались бежать, но полегли все до единого. Сарайка мужественно бился до конца, отстреливался из лука и был убит.

Следующим шагом был поход на город Булгар. Находился он поблизости от нынешней Казани, был крупным торговым узлом, где сходились речные и сухопутные торговые пути, и в то же время опорным пунктом, базой для совершения набегов на Нижегородское, Рязанское княжества, а в направлении на север на Галич, Кострому, Великий Устюг.

Весной 1377 года русское войско под командованием Д.М. Боброка-Волынского подошло к Булгару. Город окружали крепостные стены, и горожане принялись защищаться. Во время одной из вылазок они пошли в атаку на московское войско на верблюдах, рассчитывая психологически подействовать на воинов, но верблюды были отогнаны стрелами. При осаде Булгар летописцы впервые отмечают применение огнестрельного оружия, с городских стен гремели пушки. Однако пушки того времени были настолько несовершенны, что производили большей частью шумовой эффект, были скорее психологическим оружием вроде упомянутых верблюдов.

Булгар сдался, заплатил выкуп 5 тысяч рублей, в нём был посажен представитель княжеской власти – даруга (сборщик дани) и таможенник.

Булгарский поход состоялся в марте, на него сразу же последовал ответный ордынский удар.

Мамай негодовал. Русское войско вторглось во владения Орды и захватило, пусть на короткое время, небольшой кусочек ордынской земли. К Мамаю в ту пору из Синей Орды из-за Волги перешёл на службу царевич Араб-шах (в летописях – Арапша). Мамай дал ему первое поручение: идти изгоном на Русь и как следует наказать нижегородского князя.

Слово летописцу: «Того же лета (1377 г.) перебежа из Синие орды за Волгу некий царевичь именем Арапша, в Мамаеву Орду Воложскую; и бе той царевичь Арапша свереп зело, и ратник велий, и мужествен, и крепок, возрастом же телесным отнюдь мал зело (мал ростом. – Р.Б.), мужеством же велий и победи многих…»

Узнав о походе Арапши, Дмитрий Константинович Нижегородский послал к зятю просьбу о помощи. Скоро собрав войско, Дмитрий Иванович повел его на соединение с войском Дмитрия Константиновича. Войска встретились вблизи реки Пьяны. С именем этой реки связана одна из самых горьких и постыдных страниц русской военной истории.

Царевич Арапша задумал перехитрить русских, не стал торопиться вступить в бой, а, пользуясь поддержкой местных мордовских князей, затаился, да так умело, что дозоры великого князя доносили: приближающегося вражеского войска нигде нет.

Дмитрий Иванович подождал ещё немного и уехал в Москву, опрометчиво предположив, что повторяется прошлый год, когда войско долго стояло на Оке, так и не дождавшись татар.

С отъездом великого князя пошатнулась, а потом и вовсе исчезла дисциплина. Оружие, кольчуги и шлемы лежали в телегах обоза. Потеряв бдительность, предавшись беспечности, думая, что враг далеко, воины и воеводы запировали, забражничали. Как же тяжело будет для большинства из них похмелье!

У Арапши наверняка были лазутчики, сообщившие об отъезде князя и о разброде в войске. Местные мордовские князьки потайными тропами подвели татар к самому русскому стану.

Нападение было внезапным и жестоким. В исторических трудах событие 2 августа 1377 года называют битвой на реке Пьяне. Но битвы не было, было избиение пьяных, разомлевших на жаре людей, которых рубили саблями, разили стрелами, резали ножами, вязали руки верёвками и пинками сгоняли в обезумевшую от страха пьяную толпу. А сколько людей утонуло в реке!

Слово летописцу: «И прииде к ним весть, поведая им царевича Арапшу на Волчих водах (обманули их ложной вестью. – Р.Б.), они же начаша веселитися, яко корысть многу мнящее обрести, таже потом и инии вести приидоша к ним, они же оплошишася и ни во что же сие положиша… И начаша ходити и ездити во охабнех и в сарафанех, а доспехи своя на телеги и в сумы скуташа… такоже и щиты и шоломы; и ездиша, порты своя с плеч спущающе, а петли растегавше, аки в бане разсперевше, бе бо в то время знойно зело. Любляху же пианство зело, и егда где наезжаху пиво и мед и вино, упивахуся без меры, и ездяху пьяни глаголюще в себе кождо их, яко „может един от нас на сто Татаринов ехати, по истине никто же может противу нас стати“».

Уничтожив княжеское войско на Пьяне, Арапша ринулся на Нижний Новгород, захватил и разграбил его. Жители, спасаясь от татар, выплыли на лодках на середину Волги, со слезами и рыданиями наблюдая, как горит город, как погибают их дома, имущество, домашний скот, как угоняют в плен тех, кто не успел укрыться.

Слово летописцу: «Гражане же Новогородстии розбежашеся на судех по Волге к Городцу. Татарове же приидоша к Новугороду… августа в 5 день… и люди остаточныя поимаша, и град весь и церкви и манастыри пожгоша, и згорело церквей во граде 32… власти и села пленяще и жгуще, и со множеством безчисленным полоном отъидоша во свояси».

Надеясь, что после пьянского поражения Нижегородское княжество осталось без защиты, мордва приплыла по Волге в Нижегородский уезд и разграбила то, что осталось от татар.

Слово летописцу: «Того же лета Мордва пришедшее изгоном по Волге безвестно, Нижнего Новагорода уезд пограбиша и множество людей избиша, а иных плениша; власти же и села остаточныя от Татар и от них пожени быша, и возвратишася во свояси».

Дмитрий Иванович горевал о бесславной гибели такого числа воинов и об уведённом полоне, винил и самого себя, но сильней всего изумила и озлобила его измена мордовских князей. Почему, зачем они это сделали? Разве хоть чем-нибудь за все эти годы обидел он их? Купил их Арапша или запугал? Это можно понять и простить. Но зачем они вслед за татарами налетели в жажде безнаказанного грабежа на Нижний?

Мордовские племена ждала страшная кара. Объединённое московско-нижегородское войско зимой напало на кочевья мордвы.

Это была карательная экспедиция, войско шло от села к селу, не щадя ни старого, ни малого, горели избы, угонялся скот. Неизвестны побудительные причины, толкнувшие мордовских князьков на пособничество Арапше, но дети, женщины и старики? Почему они должны отвечать за дела своих князей? И никуда не спрятаться. Летом можно было бы убежать, укрыться в лесу, а зима была морозная, не долго усидишь в лесу без еды и тепла, особенно если с тобой малолетние детишки. К великому прискорбию, так уж повелось в мировой истории, что за ошибки, промахи, преступления взрослых расплачиваются ни в чём не повинные дети.

Увы, увы, но не только светлыми узорами выткан ковёр русской истории, встречаются на нём – прости нас, Господи – узоры, вытканные и чёрными нитями, цветом боли и слёз.

Слово летописцу: «То же зимы быша мрази велици и студень безпрестанна, и изомроша мнози человеци и скоты, и в малых местех вода обреташеся: изсякла бо вода от многих мразов и в болотех, и в езерах, и в реках. То же зимы посла велики князь Дмитрей Констянтинович (и) князь великий Дмитрей Иванович Московский свою рать… и пришедше воеваша землю Мордовьскую, и власти и села и погосты и зимници пограбиша, а самех избиша, а жены их и дети плениша… а коих живых приведоша в Новъгород, тех казниша смертною казнию и травиша их псы на леду на Волзе».

Мордовских князей затравили насмерть охотничьими псами.

Зима и весна наступившего нового, 1378 года прошла в подготовке к летней кампании. То, что Мамай тоже готовится, доносили купцы, торговавшие с Ордой. Скорее всего, Мамай постарается развить успех и добить московского князя или нанести ему такой урон, чтобы заставить смириться и принудить выполнять волю князя.

Что сталось впоследствии с Арапшой, куда он подевался, история умалчивает. Убежал ли он туда, откуда появился, или чем-либо не угодил Мамаю и его зарезали или удавили в собственном шатре, не суть важно, со страниц русских летописей он исчезает.

На следующий год на Русь большое войско повёл мурза Бегич, опытный военачальник.

Дмитрий Иванович выступил навстречу врагу. Войска встретились на берегах реки Вожи, на землях Рязанского княжества. Как Пётр I называл победу при Лесной, где был разгромлен корпус Левенгаупта, матерью Полтавской баталии, так сражение при Воже можно смело именовать матерью Куликовской победы.

В описании битвы на Воже, как и в описании многих битв того времени, встречаются разночтения. Одни источники говорят, что русское войско и татарское встретились на берегу Вожи, и татарское войско тут же, не раздумывая, начало переправу (что с тактической точки зрения абсолютно неразумно и маловероятно); другой источник указывает, что обе рати стояли друг напротив друга несколько дней.

Бегич был не так глуп и самонадеян, чтобы начать переправу в виду неприятельского войска. Войско, форсирующее реку, на это время становится беззащитным, его можно просто расстреливать из луков с берега. Поэтому полководцы (и в те времена, и сейчас) стараются переправить войска в том месте, где нет противодействия неприятеля. В одном месте устраивают ложную переправу, а основные силы перебрасывают в другом месте. И т. п.

Как происходило сражение 11 августа 1378 года, остаётся только гадать. Поле для фантазий тут обширное.

Можно допустить, что Бегич обладал настолько большим преимуществом в живой силе, что, махнув рукой на азы тактики, всё же начал переправу, за что и поплатился.

Можно допустить и другое, что Бегич рисковать не пожелал, хотя имел приказ от Мамая разбить московского князя. Дмитрий Иванович, понимая, что стоять на берегу без конца невозможно, применил военную хитрость, как говорят сейчас, дезинформировал противника и каким-то образом понудил Бегича начать переправу. Каким, мы не знаем. Может быть, изобразил отступление, а когда Бегич поверил, то повернул внезапно на него; может быть, распустил слухи, что уходит, и Бегич, чтобы не дать ему уйти, спешно стал переправляться через Вожу. Догадок можно построить великое множество.

Из текста летописи непреложно вытекает одно, что Дмитрию Ивановичу удалось провести классический комбинированный удар по врагу. Полк, которым командовал он, ударил по Бегичу по фронту, в лоб, а полки Даниила Пронского и Тимофея Вельяминова ударили с флангов. Татары очутились в мешке, выходом из которого была река. Татары и бросились туда, то есть назад, но если в это время через реку ещё переправлялись последние части, то всё войско перемешалось, и вследствие неразберихи вспыхнула паника. И то, что год назад (кстати, то же в августе) происходило на Пьяне, повторилось на Воже с одной существенной разницей: воины Бегича были трезвы. Однако их так же беспощадно секли саблями, кололи копьями и поливали стрелами.

Много татар утонуло. Был убит сам Бегич и ещё пять мурз. Это особо подчёркивает летописец, чтобы показать значимость победы. Точно так же, когда римляне хотели подчеркнуть ожесточённость и кровопролитность боя, в числе потерь они указывали центурионов. Например, Цезарь писал: «В этих двух сражениях Цезарь потерял за один день девятьсот шестьдесят солдат… и центурионов тридцать два человека». (Цезарь, кн. 2, 84.)

Победа была полной, и только ночь помешала преследовать татар, чтобы добить их.

Татары бежали так поспешно, что русские утром обнаружили брошенный громадный обоз. Потери русского войска были незначительны.

Слово летописцу: «Того же лета Воложьския Орды князь Мамай посла ратью князя Бегича на великого князя Дмитрея Ивановича Московского; князь велики же собрав силу и поиде противу их в Рязанскую землю за реку Оку. И сретошася с Татары у реки у Вожи… и предел имеющи межи собою реку Вожу. Не по мнозех же днех Татарове преидоша на сю страну реки Вожи и скочиша на грунах [15]15
  Груна (древнерусск.) – конская рысь.


[Закрыть], кличющи гласы своими на князя великого Дмитрея Ивановича; он же ста противу их крепко с воинствы своими. И удари на них с едину страну князь Андрей Полотский, а з другую страну князь Данило Пронский, а князь велики Дмитрей Иванович удари в лице; и в той час Татарове побежа за реку за Вожу… а наши вслед их гоняющее, биюще секуще… и убиша их множество. А инии в реце истопоша…Бысть же сие побоище месяца августа в 11 день на память святаго мученика Евпла диакона…»

Это была не первая победа русских над татарами, бывали и прежде схватки. Но то были стычки, столкновения местного значения. На реке Воже впервые за много лет сошлись в бою большие воинские массы. Здесь была не нечаянная сшибка и наудачу пришедшая победа. Нет, здесь был продуманный план сражения, было маневрирование войсками, было умение использовать особенности местности – одно из главных достоинств полководца, когда противника бьют не только воинской силой.

Это была правильно выигранная битва, после которой мы имеем право говорить о Дмитрии Ивановиче как о полководце.

И пишется, что по обету, данному перед битвой на реке Воже, преподобный Сергий основал «повелением князя великого» Стромынский монастырь в честь Успения Пресвятой Богородицы на реке Дубенке.

«Разгром войск Мамая на р. Воже имел важные политические последствия. Он не только почти совсем аннулировал результаты татарской победы… на р. Пьяне, но, по существу, ослабил общий контроль Орды над русскими землями. Тем самым создавались ещё более благоприятные условия для консолидации русских земель вокруг Москвы, возникали предпосылки для более активного сопротивления Москвы ордынской власти. И, хотя Мамай… предпринял вскоре после этого экспедицию на территорию Рязанского княжества, тем не менее сложившееся тогда соотношение сил между Ордой и Владимирским княжеством не претерпело значительных изменений. Мамаю не удалось добиться восстановления прежних отношений Орды с Московской Русью, но и Москве не удалось заставить Орду отказаться от борьбы за восстановление этих отношений». (Греков, 92.)

Чтобы оставить за собой последнее слово, Мамай собрал уцелевшие остатки войска и в сентябре напал на злосчастную рязанскую землю. Князь Олег, не ждавший нападения, бежал в рязанские леса, татары взяли Переяславль, Дубок, опустошили всю землю, но (!) дальше, за Оку, не пошли.

Мамай видел: предстоит громадная, кровопролитная битва. Арапша нанёс удар, от которого Москва оправилась очень быстро, Бегич не оправдал возлагавшихся на него надежд, нужно браться за дело самому.