Текст книги "Любовная лирика"

Дамон и Сильвия

 
Вилял ручей, петлял ручей
И вниз летел с холма там,
Минуя сад, чей аромат
Людей сводил с ума там.
 
 
Там был Дамон, пленён, влюблён,
И Сильвия была там.
И был ли грех, коль без помех
Любовь жила, цвела там?
 

1791

«Миледи сказочно богата…»

 
Миледи сказочно богата:
На ней меха, шелка и злато.
А Дженни – скромница, и всё же
Она милорду всех дороже.
 
 
Милорд спешит в ночную пору,
Оставив сокола и свору,
Спешит увидеть в эту ночку
Он Дженни, фермерскую дочку.
 
 
Пускай миледи благородна,
Кругла, румяна и дородна,
Когда милорд на ней женился,
Одним приданым он пленился.
 
 
Там, за болотом, за равниной,
Где шумен ток тетеревиный,
Там Дженни, девушка простая,
Живёт, всё краше расцветая.
 
 
В любом движенье милой девы –
Любовной музыки напевы,
И взор наполнен синевою
И страстью нежной и живою.
 
 
Миледи сказочно одета,
Но разве так уж важно это?
Лишь та мужчину побеждает,
Что душу с телом пробуждает!
 

Стихи для мисс Логан, которой поэт преподнёс томик произведений Битти в качестве новогоднего подарка

 
Свершило время оборот,
И минул год, и вот я вижу:
Краса небесная, сей год
Ещё вы к Небу стали ближе.
 
 
Пусть я сокровища раджи
Для вас не вымел подчистую,
Я посылаю от души
Вам повесть Эдвина простую.
 
 
Мужчины лживы? Ангел мой,
Не буду спорить, предположим.
Но пусть на Эдвина любой
Поклонник будет ваш похожим!
 

На берегах реки Нит

 
Как, Нит, любила погулять
Я близ тебя не так давно;
И пусть мне нынче свет не мил,
Тебя люблю я всё равно!
 
 
Волнуют эти берега:
Здесь был со мной наедине
Кто сердце погубил моё,
Кто и доныне дорог мне!
 

1789

«А ну-ка дай ручонку…»

 
А ну-ка дай ручонку,
Ручонку, ручонку,
И слово дай, девчонка,
Что будешь ты моей!
 
 
Рабом любви наверняка
Порождена моя тоска,
Но он – мой смертный враг, пока
Не станешь ты моей!
 
 
Любил я многих, но, поверь,
Теперь для них закрыта дверь.
Лишь ты царишь во мне теперь.
О, будь навек моей!
 

1796

Полли Стюарт

 
Прелестней, Стю́арт Полли,
Чудесней, Стю́арт Полли,
Чем ты, мой свет, и майский цвет
Не расцветает в поле!
 
 
Иной цветок увял, поблёк
И не воскреснет боле,
Но ты, душа, всегда свежа,
Ах, Полли, Стю́арт Полли!
 
 
И кто с тобой един судьбой
И в радости, и в боли,
Пускай с тобой он рай земной
Познает, Стю́арт Полли!
 

1791

«Щипнул гусак папашу…»

 
Король кусак, щипнул гусак,
Щипнул гусак папашу,
И тот иссяк: ни так, ни сяк
Не щиплет он мамашу.
Мамаша – в визг: «У, василиск!
С твоей несчастной мочью
Семь долгих лет, как толку нет,
Ну, нет ни днём, ни ночью!» –
 
 
«Ты, волчья сыть, а ну-ка цыть!
Всегда врала неслабо,
Но нынче врёшь ты так, что в дрожь
Меня бросает, баба!
И день, и ночь, бывало, вмочь
Тебе попрыгать ловко,
Но кончен прыг – поник мужик,
Опущена головка!»
 

«Он первым парнем был у нас…»

 
Он первым парнем был у нас,
Но в чёрный день и в чёрный час
Схватили Гарри моего,
И сгинул он, пропал из глаз!
 
 
Пропал и сгинул горец мой!
Пропал и сгинул горец мой!
Я б весь Кнокха́спи отдала,
Чтоб воротился он домой!
 
 
Когда вокруг ночная тьма
И люди спят в родном краю,
Я жду-пожду его с тоской
И горько-горько слёзы лью.
 
 
Эх, кабы вздёрнуть подлецов,
Что женихов крадут у нас,
Чтоб воротился горец мой
И в добрый день, и в добрый час!
 

1789

Тибби Данбар

 
Давай покатаемся,
Ти́бби Данбáр,
Давай прогуляемся,
Ти́бби Данбáр,
На пылких кобылках,
В коляске нетряской,
Пешочком по кочкам, –
А, Ти́бби Данбáр?
Пусть важная шишка
Папаша твой, слышь-ка,
На что мне, малышка,
Твой дом и кубышка?
Скажи мне,
Что станешь моею женой,
В печали и в радости
Будешь со мной,
Скажи,
И готов я,
Хоть в старенькой юбке,
Вести под венец тебя,
Ти́бби-голубка!
 

1789

«К чему ругня, зачем ругня…»

 
К чему ругня, зачем ругня,
За что ругня, ей-богу?
Она, любезная, меня
Сама звала к порогу!
«Иначе ты – поганый трус», –
Добавила с коварством,
И здесь помочь не стало вмочь
И церкви с государством!
 
 
«Болтать, – сказала, – недосуг,
Давай дела спроворим,
Покуда, друг, мой злой супруг
Не здесь, а там, за морем».
(Не смей о плате намекнуть
Какой-нибудь насмешник:
Как я, с любезною побудь –
Такой же станешь грешник!)
 
 
Да разве мог, да разве мог
Ответить я отказом?
Какой позор тогда б навлёк
На всех мужчин я разом!
Её супруг, жестокий зверь,
Ее избил до крови,
И даже сплетницы теперь
Смолчат на полуслове.
 
 
И я махнул на всё рукой.
(О губы, что за сладость!)
И счастье хлынуло рекой
И мне, и ей на радость.
И понедельник пролетел,
И вторник проводили…
Я шёл и пел, и я успел
Ещё в пивную к Вилли!
 

«Я пью, гордячка, за тебя!..»

 
Я пью, гордячка, за тебя!
Прощай, спокойной ночи!
Ходить-бродить, «люблю» твердить
Совсем не стало мочи.
Уйду один, простолюдин.
Отныне, королева,
У нас пути – прощай-прости! –
Направо и налево.
 
 
Ты всё твердишь, ты погодишь,
Семья, твердишь ты, бремя.
А я твержу: не погожу,
Терять мне жалко время.
Мне что, богач какой-нибудь
Соперник в этом деле?
Но у фортуны, не забудь,
Семь пятниц на неделе!
 
 
Твоя родня, твои друзья –
Им бедный неугоден.
Но с мелкой денежкой и я,
Как прочие, свободен.
Здоровье – вот где мой оплот,
Богатство, оборона.
В работе – зверь, я с ней, поверь,
Надёжнее барона!
 
 
Нездешний птах блистает – ах! –
Однако только внешне.
Таких, как он, здесь гонят вон
Подальше от скворешни.
Приду не раз в полночный час,
Приду сюда, как прежде,
Я, верный ей, любви моей,
И вере, и надежде!
 

1780

«Белый пыльный мельник…»

 
Белый пыльный мельник –
Ни тоски, ни лени:
Заработал шиллинг,
А потратил пенни.
Белый пыльный фартук,
И ещё, замечу,
Белым поцелуем
Завершили встречу!
 
 
Белый пыльный мельник,
Белая рогожка.
Милый-милый мельник,
Дай муки немножко!
Он с утра до ночи
Бегает, хлопочет.
Задеру юбчонку,
Если он захочет!
 

1788

* * *

 
Скорей зимой проснётся роза
И покраснеет от мороза
И станет сад благоуханным,
Чем я пойду со стариканом.
 
 
Пускай хлопочет, старый кочет,
И обещает всё, что хочет,
И всё ж – ни силой, ни обманом –
Я не пойду со стариканом!
 
 
Сулит он звонкую монету,
Сулит лошадок и карету,
Но не пойду я с ним, поганым,
Я не пойду со стариканом.
 
 
Пускай сулит он мне обновку,
Пускай сулит он мне коровку,
Пускай сулит овцу с бараном,
Я не пойду со стариканом.
 
 
Слепырь гунявый и горбатый,
Приковылял ко мне богатый,
С тугой мошной, с большим карманом,
Но не пойду со стариканом.
 
 
Пускай хлопочет, старый кочет,
И обещает всё, что хочет,
И всё ж – ни силой, ни обманом –
Я не пойду со стариканом!
 

1788

«На утре дня…»

 
На утре дня
Тоска меня,
Как прежде, охватила,
Но милый друг
Пришёл – и вдруг
Всё стало сердцу мило.
Пришёл, возник
В тот самый миг,
Когда мне стало худо.
Поцеловал
И приласкал,
Заставил верить в чудо!
 
 
Мундир на нём
Горел огнём,
Он лихо сдвинул шапку.
С ним было мне
Наедине,
Ах, и тепло, и зябко!
Прошла война.
На ней вина
За все переживанья,
И ныне столь
Волнений, сколь
В минуту расставанья!
 
 
В вечерний час
Пуститься в пляс
Я не могла, бывало.
«Где милый Джон?
И жив ли он?» –
Всё душу обжигало.
Зато теперь
Веселью дверь
Открыта честь по чести:
Любимый мой
Всегда со мной,
И с ним я всюду вместе!
 

«Портняжка напёрсток в постель обронил…»

 
Портняжка напёрсток в постель обронил,
Портняжка напёрсток в постель обронил
(Портняжка постели разгляд учинил),
Портняжка напёрсток в постель обронил.
 
 
Девчонка спала и беды не ждала,
Девчонка спала и беды не ждала
(Погода в ту пору холодной была),
Девчонка от гостя беды не ждала.
 
 
Монетку ещё мне накинь, паренёк,
Монетку ещё мне накинь, паренёк
(Ох, долгая ночка, короткий денёк!),
Серебряный пенни придётся мне впрок.
 
 
Сударке, что нынче не спится одной,
Сударке, что нынче не спится одной,
Приятственно в час раскумекать ночной,
Что в горницу давешний лезет портной!
 

«Джеми, я твоя…»

 
Джеми, я твоя,
Джеми, я твоя.
Если ты меня добьёшься,
Джеми, я твоя.
 
 
Если ты меня попросишь,
Откажу ли я?
Если ты меня добьёшься,
Джеми, я твоя.
 
 
Если ты меня обнимешь,
Кто тебе судья?
Если будешь ты со мною,
Джеми, я твоя!
 

1789

Эппи Адэр

 
Судьбы моей, Э́ппи,
Столбы её, Э́ппи,
И все её крепи –
Ты, Эппи Адэ́р.
И где я ни буду,
Везде и повсюду
Всё верен я буду
Лишь Эппи Адэ́р!
 
 
Судьбы моей, Эппи,
Столбы её, Эппи,
И все её крепи –
Ты, Эппи Адэр.
Пусть проклят я буду,
Когда позабуду
Тебя, моё чудо,
О, Эппи Адэр!
 

Подруга шахтёра

 
– Постой, девчонка, не спеши.
Кого ты любишь, расскажи.
– Шахтёра милого люблю,
Судьбу и ложе с ним делю.
 
 
– С тобою ложе разделя,
Отдам тебе свои поля,
Но ты должна забыть его,
Забыть шахтёра своего.
 
 
Одену в бархат и парчу,
Алмазы, жемчуг оплачу
За то, что бросишь ты его,
Шахтёра бросишь своего.
 
 
– Не надо мне твоей земли,
Парчу и бархат не сули.
Я всё равно вернусь к нему,
Вернусь к шахтёру моему.
 
 
Пять пенни – заработок мой.
Иду я вечером домой,
С шахтёром рядышком ложусь
И сладко-сладко с ним тружусь!
 
 
И он со мною вновь и вновь
Любовью платит за любовь.
Мне жарко душеньку разжёг
Шахтёр, чумазый мой дружок!
 

1792

«Я не был глазами пленён голубыми…»

 
Я не был глазами пленён голубыми,
Меня не пленишь чудесами такими,
Но в час одиночества женщина рядом
Меня поразила сочувственным взглядом.
 
 
Надежда навек от меня удалилась,
И горе навек у меня поселилось.
Судьбина любимую скоро отнимет,
Но женщина сердце моё не покинет.
 
 
Найдётся ли чувство на свете сильнее
И есть ли любовь, что сравнится с моею?
Скорее от старости солнце истлеет,
Чем время твою красоту одолеет!
 

1795

Epithalamium

 
От нежной страсти пламенея,
Молю, о силы Гименея,
Покиньте и царя, и бея –
Не опоздать бы! –
И в Мохлин, в Мохлин поскорее
К началу свадьбы!
 

 
С невестой полувековой –
Жених, пока ещё живой.
(Ему за семьдесят; какой
Орёл, глядите!)
Союз – хотя бы и такой –
Благословите!
 

«Беда одолела – великая, злая…»

 
Беда одолела – великая, злая.
Счастливой, влюблённой давно не была я.
Никто меня в мире не ждёт, не жалеет,
Одна лишь печаль меня в мире лелеет.
 
 
Любила я прежде, любила глубоко.
Страдала я прежде, страдала жестоко.
И ныне сердечко в груди кровоточит,
И чую, что жить оно больше не хочет.
 
 
Ах, быть бы, как прежде, счастливой, влюблённой,
Бродить у ручья по лужайке зелёной,
Где милый-желанный помог бы мне вскоре
Размыкать моё неизбывное горе!
 

Скроггам

 
Жила в Кокпéне женщина одна,
Скрóггам;
Варила крепкий добрый эль она.
– Миленький, ляг со мной рядом,
Скрóггам, мой миленький, рýффум!
 
 
Но вот несчастье – заболела дочь!
Скрóггам;
И заболел священник – в ту же ночь.
– Миленький, ляг со мной рядом,
Скрóггам, мой миленький, рýффум!
 
 
И с пылу с жаром рядышком легли,
Скрóггам;
Друг дружку остужали, как могли!
– Миленький, ляг со мной рядом,
Скрóггам, мой миленький, рýффум!
 

1792

«Я не прочь в тебя влюбиться…»

 
Я не прочь в тебя влюбиться.
Только вижу я, девица,
Что тебя к любому носит,
Кто любви твоей попросит.
 
 
Ты к любому с лаской вхожа.
Как на ветер ты похожа,
Что, не ведая приличий,
Всех целует без различий!
 
 
Видишь розы на равнине?
Расцветающие ныне,
Эти розы увядают,
Если люди их срывают.
 
 
Так и ты: сегодня блещешь,
Завтра в страхе затрепещешь,
Став из розы ненаглядной
Сорной травкой заурядной!
 

1792

«Здесь мшистые горы стоят, высоки…»

 
Здесь мшистые горы стоят, высоки,
Здесь плещут истоки могучей реки.
Птенцов куропатка выводит к воде,
И ходит пастух и дудит на дуде.
 
 
Не надо мне чуждых богатых долин,
Я сердцем, душой – среди бедных равнин,
Пустынных равнин, где живёт у ручья
Простая любовь и надежда моя.
 
 
Здесь, в этом безлюдном и диком краю,
Одну я тропинку всегда узнаю:
Мы с милой бродили здесь целые дни,
Любовью наполнены были они.
 
 
Она не богиня и всё ж хороша:
В ней светятся ум и живая душа.
И девушка милая любит меня,
Вдали без неё не прожить мне и дня.
 
 
Мы все поражаемся внешней красе,
Мы ею бывали измучены все.
Не раз наконечник её копьеца
Тиранил влюбленные наши сердца.
 
 
Красе покоряются эти и те,
А я покоряюсь одной доброте.
Свободы свои я готов не одну
Отдать за неволю в любовном плену!
 

1786

«Полно, женщины, жалеть…»

 
Полно, женщины, жалеть
О неверности мужской,
Полно, женщины, жалеть,
Изводить себя тоской.
Мир, чертя за кругом круг,
Изменяется вокруг.
Почему неверен друг?
Потому что мир такой.
 
 
Разбегается волна
Океана, озерца,
Сходят солнце и луна
И восходят без конца.
Сколько сможем, столько дней
Будем с вами. Ей-же-ей,
Вряд ли будут нам верней
Ваши лёгкие сердца!
 

Прощание с Элизой

 
С тобой и с родиной простясь,
Я вас покину вскоре.
Прервали парки нашу связь[6]6
  Прервали парки нашу связь… – Па рки – богини судьбы у древних римлян. – Примечание переводчика.


[Закрыть] –
Меж нами ляжет море.
Пусть закипит оно, круша
Меня с моей судьбою,
Моя влюбленная душа
Останется с тобою!
 
 
Настал печальный день и час.
К чему пустые речи?
Ведь ясно каждому из нас:
Не будет новой встречи!
Но если я, устав от мук,
Уйду для жизни вечной,
К тебе я обращу, мой друг,
Последний стук сердечный!
 

1786

«Вы и нынче мне дороги…»

 
Вы и нынче мне дороги,
вас я когда-то любил.
Это вам я когда-то
свой первый обет посвятил.
Там примите знак дружбы, –
лишь дружбы, увы, не любви,
Ибо холоден долг
и диктует законы свои.
 
 
Вы прочтите стихи
и вздохните о нём только раз, –
Он о большем не просит, –
вздохните о том, кто сейчас
Бесконечно страдает
в далёкой и жаркой стране
Или где-то в Атлантике
сгинул в морской глубине…
 

«Вот розы нежная краса…»

 
Вот розы нежная краса,
А вот – пшеницы полоса.
На всём – прозрачная роса,
Везде и всюду – утро.
 
 
А там пурпурная заря
Плывёт, с небес чудотворя,
И мир поёт, благодаря
Её за это утро.
 
 
Я говорю себе: гляди,
Вон коноплянка впереди.
Роса сверкает на груди
У птицы в это утро.
 
 
Придёт пора, её птенцы
Влетят в зелёные дворцы.
Прославят юные певцы
Росу, и лес, и утро.
 
 
И так же, Джинни, всякий раз
Поёшь ты звонко в ранний час,
В котором лучше нет прикрас,
Чем ты и это утро.
 
 
И так же розовый бутон,
Вечерним светом озарён,
Благословляет небосклон,
Что видел это утро.
 

1787

«Красив, да, однако большой задавака…»

 
Красив, да, однако большой задавака:
Из наших девиц ни в одну не влюблён.
И парень он бравый, и волос кудрявый,
И всё ж ни к одной не прилепится он.
Красуется в новом во всём васильковом,
Чулки голубые – последний фасон,
А белой рубашкой, серебряной пряжкой
Везде и повсюду прославился он!
 
 
Охоч наш красавец до пышных красавиц,
Да чтобы в заначке там был миллион,
Но всё же заначке и девке-богачке
Скорее отдаст предпочтение он.
У Мэри, к примеру, богатства не в меру,
У Сьюзи папаша – помещик, барон.
Ах, с Мэри иль Сьюзи быть можно в союзе,
Но любит себя лишь без памяти он!
 

На красавицу Элизу Д-н

 
Свобода и Равенство! Общеизвестно –
О них толковать вам весьма неуместно:
Под вашею властью так много народа,
Что где уж тут Равенство, где тут Свобода?
 

1794

«Паши усердно, не спеша…»

 
Паши усердно, не спеша,
Ни в чём не откажу я.
Чем я тебе нехороша,
Ума не приложу я.
 
 
Дала я пенни мужику
За шашни с этой пашней,
Но был ему невмоготу
Мужицкий труд всегдашний.
 
 
Пройдись, мой милый, по стерне
И стань сердешным другом.
Зачем безрукий лодырь мне
С никчёмным, зряшным плугом?
 

1792

«Ты не с тем, не с тем пошла…»

 
Ты не с тем, не с тем пошла,
Ты не с тем осталась.
Лихо ночку провела,
Всласть покувыркалась.
 
 
Ты плясала на холме,
Пела и плясала,
С легкой думкой на уме
Передок чесала.
 
 
Ты медок брала, брала
И ещё просила,
И проворная пчела
Девку укусила!
 

«Овсянки дай да маслица…»

 
Овсянки дай да маслица
Для моего сударика –
Нет слаще полюбовника
От Кайла и до Каррика.
Дай жаворонку травушки,
И дай мне ночку звёздную,
И дай того сударика,
И дай любовь бесслёзную!
 

«С Дженни Маккро мы отправились в ригу…»

 
С Дженни Маккрó мы отправились в ригу.
Вместе вошли мы в союзную лигу.
 
 
С Дженни Маккрó мы отправились в чащу,
Там заключив ковенант настоящий.
 
 
Сердцем и разумом плачено даме…
Тешится дьявол – по полной программе!
 

«На Купер-Хилл я восходил…»

 
На Купер-Хилл я восходил
И повстречался с нею.
Свидетель Бог, на свете ног
Я не видал стройнее!
И пастор Джон был поражён.
«Какая краля!» – втуне
С тоской какой-то воровской
Он лил «святые» слюни…
 

Песня моряка

 
То так у них, то сяк у них –
Семь пятниц на неделе, –
Но с ними здесь я сердцем весь,
Все чувства – на пределе!
 
 
Хор
 
 
Но так ли, но сяк ли,
А чувства не иссякли.
Кого люблю я больше всех,
Моя и есть – не так ли?
 
 
Люблю я всех – и тех, и тех.
К чему укор бесцельный?
К чему ругня? Корить меня
За это – грех смертельный!
 
 
Но есть одна, умом ясна,
А вкус – на удивленье.
Её люблю я больше всех.
И это – преступленье?
 
 
Да, вместе мы! Не лезьте вы –
Упрёк вас не возвысит,
А срок любви, урок любви
От нас одних зависит!
 
 
С плутовками, с их ловкими
Знаком я фигли-миглями.
Каких наук лукавый круг
Без лишних мук постигли мы!
 

1785

Вторая песня лудильщика

 
Весело гребень я резал железный и частый,
Весело чайник лудил и под нос напевал,
Весело ложку работал я с шуткой зубастой,
Весело Кэтти, супругу свою, целовал.
Долгие дни мои – медь, молоток, наковальня.
Долгие ночи – с супругою, с Кэтти моей.
Долгие ночи – уютная, скромная спальня,
Там, где я трижды счастливей любых королей!
 
 
Помнится, куш я сорвал и продул его лихо.
Помнится, к Бесси, женившись, попал под каблук.
Бесси скончалась; на кладбище мирно и тихо,
Разве что дрозд прощебечет внезапно и вдруг.
Кэтти, ах, Кэтти, ты всех мне милее на свете!
Ну, поцелуй, ну ещё, ну ещё, говорю!
Пьяный и трезвый, твержу я:
«Да здравствует Кэтти!»
Так хорошо, что и завтра я то ж повторю!
 

Май 1785

Первый поцелуй при расставании

 
Волненья влажная печать,
Что обещает благодать,
 
 
Подснежник, трепетная новь,
Где почва – первая любовь,
 
 
Игра детей наедине
В красноречивой тишине,
 
 
И нежность юных голубей,
И зори их грядущих дней,
 
 
И радость встречи, и печаль,
Когда двоим расстаться жаль, –
 
 
Скажи, опишут ли слова
То, чем душа твоя жива?
 

1788

Краткая биография Роберта Бёрнса

Великий шотландский поэт Роберт Бёрнс (1759–1796) для каждого шотландца то же, что для нас Пушкин.

Как теперь говорят, «наше всё».

Но для шотландцев – всё и даже больше: романсы на стихи Пушкина у нас поют лишь на концертах, где собирается избранная публика, а песни на стихи Бёрнса шотландцы поют везде и всюду.

Как у нас Есенина и Высоцкого.

Стало быть, Бёрнс для шотландцев – это Пушкин, Есенин и Высоцкий «в одном флаконе».

Бёрнс родился 25 января в деревушке Аллоуэй (совр. область Южный Эйршир).

По сей день 25 января является национальным праздником Шотландии.

В этот день шотландцы всего мира собираются на праздничный ужин, во время которого они вкушают ха́ггис (ливер в рубце), пьют «Джона Ячменное Зерно» (в переводе не нуждается: наш народ уже опробовал) и конечно же поют и читают Бёрнса наизусть.

Этот ужин называется «Бёрнсовская вéчеря».

Конечно, никак не «Вéчеря Господня», но… «что-то в этом есть».

Роберт Бёрнс родился в многодетной семье простого фермера. Кроме Бёрнса – старшенького – были ещё три мальчика и три девочки.

Уильям Бёрнс (1721–1784; его фамилия писалась и произносилась на другой манер, Бёрнес), стойкий, мужественный человек, постарался дать детям лучшее образование, какое только можно было дать в его положении. В 1765 г. вместе с соседями организовал школу, куда ходили деревенские ребятишки. В 1766 г., арендовав участок земли, переехал на ферму Ма́унт-Олифант («Слон-Гора») неподалёку от Аллоуэй. С 1768 г., когда учитель покинул деревушку, начал сам учить своих сыновей. Всё это время Роберт Бёрнс работал на ферме и в 1772 г. вместе с братом Гильбертом посещал приходскую школу в местечке Дальримпл. И каждую свободную минуту читал, читал и читал английских классиков.

В 1773 г. сочинил первое стихотворение.

Дела шли неважно, и в 1777 г. отец Бёрнса переезжает на ферму Лохли близ Тарболтона (северный берег р. Эйр).

В 1780 г. вместе с друзьями-приятелями основывает Тарболтонский клуб холостяков, где становится первым заводилой.

В 1784 г. умирает отец.

Роберт с Гильбертом перевозят семью на ферму Моссгил (близ г. Мохлин).

Вскоре после переезда влюбляется в Джин А́рмор (1767–1834), дочь зажиточного подрядчика, главы местных каменотёсов.

В этом же году становится членом масонской ложи.

В этом же году, очарованный поэзией Роберта Фергюссона (1750–1774), открывает для себя прелесть родного шотландского языка.

В 1785 г. от служанки его матери у него рождается дочь. Но Бёрнс не намерен жениться на служанке, он хочет жениться на Джин.

(Впоследствии от этого брака у него родилось одиннадцать детей; последнего ребёнка – мальчика – Джин родила в день похорон Бёрнса.)

Но – и это главное – постоянно пишет стихи.

Гэвин Гамильтон, владелец земли, что Бёрнс с братом Гильбертом арендовал в Моссгиле, настоятельно советует издать стихи и всячески этому содействует.

Джин беременна от Роберта, но Джон Армор не хочет иметь зятем нищего поэта и всячески препятствует заключению брака.

В 1786 г. тиражом 612 экз. (включая 350 подписных экз.) сборник «Стихи, написанные преимущественно на шотландском диалекте» вышел в свет. У библиофилов книга получила название «Бёрнс из Кильмарнока».

Роберт и Джин заключают «некоторого рода брачный контракт». Джон Армор не признает никаких «контрактов» и грозится посадить Роберта в тюрьму за «совращение» дочери.

Мимолетный роман с Мэри Кэ́мпбелл (1763-1786), Горянкой Мэри, которая в том же году умирает.

Местная церковь обвиняет Бёрнса в прелюбодеянии.

Запутавшись в собственных чувствах и связях, теснимый внешними обстоятельствами, чуть было не отправляется в Вест-Индию, на остров Барба́дос (Центральная Америка), где ему приискали место счетовода на плантации.

Сборник, однако, имеет громадный успех, и Бёрнс отказывается от задуманного.

Кроме того, в сентябре у Джин рождается двойня.

Успех книги и благожелательное отношение критики побуждают Бёрнса отправиться в столицу, в Эдинбург, где он рассчитывает выпустить книгу вторым изданием.

В апреле 1787 г. книга выходит в свет, и издатель (Уильям Крич) покупает авторские права у Бёрнса за 100 гиней, сумму по тем временам очень и очень солидную.

Высший свет столицы с триумфом принимает Бёрнса, он становится вхож в лучшие дома. Шотландские аристократы почитают за честь принять его у себя.

Бёрнс активно участвует в собирании и издании сборника «Шотландский музыкальный музей», становится выдающимся фольклористом своего времени.

Женится на Джин А́рмор (1767–1834).

В конце года встречается и заводит роман со светской красавицей Агнес Крейг Мак-Лехоз («Клариндой») (1759–1841).

В 1788 г. возвращается из Эдинбурга в провинцию к законной жене и переезжает с семьёй в местечко Эллисленд.

Ферма доходов не приносит, и Бёрнс решает пойти на государственную службу. Обратившись за помощью к своим влиятельным друзьям, он заканчивает полугодовые курсы и с 1 сентября 1789 г. становится акцизным чиновником (по-нашему налоговым полицейским) с годовым окладом 50 фунтов стерлингов. Работа крайне тяжелая: собирая налоги, Бёрнс еженедельно должен был верхом на лошади проезжать не менее 200 миль (без малого 322 км). Бёрнс болеет, совмещать работу на ферме и в акцизе становится всё труднее, и 10 сентября 1791 г. Бёрнс отказывается от аренды, отныне полагаясь только на жалованье государственного служащего. В ноябре покидает Эллисленд и переезжает в Дамфриз.

С февраля 1792 г. работает в дамфризском порту с окладом 70 фунтов.

В феврале 1793 г. выходит второе эдинбургское издание его стихотворений.

В конце 1794 г. года Бёрнс получает повышение по службе.

Франция готовится к войне с Англией; в начале 1795 г. Бёрнс добровольно вступает в отряд местной самообороны.

В конце 1795 – начале 1796 гг. – тяжелый приступ ревмокардита. Сказалось всё: нелегкий физический труд с 12 лет, бурный мужской темперамент, склонность к выпивке, более чем хлопотные должностные обязанности.

21 июля 1796 г. Роберта Бёрнса не стало.

В последний путь его проводили с воинскими почестями.

Евгений Фельдман