Текст книги "Монах: последний зиндзя"

– Внук Согамори? Но Юкио и Дзебу знали, что Ацуи – мой сын! – Танико почувствовала, как похолодело всё её существо.

– Очевидно, это не могло повлиять на рассерженного Юкио, – сказал Хидейори. – Хорошо известно, что у него жестокий характер.

– Почтение Амиде Будде, – прошептала Танико, но Владыка Света находился далеко от ее беспросветной бездны.

– Было ли еще письмо? – спросила она после долгого молчания, в течение которого она пыталась преодолеть боль.

– Нет. Самурай, принесший меч и флейту, рассказал мне о смерти твоего сына.

– Если Юкио прислал эти вещи, то он, должно быть, сожалеет о том, что убил Ацуи.

– Он прислал их мне, потому что они входят в сокровищницу Такаши. Зная, что я не доверяю ему, он ищет способа, чтобы добиться моего расположения. Я чувствовал, что должен отдать их тебе.

– Пытался ли монах Дзебу остановить Юкио?

– Если и пытался, то я не слышал об этом.

– Я хотела бы поговорить с самураем, принесшим меч и флейту.

– Жаль, но он уже находится на обратном пути к армии Юкио.

Танико поднялась, прижав к груди меч и флейту.

– Извините меня, мой господин, но я должна просить у вас разрешения удалиться. Я должна побыть одна.

– Кваннон принесет вам успокоение, Танико-сан.

Зная, что все во дворце постоянно следят за выполнением приказов Хидейори, Танико решила поехать верхом на холмы. Там она последует за кармой, она убьёт себя. Конечно, она родится снова, чтобы вынести еще большие страдания, но в конце концов горькие воспоминания о её жизни, в которой ее жестоко предали те, кому она верила и кого любила, уйдут. Танико решила оставить прощальную запись в дневнике, но не было никого, кому бы она могла доверить его. Она подумала, что это само по себе подходящая причина для того, чтобы покинуть этот мир.

Вскоре ее лошадь уже бежала по той же дороге, по которой она и Дзебу проезжали двадцать два года назад во время их совместного путешествия. Дома Камакуры раскинулись по этим холмам, и ей потребовалось теперь гораздо больше времени, чтобы добраться до густого соснового леса. Тропинка привела её на площадку, с которой открылся вид на лес, город и океан. Окружающая ее темнота была испещрена крошечными огоньками: светлячками в деревьях, фонарями на улицах и в садах, раскинувшихся внизу, перекатывающейся фосфоресцирующей поверхностью океана, звездами над головой. Прелесть этой безлунной ночи проникла через стену ее горя. Танико решила подняться на вершину холма по лесистой тропинке. Там она сядет под сосной, сжимая Когарасу и «тонкую веточку» в руке. Она достала маленький кинжал, спрятанный под кимоно. Когда она почувствует, что готова – возможно, на восходе солнца, – то перережет себе горло, обагрив своей кровью эти последние вещи Ацуи, полученные ею.

Танико забеспокоилась, когда её лошадь приблизилась к вершине холма и она увидела, что на ней расположился маленький храм, чуть больше хижины, с соломенной крышей. Вход в маленькую постройку был обращен к востоку, храм скрывал свои огни от путешественника, приближающегося со стороны города. Танико никогда не слышала о том, чтобы на этом холме находился храм, но так как Камакура приобрел более важное значение в жизни страны, то леса, окружавшие город, были заполнены ямабуси, монахами-горцами. Возможно, она набрела на один из их храмов.

Произнеся «Почтение Амиде Будде» с искренней верой в душе, человек мог возродиться в Западном Раю Амиды, где есть возможность достичь нирваны. Танико большую часть своей жизни поминала Будду, но она не знала, были ли её молитвы достаточно чисты, чтобы освободить её от горя нового рождения на этой земле. Возможно, в этот последний визит в храм ей удастся получить милость божью и перенестись в рай Амиды.

Храм был очень маленьким и почти не имел обстановки, как и молельня Хидейори. В нём даже не было статуи Будды или босацу на алтаре, на котором горела маленькая масляная лампа, ничего не освещавшая вокруг. Танико прошла к алтарю, кланяясь и хлопая в ладоши, чтобы привлечь внимание служителей культа, которые, возможно, находились в храме.

– Почтение Амиде Будде! – громко произнесла она.

– Бесполезное колебание воздуха, – раздался голос позади неё.

Оскорбительное замечание сразу же навело Танико на мысль, что храм захватили разбойники. Она обернулась в готовности защитить свою честь или убить себя здесь и сейчас, если это необходимо, своим кинжалом. В тени у стены в позе лотос сидел монах в чёрной рясе, улыбаясь ей. Он хранил молчание и сидел неподвижно, поэтому Танико не заметила его, когда вошла. Она почтительно поклонилась, хотя для монаха его слова были странными.

– Почему бесполезное колебание, сенсей?

У монаха было круглое приветливое лицо и крепкое туловище. Хотя он был абсолютно недвижим, в нем была такая сила, что, казалось, даже слоны не смогли бы сдвинуть монаха с места. Его глаза пронзили мозг Танико, давая ей ощущение того, что он знает ее, так как он знает всю вселенную, а она находится в нём.

– Амида Будда – не существует! – произнес он.

– Что? Амида не существует? Какое учение вы исповедуете, монах?

– Ничего особенного. Какое учение ты ищешь?

Несмотря на его странные слова, в его лице была такая доброта, что он понравился ей, и Танико поверила ему. Ей нужно было в кого-то верить. Танико не могла верить никому, поэтому хотела умереть.

– Я не ищу учения. Я хочу мира и больше ничего.

Повинуясь чувству, она рассказала ему свою историю. К тому времени как она закончила рассказывать коренастому монаху о Кийоси, Ацуи, Юкио и Дзебу, они уже оба сидели лицом друг к другу перед пустым алтарем. Хотя она была вынуждена несколько раз прерывать свой рассказ, чтобы избавиться от слез, которые, казалось, заполнили все тело, это облегчило её горе. Но даже теперь, как Танико сказала монаху по имени Ейзен, после того, как она покинет храм, она хочет убить себя.

– Возможно, сама судьба привела тебя сюда, – размышлял Ейзен. – Это не может быть простым совпадением, что я встретил монаха Дзебу и разговаривал с ним и господином Муратомо-но Юкио как раз перед их путешествием в Китай. Господин Юкио показался мне человеком, не способным убить беспомощного юношу, хотя ты, по-моему, не относишься к типу женщин, которые совершают самоубийство из-за того, что сын умер. Ты знаешь, что Будда имеет сына?

– Вы уже сказали, что Будды не существует.

– Несомненно, человек по имени Сиддхартха жил много сотен лет назад и у него был сын, названный «Препятствие», так как, говорил Будда, любовь к ребёнку – помеха на пути к просветлению.

– Я предпочла бы любить ребенка и обойтись без просветления!

– Твои слова показывают, что ты уже достигла высокой степени просветления. Если ты хочешь любить, ты должна быть готовой к страданиям. Если ты хочешь страдать, ты хочешь жить. Ты знаешь, что не можешь располагать своей жизнью?

– Если она не моя, то чья же? Будды?

– Все жизни принадлежат Будде, потому что ты – Будда.

С этими словами Танико почувствовала внутри себя луч света, подобный китайской ракете, взлетающей в небо и затем разрывающейся на сноп пылающих огоньков. Она почувствовала огромное удивление. Это всё было так просто! Танико ощутила мир и радость, как будто она только что нашла ответ на все вопросы, годами терзавшие её. Она не могла найти слов для определения того, что она узнала или почему она так почувствовала себя.

Танико с изумлением взглянула на Ейзена. Его широкая улыбка была восхитительной, он поздравлял ее!

– Некоторые монахи проводят всю свою жизнь в медитациях перед тем, как испытать то, что испытала сейчас ты!

– Что со мной случилось?

– Ничего особенного. Со временем это чувство исчезнет. Это очень хорошее чувство, но ты попадёшь в ад, если попытаешься удержать его. Ты подобна человеку, затерявшемуся в лесу, который натыкается на спрятанный храм. Найдя его однажды, ты сможешь найти обратную дорогу быстрее, но не пытайся остаться в нем, так как у тебя есть дела. Работа – настоящий Западный Рай, в котором постигается полное освобождение.

Танико вспомнила, что Хидейори – полная противоположность этому монаху – сказал, что она сможет избавиться от горя с помощью работы. Как странно! Она стояла и смотрела в дверной проем маленького храма. Спокойный океан переливался, подобно бронзовому зеркалу, как только край солнца касался его.

– Можно я приду повидаться с вами еще? Я знаю, что вы можете научить меня большему.

– Жизнь – учитель, – сказал Ейзен. – Всё, что случается с тобой и что мы называем «кунг-ан», – вопрос, ответ на который находится у Будды, живущего внутри тебя. Жизнь уже поставила перед тобой несколько горьких кунг-ан. Возможно, тебя готовят к более значительным достижениям.

– Я пойду домой.

– Хорошо, – посмеиваясь, сказал Ейзен. – Самурай, преследующий тебя, будет благодарен. Сидение в холодном, промозглом лесу должно сделать его несчастным человеком.

Удивленная Танико проследила за взглядом Ейзена и увидела отблеск солнечных лучей на металлическом предмете в лесу, на склоне холма внизу. Несомненно, один из воинов Хидейори. Она не сможет совершить сеппуку, даже если попытается. В сердцах она подумала, что Хидейори должен защитить ее, а не пытаться контролировать. Даже осознание этого казалось тривиальным рядом с дивным новым чувством, заставляющим не обращать внимания на досаду. По мере того как она следила за восходом солнца, свет внутри нее, казалось, становился ярче. «Я не покончу с собой, – думала она, – но в эту ночь я умерла и вновь родилась».

Глава 16

Наступил час Змеи. Внутреннее море переливалось в утреннем свете, приобретая оттенок индиго, когда облака закрывали солнце. Дзебу, облачённый в монашеские доспехи с черными повязками, стоял на дне боевой джонки «Парящий журавль». При такой ясной погоде два соперничающих флота будут сражаться до победы. Удивительно, как много для людей зависит от расположения богов неба и воды.

Сейчас боги находились, казалось, на стороне Такаши. В игре света и тени семьсот судов Красного Дракона вырастали на западе, пробиваясь через приливы и отливы пролива Симоносеки. Грохот огромных боевых барабанов на юте перекатывался по волнам.

Такаши разделили суда на три флота. Авангард состоял из трёхсот крупных судов, ведомых рядом китайских джонок под красными знаменами: паруса их был сделаны в форме крыльев дракона, глаза, нарисованные на носах, глядели устрашающе. За ними шли двести судов союзников Такаши, а в арьергарде плыли двести судов высших дворян Такаши, включая главу клана Нотаро и его племянника – императора.

Следуя против ветра и течения, пятьсот кораблей Муратомо с трудом поддерживали боевой порядок, уносимые к скалистым островам Кандзю и Мандзю. Здесь, в узком западном заливе Внутреннего моря, волны ударялись в скалистое побережье Хонсю, в то время как побережье Кюсю было заполнено сомкнутыми рядами самураев, конных и пеших. Предположительно они были союзниками Такаши, но их командиры приобрели независимое положение в ходе пяти лет гражданской войны. Они присоединятся к тем, кто одержит победу на море.

Моко, выглядевший устрашающе в полном облачении самурая, стоял возле Дзебу. «Парящий журавль», как и сотня других судов, составляющих основу флота Муратомо, был построен в Камакуре под руководством Моко. Суда, построенные Моко, представляли собой джонки, движимые парусом вместо весел, но были меньшего размера и двигались быстрее, чем джонки Такаши, построенные в Китае. Моко строил суда по китайскому типу, но старался усовершенствовать их. Его корабли сражались лишь один раз – у Ясимы, где Муратомо использовали выгоды внезапности и легко одерживали победу. Сегодняшняя битва явится настоящим испытанием. Моко настаивал на том, что будет плыть на «Парящем журавле» вместе с Дзебу. Если его джонки потерпят поражение, объяснял Моко, то лучше он пойдёт с ними ко дну, чем предстанет перед лицом разгневанного господина Хидейори. Дзебу согласился, но был разочарован, когда Моко с горечью сообщил ему, что не привез известий от Танико.

– Она не говорила со мной о смерти сына, – сказал он Дзебу. – Я, конечно, никогда не заговорю об этом сам. Я подозреваю, что она не хочет заставлять меня делать выбор между ней и тобой, шике. Танико – очень утончённая женщина.

Суда Такаши, составляющие авангард, были заполнены лучниками, стоявшими плечом к плечу, и теперь по сигналу они начали стрелять: залп за залпом – сотни стрел одновременно. Оперенные стрелы градом сыпались на палубу и корпус «Парящего журавля». Стрелки Муратомо вели ответный огонь, но они находились в невыгодном положении, так как стреляли против ветра, а суда Такаши были защищены высокими корпусами джонок.

– Мы собираемся взять эти большие корабли на абордаж и сражаться с Такаши врукопашную, – сказал Дзебу.

Отдав приказ своим друзьям внизу, Дзебу подал сигнал двум рулевым взять направление на один из самых крупных кораблей Такаши. Самураи Муратомо столпились у поручней «Парящего журавля», приготовив веревки и абордажные крюки. Дзебу приготовился, как только вражеская джонка подплыла к ним. Стрела попала в плечо Дзебу, угодив в защитную пластинку и чуть не сбив его с ног. В последний момент джонка Такаши свернула, как будто пытаясь избежать «Парящего журавля», но два судна столкнулись с грохотом и скрежетом трущегося дерева. Черный корпус вражеского судна вырос над Дзебу подобно крепостной стене, в воздух взметнулись крюки.

– Муратомо! – закричал Дзебу, карабкаясь по веревке. Он перебросил туловище через поручни судна Такаши, выхватил меч и бросился на ближайшего вражеского самурая.

– Стреляйте в Юкио! – закричал самурай Такаши в доспехах с красными завязками.

«Такаши будет разочарован», – подумал Дзебу. Юкио спрятался на одном из судов флотилии.

Каждый перебежчик, появившийся в лагере Муратомо, приносил одно и то же известие. Такаши уверены, что Юкио был единственной причиной их поражений. Они еще могли бы изменить ход войны и одолеть Муратомо, если бы им удалось убить Юкио. Хидейори они рассматривали как обычного интригана. Каждый из самураев Такаши, идя в бой, молился, чтобы он был единственным, кому бы позволили спасти клан, уничтожив их злейшего врага. Но число воинов Такаши неизменно уменьшалось. Ежедневно воины, готовые к завершению войны на стороне победителя, покидали Такаши и присоединялись к Белому Дракону.

Перед Итинотой дезертиры приходили в лагерь Юкио десятками, после сражения – сотнями. После того как Юкио повел свой вновь построенный флот во внезапную атаку на цитадель Такаши на острове и чуть не уничтожил их там, высокопоставленные представители древних родов привели в помощь Муратомо тысячи воинов. Служащий гробницы бога Гонген в Кулгано, назначенный много лет назад Согамори, устроил битву между семью белыми и семью красными петухами перед образом бога. Когда белые петухи перебили и выгнали красных, он собрал двести судов и две тысячи человек, установив саму гробницу на головное судно. Все это он отдал в распоряжение Юкио.

Юкио принимал многих, присоединившихся к нему, и выслушивал клятвы верности его брату. Если сегодняшняя битва закончится победой, то она будет последней. Такаши некуда идти. Юкио упорно теснил их на запад через Внутреннее море, пока они не оказались запертыми в проливе Симоносеки. Позади оставался открытый океан и негостеприимные земли, принадлежащие монголам. Император Антоку, внук Согамори, десяти лет от роду, пока еще имея в распоряжении Три Драгоценные вещи, управлял империей, состоящей из леса и кораблей Такаши. Он находился на каком-то из кораблей и сегодня встретился с Муратомо. Флотом, являющимся последней надеждой Такаши, командовал беспомощный Нотаро.

Прошел почти год со дня победы Юкио у Итиноты, и Ацуи ушел в мир иной. Большую часть этого времени Дзебу оставался в монастьре зиндзя Красная Лиса на Кисоку. Через месяц после того, как воины Юкио привели его, в монастырь, Тайтаро приехал, чтобы ухаживать за ним. Его белая борода теперь доходила ему почти до пояса. Он был немногословен. Тайтаро держал Камень Жизни и Смерти высоко, чтобы Дзебу мог видеть его, ибо шике был слишком слаб, чтобы самому держать его. Постепенно к Дзебу вернулась его сила. Как только он смог удержать перо, он составил письмо Танико. Хотя он хорошо помнил обещание Юкио написать ей письмо с рассказом о смерти Ацуи, Дзебу хотел рассказать ей о случившемся своими словами. Письмо было ужасно бессвязным, но это было лучшее, что он мог сделать. Он послал его, чтобы успокоиться: он послал что мог. Танико не ответила. С помощью его собственных жизненных сил и лекарств зиндзя через шесть месяцев к Дзебу вернулось нормальное дыхание, и он мог возобновить тренировки с мастерами монастыря. Через девять месяцев после ранения он взошел на судно, отправлявшееся на Шикоку, желая присоединиться к флоту Юкио, – как раз вовремя, чтобы участвовать в победе у Яшимы.

Дзебу стоял над телом самурая, который призывал смерть на голову Юкио, и шептал «Молитву поверженному врагу». Сражение за большую джонку Такаши было на удивление коротким. Враг собрал на грозном корабле неопытных воинов, очевидно, считая, что Муратомо не станут атаковать крупные суда. Многие из погибших были просто детьми.

«Каждый из них, – думал Дзебу, – станет на всю жизнь причиной горя для матерей, подобно Ацуи». Важно было сообщить Юкио, что китайские джонки были самыми ненадежными судами флотилии Такаши. Дзебу приказал отбросить в сторону красные флаги и трупы и поднять флаг Муратомо. Он знал, что Юкио был на борту «Зеленого замка», одного из маленьких судов, где он надеялся остаться не замеченным Такаши. Назначив команду на захваченном судне, Дзебу пересел на «Парящего журавля», чтобы плыть к Юкио.

Битва перемещалась к востоку, ведомая в этом направлении ветром и течением, благоприятным для Такаши. Дым от горящих судов стлался по воде. Вскоре Дзебу увидел корабль Юкио, сцепившийся с джонкой, превышающей его размерами в два раза, с изображением Красного Дракона на большом парусе. «Это, должно быть, корабль императора или головной корабль Нотаро, – подумал Дзебу, – если только это не западня, подобно судну, которое мы только что захватили». Секибуме Такаши – большие галеры – приблизились, и более сотни воинов набросились на острый нос «Зеленого замка» Юкио. Подошли еще две вражеские галеры. «Они, должно быть, знают, что поймали Юкио в западню»,. – подумал Дзебу. Он приказал капитану «Парящего журавля» поставить дополнительные паруса. Вскоре он увидел Юкио – маленькую фигурку в доспехах с белыми завязками, стоявшую в центре уменьшающейся группы самураев Муратомо.

Юкио стоял спиной к поручням. Корабль Дзебу подплывал все ближе и ближе. Юкио обернулся и увидел перед собой «Парящего журавля». Он развернулся и начал прокладывать себе путь через кольцо воинов Такаши. Преследуемый стрелами и копьями, он прыгнул, минуя промежуток, разделявший «Зеленый замок» и «Парящий журавль». На мгновение Юкио повис на поручнях, пока Дзебу не схватил его за руки и не втащил рывком на палубу.

– Замечательно, господин Юкио! – воскликнул Моко. – Я не думал, что когда-либо увижу, как человек прыгнет так далеко.

– Страх превратил меня в прыгуна на огромное расстояние! – засмеялся Юкио.

– Битва складывается не в нашу пользу, – сказал Дзебу, когда они отплыли от вражеских галер, чуть не погубивших Юкио.

Юкио взглянул на солнце, стоящее почти в зените.

– Моко, тебе лучше взять на себя роль божества, воюющего на нашей стороне, пока ветер еще дует в нашем направлении.

– Сейчас, мой господин! – Моко спустился вниз. Когда он возвратился, то нес в руках большую деревянную коробку. Два помощника несли за ним насоломенных носилках несколько ивовых клеток. Моко открыл коробку, достал оттуда большую китайскую ракету, стоявшую на треноге, и поставил ее на палубу.

– Я много раз испытывал это устройство в Камакуре, и в большинстве случаев оно действовало безотказно. Хотя могут появиться сотни причин для неудачи. Если все выйдет как надо, я всерьез поверю, что боги с нами.

– Что это? – спросил Дзебу.

– Жди и смотри, – ответил Юкио.

Моко поджег хвост ракеты и отошел. Вокруг него образовалось кольцо из любопытствующих самураев. Они открыли рты от изумления и отошли назад, как только ракета рванулась вверх, разбрасывая желтые искры.

Головы всех находящихся на борту «Парящего журавля», запрокинулись назад, когда сверкающий след поднялся на высоту полета чайки и был еще виден, изгибаясь дутой между флотами Муратомо и Такаши. Затем произошел хлопок и вспышка. Шум озадачил сражающихся, и установилась тишина. Потом в небе появился огромный квадрат белого шелка. Светлый, как облако, белый флаг опускался и раскачивался в потоках воздуха. Воины внизу в ужасе кричали.

– Действительно, Хачиман говорит за нас, – прошептал Моко. В его руке Дзебу заметил почти невидимую белую нить, управлявшую снижением флага.

Колдовской флаг спускался по направлению к кораблю Юкио. Моко подал сигнал помощникам, державшим ивовые клетки. Одну за другой они открыли дверцы, и стаи белых лесных голубей – птиц Хачимана – взлетели ввысь, хлопая крыльями. Они закружились вокруг белого шелка, а затем улетели на северо-восток. Через некоторое время знамя опустилось на нос «Парящего журавля». Над проливом стояла полная тишина.

– Мы применяли взрывчатые вещества в Китае в качестве оружия, – сказал Юкио. – Но меня уже обвинили в том, что я использовал монголов против своих соотечественников. В конце концов, меня можно обвинить в том, что я принес еще одну ужасающую штуку на Священные Острова.

Он отвернулся от Дзебу, прислонился к планширу «Парящего журавля» и стоял на открытом месте с обнажённым мечом.

– Прибейте божественное знамя на мачте! Хачиман дарует победу Муратомо!

Как только член команды взобрался по вантам на самую высокую из трех мачт «Парящего журавля» и прикрепил там знамя, Дзебу заметил, что ветер наполнил полотно флага, дуя на запад. Полдень. Ветер переменился. Теперь он дул в корму судна Муратомо.

В течение часа флот Такаши беспорядочно отступал. Управляя флотом при помощи системы флажковых сигналов, которой Юкио научился у монголов, он перестроил войска Муратомо и бросился в атаку. Приказ Юкио вести огонь по членам экипажей вражеских джонок и галер вскоре принес свои плоды. Пораженные суда Такаши качались и крутились в мощном западном течении, самураи, находящиеся на борту судов, представляли собой беспомощные мишени для лучников Муратомо. Суда Такаши врезались друг в друга, уносимые к северному побережью пролива Симоносеки, ниже города Данноура.

– Когда начнется прилив, – сказал Юкио, – все Внутреннее море окажется у нас за спиной и появится возможность встретиться с Такаши. Сейчас течение несет их в узкие места, и у них нет возможности для маневров.

Некоторые из самураев Такаши бросали свои корабли и плыли к берегу, но они гибли под стрелами своих бывших союзников, собравшихся на скалах. По мере того как суда Такаши были захвачены, потонули или были сожжены, численный перевес судов получили Муратомо. Некоторые из джонок, разработанные Моко, плыли быстрее, чем суда Такаши, и теперь они, обогнав вражеские корабли, отрезали им дорогу в Западное море.

Воин, прибивший белое полотно, находился ещё на мачте. Он закричал:

– Я вижу его императорское величество! Он находится на красной джонке с золотыми драконами, нарисованными у каюты. Он как раз выходит на палубу, окруженный придворными!

Юкио вглядывался в направлении, указанном воином.

– Император – единственная сила, оставшаяся у Такаши. Мы должны взять его в плен! Я вижу его корабль!

Он отдал распоряжение капитану «Парящего журавля», а тот передал его по команде. Джонка прокладывала путь через дымный хаос сражающихся судов, настойчиво преследуя императорский корабль. Юкио ухватился за поручень, смотря вперёд, открытый для стрел и копий, сыпавшихся дождем.

Впередсмотрящий издал вопль ужаса:

– Женщина с императором на руках прыгнула за борт! Его величество – за бортом!

Дзебу с открытым ртом смотрел на корабль, являющийся их целью. С такого расстояния казалось, что кто-то бросил в воду корзину с цветами. Мужчины и женщины в светлых кимоно придворных прыгали за борт – за своей смертью. На мгновение яркие красные, зелёные и синие пятна появились на гребнях волн, затем многослойные костюмы пропитались водой, и придворные пошли на дно.

– Его величество тонет! – крикнул своей команде Юкио. – Быстрее!

Но «Парящий журавль» уже и так мчался с предельной скоростью. Когда они добрались до корабля, на борту его не оказалось ни одной души. Даже члены команды, все самураи Такаши утонули. С одного борта судна Муратомо раздался крик. Юкио подбежал к поручням. Люди Юкио увидели женщину, находившуюся еще на поверхности воды, и попытались зацепить ее абордажными крючьями. Два самурая расстегнули доспехи, сняли одежду и голыми бросились в воду. Вскоре на палубе перед Юкио на коленях стояла женщина. Она рыдала, а с ее промокшей одежды стекали потоки соленой воды.

– Кто вы? – строго спросил Юкио.

– Мое имя Такаши-но Харако. Я была служанкой бабушки его императорского величества – вдовы последнего канцлера Согамори. Мой муж был генералом кавалерии – Такаши-но Мидзогути. Я ношу во чреве его ребенка. Теперь мой император, моя госпожа, мой муж – все мертвы. Я умоляю вас разрешить мне присоединиться к ним!

– Что случилось с его императорским величеством? – спросил Юкио.

– Его бабушка сказала ему, что их дело проиграно и его враги никогда не позволят императору из рода Такаши остаться на троне. Она сказала, что для него наступило время покинуть этот мир, полный печали. Она дала ему священный меч и повесила на шею священное ожерелье. Он спросил ее, больно ли ему будет тонуть. Она ответила: «Мы пойдем под волнами в другую столицу. Там будет дедушка Согамори вместе с другими предками вашего величества». Затем его величество сказал, что готов идти, и, заплакав, она взяла его на руки и прыгнула за борт. Они сразу же утонули.

Госпожа Харако разрыдалась.

– Бедный маленький император. Ему было всего лишь десять лет!

– Мой господин, пойдите, взгляните на это, – позвал самурай.

Юкио подошел к поручням, сопровождаемый Дзебу. Вздымавшиеся волны были усеяны коротко остриженными головами – головами, исчезавшими так быстро, как следы капель в луже, чтобы быть сразу же замененными другими сотнями голов, так как все больше людей прыгали за борт. Последние из воинов Такаши последовали примеру императора и его двора и отдались на волю волн.

– Позвольте мне тоже утонуть! – взмолилась госпожа Харако.

– Ты сказала, что меч и ожерелье ушли на дно с императором? – сказал Юкио. – А где священное зеркало?

– Насколько я знаю, оно еще находится на борту корабля.

Юкио остался глух к мольбам госпожи Харако о смерти. Отослав ее в трюм, он вызвал священника «Парящего журавля» и приказал ему подняться на борт императорского судна, поискать священное зеркало и принести его на «Парящий журавль». Затем он вернулся к поручням, чтобы понаблюдать за концом Такаши. Многие из тонущих воинов прыгали в воду, сжимая в руке красные знамена. Их доспехи тащили воинов на дно, и лишь красные квадраты шелка оставались на поверхности. Все закончилось очень быстро. Пустые суда качались на волнах. Знамена Такаши плыли через пролив, подобно красным кленовым листьям, уносимым течением осенью. Холодный вечерний туман стлался с берега. Победные крики Муратомо раздавались эхом, вторя крикам чаек над темной водой.

Гребная шлюпка подплыла к корме «Парящего журавля», и человек со связанными руками был переправлен через поручни и угрюмо предстал перед Юкио. Он был без доспехов, и с его кимоно из красной парчи капала на настил вода. Его щеки ввалились, глаза глубоко запали и казались безжизненными. После нескольких тычков приведшего его самурая он тихим голосом назвал свое имя:

– Я – Такаши-но Нотаро, главнокомандующий армии его императорского величества и сын последнего имперского канцлера Такаши-но Согамори.

– Господин Нотаро, – удивленно произнес Юкио. – Как же так получилось, что все члены вашего клана сами покончили с жизнью, а их глава не поддержал их?

– Мы все видели, господин Юкио, – сказал один из самураев, стоящий возле Нотаро. – Все воины его корабля прыгали в воду, а он колебался. В конце концов, один из самураев толкнул его в воду, где трус снял доспехи и попытался доплыть до берега. Мы выудили его.

– Если я когда-нибудь еще услышу, что кто-либо будет грубо отзываться о сыне великого Согамори, то я собственными руками отрублю ему голову, – спокойно сказал Юкио. – Господин Нотаро должен предстать перед судом, и ему необходимо создать все возможные условия. Проведите его в каюту командира и уберите оттуда мои вещи. И развяжите его!

– Что вы собираетесь со мной делать? – спросил Нотаро.

– Я должен послать вас моему брату Хидейори для суда.

– Моему отцу следовало убить вас обоих, когда вы были еще детьми, – сказал Нотаро. – Его великодушие погубило его семью.

– Извините меня, но не великодушие вашего отца спасло жизнь нам с братом, – сказал, улыбаясь, Юкио. – Это была красота моей матери.

Гребная шлюпка привезла назад с покинутого императорского судна священника. Самурай, шедший впереди священника, облаченного в белое кимоно, подошел, чтобы привлечь внимание к священному предмету, принесенному на борт. Все на «Парящем журавле» пали ниц. Дрожащими руками священник держал шелковую сумку. Дзебу знал, что внутри находилась другая, более тонкая шелковая сумка, в ней еще одна, и так далее. Числа их никто не знал. Каждый раз, когда наружное покрытие священного зеркала ухудшалось, его клали в еще одну шелковую сумку, причем предыдущие сумки не снимались. Говорили, что в священном зеркале можно увидеть отражение богини Солнца и взгляд на него грозит человеку смертью. Священник отнес единственное оставшееся сокровище императора в корабельную усыпальницу.

Поставив экипаж из воинов Муратомо на покинутые корабли Такаши, Юкио приказал победоносному флоту сразу же плыть в Хийого. Для того чтобы доставить известие о победе в проливе Симоносеки в столицу или Камакуру, выпустили домашних голубей. Юкио облокотился о поручни, наблюдая за плывущими по течению красными знаменами. Подойдя к нему, Дзебу увидел у него на глазах слёзы.

– Почему ты плачешь, Юкио-сан? – мягко спросил Дзебу. – От радости победы?

– Я думаю о Такаши, – медленно проговорил Юкио. – Какими они были могущественными, когда я был мальчиком! Как быстро исчезла их слава! Сколько боги позволят нам наслаждаться победой?

На следующее утро, плывя на восток, мимо похожих на драгоценности островов, самураи доложили Юкио, что госпожа Харако ночью исчезла.