Текст книги "Монах: последний зиндзя"

Глава 16

Эта поездка Танико, думал Дзебу, придаст войскам и людям сил больше, чем визит самого императора. Самураи, прибывшие из шестидесяти шести провинций, построились рядами перед высокой каменной оборонительной стеной, сооруженной вокруг бухты Хаката. Как только отряд сегуна приблизился к первым частям, раздались приветственные клики воинов. Едва завидев Танико, воины смолкли, опустились на колени и простерлись ниц.

В Хакосаки, самом северном из портовых городов, экипажи кобая выстраивались в ряд на пирсах за своими кораблями и кланялись Ама-сёгун. В Хакосаки стояли сотни маленьких судов. Отсюда, из этого города, расположенного ближе других ко входу в порт, защитники могли ударить по монгольскому флоту, ещё перед тем, как он войдет в бухту Хаката. Старая стена, окружавшая город, построенная сотни лет назад для защиты от пиратов, была восстановлена и стала теперь частью новых оборонительных сооружений. Горожане и самураи выстроились на вершине стены и перед нею, чтобы посмотреть, как будет проезжать Танико.

Сразу за Хакосаки бритоголовый человек в оранжевой мантии буддистского монаха выбежал из толпы, воздевая руки к небу и восклицая: «Хвала Амиде Будде! Хвала Амиде Будде!» Дзебу напрягся, готовясь выхватить свой короткий меч зиндзя. Аргун очень хорошо умел использовать наёмных убийц, которые могли быть замаскированы под монахов. Кроме того, наемный убийца и в самом деле может оказаться монахом, мрачно подумал он. Но затем он вспомнил, что видел этого человека раньше. Это был известный священник Ношин.

В эти тревожные времена, которые называли Последними Днями Закона, в стране, разорённой гражданской войной и находящейся теперь под угрозой вторжения врага, многие, особенно самураи невысоких чинов и простые люди, искали успокоения в новых религиях. Ношин как раз и был одним из тех, кто учил, что простое повторение прописных истин позволяет человеку достичь просветления и спастись. Он исходил страну вдоль и поперек, призывая возбужденные толпы принять его упрощенное понимание буддизма. Все страдания Страны Восходящего Солнца, говорил он, есть кара за её грехи, особенно за грехи аристократии, священников и самураев. Он утверждал, что его учение было единственно верным и что все другие секты исповедовали ложные и извращенные учения и их следует выдворить из страны, пусть даже силой, если потребуется. И вот теперь, когда все внимание страны было обращено к бухте Хаката, Ношин тоже приехал туда, чтобы проповедовать в войсках, совершать там молебны и убеждать сокрушить врага чистотой своей жизни и постоянным повторением сочиненных им молитв. Некоторые из самураев считали его занудой, в то время как другие становились его горячими приверженцами.

Ношин предстал перед Танико и обратился к ней со следующим торжественным воззванием:

– Молитесь, госпожа, молитесь постоянно Будде! Просите его простить ваши грехи! Отвергайте фальшивки старых буддистских сект и новых шарлатанов дзен! Отбросьте суеверия синто! Есть только одна истинная религия. Молитесь о просветлении, госпожа, и вы будете спасены, и страна!

– Спасибо, дорогой священник Ношин, за ваши проповеди и советы, – твёрдо сказала Танико, словно услышала от Ношина именно то, что ей хотелось. – Попросите Будду послать нам победу.

И с этими словами она пришпорила своего белого коня, а Дзебу, подхватив уздечку, устремился вперёд.

– Я наступлю на тебя, если ты не сойдёшь с нашего пути, – тихо сказал он Ношину.

Ношину стало ясно, что каждая его попытка навязать Танико и её спутникам свое учение делает его смешным в глазах окружающих, поэтому он повернул назад, не переставая потрясать руками и повторять нараспев свои молитвы. Его приверженцы из толпы подхватили его пение. Их голоса доносились всё слабее.

– Вы слышали, моя госпожа? – проворчал Мунетоки своим низким голосом. – И такое случается всякий раз, как только вы появляетесь на публике! Я еле удержался от того, чтобы не вынуть мой меч и не снести голову этому несносному негодяю!

– Ну же, кузен! – мягко сказала Танико с улыбкой. – Ведь это святой человек.

– Святой человек не будет осмеивать верования других людей, – сказал Мунетоки, все еще сердясь. – И тем более не станет читать публичных лекций матери сегуна. Власти сразу же бы отправили такого человека в ссылку.

– И вернули бы его из ссылки из-за протеста народа, – сказала Танико. – Мы не можем себе позволить сделать его последователей своими врагами.

Только к концу дня они обошли всю бухту Хаката, и стало ясно, что Танико не остановится до тех пор, пока они не достигнут южного конца стены. Дзебу беспокоился за неё.

– Моя госпожа, – сказал он, рассчитывая на то, что Саметомо и Мунетоки могут слышать его. – Быть может, мы остановимся и отдохнем, а наш объезд закончим завтра?

Танико с иронической улыбкой посмотрела на него.

– У тебя болят ноги, мастер Дзебу? Тогда мы поменяемся местами, и я некоторое время поведу лошадь, если хочешь.

– Но вы не в состоянии ехать верхом с восхода до заката, моя госпожа, – сказал Мунетоки. – Это убьёт вас!

Танико строго посмотрела на него:

– Вражеский флот может быть здесь уже завтра. У меня есть только этот день. Я должна завершить объезд сегодня, Мунетоки-сан.

Мунетоки открыл было рот, чтобы возразить, но она прервала его:

– Я настаиваю!

Танико не позволяла своему отряду отдыхать, за исключением коротких остановок. Никто не смел жаловаться. Если такая хрупкая маленькая госпожа Танико может подвергнуть себя такому тяжёлому испытанию, то как может настоящий самурай сказать, что оно непосильно для него? Дзебу всё чаще оглядывался на нее. Но она держалась прямо, с высоко поднятой головой. Он, проводивший все свои дни в постоянных тренировках, чувствовал, как его ноги ныли от усталости. Так как же она должна себя чувствовать? Единственным признаком её усталости было то напряжение, с которым она держалась за ручку седла, – словно боясь потерять сознание и упасть с лошади.

Жаркое солнце Пятого месяца медленно полезло по небу над заливом, изнуряя их. На протяжении всего пути воины громко приветствовали их с поклонами, их лица выражали благоговение и восхищение, которое они чувствовали при виде знаменитой Ама-сёгун. Она права, это стоит того, думал Дзебу, глядя на эти восхищенные лица. И он продолжал сопровождать ее и разговаривать с ней.

Они продолжали свой путь и после заката. Танико отказывалась остановиться до тех пор, пока они не достигнут края стены. Отряд сегуна уже присмотрел себе квартиры в маленьком замке кенина, чьё имение было расположено за Имацу, в южной части стены. Маленький господин, вышедший за ворота, вытаращил от изумления глаза и был очень горд, когда узнал, что его просят предоставить убежище отряду сегуна. Несколько служанок Танико были посланы вперед, чтобы приготовить ей спальню. Они выбежали из главной башни замка, щебеча, как птички, как только увидели, что Танико проехала сквозь ворота. Во внутреннем дворе замка Дзебу повернулся к Танико, которая, закрыв глаза, соскользнула из седла к нему на руки. Невзирая на пронзительные крики служанок, он понёс её по ступеням в замок. Сердце Дзебу снова наполнилось любовью и гордостью, когда он увидел, как она прильнула к нему. Он прошел вслед за девушками в прохладную комнату в верхнем этаже башни, где сегодня будет спать с нею. Здесь слишком много народу. Он будет сегодня спать, как стражник, у входа в её комнату.

Опустив её, он прошептал:

– Это самое прекрасное, что только может быть. Ты заслуживаешь поклонения, как богиня!

Она открыла свои карие глаза и слабо улыбнулась ему:

– Не богохульствуй!

– Я только хочу воздать тебе должное, моя любовь.

– Я заслуживаю не большего почитания, чем любой из окружающих тебя людей, Дзебу-сан. Завтра они будут сражаться до последней капли крови за Страну Восходящего Солнца, и многие из них погибнут. Я хочу, чтобы они видели во мне символ того, что они защищают и за что готовы умереть. – Она вздохнула. – Вот видишь, как я самонадеянна!

Её голос ослаб, и глаза закрылись. Дзебу сел позади, глядя на неё, его глаза наполнились слезами. Он посмотрел, нет ли поблизости Мунетоки и Саметомо, всё ещё не снимая оружия и не выпуская из поля зрения Танико.

– Если бы она была мужчиной, какого бы мы имели сегуна! – сказал Мунетоки. – Прошу прощения, ваше высочество.

– Не надо просить моего прощения. Вы совершенно правы. Это ошибка судьбы, что она женщина и, следовательно, подвержена всем женским слабостям.

Саметомо с грустью посмотрел на Дзебу. Казалось, он хотел сказать еще что-то, но только кивнул головой на прощание и вышел вместе с Мунетоки, задвинув за собой шози.

Дзебу разделся, аккуратно сложил в углу комнаты своё снаряжение и оружие. Он развернул футон поперек входа в комнату, положил свой меч зиндзя рядом с подстилкой и лёг. Боль от подошв его усталых ног разлилась по всем членам и суставам, приведя его в полуобморочное состояние. Он только и успел подумать, как хорошо, что этот длинный пеший переход настолько истощил его, что он уснет в предвкушении завтрашнего сражения…

– Шике Дзебу, вставайте! Вставайте!

Он почувствовал себя так, как будто совсем не спал. Всё тело его ломило. Что случилось с ним? В течение многих лет он успевал вскочить раньше, чем кто-то приблизился к нему, спящему. «Я старею, – подумал он. – А это кто?» Он открыл глаза и увидел перед собой лицо Саметомо. Глаза юноши возбужденно блестели. Лучи утреннего солнца проливались сквозь отверстия в оконных ширмах.

– Они пришли, шике! Монголы! Ночью!

В этом замке решено было заночевать потому, что его башня была построена на высоком холме и оттуда был хороший обзор бухты, залива. Мунетоки уже был у окна на северной стороне.

– Вон они, – сказал он.

Дзебу и Саметомо тоже подошли к окну. На серой линии горизонта за островом Шинга виднелось множество разноцветных точек. Они молча наблюдали за тем, как эта линия, состоящая из точек, медленно расширялась с севера на юг, заполняя весь горизонт. Вначале между точками еще были просветы, но они становились все меньше и меньше, и вот уже весь горизонт целиком покрылся бесчисленными белыми флажками, пока еще крошечными, – парусами флота Кублай-хана. Обманчиво мирный вид, подумал Дзебу. То, что они видели отсюда на море, было лишь частью флота захватчиков, девятьсот кораблей из Кореи. Потом они соединятся с четырьмя тысячами кораблей Южного флота Янцзы, идущими из Линьнаня.

Дзебу представил, какая суматоха царит сейчас на этих кораблях в виду берега, который им предстоит атаковать. Наверное, забили боевые барабаны, лошади застучали копытами и заржали в своих стойлах на нижних палубах, слышны громкие выкрики команд. И только рядовые солдаты хранят молчание, пристально вглядываясь в далекий берег, где их, быть может, ждёт смерть. На этой стороне тоже всех охватил жуткий страх. На набережных трех городов, расположенных вдоль стены, окружающей залив, люди готовились к самому большому испытанию в своей жизни.

– Не хотел бы я оказаться на одном из наших кораблей, – проворчал Мунетоки.

– Сейчас наше дело – находиться в одном из таких замков и отдавать приказания, Мунетоки-сан, а не искать для себя приключений, – сказала Танико.

Дзебу, Мунетоки и Саметомо обернулись к ней при ее появлении на лестнице. Она выглядела удивительно свежей и отдохнувшей и была одета в голубой летний костюм с набивным рисунком в виде оранжевых, красных и желтых цветов. Трое мужчин разом отступили от окна, предоставляя ей центральное место для наблюдения.

– Вы, наверное, хотите дать какие-либо ценные указания, кузина? – сказал Мунетоки.

– Я уже отдала все приказания, какие намеревалась, и теперь оборона находится в руках боевых полководцев.

Расстояние в целый день верховой езды, которое им пришлось преодолеть, чтобы добраться верхом от Хакосаки до Имацу, делало бессмысленным передачу любого приказа Мунетоки флоту в Хакосаки. Линия обороны была слишком длинной, чтобы осуществить в ней быструю связь, даже несмотря на то, что возле бухты Хаката силы обороны были расположены более концентрированно. Боевые командиры заранее сделали всё возможное для обеспечения связи, когда планировали оборону, кроме того, они разработали систему сигнализации посредством цепочек сигнальных флагов, подобную монгольской, как описал её Дзебу, которая позволяла им передавать простые приказы и сообщения через определённое расстояние. Кроме того, местные командиры каждого участка стены отвечали за свои решения.

– Вот пошли наши корабли, – сказал Мунетоки, с волнением указывая в направлении Хакосаки. Дзебу почувствовал, как у него что-то поднялось в груди, когда он увидел длинные низкие силуэты маленьких вельботов, выходившие навстречу врагу в портовую бухту. Это было похоже на то, как если бы сразу сто кобая ринулись в воду. Разглядывая маленькие корабли, Дзебу вспомнил, что к их построению приложил руку Моко и вдруг его прошибла дрожь: а где Моко? Его друг мог очутиться где-нибудь поблизости. Как мог один корабль спасти целый огромный флот?

Теперь морская гладь была вся усеяна парусниками вплоть до выхода из порта, причем это была ещё небольшая часть, корабли все еще выходили из-за горизонта. Теперь стало возможно рассмотреть сами корабли, Дзебу узнавал некоторые из них со времен своего пребывания в Китае. Стало ясно, что монголы присвоили себе всё, что было на плаву в портах Кореи и Китая. Здесь были и огромные семимачтовые океанские торговые сампаны с глубокими корпусами, ходившие между островами в южных и западных морях, и портовые джонки с бочкообразными корпусами и высокой кормой. Здесь были гружёные, с широким бимсом, и длинные лёгкие джонки, узконосые джонки и джонки с высоко поднятыми вверх носами, сампаны как с квадратной, так и с овальной кормой, с глубоким килем и плоскодонки, джонки с одной мачтой, с тремя и с пятью. Здесь же были двухсекционные лодки, построенные самим Кублай-ханом для передвижения по каналам китайских островов. Здесь было бесчисленное множество маленьких суденышек, сампанов, плотов из тростника, траулеров, каноэ и даже надувных плотов из кожи.

– Если бы я только мог выйти в море на одном из наших кобая! – неожиданно сказал Саметомо, стиснув кулаки.

– Даже и не думай об этом, – испуганно сказала Танико. – Тебе следует вернуться назад, в Камакуру, твое место не здесь. И конечно же, не в открытом море.

– Простите меня, мама, – сказал Саметомо, внимательно глядя на неё. – Я не вернусь назад в Камакуру.

– Саметомо, мы ведь уже говорили об этом, – сердито возразила Танико. – Ты не нужен здесь. Ты только прибавляешь забот нашему самураю, ему придется защищать ещё одного человека.

– Простите меня, мама, но ведь я сегун, – спокойно ответил Саметомо, – Мунетоки подбрил мне голову и завязал в узел волосы. Я мужчина. Я готов занять свое место среди воинов. Я бы не ослушался вас во многом другом, мама, но в данном случае я не могу вам подчиниться, потому что в вас говорит сердце простой матери, а не разум Ама-сёгун!

– Ты не прав! – спокойно возразила Танико. – Женщина-самурай посылает своего сына на битву с улыбкой. Ты правильно сказал, ты – сегун. Именно поэтому ты нужен в Камакуру, чтобы управлять страной.

– Я неопытен в руководстве. Кузен Мунетоки справится с этим лучше меня. Если я останусь здесь, то я смогу продолжить то, что вы начали вчера, мама. Войска будут сражаться ещё лучше, зная, что они делают это на глазах у сегуна.

– Ты предлагаешь мне вернуться в Камакуру? – сердито спросил Мунетоки. Дзебу подавил улыбку.

– Кузен, – сказал Саметомо, – я никогда не забуду, как вы вернулись после последнего нападения на нашу страну и рассказывали нам о том, как вам удалось победить монголов. Теперь окажите мне честь доложить вам о том же по окончании этой войны.

Мунетоки со смиренным видом повернулся к Танико:

– Мальчик хочет заслужить уважение самурая. Он не сможет заслужить его, находясь в Камакуре в качестве императора-ребенка. Кому-то одному из нашей семьи следует остаться здесь, чтобы вдохновлять наших людей. Мы с вами вернемся в Камакуру. Хотя прежде я хотел бы совершить рейд на одном из наших небольших кораблей.

– Очень хорошо, Мунетоки, – сказал Танико. – Тогда возвращайтесь в Камакуру. Но если Саметомо останется здесь, то и я тоже. И если он совершит какую-нибудь глупость, он ответит передо мной.

– Мама, – вздохнул Саметомо, – вы меня стыдите.

– Зато тебе не будет стыдно здесь всё время, пока ты будешь на берегу наблюдать ход сражения, а самураи будут видеть своего Верховного главнокомандующего, находящегося вне опасности. Но как только ты ступишь ногой на одно из этих маленьких суденышек, то по возвращении тебе действительно придется приготовиться к настоящему стыду. Потому что я буду стоять на берегу, ожидая тебя.

Её глаза сверкали гневом, Дзебу нашел это забавным, хотя для Саметомо это было страшным. Дзебу выглянул в окно и увидел нечто такое, что заставило его крикнуть:

– Смотрите!

Пламя охватило вражеские суда, их паруса почернели и обвисли, тёмно-серый дым клубами поднимался в воздух. У Дзебу и у всех, кто видел, что монгольские корабли вот-вот потонут, вырвался радостный крик. На этом расстоянии было трудно разглядеть кобая, они были очень маленькими. Но было ясно, что они были там, между вражескими судами, подходя к их бортам и поджигая их. Воздух озарялся яркими вспышками огня, раздавались раскаты, похожие на удары грома. Хуа пао, находившиеся на джонках, были брошены на помощь кораблям. Но пылало все больше и больше вражеских кораблей.

Сражение у входа в порт бушевало более часа. Дзебу снова и снова спрашивал себя: где Моко? Вскоре все пространство воды покрылось дымом, и уже не было видно флота, уходящего за линию горизонта. Впрочем, дым начал наконец рассеиваться. Дзебу смог увидеть, как низкие почерневшие призраки потянулись назад, к Хакосаки. Он попытался сосчитать их. Это было трудно сделать с такого расстояния, но казалось, что их было примерно около тридцати. Его душа успокоилась. Более сотни ушли. Горевшие джонки тонули. Но монгольский флот появился снова, заполняя все видимое пространство. Дзебу ожидал, что захватчики снова начнут заходить в порт, однако вместо этого ближние корабли начали поворачивать и уходить к острову Шинга.

– Они сделают попытку высадиться на Шинге и обойти стену, – сказал Мунетоки.

– Мне надо идти, – сказал Дзебу. Он низко поклонился Саметомо и Танико.

– Бой за остров Шинга уже закончится, пока вы попадёте туда, – запротестовала Танико.

– Он может затянуться на многие дни, моя госпожа, – сказал Дзебу, направляясь к лестнице. А затем тихим голосом, который никто другой не расслышал, сказал:

– Перестаньте пытаться защитить мужчин, которых вы любите.

– Последняя попытка защитить Саметомо дала мне возможность остаться возле тебя, – прошептала Танико. – Обещай мне, что ты не пустишь Саметомо драться. И обещай, что вернёшься ко мне.

– Обещаю! – шёпотом отвечал Дзебу. Он стиснул ее руку и вышел.

Глава 17

Красные и жёлтые огни слегка покачивались впереди в темноте, их было так много, что они казались звёздами в небе. Сильный, высокий голос разносился над водой – кто-то пел по-монгольски песню о молодом влюблённом, который скакал девяносто девять дней и девяносто девять ночей, чтобы соединиться со своей любимой, а нашёл лишь её могилу, на которой выросли дикие цветы. Эту песню Дзебу много раз слышал у лагерных костров на краю пустыни Гоби. Странно было слышать ее теперь в заливе Хаката, на галере «Летящее Перо», которая с тридцатью воинами на борту бесшумно, как летит журавль, скользила к монгольскому флоту. Ветра в эту ночь не было, поэтому галера шла на веслах, без паруса. Дзебу стоял в середине судна, одной рукой держась за мачту, а другой сжимая нагинату.

Был конец месяца, и узкий серп убывающей луны ещё только всходил, хотя после полуночи прошло уже много времени. Когда маленькая галера подошла ближе, борта монгольских сампанов с желтыми фонарями на носу и красными на корме поднялись над ней, как укрепления замков. Дзебу и его воины оказались перед заграждением из рыболовных сетей, которые были протянуты между стоявшими в ряд кораблями и увешаны колокольчиками, чтобы не только останавливать вражеские суда, но и предупреждать об их приближении. Хаяма Сакагура, сын Моко, стоял на корме «Летящего Пера», крепко сжимая обеими руками древко нагинаты, очень длинное и прекрасно отточенное лезвие которой, изготовленное из самой лучшей стали, было таким, как у меча. Гребцы – тоже вооружённые самураи – ударами весёл удержали маленькую галеру на месте. Сакагура три раза взмахнул нагинатой. Большой квадратный кусок сети бесшумно упал в воду, и «Летящее Перо» проскользнуло через преграду. Мунетоки, стоявший за спиной Дзебу, облегченно вздохнул.

Вдали послышался крик, и в воздухе пронеслись горящие стрелы. Галера-кобая, плывшая вдоль сети севернее «Летящего Пера», загорелась. Должно быть, они задели колокольчики, когда пытались пройти сеть, подумал Дзебу. На фоне огня были видны фигуры людей, прыгавшие с галеры в воду. Это отвлечет врага и облегчит остальным участникам вылазки путь через заграждение.

Ночь была жаркой и сырой, и потому даже на воде воздух был густым и неподвижным. Как только «Летящее Перо» оказалось среди монгольских кораблей, люди на нем почувствовали тошнотворную вонь – смесь запахов лошадей, немытых тел, мусора, гниющего мяса и человеческих нечистот. Огромный флот быстро отравлял залив. «Мясоеды немытые!» – проворчал Мунетоки. Их кобая двигалась теперь вдоль борта двухмачтового сампана. Сперва люди Дзебу гребли, потом дали течению нести себя и наконец оказались у самой середины вражеского судна, где его борта были ниже всего. До Дзебу доносились с палубы голоса врагов, разговаривавших между собой на незнакомом ему языке – он догадался, что это был корейский. Потом он услышал, что лошади у противоположного борта забили копытами и одна из них фыркнула. Теперь его люди должны действовать быстро: похоже, лошади почуяли их и сейчас поднимут шум. Дзебу отодвинулся от основания мачты, освобождая место для двух самураев, которые с быстротой людей, выполняющих привычную работу, размотали канат и вынули закреплявшие ее на месте деревянные гвозди и планки. Другие воины из команды направили падение мачты с помощью привязанных к ее вершине канатов. Она с громким стуком упала на край вражеского борта, и пронзительный тревожный крик разорвал воздух сырой ночи.

Это была третья ночь с того дня, как флот Великого Хана появился в заливе Хаката. Каждую ночь галеры отплывали от берега, проникали в глубину вражеского строя, вклиниваясь среди больших кораблей, и с помощью откидывающихся мачт, которые изобрел Моко, сцеплялись с монгольскими сампанами. Перерезав всех вражеских воинов и моряков, до которых они могли добраться, японцы поджигали вражеские корабли и спасались бегством – или пытались спастись. Каждую ночь половина отплывших галер не возвращалась назад.

«Ничего, когда враги перебьют всех воинов, не способных к этому делу, мы будем терять меньше галер», – беспечно сказал сын Моко, когда Дзебу договаривался, что отправится вместе с Мунетоки в ночной налет на «Летящем Пере». Дзебу посчитал это замечание жестоким, но ничего не сказал: Сакагура считался лучшим из капитанов галер и поэтому был больше всех способен привезти Мунетоки назад невредимым, всё остальное не имело значения.

Дзебу не виделся с Моко до этого дня. Вышло это так: когда монгольский флот приплыл к этим берегам, военные сампаны врага погнались за разведывательным кораблем Моко и заставили его укрыться в скалах, находившихся в одном дне пути к северу от залива Хаката. Сам Дзебу до этого утра участвовал в том яростном бою, который закончился изгнанием монголов с острова Шинга. Этой ночью Моко смотрел, как «Летящее Перо» отплывает из Акодзаки, и его глаза сияли от гордости за сына.

Сакагура пообещал, что предоставит Дзебу и Мунетоки право быть первыми на вражеском корабле. Дзебу крепче сжал в ладонях рукоять нагинаты и поставил свою босую ногу на мачту, лежавшую теперь наклонно. Но тут неожиданный толчок локтем в ребра отбросил его в сторону, и Мунетоки стал, подтягиваясь на руках, взбираться по мачте впереди него. Регент Страны Восходящего Солнца так же, как самый низший по званию и младший по возрасту из его самураев, не смог противиться желанию первым броситься на врага. Подавив свой гнев, Дзебу стал тем же путем подниматься вслед за ним: он был обязан защищать регента во время этой вылазки.

Перед его глазами мелькнул Мунетоки, опускающий меч на спину пронзительно кричавшего моряка-корейца. Описав широкую дугу нагинатой, Дзебу бросился к маленькому фонарю возле двери кормовой каюты, схватил его и расплескал горящее масло по палубе. Монгольские солдаты стали подниматься наверх, размахивая мечами, копьями и луками со стрелами, но самураи уже овладели палубой и убивали их, как только те вылезали из люков. На корме корабля вспыхнул еще один пожар. «Если здесь есть хоть одна крупица чёрного пороха, мы все взлетим на воздух вместе с ними», – подумал Дзебу.

Моряки-корейцы, поняв, что их корабль уже невозможно спасти, стали прыгать за борт. Монгольские солдаты были упрямее – или в более безнадёжном положении, потому что мало кто из них умел плавать. У них не было выбора: им оставалось сражаться. Примерно двадцать из них сумели построиться в ряд на палубе и теперь непрерывно стреляли по нападавшим из луков с меткостью, говорившей о хорошей подготовке. Дзебу одним прыжком оказался на краю борта, ухватился за свободно свисавший конец одной из снастей, обвязал его вокруг своей левой руки и спрыгнул ногами вперед прямо на лучников, сбив с ног ближайших, а остальных убил или разогнал ударами нагинаты. Самураи бросились на монголов. Длинные мечи японских воинов сверкали в свете пожара, как факелы. Мунетоки был впереди, и огромный монгол, успевший подняться на ноги, целился копьём в грудь регента. Дзебу, вращая нагинату над головой, кинулся на великана и обрушил удар на его шею. Отрубленная голова скатилась в темноту за бортом. Мунетоки успел поклониться в знак благодарности, прежде чем отрубил голову другому монголу ударом меча, который сжимал обеими руками.

Монголы просто не привыкли сражаться пешими и в тесноте, подумал Дзебу. Сакагура закричал: «Воробей! Воробей!» – это был сигнал уходить с вражеского корабля, и самураи стали прыгать в воду или спускаться по мачте «Летящего Пера». Скоро все оставшиеся в живых участники налета были на борту галеры. Удалось сохранить даже мачту: четыре человека из команды установили её на прежнее место. Гребцы оттолкнулись веслами от борта, и «Летящее Перо» понеслось по заливу к Хакосаки.

Пламя горящих кораблей далеко осветило флот захватчиков. Раздался грохот: один из стоявших вдали кораблей взорвался. Ещё одна команда галеры погибла, мрачно подумал Дзебу, слушая одобрительный возгласы стоявших вокруг него людей Сакагуры. Хуа пао, находившиеся на палубах сампанов, стреляли с громким гулом, горящие стрелы с шипением неслись по воздуху. В свете пожаров вдали стал виден корабль, рядом с которым окружавшие его сампаны казались карликами перед великаном. Он был от носа до кормы увешан знаменами и весь выкрашен китайской киноварью, как кровь. На парусе передней мачты была нарисована огромная голова тигра с оскаленными клыками. Это был флагманский корабль Аргуна Багадура, «Красный Тигр». «Интересно, знает ли Аргун, что я не погиб от его стрел в Осю», – подумал Дзебу. «Красный Тигр» был окружен кольцом меньших по размеру боевых сампанов. Пробиться к нему было невозможно.

«Ненавижу ли я его? – спросил себя Дзебу. – Хочу ли я отомстить за всё, что он сделал со мной?» Заглянув в своё сердце, монах-воин с облегчением обнаружил, что не чувствует ненависти. Аргун был для него чем-то вроде опасного хищного зверя – вроде тигра со своего паруса. Можно чувствовать себя обязанным уничтожить тигра, но его нельзя ненавидеть так, как ненавидишь лживого человека вроде Хоригавы. Аргуном можно даже восхищаться и находить в нём своеобразную красоту, как находят её в тигре. Ощущение глубинной сути вещей – сила монахов братства зиндзя – подсказывало Дзебу, что его вражда с Аргуном – часть порядка мироздания и обусловлена тем вечным законом, о котором говорил Тайтаро.

Раздался оглушительный грохот, и пламя сверкнуло на соседнем с ним сампане. Что-то круглое и чёрное пронеслось по воздуху, оставляя за собой след из искр. Дзебу затаил дыхание: упадёт оно на «Летящее Перо» или нет? Снаряд упал в воду далеко слева от галеры и взорвался, подняв огромный фонтан. Один из воинов, стоявших возле Дзебу, вскрикнул и упал, держась рукой за ухо, из которого текла кровь. Эти летающие куски металла – самая опасная часть монгольских огненных шаров, подумал Дзебу. Но хуа пао плохо попадали в цель, когда находились на кораблях. Они могли сеять гибель и страх среди больших скоплений войска, могли разбивать крепостные укрепления, но на воде были почти бесполезны.

«Корабль, где мы были, тонет!» – закричал Мунетоки, хлопая Дзебу по плечу и показывая пальцем на место недавнего боя. Дзебу увидел, что сампан, на который они недавно напали, упал набок, пылая от носа до кормы. Бедные лошади, подумал он. Мунетоки был вне себя от дикого восторга. Теперь, когда они были уже вне досягаемости для выстрелов с монгольских кораблей, все стали болтать и смеяться, ощутив то опьяняющее чувство облегчения, которое бывает у людей, подвергавшихся смертельной опасности и уцелевших.

Сакагура снова подошел к ним, расталкивая воинов. Одной рукой он поднимал за заплетенные в косу волосы отрубленную голову, в другой держал прямоугольную бронзовую табличку на золотой цепочке.

– Наконец я добыл главнокомандующего! – с радостным смехом объявил он. – Это ведь табличка командующего?

– Это был сотник, – ответил Дзебу, осмотрев табличку, и, чтобы смягчить удар, нанесённый гордости Сакагуры, добавил: – Конечно, это был наивысший по званию командир на том корабле.

– Я ещё добуду главного! – воскликнул Сакагура. – На днях я убью самого Аргуна Багадура!

Он усмехнулся и засунул цепочку за пояс, потом поклонился Мунетоки.

– Понравилась ли вылазка вашей светлости?

– Я жалею лишь о том, что она закончилась, – сказал Мунетоки, – и хотел бы делать это каждую ночь, как вы. Я в долгу перед вами, капитан!

Сакагура поклонился.

– Простите меня за дерзость, ваша светлость, но я надеюсь, что вы не забудете меня. Я взялся за оружие, когда меня призвали к этому, я сражался, не жалея сил, много раз рисковал жизнью и убил много врагов. И еще надеюсь совершить намного больше в этой войне!