Текст книги "Монах: последний зиндзя"

Раздался смех, в котором сквозило облегчение, как только самураи осознали, что их преследовало лишь стадо скота. Быки продолжали углубляться в тыл армии, загоняя ее в ущелье Курикара. Сотни факелов шипели на рогах огромных животных, освещая армию Такаши настолько хорошо, что Ацуи мог видеть лица друзей, достигших середины ущелья.

Что-то пролетело по воздуху мимо него. Ночная птица? Снова и снова раздавался свист. Последовали глухие звуки. Кто-то закричал. Снова раздался лязг падения воина в доспехах.

– Стрелы. Они стреляют в нас! – закричал Исороку.

Взглянув вверх, Ацуи увидел фонари на холме и сзади них.

Мигающие шарики света красного, желтого, зеленого, синего и белого цветов, похожие на светлячков, сидевших на деревьях вдали от них, передавали сигналы с одного края долины на другой.

Кто-то около него вскрикнул и упал. Во время вспышки Ацуи увидел ужасающую картину. Бешено скачущие быки вытеснили их из безопасного укрытия на вершине холма в долину. Факелы, привязанные к рогам животных, делали воинов прекрасной мишенью.

Эхо от криков и стонов людей и животных заполнило всю долину. Не было слышно никаких приказаний, лишь дикие, беспорядочные выкрики. Смешавшись с табуном, не думая ни о чем, кроме бешеных животных, самураи направляли своих лошадей в ущелье, отчаянно пытаясь избежать стрел, сыплющихся на них подобно рою пчел, умерщвляющему все на своем пути.

– Вперёд! Быстрее, быстрее! – кричали они на тех, кто загородил им дорогу, пытаясь проскочить в ущелье.

Но теперь раздались крики из передних рядов.

– Долина слишком узкая! Остановитесь! Мы будем разбиты!

Ацуи ожидал, что в конце ущелья он увидит клинышек звездного неба, но вместо этого была непроглядная тьма. Стрелы продолжали сыпаться на них. Ацуи чувствовал, что в него много раз попадали стрелы, но отскакивали от шлема, брони или попадали в пластины и падали под ноги. Он взглянул на Исороку, скакавшего возле него. Исороку лежал вдоль крупа и шеи лошади, чтобы представлять меньшую мишень.

«Мы оставили все наше имущество, – подумал Ацуи. – Они получат все: наши палатки, поклажу, доспехи, большую часть оружия. Как же мы сможем сражаться завтра? Это не имеет значения! Как мы проживем эту ночь? Сейчас скопившаяся масса людей и лошадей совсем не движется».

Воин, ехавший впереди Ацуи, сказал:

– Говорят, что противоположная сторона долины свободна, но по ней может проехать одновременно лишь один человек. Нам потребуется целая ночь, чтобы выбраться отсюда.

Откуда-то со склонов над ними послышался бой барабанов. Затем раздались дикие, громкие вопли, похожие на крик чаек. Стук копыт отражался от холмов.

Что-то с такой силой ударило в западное крыло армии Такаши, что отражённая волна прокатилась по скопившейся массе воинов и лошадей, круша все на своем пути.

Ацуи внезапно увидел, что впереди образовалось свободное пространство, и он направил туда лошадь. Ужас наполнил воинов, находящихся впереди, и чем уже становилось ущелье, тем чаще оглушительные вопли раздавались сзади. Скрежетала сталь. Что-то вгрызалось в армию Такаши, подобно акуле, пожирающей барахтающегося пловца. Ацуи вытащил из ножен Когарасу ледяными от страха руками.

Он поймал взгляды огромных воинов в опущенных шлемах, размахивающих изогнутыми мечами, пиками и топорами. Их триумфальные вопли покрывали крики раненых. Один из них нанес удар Ацуи. Когарасу отразил удар. Пика пронзила спину Исороку. Он молча упал с лошади – с открытым ртом, глядя застывшим взором на Ацуи.

Варвар, убивший Исороку, оглянулся через плечо, и Ацуи отчетливо увидел его лицо в свете факела. Темная коричневая кожа, большие белые зубы, свирепые глаза сумасшедшего. Это было лицо из ада.

Вскрикнув, Ацуи спрыгнул с лошади.

– Исороку! – позвал он.

Он пытался найти в темноте друга. Но ответа не последовало. «Исороку мёртв, – сказал он себе. – Садись на лошадь и беги отсюда».

Куда? Некуда бежать. Факелы удалились. Вокруг него пространство заполнили сражающиеся воины и животные, но он ничего не замечал. Ацуи наступил на труп животного или человека – он не знал. Юноша ничего не мог сделать для Исороку. Он даже не мог найти его.

Лошадь толкнула его.

– Прочь с дороги! – проговорил голос, наполненный страхом.

– Помогите мне, пожалуйста, – попросил Ацуи. – Я потерял свою лошадь!

– Такаши?

– Да, Такаши!

«Если это Муратомо, я погиб».

– Иди сюда, забирайся.

Это был голос опытного и властного человека, Ацуи взял руку мужчины и взобрался на лошадь сзади него.

– Я сделал глупость. Два всадника слишком утомят лошадь. Как твое имя?

– Такаши-но Ацуи. Почему вы собираетесь ехать этой дорогой?

– Ого! Внук канцлера! Мне кажется, что ты достоин спасения. Я – Хино Дзюро из Изе. Мы едем назад, туда, откуда пришли, к югу.

– Но там же враги! – Ацуи знал Хино Дзюро как воина-ветерана, отличившегося в битве на мосту Удзи. Хотя Ацуи и протестовал, но чувствовал себя в безопасности.

– Враги в ущелье убивают наших воинов. В том направлении нет выхода. Единственная надежда – движение на юг!

Испытавшие отчаяние и поражение самураи Такаши на следующее утро собрались у изгиба реки далеко к югу от ущелья Курикара. Среди оставшихся в живых был Нотаро. Его красное парчовое кимоно было в пятнах крови и грязи. Он с отрешённым видом бродил среди остатков армии и даже не ответил на приветствие Ацуи.

– Господин Нотаро! Я привел вашего племянника живого и здорового, – сердечно сказал ему Дзюро. – Это должно вас немного поддержать.

Нотаро покачал головой.

– Вчера у меня было сорок тысяч воинов, а сегодня осталось восемь.

– Что случилось вчера ночью, господин? – спросил Дзюро. – Кто-нибудь понял?

Лицо Нотаро исказила гримаса, обнажившая чёрные зубы.

– Они перехитрили нас, заставив подумать, что они собираются сражаться как честные самураи. Тела наших воинов десятками нагромождены в ущелье Курикара. Юкио и его варвары – чудовища!

– Где сейчас армия Юкио, достойный дядя? – спросил Ацуи.

Нотаро со страхом посмотрел на него:

– Никто не знает!

Не сказав больше ни слова, он пошёл, волоча ноги.

Остатки войск Такаши, ещё не пришедшие в себя после шока, двинулись назад, к озеру Бива, поздним утром. Им необходимо было пройти путь до столицы за короткое время. Хотя их было немного, они опустошали землю, по которой шли, и им нечего будет есть на обратном пути до Хэйан Кё.

Дзюро нашел себе другую лошадь. Всю дорогу Ацуи смотрел через плечо. Он ожидал нападения на них армии Юкио в любой момент. Юноша принял участие в трех крупных сражениях и ни одного не выиграл.

«Я недостойный сын своего отца, – подумал он. – Кийоси, должно быть, убил сотни воинов к тому времени, как ему исполнилось пятнадцать лет. Но в таком случае ни один из воинов Такаши не достоин своих предков. Они позволили обмануть себя и поддались страху. С таким небольшим количеством оставшихся воинов как они смогут защитить столицу и императора?»

Что скажет его дед? Ацуи надеялся, что не сможет увидеть Согамори. Что касается дяди Нотаро, то он совершит харакири. Как еще он ответит за гибель более чем тридцати тысяч воинов?

«Исороку, – молил Ацуи, – прости меня. Я подвел тебя. Отец, прости меня, я подвел тебя тоже!»

Они все были настолько самоуверенны, предвкушали свой триумф. Это сражение с Юкио должно было быть последним. Оно навсегда спасет империю от Такаши. Теперь не было сомнений в том, что Такаши заменят последние из оставшихся в живых Муратомо. Вопрос заключается в другом: можно ли что-нибудь сделать, чтобы спасти Такаши?

Глава 11

Маленькая прямоугольная лампа освещала статую Хачимана, принадлежащую Хидейори. Суровые черты бога войны в мерцании лампы оживляли его. Хидейори поставил напротив статуи синюю вазу с букетом красивых пурпурных цветов глициний.

Бокуден и Риуичи сидели с Хидейори в его скудно обставленных покоях, когда вошла Танико. Глава клана Муратомо сидел недвижимый, как камень, с непроницаемым лицом. Перед ним на полу лежал пергамент.

– Ты знаешь моего кровного брата лучше, чем твой отец и дядя. Я хотел бы, чтобы ты рассказала мне, что он собирается делать дальше.

Танико поклонилась и встала на колени лицом к троим мужчинам. Её отец выглядел испуганным, лицо Риуичи под белой пудрой казалось спокойным.

– Это зависит от того, чем он занимается в последнее время, – сказала Танико, слегка улыбаясь.

– Он сделал то, чего не смог совершить я, – сказал Хидейори, с усилием выговаривая слова. – То, за что боролись и погибли мой отец и дед. Он разбил Такаши!

Хидейори рассказал ей о сражении у Тонамиямы.

Она почувствовала, как по мере осознания всей грандиозности совершенного холод сковывает ее члены. Сорок тысяч воинов Такаши – самая большая армия, когда-либо собранная на Священных Островах, вышла из столицы. Теперь более тридцати тысяч воинов остались лежать в ущелье Курикара, уничтоженные одним ударом монголов и самураев, собранных Юкио. Следующее, что пришло ей в голову, это то, что монголы достигнут столицы. Аргун, рыжий гигант, пытавшийся столько раз убить Дзебу, проложит себе путь в императорский дворец, возможно даже пленив священную персону императора. Для монголов даже их собственный монарх не является священной персоной.

«Нам следует отметить поражение Такаши, – подумала она, – А вместо этого мы испуганы до смерти».

– Он возьмёт столицу, – сказал Хидейори. – А что затем? Провозгласит ли он себя канцлером? Займёт ли он место Согамори?

– Я уверена, что он ничего не станет предпринимать без вашего приказа, мой господин, – быстро ответила Танико.

– Зачем я ему нужен? – спросил Хидейори, и нота жалости к себе послышалась в его голосе. – Сколько еще Муратомо будут следовать за главой, ведущим их к поражению, когда они могут пойти за другим, который выиграл самое впечатляющее сражение в истории Страны Восходящего Солнца?..

– Несколько раз, когда я разговаривала с Великим Ханом, я пыталась убедить его, что Китай и другие государства западнее и южнее – гораздо богаче нас. Он считает, что, в действительности, я пыталась ввести его в заблуждение, чтобы защитить свой народ. Но когда его воины донесут ему, что я сказала правду, он может решить, что захват островов принесёт больше проблем, чем богатства.

– А что, действительно ли Страна Восходящего Солнца так бедна по сравнению с Китаем? – спросил Бокуден, широко раскрыв глаза.

– Да, отец. Ты родился не в той стране.

– Если Юкио знает, что монголы пришли сюда, чтобы проложить дорогу для дальнейшего захвата страны, то он – предатель, – сказал Хидейори. – Если он не понимает их цели – он дурак. Очень опасный дурак.

– Это не так, мой господин, – сказала Танико. – Он не состоит в заговоре с монголами и прекрасно осознает весь риск того, что он привел монголов к нашим берегам. Он сделал это, так как это была единственная возможность нанести поражение Такаши. Поверьте мне, мой господин, он сражается не за себя, а за вас.

Хидейори слегка улыбнулся.

– Я верю, что вы говорите честно. Когда я встречу Юкио, у него будет возможность доказать мне свою преданность. Если без возражений он согласится с тем, что я намерен ему приказать, он пройдет по крайней мере одно испытание.

Бокуден нахмурился.

– Что вы ему прикажете, мой господин?

– Я прикажу ему передать мне под командование монгольские войска.

«Хидейори боится не монголов, – подумала Танико, – а своего брата!»

– Он нуждается в вас, – просто сказала она. – Он нуждается в вас, так как все юридические права он получает от вас. Он не является сыном законной жены Домея. Он не является главой клана Муратомо. Основное большинство его войска составляют иностранцы. Без вашего назначения он будет лишь преступником.

– Посмотри, как много наша маленькая Танико узнала о государственных делах при императорских дворах в Китае и Монголии! – сказал Риуичи.

– Она всегда настаивала на своём мнении перед слушающими её людьми, – жестко сказал Бокуден. – Даже перед теми, кто не слушал ее.

– Слова этой женщины достойны высказывания Великого совета, – просто сказал Хидейори, даже не удосужившись взглянуть на Бокудена. Риуичи смотрел на Хидейори с удивлением и одобрением.

Слова Хидейори согрели душу Танико. Про себя она отметила, что Хидейори был амбициозным, безжалостным и никому не верящим человеком, совсем не похожим на Дзебу или Кийоси. Однако в глубине его души было что-то привлекающее Танико и страсть, возбуждающая её. Он нуждается в советчике. Он нашёл его, не зная об этом. Ни один человек не может принимать такое решение, только он сам. Хидейори не мог верить ни одному мужчине, но пожелал выслушать её, женщину. Несмотря на то что она пришла от Юкио, он верит ей.

С армией Юкио, находящейся в его распоряжении, Хидейори становился самой мощной фигурой в империи. Дрожь восхищения охватила её. «Будь осторожна, – предупредила себя Танико. – Теперь, когда ты находишься почти у цели, которой всегда желала, не позволяй себе быть вновь отдаленной от неё!» Её глаза были скромно опущены.

– Эти монголы из армии Юкио, – сказал Хидейори – почему они сражаются за него?

Танико пожала плечами.

– По той же причине, по которой монголы всегда воюют. Из-за добычи, земель, власти. Их начальник, Аргун Багадур, и его воины у себя дома не в почёте и хотят сражаться за другого хозяина.

Хидейори покачал головой.

– Из того, что ты сказала мне, я понял, что монголы – очень практичные люди. Я подозреваю, что они находятся здесь по более серьезной причине, чем жажда приключений и грабежа. Они являются авангардом захватчиков!

Так же твёрдо, как Танико пыталась разубедить Хидейори, она сама знала, что зарабатывает его доверие, высказывая ему правдиво своё мнение.

– Это вполне возможно, мой господин. Монголы имеют слишком преувеличенное понятие о сокровищах наших островов.

Четыре фонаря горели, установленные вокруг прямоугольного каменного резервуара в затененной комнате на первом этаже одной из башен Рокухары. В одном углу сидели два священника, громко читая по очереди стихи буддистских сутр из массивной книги. Два прислужника держали перед ними раскрытые книги. Монах-целитель указал Ацуи пройти вперед. Ацуи приблизился к резервуару и поглядел в воду. Тучная фигура, завернутая в белую одежду, лежала в резервуаре, дыша как выброшенный на берег кит. Вода почти полностью скрывала тело, за исключением блестящей бритой головы, покоящейся на большой деревянной подушке. Его глаза были открыты, смотрели вверх, а Ацуи подсознательно проследил за его взглядом и увидел отражённый от покрытой рябью поверхности воды свет фонаря на потолке.

– Жарко. Жарко! – хрипло прошептал Согамори. – Всё охвачено пламенем!

Огорчённый и испуганный Ацуи смотрел на своего деда Согамори. С тех пор как он потерял отца и мать, юноша полагался на деда, как на человека, которого невозможно уничтожить. Он был подобен огромной черепахе, на панцире которой покоился весь мир. Невозможно было поверить, что какая-либо болезнь могла свалить старика с ног. Некоторые утверждали, что болезнь Согамори была следствием катастрофы у Тонамиямы. Другие говорили, что он заболел из-за того, что приказал разрушить буддистские монастыри и монастыри зиндзя в Наро и уничтожил их обитателей.

Ацуи хотел влезть в резервуар и потрясти Согамори, требуя, чтобы тот вылез и возложил на свои плечи всю тяжесть государственных дел. «Наша армия уничтожена, дедушка, – сказал он про себя. – Враги находятся на расстоянии одного дня езды от столицы. Ты не можешь покинуть нас сейчас! Ты должен сказать, что нужно делать». Ацуи осторожно положил руку на лоб Согамори. Он сразу же убрал ее, как будто его ладонь коснулась раскаленной жаровни. Теперь он понял, почему Согамори говорил о пламени, почему его поместили в каменный резервуар, в котором каждый час вода менялась на свежую и холодную, доставленную из колодца Сенсюин на горе Хиэй. Старик был охвачен жаром.

Как только рука Ацуи коснулась Согамори, тот открыл желтые глаза и посмотрел на него.

– Я умираю, Кийоси-сан!

«Кийоси! Он думает, что я – это мой отец, – сообразил Ацуи. – Стоит ли мне открыть ему, кто я?»

– Нет, дедушка. Ты выздоровеешь!

Согамори приподнялся и положил руку на запястье Ацуи.

Юноше пришлось освободиться. Жар от руки Согамори был невыносим.

– Когда я умру, Кийоси, не надо надо мной читать сутры. Не надо строить храмов или пагод для упокоения моей души.

Согамори оголил зубы, еще сильные и белые. Он никогда не красил зубы, как это делали многое молодые Такаши.

– Только быстрее убей Муратомо-но Юкио и положи его голову перед моим могильным камнем. Это будет для меня лучшим подарком, который ты мог бы сделать мне на этом и на том свете.

Его взгляд стал бессмысленным, он откинулся, задыхаясь.

Ацуи продолжал стоять на коленях ещё в течение часа. Но Согамори больше не произнес ни слова. За стенами дома Ацуи слышал дикие выкрики, грохот ящиков, рёв быков и стук копыт. В конце концов, потеряв надежду на возобновление разговора с дедом, он встал и вышел.

Через короткое время, полностью облачившись в доспехи и оседлав пятнистую серую, которую опытный самурай Хино Дзюро нашел ему после сражения у Тонамиямы, Ацуи поехал по улице Красной Птицы, прокладывая себе дорогу через толпы беженцев, хлынувших из столицы. Люди все время поглядывали на север, как будто ожидали увидеть ужасных монголов, наводнивших холмы. Несколько раз Ацуи пытался вытащить из ножен меч, намереваясь испугать людей, заполнивших дорогу, но подобное использование Когарасу было ниже достоинства меча. Наконец он доехал до главных ворот императорского дворца.

Он очень хотел еще раз посетить принцессу Садзуко и ребёнка, но не мог. Ацуи провел все свое свободное время с дедом и должен был сразу занять свое место в назначенном ему подразделении во дворце. Два месяца назад, когда у Тонамиямы бушевало сражение, принцесса Садзуко родила ему сына – Саметомо. В соответствии с традицией принцесса и ребенок жили в доме ее родителей – императорском дворце, где Ацуи мог посещать её, когда у него была возможность. Сейчас, в этой неразберихе, его жена и ребёнок находились где-то во дворце. Они не присоединились к потоку беженцев и не были готовы к путешествию. Здесь они будут в безопасности. Если даже Муратомо ожесточатся, то едва ли они принесут вред императорской невестке и её ребенку. Сердце Ацуи жаждало видеть его маленькую семью, но родственный долг требовал, чтобы он прежде всего посетил умирающего деда.

Он проехал через двор, где томились самураи и гражданские чиновники, сконфуженные и испуганные, как и люди на улицах. Добравшись до Зала Чистоты и Свежести, он присоединился к группе молодых мужчин – отпрысков богатых фамилий, которые гордились данным им заданием сопровождать императора, покидающего Хэйан Кё.

Один из этих воинов слышал плохие новости. Бывший император Го-Ширакава и министр князь Сасаки-но Хоригава предыдущей ночью бежали к Юкио.

– Мы пока еще являемся правительством, а они преступники, – сказал Ацуи. – У нас есть император!

Последней катилась повозка, сопровождаемая синтоистскими монахами верхом на белых лошадях и окруженная сотнями воинствующих буддистских монахов, сидящих верхом и вооруженных. «К счастью для Такаши, храмы вокруг столицы оставались преданными им, – подумал Ацуи, – а иначе, возможно, нам бы пришлось силой пробивать себе дорогу». На повозке покоились императорские регалии: священное зеркало, меч и ожерелье. Три сокровища были даны первому императору богиней Солнца, и с тех пор они являются священными символами императорской власти. Впервые за пятьсот лет со дня основания Хэйан Кё императорские регалии покидали дворец. Ацуи и другие самураи слезли с коней и поклонились, когда мимо них проследовал кортеж.

Затем маленький император, которого несли в позолоченном кресле, появился на деревянных ступенях Зала Чистоты и Свежести. Он был одет в парадное императорское кимоно, украшенное вышитыми абрикосами. Его чёрная шляпа властителя была усыпана жемчугом, а из-под нее на плечи мальчику струились волосы. Императору Антоку, внуку Го-Ширакавы и Согамори, гордости рода Такаши, исполнилось шесть лет. При его появлении охрана из самураев пала ниц на белый гравий. Когда Ацуи вновь поднял глаза, император уже исчез в своем паланкине с золотой крышей. Юноша увидел свою тётку, мать императора Кенреймон – женщину с бледным лицом, которой можно было дать от тридцати до сорока лет, – севшую в паланкин позади императора. Носильщики аккуратно подняли массивную конструкцию, и сердце Ацуи наполнилось гордостью и счастьем, как только он увидел золотого феникса на крыше паланкина, сверкающего на фоне синего неба.

«У нас есть император!» – повторял про себя юноша. Он и другие самураи дворяне сели на лошадей и, окружив паланкин, двинулись в дорогу.

После того как процессия покинула двор перед императорским дворцом, Ацуи поднялся на стременах и посмотрел на улицу Красной Птицы. Широкий проезд был заполнен толпившимися верховыми самураями и повозками знати рода Такаши. Десятки знамен с изображением Красного Дракона были развернуты, как будто отряды собирались идти в бой, а не бежать от врага. Простолюдины были оттеснены на боковые улицы.

Хотя Ацуи и не мог видеть так далеко, но он догадался, что начало процессии уже миновало ворота Расёмон. Колонна протянулась через весь Хэйан Кё, но это было еще не всё. Много телег и других повозок, воинов верхом на лошадях, знамен присоединятся к процессии по дороге.

К тому времени, когда императорский паланкин достиг ворот Расёмон, уже наступила вторая часть дня, пробил час Петуха. Несмотря на то что дорогу процессии в толпе беженцев прокладывали воины из императорской охраны, было просто невозможно для повозок, лошадей и огромного количества пеших людей быстро освободить дорогу. Отступление было беспорядочным. Ацуи часами не видел высокопоставленных чиновников и не получал приказаний.

Куда они шли? Он знал одно: они направлялись на юг, к морю, а оттуда – в западные провинции. Западная часть Внутреннего моря являлась территорией, принадлежащей клану Такаши со дня его образования. Здесь они завоевали первые владения и построили первые жилища. Здесь же дед Согамори сражался с пиратами, наводнившими затем Внутреннее море, и таким образом положил основание могущества Такаши. Проезжая Расёмон, Ацуи обернулся и бросил последний взгляд на город. Даже на таком расстоянии он мог видеть три башни Рокухары, расположенные на востоке. Его взгляд привлекло мерцание какого-то предмета красного цвета на ближайшей башне. Сначала он подумал, что это, должно быть, отражение заката солнца в золотистом орнаменте башни, но потом он понял, что это огонь. Рокухара горела. Его сердце замерло, а затем сжалось от огорчения. «Лучше бы я не оглядывался», – подумал он, видя, как замок, который в течение восьми лет был его домом, скрылся в дыму и пламени. Красные знамена находились на Рокухаре до конца. Сейчас над другими частями города появились столбы дыма, похожие на стволы огромных деревьев.

– Они сожгут весь город? – крикнул Ацуи.

– Нет, – ответил молодой воин, ехавший рядом с ним, – только наши дворцы. Зачем оставлять их этим собакам Муратомо?

Вновь обернувшись, он увидел стену пламени и дыма, поднимающуюся прямо на севере на противоположном конце улицы Красной Птицы. Он содрогнулся от ужаса.

– Но ведь не императорский же дворец?!

– Почему? Разве он не принадлежал нам?

– Но там осталась моя семья – принцесса Садзуко и мой сын!

На лице молодого воина отразились симпатия к юноше и тревога.

– Я уверен, что они увели оттуда всех, прежде чем предали его огню.

Он слегка похлопал Ацуи по руке и отъехал в сторону. Трагедия спутника была слишком тяжела, чтобы сочувствовать и разделять его горе.

«В императорском дворце находилось много родственников и сторонников Такаши, – подумал Ацуи. – Конечно, они вывезли оттуда всех». Однако уничтожить работу стольких лет за один час было злобным, порочным делом, и его охватил стыд при мысли, что именно его род отважился это сделать и осуществил свое решение. Императорский дворец принадлежал Священным Островам, богам, а не роду Такаши.

Теперь огонь перебросился на соседние кварталы. Тысячи маленьких домиков и больших особняков были охвачены пламенем. Должно быть, до наступления ночи весь город превратится в пепел, если огонь будет и дальше продолжать распространяться. Как только паланкин пронесли через ворота, Ацуи услышал ровный, тяжёлый, монотонный звон, доносящийся откуда-то издалека. Оглянувшись, он увидел пагоду храма Гион, расположенного в центре города, окутанную дымом. Он не знал, был ли это сигнал тревоги или прощание с Такаши, но в горестном звуке колокола он услышал жалобу на то, что было совершено.

Так беженцы шли по дороге Судзяку, по направлению к Внутреннему морю. Они продолжали двигаться всю ночь без остановки, несколько групп носильщиков, сменяясь, несли паланкин. На рассвете Нотаро и его персональная охрана подъехали к паланкину, над которым развевались вымпелы с изображением Красного Дракона. По приказу Нотаро носильщики поставили паланкин на землю и простерлись ниц, в то время как зевающий маленький император, его мать и несколько нянек вышли из паланкина и пошли прогуляться по близлежащему лугу.

После того как, вернувшись, они вновь скрылись за шторами паланкина, Нотаро собрал сто молодых самураев из императорского эскорта.

– Кто из вас командир?

После Тонамиямы Нотаро сильно похудел, и его глаза глубоко запали. Он нервно переводил взгляд с одного на другого, но ни на ком не останавливался, подобно мухе, пытающейся вырваться из комнаты.

Через некоторое время один из молодых воинов робко произнес:

– Мне кажется, что у нас нет командира, господин Нотаро.

– Как же, во имя Принцессы острова, вы можете надлежащим образом сопровождать императора, если среди вас нет командира? Об этом следовало доложить мне! Разве в этой армии нет ни одного начальника? Неужели я должен все выяснять сам? Взгляд Нотаро упал на Ацуи:

– Ты будешь командиром! Ты – сын Кийоси и, кроме того, имеешь боевой опыт. Ты будешь командовать от имени его высочества императора, ожидая следующих указаний. Заставь носильщиков бежать, пусть даже это убьёт их. Мы должны доставить императора в Хиего и отправить его на корабле на запад.

Нотаро приказал своему помощнику подвести коня. Ацуи подошел к нему вплотную, чтобы никто не слышал, о чем он будет с ним говорить.

– Пожалуйста, достойный дядя, моя жена принцесса Садзуко и мой сын Саметомо остались там, в императорском дворце. С тех пор как я увидел, что дворец сгорел, я беспокоюсь об их безопасности.

Нотаро пристально посмотрел на него.

– Беспокоишься о своей жене? Тебе должно быть стыдно! Я не представляю, где сейчас находятся мои жена и дети, но я озабочен более важными проблемами. Ты же самурай!

– Извините меня, достойный дядюшка, – прошептал Ацуи, его лицо пылало. – Как дедушка?

Нотаро опустил глаза, заговорил еле слышным голосом:

– Я не хочу, чтобы об этом знали. Великого господина Согамори больше нет с нами.

– Нет! – прошептал Ацуи.

Он знал о том, что Согамори умирает, но слова Нотаро явились для него ударом. Почему у него все отнимают? Власть Такаши исчезла, Хэйан Кё и Рокухара – тоже. Садзуко и Саметомо остались в руках врага. Его отец давно умер, теперь умер и дед. Ацуи хотел знать, жива ли еще его мать.

– Он умер от жара? – спросил Нотаро.

– Меня там не было.

– Когда состоятся похороны, дядя?

Нотаро молчал. Ацуи повторил свой вопрос.

– У нас нет его тела, – выдохнув, произнес Нотаро.

– Вы имеете в виду, что тело деда попало в руки врага? – Ацуи был ошеломлен. – Как мы могли позволить этому произойти, дядя?

Нотаро покачал головой и закрыл глаза. Слёзы заструились по его щекам.

– Он был среди тех, кто последним покидал столицу. Необходимо было найти особую повозку – большую и достаточно прочную, чтобы довезти его и короб с водой. К тому времени, когда все подготовили, в Рокухаре осталась лишь тысяча самураев, готовых сопровождать его. Мы думали, что этого будет достаточно. Я возглавлял шествие в течение нескольких часов езды. Ночью воины Юкио напали на нас к югу от Такацуки и отрезали хвост колонны. Я узнал об этом лишь через несколько часов. Было уже поздно для того, чтобы вернуться и попытаться спасти их.

– Был ли дед мёртв, когда напал Муратомо?

Нотаро взглянул на Ацуи. Никогда ещё Ацуи не видел такого выражения стыда и боли на человеческом лице.

– Я не знаю…

Ацуи захотелось кричать. Он почувствовал внезапную непреодолимую тошноту. Мог ли враг взять в плен живого деда? Нотаро следовало вести всю армию так, чтобы попытаться спасти Согамори, даже если это было невозможно. Все Такаши до последнего человека, даже император, должны умереть во имя спасения Согамори! Ненавидя Нотаро, Ацуи подавил желание высказать всё, что хотел. Нотаро был его господин и вождь, ибо занял место его отца и деда. Выражение неуважения к главе клана сейчас лишь добавило бы пятен к отвратительной репутации Такаши. Сделав над собой болезненное усилие, Ацуи лишь сказал:

– Как печально, что величайший человек в его возрасте, одержавший в своей жизни столько побед, должен встретить унизительную смерть в одиночестве от рук своих врагов!..

Нотаро открыто рыдал.

– Ты не понимаешь, Ацуи! Ты никогда не поймешь! Я теперь глава нашего клана, Я должен составлять планы и принимать решения. После Тонамиямы я хотел умереть, но отец запретил мне это. Он сказал, что больше нет никого в таком возрасте, имеющего опыт и заслуги, кто занял бы его место. Я должен жить и властвовать, хотя и доказал, что не подхожу для этой роли…

Содрогаясь от рыданий, Нотаро отошел от Ацуи, забрался на лошадь и ускакал через луга. Гордость красных знамен подверглась огромному унижению, которое претерпели Такаши. Ацуи молчал, пытаясь взять себя в руки перед тем, как вернуться к воинам, которыми ему предстояло командовать.

Но когда он подумал о старике, умирающем в одиночестве среди врагов, слезы хлынули у него из глаз. Если бы Такаши оказался в безопасности в западных провинциях и Ацуи переложил ответственность за императора на чужие плечи, он кончил бы жизнь самоубийством. Только так он может высказать свой протест против катастрофы и высшей степени унижения, постигших его. Он присоединился бы к деду и отцу на том свете. Вот до какой степени он горевал по ним…