Текст книги "Монах: последний зиндзя"

Вдоль задней стороны стены мчался всадник-самурай, крича: «Они прорываются через Хакату! Всех немедленно туда!» Верховые пустились в галоп, побежали пешие. Дзебу заметил, что вражеские силы на берегу также устремились к Хакате.

Дзебу удалось поймать лошадь. Он помчался к югу по верху стены с несколькими бывшими зиндзя. Он мог видеть рукопашную схватку на каменном причале, по мере того как ему становился виден город. Здания на берегу были целиком охвачены пламенем.

Огромная джонка «Красный Тигр» бросила якорь прямо у берега, как бы сигналя всем нападавшим силам, что их место было здесь. Колоссальная бронзовая хуа пао, сооруженная на ее верхней палубе на носу, грохотала снова и снова, посылая непрерывный поток рвущихся снарядов в пылающий порт. «Если Аргун должен появиться на палубе, я сражу его стрелой отсюда», – думал Дзебу.

Теперь Дзебу мог видеть в центре Хакаты монгольские осадные башни. Они сломали выходившую к морю стену города. Жар пожарища ошеломил его, когда он подъехал ближе. Дорога по верху стены вела прямо в город, улицы которого опустели. Люди Хакаты давно укрылись в предместье. Пока Дзебу в сопровождении отряда бывших зиндзя мчался вперед, появилась толпа монголов на низкорослых лошадях. Монголы разразились воинственными резкими криками. Улица была слишком узкой, чтобы вместить их. Дзебу обнажил свой меч зиндзя и пустился галопом вперед, низко пригнувшись к голове лошади. Рыжебородый монгол поднялся в седле и попытался полоснуть Дзебу по голове своей саблей. Сталь меча зиндзя была лучше, чем у монгольской сабли, и, когда Дзебу отразил удар сабли, лезвие монгола треснуло пополам. Монгол продолжал еще бранить свою саблю, когда Дзебу вонзил ему в горло меч, заставив замолчать.

Дзебу и его люди пробивали себе путь через отряды монголов, скача по улицам. Монгольские осадные машины горели. Наконец Дзебу и бывшие зиндзя достигли задней стены Хакаты и заняли позицию перед ней.

Остаток этого дня и до глубокой ночи стояли человек против человека, тело против тела. Китайцы и монголы продолжали набеги. К наступлению сумерек Дзебу был изнурён, раны ныли по всему его телу. Большинство его товарищей полегло. В конце концов самураев оттеснили за стену, которую они защищали.

Теперь они стали осаждать город, занятый монголами. Береговой плацдарм, утверждение которого в течение двух месяцев пытались предотвратить, был создан.

В стороне от каменной стены, окружавшей их, оставались руины города. Большая часть зданий была подожжена во время боя, и на низко сгустившихся над Хакатой тучах рисовались красные отблески пожара. Всю ночь монголы проведут, заталкивая в это выжженное пространство как можно больше воинов. Корейские и китайские лодки будут сновать туда-сюда, всю ночь перевозя войска в Хакату. Завтра утром монголы попытаются делать вылазки из своего укрепления.

Сегодня ночью война закончится для всех тех, кто остался, стараясь затопить вражеские корабли и утопив столько вражеских сил, сколько было возможно. Наконец сражение окончательно затихло, как и огонь, который сжёг все, что могло гореть. Самураи были слишком изнурены, чтобы еще совершать налеты на захваченный город, а монголы и китайцы окопались, прекратив наступление.

Самураи ушли в горы за городом и разбили лагерь. Началась гроза, и многие люди искали укрытие под деревьями. Досадно, что промокли от дождя доспехи. Для того, чтобы шнуровка просохла, потребуется три дня.

Дзебу соорудил тент из дорожного плаща и палки и сел под ним, скрестив ноги, начищая лезвие своего меча и нагинаты, обрабатывая раны. Он покрыл свою глубокую рану на руке лекарственной бумагой и забинтовал ее полоской хлопчатой материи. Затем, приспособив свой плащ так, чтобы дождь не попадал на его голову и доспехи, он лег и попытался заснуть. Было странное напряжение в воздухе, из-за которого у него покалывало в висках. Моросивший дождь перешел в непрерывный поток. Это создавало трудности. Участникам битвы будет трудно жечь монгольские корабли. Но сегодня вечером всё подходило для воинов кобая, сделанных Моко, – таких быстрых, маневренных, так легко собираемых и заменяемых. Легче заменить корабли, чем воинов, которые управляют ими. Думая о маленьких кораблях, Дзебу медленно засыпал.

Глава 20

Шаги возле палатки разбудили Дзебу. Моко стоял рядом, с глазами, мокрыми от слёз. Первое, что подумал Дзебу: «Сакагура». Затем он сел и увидел Сакагуру позади Моко, Оба человека были отчетливо видны. Дзебу чувствовал, что уже должно было светать, но было пока темно. И абсолютно тихо. Ни насекомое не жужжало, ни птица не пела. Высунув голову из-под покрывавшего её плаща, он увидел, что уже нет луны и звёзд. На Сакагуре был надет только фундоши. Его тощее тело было мокрым от воды, и он дрожал, несмотря на гнетущую жару. Корабль Сакагуры мог затонуть, но если он жив, почему Моко так расстроен, и почему Сакагура выглядит как страдающий человек, который удерживает себя на ногах только силой воли?

До сих пор в воздухе стояло странное ощущение напряжения, которое Дзебу наблюдал ночью прежде, но дождь прекратился. Он слышал голоса многих самураев, собирающихся в темноте для сражения у городской стены. Он не мог видеть их: они носились без огней, которые могли бы привлечь врагов. Дзебу встал, стягивая завязки доспехов и проверяя оружие.

– Я думал о тебе перед тем, как пошел спать прошлой ночью, – сказал он. – О тебе и Сакагуре. Что случилось?

– Сакагура, – сказал Моко. – Если бы он был убит вчера! Если бы он никогда не рождался! – Он повернулся и ударил своего сына по лицу со всей силы. Это было удивительно. Дзебу никогда не видел, чтобы Моко ударил кого-нибудь. Что было еще более удивительно, Сакагура стоял и терпел. Холод пополз по телу Дзебу. Он понял, что случилось ужасное.

– Что-то случилось с Саметомо, – сказал он безжизненно. Всё его тело похолодело. – Скажи мне наконец, что случилось, – он вцепился в Сакагуру.

– Разреши мне убить себя, шике, – сказал Сакагура низким голосом.

– Не будь дураком! – зарычал Дзебу. – Что хорошего будет в том, что ты это сделаешь?

Он сделал все, что мог, чтобы оторвать свои руки от удручённой фигуры перед ним. Для самураев смерть была решением всех вопросов, способом избежать проблем, которые они создавали. Вслед за его гневом начинало расти чувство потрясающей опустошенности. Как он скажет Танико, как он предстанет перед ней?

– Саметомо умер?

– Если бы я знал наверняка, я бы уже убил себя, – сказал Сакагура со стоном.

– Я предполагаю, что он пошел к тебе вчера и попросил, чтобы его взяли с собой, когда ты пошел в рейд на монгольские корабли прошлой ночью. И ты согласился! – Дзебу не мог удержать ярости и презрения в своём голосе.

– Он сегун, шике. Как я мог ослушаться его? Разве я не брал господина Мунетоки в один из наших рейдов? Разве кто-то усмотрел ошибку в этом? Тогда почему было не взять самого сегуна?

– Не притворяйся более глупым, чем ты есть, Сакагура! Расскажи мне всё.

Сакагура начал плакать и выложил всю историю между рыданиями.

– Вскоре после наступления темноты мы вышли. Все их корабли были сгруппированы вокруг Хакаты. У меня была мысль попытаться поджечь несколько судов, затем выйти из гавани, где еще разгружались их корабли. Наш командующий настаивал, чтобы идти на «Красного Тигра»…

– О сострадательный Будда! – закричал Моко. Чувствовалось, что Моко сам не знал всего, что случилось.

– Он сказал, что убить Аргуна Багадура будет лучше, чем затопить тысячу судов, потому что это будет удар по духу монголов. Мы поплыли среди монгольских кораблей. Они были так заняты высадкой войск в Хакате, что не выставили даже охраны. Мы направились к «Красному Тигру». Думаю, что мы бы достигли цели, шике.

– Тридцать самураев против четырёхсот или более воинов на этом огромном корабле? Безумие! Что случилось потом?

– Они увидели нас. Только мы достигли борта «Красного Тигра», как огненный шар ударил в середину судна и взорвался. Большинство из наших людей было убито. Командующий и я, стоящие на носу, были сброшены в воду. Монголы начали шарить вокруг в воде, баграми и граблями ища нас. Когда последний раз я видел командующего, он был втянут на борт «Красного Тигра». Наш сегун мог быть жив, и мне казалось, что мой долг – доставить сообщение на нашу сторону. Я потратил большую часть ночи, плывя обратно, к Хакосаки. Я не знал, кому сказать, понимая, что весть о взятии в плен нашего господина может вызвать панику в наших войсках. Так я пришёл сначала к своему отцу. И через некоторое время мы предстали перед тобой.

– Плыть назад с новостями было очень умно для тебя, – сказал Дзебу. – Конечно, теперь они могли уже замучить его до смерти. Или убить его открыто. Могли они узнать, кто он? Он наверняка должен пытаться скрыть своё имя.

– Он был одет в обычные доспехи самурая низкого ранга. Однако у него был с собой фамильный меч, Хидекири.

– Аргун мог бы узнать этот меч. Мы должны быть готовы к худшему, что они узнали, кого поймали, и будут пытаться использовать это против нас.

Даже в своей сильной боли он сознавал, что муки бедного Моко, должно быть, пронизывают его насквозь. Дзебу повернулся к невысокому человеку и, успокаивая, положил руку на его плечо.

– Что мы будем делать, шике? Сакагура и я должны сделать сеппуку сейчас же, ты не согласен?

– Будет не больше разговоров, чем о всяком, убившем себя, – сказал Дзебу. – Мы будем делать что сможем, чтобы помочь Саметомо. Этого будет достаточно, чтобы удовлетворить чью угодно страсть к самоуничтожению.

Он понял, что Сущность говорит его устами, и с этим сознанием пришли проблески плана. Моко и Сакагура стояли молча, ожидая распоряжений.

– Вы должны быть очень внимательны, чтобы ни слова об этом деле не просочилось, – сказал Дзебу. – Я скажу кому нужно. Моко, ты поедешь сейчас к госпоже Танико в правительственный замок, в Дацайфу. Скажешь ей, что случилось. Я мог бы доставить эти известия сам, но у меня много дел здесь и нет времени. Скажи ей, что у меня есть план, если она согласна доверить его жизнь мне. Конечно, если она имеет какие-нибудь собственные распоряжения, я буду следовать им.

– Шике, не проси меня объявлять ей эту новость, – запричитал Моко. – Я не смогу сделать этого!

– Сейчас ты говорил мне, что готов вспороть себе ножом живот! Скажи госпоже Танико, что, если она хочет позволить мне исполнить мой план, она должна собрать все наряды для мужчин, какие сможет найти в сундуках правительственного дворца. Придворные платья, мантии, шляпы, драгоценности, побольше вещей. Она должна прислать это повозкой в Хакосаки так быстро, как возможно. Сакагура, я хочу, чтобы ты достал мне корабль, предпочтительно не военный, но большой, красиво украшенный, гозабун, правительственную галеру, что угодно из этого. Я считаю тебя достаточно значительным морским капитаном, чтобы потребовать корабль.

– Одна вещь, шике, – сказал Моко, когда отец и сын уже повернулись идти.

– Да?

– Я должен тебе так много уже, что не нахожу никакого способа отблагодарить тебя. Я мог бы восхвалять тебя тысячу жизней, и этого было бы недостаточно. Я прошу об одной последней благосклонности. Что бы ты ни делал в этой попытке спасения, которую ты планируешь, ты должен позволить мне идти с тобой.

– Моко, ты не можешь быть ни с какой стороны обвинен в том, что случилось с Саметомо. Рейды такого сорта – едва ли место для тебя, и тебе не нужно рисковать своей жизнью для искупления чего-то, что не является твоей виной.

– Отец всегда в ответе за дела сыновей. Каждый скажет это. Насчёт того, что это не место для меня, я почтительно прошу тебя вспомнить, что я делал в Осю. Кроме того, я знаю корабли, я знаю эту гавань, я знаю достаточно много о монголах. Если ты не берёшь меня, шике, я найду себе смерть, пока ты вернешься.

Дзебу положил руку на плечо Моко:

– Ты все ещё готов идти всюду со мной, старый друг? Хорошо, тогда я покину тебя только после смерти!

Глава 21

Танико настояла на поездке в Хакосаки из Дацайфу вместе с повозкой придворных платьев, которые просил прислать Дзебу. Пока костюмы грузили на борт его корабля, Дзебу сидел с ней в её карете. Её глаза были сухи. Она была в кризисе от ужаса и горя так много времени, что, казалось, не было больше слёз, чтобы плакать.

– Я не думаю, что он всё ещё жив, – чуть слышно сказала она Дзебу. – В дороге я надеялась, что его нет. Я не могу заставить себя думать о том, что они могли сделать с ним. Я не хочу, чтобы ты рисковал своей жизнью, пытаясь спасти его. Ты – последнее, что я могу потерять. Идёт шторм. Если ты выйдешь отсюда, ты никогда не придёшь обратно.

– Да, он может быть мёртв, и я могу не прийти обратно, – сказал Дзебу. – Но это неверно, что тебе нечего больше терять. Я говорил такие глупости своему отцу, Тайтаро, когда он готовился умереть. Тогда мне принадлежали всё. Как сегодня всё принадлежат тебе. Ты – мать этого народа, Ама-сёгун, Не бойся, моя любовь. Ты неотделима от меня, потому что мы оба – Сущность. – Он обнял её и поцеловал, и его слёзы омочили её бесслёзные щеки. Потом он молча выбрался из ее кареты.

Военачальник Миура Цумиоши стоял возле кареты, мрачно уставясь на корабль Дзебу. Дзебу секретно уведомил его о захвате Саметомо, и он передал это гибельное известие другим начальникам.

– Я не знаю, чего пожелать тебе, – сказал он. – То, что ты пытаешься сделать, невозможно, но это доблестная попытка. Может быть, ты возродишься в Западном Раю Амиды.

Дзебу поклонился и поблагодарил его, затем побежал через док к огромной, убранной лентами парадной галере.

Корабль поднимался высоко и опускался вниз, снасти визжали, протестуя, когда высокие волны накатывали на доки Хакосаки. Стонущий ветер хлестал красными и белыми лентами и вышитыми знаменами, которые украшали борта судна. Корпус корабля был богато отделан и украшен красными и золотыми драконами. Судно носило название «Мерцающий Свет», и это был, как приказал Дзебу, гозабун, пышная галера с высоким капитанским мостиком и палубой, укрывающей шестьдесят гребцов, используемая в обычное время для перевозки провинциальных правителей.

Выбрав время для прыжка, чтобы захватить судно на подъеме, Дзебу сделал рискованный скачок с мола на палубу. Каге, Моко и Сакагура ждали его.

– Вы готовы получить указания, что нам делать, в таком коротком извещении? – спросил Дзебу у Каге.

– Всё, что люди могут искать, – это персональные крыши, – засмеялся Каге. – Каждый имеет маленькие сувениры из монастырского вооружения. Но двигаться куда-то в этой задрапированной тюрьме будет нелегко.

Каге и другие бывшие зиндзя уже облачились в костюмы, присланные Танико. Каге надел то, что при дворе называлось охотничьим костюмом, обмундирование которого не имело ничего общего с охотой: высокая глянцевая черная шапка, свидетельствовавшая о высоком ранге, вышитый серо-голубой жакет со свисающими рукавами и абрикосового цвета брюки с такими пышными штанинами, как пара бумажных фонариков. Он носил сложенный веер и зонтик из промасленной бумаги. Сорок бывших 'зиндзя собрались на палубе придворных из Хэйан Кё. Они надели высокие чёрные шляпы, жакеты розового, зеленого и лавандового цвета и пышные брюки, расписанные алмазами, листьями, цветами и птицами. Все носили зонтики и веера.

Дзебу повернулся к Сакагуре:

– Ты хорошо сделал, это судно безупречно!

– Шике, что, если Саметомо нет в живых? – сказал Сакагура, его глаза были наполнены страданием.

– Тогда мы отомстим за него тем, что он собирался сделать вместе с тобой прошлой ночью, – сказал Дзебу спокойно. – Убьём Аргуна Багадура. Теперь позволь нам отчалить, Сакагура-сан. Это море разобьёт наш корпус о док, если мы будем стоять здесь дольше.

Снова начался дождь.

Сакагура отдал приказания. Матросы заскользили по снастям и попрыгали на борт. Они использовали длинные шесты, чтобы оттолкнуть ярко раскрашенный корабль прочь от мола. Другой приказ и барабан начал бить под палубой, где сидели гребцы.

Был уже полдень, и Саметомо был, вероятно, мёртв. Монголы, как и самураи, брали пленных только для того, чтобы получить сведения, что делает другая сторона. Пленников спрашивали, некоторое время пытали и в конце убивали. Дзебу смотрел на гавань. Борьба была наиболее жестокой там, где линия берега изгибалась к Хакате. Город превратился в тлеющие руины, только его стены все еще стояли, в местах, где высаживались монголы, как волны гавани бились о берег.

Огонь был везде. Корабли горели на воде. На суше дома, деревья и военные машины стояли в пламени. Дым волнами плыл над землей и водой с юго-запада на северо-восток, подталкиваемый завывающим ветром. Низкие тучи над головой были глянцево-белыми, как рыбье брюхо. Они темнели к югу и были почти черными на южном горизонте.

Дзебу пробрался по приставной лестнице в трюм корабля, где сидели гребцы. Шестьдесят человек были одеты только в необходимое. Все они были самураями, безоружными, как и все на борту гозабуна. Дзебу прошел на нос корабля, чтобы быть к ним лицом.

– Мы сохраним это в секрете сейчас, потому что мы не хотели распространять панику среди войск на берегу, – сказал он, повысив голос так, чтобы он мог быть слышен за биением барабана, который поддерживал такт гребли. – Монголы захватили нашего сегуна, Муратомо-но Саметомо.

Все задохнулись и закричали, ужасаясь. Гребцы перестали грести, и их старшина остановился и не приказывал им продолжать. Дзебу быстро описал им свой план действий:

– Если монголы придут на борт проверять нас, когда мы приблизимся к «Красному Тигру», попытайтесь выглядеть как рабы, – заключил он. – Вы были выбраны за ваше умение сражаться с пустыми руками, но я уверен, что, когда вы придёте на борт «Красного Тигра», вы не очень долго останетесь с пустыми руками.

Гребцы засмеялись.

– Я благодарю тебя за то, что взял нас участвовать в этом подвиге вместе с тобой, шике! – сказал первый гребец. Другие высказали своё согласие с ним.

Поднявшись на палубу, Дзебу собрал великолепно одетых пассажиров гозабуна и пересказал им новость о захвате Саметомо. Они были так же взволнованы, как и гребцы. Каге был единственным из бывших зиндзя, которому Дзебу уже сказал об этом по секрету. Теперь он изложил свой план им, как и самураям под палубой.

– Не забывайте действовать, даже если вы ужаснётесь от всего увиденного, – сказал им Дзебу. – И попытайтесь не позволить ветру сдуть ваши зонтики. Они – очень важная часть плана!

Он выстроил бывших зиндзя вдоль перил гозабуна так, чтобы они были ясно видны с монгольских кораблей, к которым они приближались. Бывшие зиндзя стояли спиной, повернув зонтики против ветра и дождя. Дзебу встал в ряд, держась за перила. Дождь и брызги стегали его по лицу. Они сейчас были над бьющейся водой, и волны в гавани походили на горы Кага. В один миг Дзебу погрузился в долину чёрной воды. В следующий момент он помчался вверх, в покрытое тучами небо. Ощущение было тошнотворное, и он держал глаза закрытыми некоторое время. Моко подошёл и встал рядом с ним.

– Я самый несчастный из людей, – сказал Моко, – имея такого сына!

Боль Моко заставила Дзебу задуматься о многих годах сожаления об убийстве Кийоси.

– Твой сын поступил так, как считал нужным. Он не мог отказать сегуну!

Глаза Моко расширились.

– Но, шике, последствия могут быть…

– Последствия прискорбны, но не постыдны. Забудь прошлое. Забудь будущее. Важно лишь настоящее.

Помолчав, Моко сказал:

– Спасибо, шике. Я чувствую себя лучше.

Во впадинах между волнами казалось, будто их корабль одинок в пустом океане, но, когда нос корабля поднимался на гребень волны, Дзебу мог охватить взглядом всю гавань и монгольский флот: джонки стояли на якоре правильными рядами. На некотором расстоянии от берега стоял на якоре «Красный Тигр», в четыре раза длиннее и намного выше, чем любая другая джонка флота. Волны качали корабль, и Дзебу никак не мог сосчитать мачты на флагмане монголов, но их явно было больше двенадцати, может быть, даже шестнадцати; задние мачты наклонялись к корме, а передние – к носу. Корабль больше напоминал ужасного морского дракона, чем тигра, и, подобно дракону, мог изрыгать огонь. Огромная хуа пао, бронзовая труба в три человеческих роста, установленная на передней палубе, то и дело, взревев, выпускала ракеты, пролетавшие по дуге немыслимое расстояние до берега и приземлявшиеся там среди самураев, атакующих береговой плацдарм Хакаты, оставляя кратеры в песке. Но сквозь грохот хуа пао Дзебу слышал другой рокочущий звук, одновременно пугающий и вселяющий надежду, – гром. Конечно, с начала лета над бухтой прогремело много гроз, и ни одна из них не нанесла врагу заметного ущерба. Но это время года было сезоном больших штормов.

Чтобы достичь «Красного Тигра», «Мерцающий Свет» должен был миновать весь строй сильно раскачивающихся на якорях джонок с зарифленными парусами. Просвистевшая стрела воткнулась в обшивку прямо перед Дзебу. Хороший выстрел, подумал Дзебу, если стрелявший намеревался промазать. Он сделал Сакагуре знак остановить гребцов. С ближайшей джонки его окликнули на языке Страны Восходящего Солнца, ломаном и с сильным акцентом.

Дзебу ответил на монгольском языке:

– На этом корабле находятся послы императора Страны Восходящего Солнца! Нам нужно переговорить с вашим главнокомандующим, гурханом Аргуном Багадуром!

Несмотря на ветер и дождь, сорок бывших зиндзя ухитрились выставить напоказ огромное множество качающихся зонтиков, стелющихся шелков и колеблющихся вееров. Монголы выстроились у поручней ближайшей джонки, и до Дзебу доносились взрывы хохота. Последовало долгое ожидание. Ветер усиливался, небо темнело, и капитаны джонок передавали сообщение Дзебу вдоль строя кораблей на «Красный Тигр». Наконец Дзебу услышал крик, приказывающий ему двигаться вперёд.

«Красный Тигр» держал курс прямо на юг. Сакагура приказал рулевым и гребцам «Мерцающего Света» направить нос корабля наискось огромных волн, катящихся через залив с юго-запада на северо-восток, чтобы корабль не затопило. Халат Дзебу промок от дождя и водяной пыли и прилипал к коже. Подвергаясь сильной килевой качке, «Мерцающий Свет» плыл мимо носов длинного строя вражеских джонок, осыпаемый насмешками, оскорблениями и проклятиями на монгольском, китайском и корейском языках. Дзебу рассчитывал, что монгольский закон, провозглашающий неприкосновенность послов, защитит их от насилия. В них не бросали мусором, возможно, потому, что за два месяца на джонках осталось слишком мало того, что можно бросать.

Окрашенный в алый цвет борт «Красного Тигра» простирался перед ними и над ними как стена. Монгольские воины прыгнули в баркас, пришвартованный у подветренного борта судна, и начали грести к «Мерцающему Свету». У Дзебу от страха засосало под ложечкой. Он был в сердце вторгшегося флота, и сейчас враг поднимался на его корабль. Что заставило его подумать, что такой безумный план может удаться? Матросы сбросили на баркас веревочные лестницы и помогли двум монгольским командирам перелезть через борт. Их полированные стальные шлемы были украшены серебряным орнаментом, изысканные кольчужные доспехи покрыты накидками из яркого малинового шёлка. Их одетые в меха прадеды, подумал Дзебу, вряд ли узнали бы их! Они спросили Дзебу, кто он такой, что это за придворные и чего они хотят.

Дзебу назвал свое имя, подумав, что это вызовет интерес Аргуна, и пояснил, что он всего лишь переводчик. Он перечислил титулы и должности поддельных послов.

– Что касается причины, которая привела нас сюда, – сказал он, – у нас есть основания считать, что на борту «Красного Тигра» находится некий особенный пленник. Если это так, послы весьма желали бы обсудить возможность его освобождения. Они также хотели бы начать переговоры с гурханом на тему войны вообще, если он в этом заинтересован.

Два монгольских военачальника выглядели изумлёнными и довольными. Они молча обыскали его, ища оружие, их руки пробежали по его влажному халату, который он перед началом своей миссии освободил от смертоносного содержимого. Они прошли среди бывших зиндзя, ощупывая их шелка и парчу. Они взвешивали в руке зонтики, чтобы убедиться, что в их рукоятках не спрятано лезвий мечей. Люди в придворных костюмах отшатывались от монголов, тревожно вскрикивая. Презрение на лицах монголов усиливалось с каждой минутой. Они осмотрели капитанский мостик и каюту под ним. Они спустились под палубу и тщательно проверили гребцов, устало сгорбившихся над веслами. Наконец они вернулись на свой баркас.

Огромный нос «Красного Тигра» высоко вздымался в воздух на волнах, как будто намереваясь обрушиться на небольшой гозабун и раздавить его. На борту «Красного Тигра», высоко над собой, Дзебу увидел знакомое бородатое лицо Аргуна, смотрящего на него вниз. При виде старого врага его тело под наплечными пластинами напряглось.

Может быть, подумал Дзебу, Аргун и его охранники не полностью введены в заблуждение его спектаклем и собираются уничтожить большинство послов. Даже если они окажутся целыми и невредимыми на борту «Красного Тигра», ему нужно получше подготовить свой разум к возможности увидеть искалеченное тело Саметомо или его отрубленную голову.

Наконец с «Красного Тигра» раздался окрик и приказ следовать борт о борт. Матросы монгольского флагмана спустили трап, и по жесту Дзебу группа переодетых бывших зиндзя столпилась на борту и вскарабкалась на верхнюю палубу «Красного Тигра». Слушая их вопли притворного ужаса, Дзебу мрачно улыбнулся, подумав, как легко эти бывшие зиндзя могли бы взобраться по борту корабля. Прежде чем самому вступить на трап, он подождал, пока на него взойдут последние из его людей. Он огляделся, ища Моко, и понял, что невысокий человек уже наверху. Дзебу не хотел, чтобы он поднимался на «Красного Тигра» сейчас, а может быть, и вообще.

Он повернулся к Сакагуре.

– Ты останешься здесь! Ты выведешь гребцов наверх, когда я дам сигнал. – Сакагура был явно разочарован, но только плотно сжал губы и ничего не сказал.

По трапу Дзебу поднялся на палубу посреди корабля. Множество мачт вырастало из палубы, подобно ряду храмовых колонн. Каюта на корме напоминала небольшой китайский дворец. Монгольский воин в сверкающих серебряным орнаментом доспехах подтолкнул Дзебу вперед. Дзебу посмотрел на юг. Небо было черно, как ночью, южный берег гавани исчезал в темноте. Большую часть носовой палубы перед первой мачтой занимал деревянный помост. Он был украшен развевающимися на ветру вымпелами, яркие краски которых потемнели от дождя. На помосте, развалившись на большом плетёном кресле, задрапированном алым шёлком, сидел Аргун Багадур. Вокруг него толпилась группа чиновников – монгольские тумен-баши, китайские генералы и корейские адмиралы. Помост защищал от дождя заднюю часть огромной хуа пао «Красного Тигра». Вонь черного пороха разъедала ноздри, дым жёг глаза, но Аргун, казалось, не обращал на это внимания. Он встал, чтобы два стражника повернули его кресло к послам из Страны Восходящего Солнца, и дал сигнал китайскому расчету хуа пао поддерживать заградительный огонь.

В отличие от других монголов, Аргун всё ещё носил простые потрёпанные доспехи из кожи и стали, когда-то служившие ему на краю пустыни Гоби. Его борода, когда-то рыжая, стала серо-стальной, а борода Дзебу побелела. «Мне пятьдесят четыре, – подумал Дзебу, – так что ему должно быть уже за семьдесят». Тем не менее, Аргун казался не имеющим возраста, его тело, даже когда он сидел расслабившись, было сильно и энергично, лицо было твёрдо, голубые глаза, как всегда, не выражали никаких чувств.

– Тебя намного труднее убить, чем твоего отца, – были первые слова Аргуна. – Возможно, твой Орден имеет магическую силу. Я был уверен, что убил тебя в Осю. Потом до меня дошел слух, что ты еще жив и учишь своим штучкам зиндзя новое поколение самураев. Ты унаследовал монгольскую выносливость, сын Дзамуги!

Дзебу отвесил придворный поклон, но не ответил. Его глаза изучали помост с наваленными на нём халатами, козлами для копий, луками, стрелами и бочонками с порохом для хуа пао.

– Ты пришел искать мальчика? – спросил Аргун. – Он там.

Он указал в сторону передней мачты. Саметомо висел на веревке, прикрепленной к рее наклоненной вперёд мачты, поворачиваясь на ветру, дождь хлестал его. У людей Дзебу от ужаса перехватило дыхание, их потрясли не только нанесённые обиды, но и оскорбление, причиненное почти священной особе. Дзебу спустился с помоста, чтобы посмотреть поближе. Глаза Саметомо были открыты, они смотрели вниз на Дзебу со страданием и стыдом. С него сняли доспехи, он был одет в рваный малиновый нижний халат. Те, кто взяли его в плен, оставили у него на голове белую хатимаки – головную повязку с красным солнечным диском, эмблемой бакуфу. Веревка, державшая его, проходила под плечами вокруг грудной клетки. Она была перекинута через рею и прочно привязана к основанию передней мачты. Дзебу разрывался между облегчением оттого, что Саметомо жив и, очевидно, цел, и болью от мысли о страданиях и унижениях, которые его заставили перенести.

– Прошу заметить, что по всей палубе расставлены лучники, – сказал Аргун. – По моему сигналу тело этого мальчика ощетинится стрелами.

Воины стояли полукругом около основания мачты, натянув тетиву луков и нацелив стрелы на Саметомо.

– Итак, – продолжал Аргун, – вы пришли, чтобы сдаться в плен?

– Мы пришли, чтобы спросить, чего ты хочешь за освобождение мальчика. – Дзебу хотел бы покончить с маскарадом и как можно скорее начать бой, но ему нужно было чем-то отвлечь людей Аргуна. Если бы только шторм стал ещё сильнее!

Аргун рассмеялся резким, металлическим смехом.

– Так правда ли, что он ваш сегун? Я не был уверен, и он отрицал это, но я знаю этот меч.

Он похлопал сделанный в форме дракона эфес Хидекири, лежавший у него на коленях.

– Я оставил его в живых в надежде, что он нам пригодится. Сын Дзамуги, ты будешь говорить от имени этих чиновников, или я должен вести переговоры с ними самими?

Он презрительно показал на людей в промокших шёлковых нарядах, отступавших от него и расходившихся по палубе, двигавшихся под его взглядом в запланированном порядке. Воины, окружавшие Аргуна, смеялись над ними.

– Ваши самураи заслуживают лучших вождей, чем эти женоподобные мужчины, – сказал Аргун. – Когда я стану вице-королем Страны Восходящего Солнца, у них будет правитель, которого они смогут уважать!

Чернота, наступавшая с юга, была уже почти над ними. Огромная волна штормовой зыби ударила в правый борт «Красного Тигра» и развернула его влево. Кресло Аргуна с грохотом опрокинулось набок, он встал и уцепился за что-то. И бывшие зиндзя, и монгольские стражники заскользили по мокрой от дождя палубе к левому борту. Хуа пао, установленная на привинченной к палубе бронзовой плите, заскрипела, обслуживающие ее китайцы болтали между собой. Дзебу посмотрел вверх и увидел, что Саметомо раскачивается над водой. Монгольские лучники как могли продолжали целиться в мальчика, но им нужно было переступать по палубе. Ноги этих степных всадников не были приспособлены к морю.