Текст книги "Валентин Понтифик"

Глава 3

– Попросите Й-Уулисаана зайти ко мне, – сказал корональ.

Лорд Валентин сидел в каюте своего флагманского корабля «Леди Тиин» за столом, заваленным испещренными множеством пометок и надписей картами и схемами зараженных областей Зимроэля. Шел третий день плавания. Он вышел из Алаизора с флотом из пяти судов под командованием Великого адмирала Эйзенхарта и направлялся в порт Нуминор, расположенный на юго-восточном побережье Острова Сновидений. Путь должен был занять много недель даже при самых благоприятных ветрах, а сейчас ветры были встречными.

Ожидая своего советника по сельскохозяйственным вопросам, Валентин продолжал просматривать документы, подготовленные Й-Уулисааном, а также то, что было доставлено по его запросу из исторических архивов. Он возвращался к ним чуть ли не в пятидесятый раз после выхода из Алаизора.

Он знал, что болезни и нашествия паразитов растений имеют столь же древнюю историю, как и само сельское хозяйство. Так что не было никаких оснований надеяться на то, что Маджипур, несмотря на все достоинства этого мира, окажется совершенно свободным от таких напастей. И действительно, в архивах отыскалось немало примеров из минувших эпох. При дюжине, если не больше, правителей отмечались серьезные неурожаи от болезней, или засух, или нашествий насекомых, причем не менее пяти из них были весьма тяжелыми – при Сетифоне и лорде Станидоре, потом при Трайме и лорде Вилдиваре, Струйне и лорде Гуаделуме, Канабе и лорде Сирруте, а также в эпоху Сигнора и лорда Меликанда, уже почти не проглядывавшей из туманной глуби былого.

Но происходившее сейчас казалось куда опаснее всех этих случаев, думал Валентин, и не только потому, что свои беды всегда острее тех, что благополучно похоронены в архивах. По сравнению с теми временами население Маджипура значительно выросло и насчитывало уже двадцать миллиардов, тогда как при Струйне не набиралось и шести, а при Сигноре была вовсе горстка. И если сельское хозяйство сильно пострадает, то при такой массе населения может начаться настоящий голод. А там рукой подать до краха общественного устройства. Валентин отлично понимал, что стабильностью бытия все обитатели Маджипура обязаны необыкновенной щедрости жизни во всех ее формах на этой гигантской планете. Поскольку никто здесь никогда не испытывал настоящей нужды, в обществе существовало практически всеобщее согласие с порядком вещей и даже с сословным неравенством. Но отними уверенность в полном желудке – и все остальное может рухнуть в одночасье.

И эти мрачные сны, одолевавшие его самого, видения хаоса и странные предзнаменования – пауки-сольпуги, размножившиеся в Алханроэле и тому подобное, – все это вселило в него ощущение тяжкой опасности, невиданной еще угрозы.

– Мой повелитель, прибыл Й-Уулисаан, – доложил Слит.

У советника по сельскому хозяйству был встревоженный и немного нездоровый вид. Войдя в дверь, он начал было неловко делать знак пылающей звезды, как того требовал этикет. Валентин нетерпеливо мотнул головой, жестом предложил Й-Уулисаану сесть и ткнул пальцем в выделенную красным область вокруг Дюлорнской долины.

– Что собой представляет лусавендра? Насколько важна эта культура?

– Чрезвычайно важна, мой повелитель. Это основной источник углеводов для всего населения севера и запада Зимроэля.

– И если ее урожай резко сократится?..

– Ее можно заменить в пище такой культурой, как стаджа.

– Но ведь стаджа тоже поражена болезнью!

– Совершенно верно, мой повелитель. А милиайле, играющая ту же роль в питании, поражена корневым долгоносиком, о чем я вам уже докладывал. Так что следует ожидать наступления серьезных трудностей в обширной области Зимроэля уже через шесть, максимум девять месяцев.

Й-Уулисаан кончиком пальца обвел на карте широкий круг, охвативший территорию почти от Ни-мойи на востоке до Пидруида на западном побережье и доходящий на юг до самого Велатиса. «Сколько народу может там обитать? – подумал Валентин. – Пожалуй, два с половиной миллиарда…» Он попытался представить себе, как два с половиной миллиарда голодных жителей, приученных всей своей жизнью к изобилию пищи, ринутся в города – Тил-омон, Нарабаль, Пидруид…

– Имперские житницы смогут на некоторое время покрыть нехватку продуктов. А мы тем временем придумаем, как справиться с бедой. Лусавендровая сажа уже появлялась около века тому назад, и тогда с нею справились.

– Только с помощью чрезвычайных мер, мой повелитель. Земельные угодья выжигали, а потом с пожарищ глубоко снимали почву. И обошлось это во многие миллионы роялов.

– Разве о деньгах нужно думать, когда люди голодают? Сделали однажды – справимся и еще раз. Если мы сейчас же развернем программу в областях, где разводят лусавендру, сколько, по вашему мнению, потребуется времени, чтобы вернуться в нормальное состояние?

Й-Уулисаан довольно долго молчал, с отсутствующим видом потирая кончиками пальцев необычно широкие и резко выдающиеся скулы, а потом сказал:

– Не меньше пяти лет. Но вероятнее, что десять.

– Это невозможно!

– Сажа распространяется стремительно. Пока мы с вами разговариваем, она могла заразить с тысячу акров. Проблема будет в том, чтобы сдержать распространение заразы.

– А как насчет заболевания нийковых деревьев? Оно распространяется так же быстро?

– Еще быстрее, мой повелитель. И похоже, что она связана с сокращением посадок стаджи; эти культуры обычно взаимосвязаны.

Валентин помолчал, глядя на стену каюты, но видел перед собою только серое ничто. После долгой паузы он сказал:

– Мы справимся с этим, невзирая ни на какие расходы. Й-Уулисаан, я хотел бы получить от вас примерный план борьбы с этими бедствиями и прикидку расходов. Вы с этим справитесь?

– Да, мой повелитель.

Корональ повернулся к Слиту.

– Мы должны объединить усилия с понтификатом. Поручите Эрманару немедленно связаться с министром сельского хозяйства из Лабиринта. Пусть выяснит, что ему известно о положении в Зимроэле, какие меры он предполагает предпринять, и так далее.

В разговор вмешался Тунигорн.

– Мой повелитель, я только что разговаривал с Эрманаром. Он уже установил контакт с понтификатом.

– И?..

– Министерство сельского хозяйства не знает ничего. Более того, пост министра сельского хозяйства в данное время вакантен.

– Вакантен? Сейчас?

– Насколько я понимаю, – понизив голос, уныло сказал Тунигорн, – в последние годы, из-за недееспособности понтифика Тивераса, многие высокие должности, освободившиеся по той или иной причине, просто никто больше не занимал. Отсюда и определенное снижение действенности аппарата понтифика. Но об этом вам лучше бы поговорить с самим Эрманаром, как-никак он ваш главный связной с Лабиринтом. Послать за ним?

– Чуть попозже, – вяло отозвался Валентин. Он снова повернулся к картам Й-Уулисана и провел пальцем по всей длине Дюлорнской долины. – В этой области сосредоточены две самые тяжелые проблемы. Но если верить картам, обширные зоны, где культивируется лусавендра, имеются повсюду на равнинах от Тагобара и северных границ Пиурифайна до Ни-мойи на юге и тянутся до предместий Гихорны. Верно?

– Совершенно верно, мой повелитель, – кивнул Й-Уулисаан.

– Следовательно, прежде всего нужно преградить лусавендровой саже путь в эти области. – Он обвел взглядом Слита, Тунигорна и Делиамбера. – Немедленно сообщите герцогам пострадавших провинций, что любое сообщение между зонами, зараженными сажей, и здоровыми должно быть немедленно прекращено. Наглухо закрыть границы. Если им это не понравится, пусть шлют делегации на Гору и жалуются Элидату. И, кстати, уведомите Элидата о том, что происходит. Улаживать неустойки в торговых отношениях можно будет по каналам понтификата, на это время найдется. Но лучше заранее предупредить Хорнкаста о том, что его ждет множество скандалов. Далее – в областях, где разводят стаджу…

Почти час корональ непрерывно раздавал указания, пока вроде бы все аспекты начавшегося кризиса не были разобраны. Он то и дело обращался к Й-Уулисаану, и каждый раз советник по сельскому хозяйству предлагал что-нибудь полезное. «В этом человеке есть какая-то странная непривлекательность, – думал Валентин, – какая-то отчужденность, холодность, чрезмерная сдержанность, но он, вне всяких сомнений, отлично разбирался в тонкостях устройства сельского хозяйства Зимроэля, и следовало считать большим везением, что он вовремя оказался в Алаизоре и смог отплыть со мною на флагманском корабле».

Когда же совещание закончилось, Валентин испытал странное чувство тщетности всех усилий. Он отдал несколько десятков распоряжений, отправил во все концы множество депеш, наметил принятие твердых и решительных мер для сдерживания и преодоления беды. И все же, все же… он всего лишь смертный человек, находящийся в маленькой каютке крошечного кораблика, затерявшегося посреди громадного моря, которое само по себе – чуть ли не лужица для этого колоссального мира, и в эти самые мгновения невидимые организмы разносят мор и смерть на тысячи акров плодородных земель. И разве его суровые приказания могут затормозить неумолимое продвижение этой силы судьбы? И снова он почувствовал, что скатывается в настрой безнадежной подавленности, столь чуждый его истинной природе. «Может быть, это во мне угнездилась какая-то гниль, – думал он. – Может быть, это я заражен какими-то тлетворными спорами, которые выпили из меня надежду, и бодрость, и жизнерадостность, и теперь я обречен доживать свои дни в мрачности и страданиях».

Он закрыл глаза. Ему снова явилось видение из того сна, который он увидел в Лабиринте. Видение, напугавшее его сверх всякой меры: огромные трещины, рассекающие прочное основание мира, огромные пласты земли, встающие на дыбы и сталкивающиеся между собою, и он сам посреди всего этого, безнадежно пытающийся удержать мир от распада. Но – тщетно, тщетно, тщетно…

«Неужели на мне лежит проклятие? – думал он. – Почему из сотен короналей именно я избран для присутствия при крушении нашего мира?»

Он заглянул себе в душу и не нашел там черных грехов, которые могли бы навлечь на него и весь Маджипур возмездие Божества. Он не вожделел трона, он не устраивал заговора, он не свергал брата, он не употреблял во зло полученную власть, к которой никогда не стремился, он не…

Он не…

Он не…

Валентин яростно тряхнул головой. Все это глупость и слабость духа. Беды, постигшие нескольких фермеров, случайно совпали с несколькими дурными снами, посетившими его самого, и нет никаких причин видеть во всем этом какой-то вселенский катаклизм. Со временем все придет в норму. Эпифитотия, каков бы ни был ее размах, будет побеждена. Его царствование войдет в историю не только как время больших тревог, но и как эпоха гармонии, уравновешенности, счастья. «Ты хороший правитель, – сказал он себе. – И хороший человек. У тебя нет причин сомневаться в себе».

Корональ поднялся и вышел из каюты на палубу. День клонился к вечеру; пухлое бронзовое солнце низко висело над западным горизонтом, а на севере уже показалась одна из лун. Небо переливалось множеством самых разных цветов – золотисто-каштановым, бирюзовым, лиловым, янтарным, золотым. На горизонте улеглась тяжелая лента туч. Валентин немного постоял в одиночестве около борта, глубоко набирая в грудь соленый морской воздух. Все обойдется, дай только срок, говорил он себе, но чувствовал при этом, что снова скатывается в тревогу и растерянность. Что-то никак ему не удавалось надолго избавиться от этого настроения. Никогда в жизни безысходность и отчаяние не овладевали им так надолго. Он совершенно не узнавал нынешнего Валентина, этого болезненно мнительного человека, постоянно находящегося на грани уныния. Он сделался чужим самому себе.

– Валентин!

Это была Карабелла. Он заставил себя выкинуть из головы дурные предчувствия, улыбнулся и протянул руку.

– Какой красивый закат!

– Роскошный. Один из лучших в истории. Хоть и говорят, что лучше все же был – в царствование лорда Конфалюма, четырнадцатого числа…

– Нет, Валентин, этот лучше. Потому что мы видим его своими глазами. – Она взяла его под руку, они долго стояли бок о бок без единого слова. И Валентин никак не мог понять, почему он совсем недавно пребывал в столь подавленном настроении. Все будет хорошо. Все будет хорошо!

И вдруг Карабелла сказала:

– Смотри, это же морской дракон, да?

– Морские драконы никогда не заходят в эти воды, милая.

– Значит, это галлюцинация. Но очень правдоподобная. Ты разве не видишь?

– И куда смотреть?

– Вон туда. Видишь, в океане яркое отражение – пурпур с золотом? Оттуда налево. Еще. Вот!

Валентин, прищурившись, всматривался в море. Сначала он не видел там ничего, потом решил, что вроде бы громадное бревно в воде, и тут последний луч солнца пробился сквозь наползавшие тучи, озарил океан, и он ясно увидел: да, несомненно, это одинокий морской дракон, медленно плывущий на север.

Его пробрало ознобом, и он обхватил себя руками.

Всем известно, что морские драконы передвигаются только стадами, пользуясь раз и навсегда определенными маршрутами, проходящими в южных водах – с запада на восток вдоль нижней стороны Зимроэля и берега Гихорны до Пилиплока. Оттуда на восток, минуя Остров Сновидений, вдоль выжженного зноем южного берега Алханроэля, покуда не окажутся в безопасности никем не исследованных просторов Великого океана. Да, это был дракон, в полном одиночестве направлявшийся на север. Валентин не сводил с него глаз, а гигант вдруг воздел к небу свои огромные крылья и неторопливым, но решительным движением ударил ими по воде, как будто намеревался свершить невозможное – подняться из воды и полететь, подобно колоссальной птице, туда, где лежат задернутые изморосью полярные пределы.

– Как странно… – пробормотала Карабелла. – Ты когда-нибудь видел подобное?

– Никогда. Никогда. – Валентин поежился. – Карабелла, знамения идут сплошным потоком. И как же я должен их понимать?

– Пойдем. Давай вернемся в каюту и выпьем по чаше теплого вина.

– Нет, еще не время.

Он стоял как вкопанный и во все глаза смотрел не открываясь на темный силуэт, все хуже различимый на фоне темного моря в сгущающихся сумерках. Снова и снова громадные крылья вспенивали море, но в конце концов дракон сложил их, вытянул вверх длинную шею, запрокинул массивную голову, увенчанную тремя рогами и испустил гулкий скорбный крик, раскатившийся в полутьме, как туманная сирена маяка. Затем ушел под воду и скрылся из виду.

Глава 4

Невзирая на дождь – а в это время года в Долине Престимиона дожди идут непрерывно – с выжженных полей несло кислой вонью обугленных растений, которая проникала везде и всюду. Аксимаан Трейш, бережно поддерживаемая дочерью под локоть, плелась в центр города, где находился общинный зал, и чуяла ее даже здесь, в нескольких милях от ближайшей выжженной плантации.

От нее невозможно было укрыться. Она, как разлившаяся вода, растеклась повсюду. Едкий смрад проникал в каждое окно и в каждую дверь. Он просачивался в погреба, где хранилось вино, и заражал закупоренные бутылки. Ею отдавало мясо, поставленное на стол. Она въедалась в одежду и не поддавалась никакой стирке. Она впитывалась в каждую пору человеческого тела и оскверняла плоть. Аксимаан Трейш думала, что вонь проникает и в душу. Если ей будет все же позволено расстаться с этой нескончаемой жизнью и придет время вернуться к Источнику, стражи на мосту – Трейш была уверена в этом – остановят ее и презрительно, с отвращением, развернут обратно. «Старуха, нам тут совершенно не нужен смрад горелой травы. Забирай обратно свое тело и проваливай туда, где жила».

– Мама, здесь тебе будет удобно сидеть? – спросила Хейнок.

– Все равно. Где угодно.

– Вот хорошие места. Здесь будет хорошо слышно.

Сидевшие засуетились, пропуская ее. В последние дни к ней стали относиться, как к дряхлой старухе. Конечно, она стара, чудовищно стара, тут не поспоришь. Она осколок эпохи Оссьера, она так стара, что помнит, как лорд Тиверас был молодым, но ведь то, что она стара, ни для кого не новость, так почему же к ней внезапно все стали относиться столь заботливо? Ей совершенно не требуется особое отношение. Она еще может ходить, она вполне прилично видит, она все еще способна выйти в поле, когда придет пора, и собирать стручки… и собирать… выйти в… поле… и… собирать…

Почти не спотыкаясь, Аксимаан Трейш пробралась к своему месту и села. Она слышала, как с нею здоровались, но реагировала очень сдержанно, потому что ей вдруг стало трудно отождествлять лица и имена. В эти дни все без исключения жители Долины разговаривали с нею, сочувственно понижая голоса, как будто у нее в семье кто-то умер. В некоторой степени так оно и было. Но случилась совсем не та смерть, к которой она стремилась, которая так упорно избегала ее, – не ее собственная смерть.

Что, если этот день так никогда и не настанет? Ей казалось, что она приговорена вечно ковылять по этому миру среди разрушений и отчаяния, с каждым вздохом ощущая этот едкий смрад.

Она сидела молча, не глядя ни на кого.

– По-моему, он очень смелый, – сказала Хейнок.

– Кто?

– Семпетурн. Тот, кто будет сегодня выступать. В Мазадоне ему пытались помешать, объявили, что он призывает к измене. Но он все равно выступил, и сейчас путешествует по всем сельскохозяйственным районам и пытается объяснить нам, зачем понадобилось уничтожать посевы. Нынче здесь собралась вся Долина. Очень, очень важное событие.

– Да, да, очень важное событие, – согласилась Аксимаан Трейш и кивнула. – Очень важное событие.

Ей было довольно неуютно среди такого множества людей. Она уже несколько месяцев не бывала в городе. Теперь она вообще редко покидала дом и по большей части сидела у себя в спальне спиной к окну, вовсе не глядя на плантацию. Но сегодня Хейнок настояла, все время повторяя, что это очень важное событие.

– Мама, смотри, вот он!

Аксимаан Трейш не сразу поняла, что на возвышение вышел человек – приземистый, краснолицый, с густой уродливой шевелюрой черных волос, больше похожих на звериный мех. Странно, думала она, насколько стал ей неприятен вид людей с их мягкими обрюзглыми телами, блеклой липкой кожей, омерзительными волосами, слабыми водянистыми глазами. А человечек помахал руками и заговорил отвратительным пронзительным голосом:

– Обитатели Долины Престимиона… в эту годину испытаний мое сердце с вами… черный день… неожиданная драма… трагедия… беда…

Вот оно какое, это важное событие, думала Аксимаан Трейш. Шум, крик. Да, несомненно, важная затея. Она почти сразу же потеряла нить речи оратора, но, определенно, он говорил важные вещи, потому что слова, доносившиеся с возвышения, были одно весомее другого: «Рок… участь… кара… злоупотребления… невинно… позор… обман…» Но слова, при всей их несомненной важности, пролетали мимо нее, будто какие-то мелкие прозрачные крылатые зверушки.

Для Аксимаан Трейш последнее важное событие уже свершилось, и больше в ее жизни их уже не будет. После того как обнаружили лусавендровую сажу, ее поля сожгли первыми. Сельскохозяйственный агент Эревейн Нур с глубоко опечаленным видом, непрерывно сбивчиво извиняясь, дал в городе объявление о наборе рабочей силы – повесил на двери этого самого общинного зала, где сейчас сидела Аксимаан Трейш, – и утром звездодня все трудоспособные жители Долины Престимиона явились на ее плантацию с огромным запасом факелов. Тщательно расположив горючее по периметру и перекрестив горючими дорожками все поля, они подожгли его…

А потом поля Михайна, и Собора Симитота, и Палвера, и Нитиккимала…

Ничего не осталось. Вся Долина черная, выжженная, не осталось ни риса, ни лусавендры. На будущий год не будет урожая. Силосные ямы останутся пустыми, весовые амбары проржавеют, летнее солнце будет изливать тепло на кучи золы. Очень похоже на послание от Короля Снов, думала Аксимаан Трейш. Ты устраиваешься зимой поспать свои два месяца, и вдруг в твоем сознании всплывают ужасные видения, в которых гибнет все, что ты так старательно создавала, и ты на своем ложе ощущаешь всю тяжесть духа Короля снов, который давит тебя, мнет, говорит: «Это кара за грехи, в которых ты виновна».

– Откуда нам знать, – продолжал человек, стоявший на сцене, – что тот, кто называет себя лордом Валентином, на самом деле является помазанным короналем, осененным благословением Божества? Как можем мы быть уверены в этом?

Аксимаан Трейш резко выпрямилась и прислушалась.

– Посудите сами – корональ лорд Вориакс, которого все знали, был смуглым, верно? Он правил нами восемь лет, был мудрым властителем, и мы любили его. Скажете, нет? А потом Божество в своей бесконечной непознаваемой милости слишком рано забрало его от нас, и с Горы сообщили, что нашим короналем будет его брат Валентин, который тоже был смуглокожим брюнетом. Это было нам известно. Но показался нам в великом паломничестве – о нет, не здесь, эту провинцию он не посещал, но его видели в Пилиплоке, в Ни-мойе, а Нарабале, в Тил-омоне, в Пидруиде, и это был смуглый мужчина с блестящими черными глазами и черной бородой, и ни у кого не было сомнения в том, что он брат своего брата и наш законный корональ.

Но что же мы слышим? Появляется человек с волосами цвета золота и объявляет народу Алханроэля, что я, дескать, истинный корональ, исторгнутый из собственного тела колдовством, а брюнет – узурпатор. И жители Алханроэля творят перед ним знак пылающей звезды и кланяются и приветствуют его. И когда нам, в Зимроэле, сообщили, что человек, которого мы считали короналем, вовсе не корональ, мы тоже согласились с этим и поверили в россказни о колдовстве, и он восемь лет сидел в замке и правил. Разве не правда, что мы получили золотоволосого лорда Валентина вместо черноволосого лорда Валентина?

– Что это за изменнические речи?! – заорал плантатор Нитиккимал, сидевший рядом с Аксимаан Трейш. – Родная мать, Владычица острова, самолично подтвердила, что это ее сын!

Человек, стоявший на возвышении, вперил взгляд в слушателей.

– Да, Владычица признала его, и понтифик признал, и высокие аристократы и принцы с Замковой горы тоже признали. Не отрицаю. Кто я такой, чтобы утверждать, что они заблуждаются? Они бьют поклоны и преклоняют колени перед золотоволосым королем. Он устраивает их. Он устраивает вас. Но приемлет ли его Божество, друзья мои? Просто поглядите по сторонам! Сегодня я проехал по долине Престимиона. Где ваши посевы? Почему ваши поля не покрыты густой зеленью? Я вижу лишь пепел! Я вижу смерть! На вашу землю пришел мор, который день за днем распространяется по Разлому – быстрее, чем вы успеваете сжигать посевы, – и заражает землю губительными спорами. В этот сезон лусавендра не вырастет. И всем жителям Зимроэля придется положить зубы на полку. Может ли кто-нибудь припомнить подобное? Среди нас присутствует глубоко умудренная жизненным опытом женщина, на чьем веку сменилось уже много царствований – случалось ли ей видеть подобное? Я обращаюсь к вам, Аксимаан Трейш: вас уважает вся провинция – ваши поля были преданы огню, ваши посевы погублены, и дела всей вашей жизни в буквальном смысле пошли прахом в эти славные последние годы…

– Мама, он к тебе обращается, – громко прошипела Хейнок.

Аксимаан Трейш недоуменно мотнула головой. Она вновь утонула в этом потоке слов.

– Что мы тут делаем? И что он говорит?

– Что вы скажете, Аксимаан Трейш? Не утекла ли из Долины Престимиона благодать Божества? Вы же знаете, что да! Но не по вашим грехам и не по грехам кого-либо еще из присутствующих! Говорю вам, что Божество утратило терпение и обрушило свой гнев на мир, истребило лусавендру в Долине Престимиона, и милаиле в Ни-мойе, и стаджу в Фалкинкипе, и кто знает, каких плодов земли оно лишит нас в ближайшем будущем, каким напастям подвергнет – из-за ложного короналя…

– Измена! Измена!

– Говорю вам, что на Горе сидит незаконный корональ и незаконно правит – золотоволосый узурпатор, который…

– А что, трон снова узурпировали? – пробормотала Аксимаан Трейш. – Мы же чуть ли не в прошлом году слышали сплетни, что, дескать, кто-то незаконно захватил трон…

– Говорю вам: пусть он докажет, что избран Божеством! Пусть явится к нам в великом паломничестве, встанет перед нами и покажет, что он истинный корональ! Уверен, что этого не будет. Уверен, что он не в состоянии этого сделать. И я считаю, что, покуда мы будем смиренно позволять ему владеть Замком, нас ждут новые, еще более жестокие кары от Божества…

– Измена!

– Пусть говорит!

Хейнок тронула Аксимаан Трейш за локоть.

– Мама, с тобой все в порядке?

– Почему все взбесились? Что они кричат?

– Мама, может быть, тебе лучше будет уйти домой?

– Долой узурпатора!

– А я говорю: зовите прокторов, пусть арестуют его за измену!

Аксимаан Трейш растерянно смотрела по сторонам. Похоже, что все уже вскочили с мест и что-то кричали. Сколько шума! Какое безобразие! И странный запах – запах горелой сырой травы… что это горело? Запах щипал ей ноздри. Почему они так разорались?

– Мама…

– Завтра выходим сеять, ведь уже пора? А теперь пойдем домой. Согласна, Хейнок?

– Ох, мама, мама…

– Новый урожай…

– Да, – сказала Хейнок. – С утра выйдем в поле. А сейчас пойдем.

– Долой узурпатора! Да здравствует истинный корональ!

– Да здравствует истинный корональ! – вдруг прокричала Аксимаан Трейш, резко вскочив на ноги. Ее глаза сверкали, язык трепетал, выдавая крайнее возбуждение. Она снова почувствовала себя молодой, полной сил и энергии. – Завтра на рассвете в поле разбросаем новые семена, тщательно присыплем их землей, вознесем молитвы и…

Нет. Нет. Нет.

Туман, окутывавший ее сознание, развеялся. Она вспомнила все. Поля сожжены. Сельскохозяйственный агент сказал, что их нужно выдерживать еще три года, пока земля не очистится от спор сажи. Отсюда и странный запах – сожженные листья и стебли. Огонь бушевал несколько дней. Дождь растревожил запах и поднял его в воздух. В этом году не будет урожая – не будет его и в будущем году, и через год.

– Глупцы, – сказала она.

– Ты о ком, мама?

Аксимаан Трейш обвела рукой вокруг себя.

– Обо всех них. О тех, кто кричит против короналя. Кто считает, что это месть Божества. Ты-то сама неужели думаешь, что Божество решило тяжко покарать нас? Хейнок, мы будем голодать, потому что сажа убила посевы, а какой корональ сидит в Замке, не имеет значения. Ровно никакого значения. Отведи меня домой.

Снова раздался крик: «Долой узурпатора!» В ушах старухи, медленно выбиравшейся из зала, он прозвучал погребальным звоном.