Текст книги "Валентин Понтифик"

– Я ненавижу Лабиринт и не делаю из этого тайны. Но я покорно, хоть и без радости, уйду туда, когда придет время. Но пока еще не пора. Возможно, осталось еще немного, но не пора.

– В таком случае, надеюсь, что это время не затянется. Пусть Тиверас наконец упокоится. И хорошо бы это случилось поскорее.

Глава 5

Может быть, и небольшой, но настоящий триумф, думал Фараатаа, получив приглашение на встречу с Данипьюр. Много лет он был изгоем и скитался по джунглям, много лет его не замечали, а если и замечали, то с презрением и насмешкой, а теперь Данипьюр с величайшей дипломатической любезностью приглашает его посетить ее в Доме канцелярий Илиривойна.

В первый момент у него появилось искушение отказаться от приглашения и надменно потребовать, чтобы она сама явилась к нему в Новый Велализир. В конце концов, она была для народа простым администратором и ее титул не имел родословной, восходящей к временам до изгнания, а он, по признанию множества соплеменников, был Грядущим принцем и Явленным королем, ежедневно общался с водяными королями и заслуживал куда большего почтения, нежели та, на какую могла претендовать любая Данипьюр. Но затем он передумал: гораздо эффективнее, сказал он себе, было бы прийти в Илиривойн во главе своих тысяч, чтобы Данипьюр и все ее прихвостни увидели, какой властью он обладает! Да будет так, подумал он. Он согласен отправиться в Илиривойн.

Столица, расположившаяся на новом месте, по-прежнему выглядела убогой и недоделанной. Для нее, как обычно, выбрали открытое место в лесу, рядом с полноводным ручьем. Но улицы представляли собой всего лишь сырые тропинки, плетеные дома почти не имели украшений, их крыши были сплетены наспех и абы как, площадь перед Домом канцелярий была расчищена лишь частично, и повсюду все еще вились и сплетались лианы. Только сам Дом канцелярий имел какую-то связь с бывшим Илиривойном. По обычаю здание перенесли со старого места и собрали в центре города, где оно господствовало над всем городом; трехэтажная постройка из сверкающих бревен банникопа, облицованных по фасаду полированными досками болотного красного дерева, среди грубых хижин пьюриваров Илиривойна казалась чуть ли не дворцом. Но когда мы переправимся через море и восстановим Велализир, подумал Фараатаа, мы построим из мрамора и сланца настоящий дворец, который станет новым чудом света, и украсим его прекрасными вещами, которые мы возьмем как трофеи в Замке лорда Валентина. И тогда Данипьюр придется склониться передо мной!

Но пока приходилось соблюдать этикет. Он предстал перед Домом канцелярий и произвел пять Превращений повиновения – Ветер, Песок, Лезвие, Течение, Пламя. В пятом облике он оставался до появления Данипьюр. На мгновение она выказала растерянность при виде той силы, с какой он явился в столицу; его последователи заполнили площадь и улицы до самых границ города. Но она тут же овладела собой и приветствовала Фараатаа тремя Превращениями приятия – Звездой, Луной и Кометой. На последнем из них Фараатаа преобразился в свой собственный облик и последовал за правительницей. Никогда еще он не бывал в Доме канцелярий.

Данипьюр казалась холодной, отстраненной, особенной. Фараатаа ощутил легкую вспышку благоговения – как-никак она занимала этот пост все время, которое он прожил на свете, – но тут же подавил его. Он знал, что ее высокомерие и самообладание всего лишь оборонительное оружие.

Она предложила ему трапезу из калимботов и гумбы и угостила вином бледно-лавандового цвета, на которое он посмотрел с неудовольствием, поскольку вино не входило в число тех напитков, которые пьюривары употребляли в древние времена. Он не стал пить его и даже не поднял сосуд в новомодном приветственном жесте, что не осталось незамеченным.

Когда с формальностями было покончено, Данипьюр заговорила напрямик:

– Я люблю неменяющихся ничуть не больше, чем ты, Фараатаа. Но твоя цель недостижима.

– И какова же, по твоему мнению, моя цель?

– Избавить мир от них.

– Думаешь, это невозможно? – осведомился он с легким удивлением в голосе. – Почему же?

– Их двадцать миллиардов. Куда им деться?

– Неужели во вселенной нет других миров? Они пришли оттуда, пусть возвращаются обратно.

Она прикоснулась кончиками пальцев к подбородку; этот жест означал несогласие и отвращение к его словам. Фараатаа не позволил себе отреагировать на него раздражением.

– Когда они пришли, – сказала Данипьюр, – их было совсем мало. Теперь же их много, а сообщение Маджипура с другими мирами стало совсем незначительным. Неужели ты не понимаешь, сколько времени потребуется, чтобы вывезти с планеты двадцать миллиардов жителей? Я думаю, мы никогда не сможем от них избавиться – они будут плодиться быстрее, чем грузиться на корабли.

– В таком случае, пусть остаются здесь, а мы продолжим войну против них. Они будут убивать друг друга из-за еды, и через некоторое время еда закончится, оставшиеся люди умрут от голода, и их города превратятся в обиталище призраков. И мы покончим с ними навсегда.

Снова кончики пальцев прикоснулись к подбородку.

– Двадцать миллиардов трупов? Фараатаа, Фараатаа, будь реалистом! Хотя бы представь себе, что это значит. В одной Ни-мойе намного больше народу, чем в Пьюрифайне, а сколько еще других городов? Подумай, какая поднимется вонь! Подумай, сколько болезней начнется из-за разложения такого количества плоти!

– Если они вымрут от голода, плоти останется немного. Даже разлагаться будет нечему.

– Фараатаа, ты так игриво рассуждаешь об этом…

– Разве? Ну, ладно, пусть игриво. На свой игривый манер я сокрушил угнетателя, под пятой которого мы корчились четырнадцать тысяч лет. Я игриво загнал их в хаос. Я игриво…

– Фараатаа!

– Данипьюр, я уже достиг очень многого – на свой игривый манер. И не только без помощи с твоей стороны, но в условиях твоего постоянного противодействия. И теперь…

– Выслушай меня, Фараатаа! Да, ты высвободил могучие силы и нанес неизменяющимся такой удар, какого я даже представить себе не могла. Но теперь пора остановиться и подумать о последствиях того, что ты сделал.

– Я уже все обдумал, – ответил он. – Мы вернем себе наш мир.

– Возможно. Но какой ценой! Ты обрушил на их земли разные болезни и вредителей – но удастся ли так же легко остановить этот мор? Ты вывел разных чудовищ и выпустил их на волю. А теперь ты намерен завалить мир миллиардами разлагающихся трупов. Или ты, Фараатаа, считаешь, что спасти мир и уничтожить его – одно и то же?

– Болезни исчезнут вместе с зараженными растениями, которые по большей части бесполезны для нас. Новых животных выведено немного, а мир велик. К тому же ученые заверили меня, что монстры не способны к размножению, и мы избавимся от них вскоре после того, как они выполнят свою задачу. И в отличие от тебя я не очень-то боюсь разлагающихся трупов. Стервятники нажрутся досыта, а из оставшихся гор костей мы построим храмы. Победа за нами, Данипьюр. Мы вернем себе наш мир.

– Ты слишком самоуверен. Они еще не начали отбиваться – но что будет, когда начнут? Фараатаа, что, если они нанесут ответный удар? Я прошу тебя, Фараатаа, вспомни, что сделал с нами лорд Стиамот.

– Лорду Стиамоту для полной победы понадобилось тридцать лет.

– Да, – согласилась Данипьюр, – но и армии у него были малочисленные. А сейчас неизменяющихся в десятки, в сотни раз больше, чем нас.

– Но теперь мы владеем искусством насылать на них мор и чудовищ; во времена лорда Стиамота мы такого не умели. И их численное превосходство обратится против них же, когда закончатся запасы еды. Да они не тридцать лет – тридцать дней не смогут воевать против нас, когда голод раздирает их цивилизацию на части!

– Голодные воины могут сражаться гораздо яростнее раскормленных.

Фараатаа засмеялся.

– Воины? Какие воины? Данипьюр, ты говоришь глупости. Они сделались совсем мягкотелыми.

– Во времена лорда Стиамота…

– Лорд Стиамот жил восемь тысяч лет назад. Все прошедшее время жизнь давалась им очень легко, и они превратились в расу трусливых недоумков. А самый большой недоумок это их лорд Валентин, блаженный дурачок, категорически не приемлющий насилия. Неужели мы должны бояться короля, у которого не хватает духу убивать врагов?

– Согласна, его бояться нечего. Но мы можем использовать его, Фараатаа. Именно это я и намерена делать.

– Каким образом?

– Ты же знаешь, что он спит и видит, как бы договориться с нами.

– Я знаю, – сказал Фараатаа, – что он явился в Пьюрифайн с глупой надеждой вступить в переговоры с тобою и что ты мудро избежала встречи с ним.

– Да, он приходил мириться. Да, я уклонилась от встречи. Мне необходимо было больше узнать о твоих намерениях, перед тем как торговаться с ним.

– Теперь ты знаешь мои намерения.

– Да, теперь знаю. И прошу тебя приостановить распространение болезней и поддержать меня, когда я буду встречаться с короналем. Твои действия препятствуют достижению моих целей.

– Каковы же твои цели?

– Лорд Валентин не похож на других короналей, которых я знала. Он действительно, как ты выразился, блаженный дурачок, не способный убивать. Отвращение к войне делает его податливым и управляемым. Я хочу добиться от него таких уступок, каких не дал бы нам ни один предыдущий корональ. Права снова поселиться в Алханроэле, возвращения нам священного города Велализира, голоса в правительстве, в общем, полного политического равенства в структуре жизни Маджипура.

– Куда лучше полностью уничтожить всю эту структуру и жить где нам заблагорассудится, не спрашивая ни у кого разрешения.

– Но нельзя же не понимать, что это невозможно. Ты не сможешь ни выслать с планеты двадцать миллиардов народу, ни истребить их. А вот что нам действительно по силам, так это заключить с ними мир. Пойми, Фараатаа, что Валентин – это возможность для нас достичь мира.

– Мир! Какое дурацкое, лживое слово! Мир! О нет, Данипьюр, я не хочу мира. Мне нужен не мир, а победа. И победа будет за нами.

– Победа, к которой ты стремишься, погубит всех нас, – возразила Данипьюр.

– Ничего подобного. А вот я считаю, что твои переговоры с короналем ничего не дадут. Если он пойдет на те уступки, которых ты собираешься просить, собственные принцы и герцоги свергнут его и поставят кого-нибудь безжалостного, и что тогда? Нет, Данипьюр, я должен продолжать войну до тех пор, пока в нашем мире не останется ни одного неизменяющегося. Все остальное будет означать продолжение рабства.

– Я запрещаю.

– Запрещаешь?

– Я Данипьюр.

– Совершенно верно. Но что из того? Я – Явленный король, о котором говорило пророчество. Как же ты можешь что-то запрещать мне? Неизменяющиеся трепещут передо мною. Я уничтожу их, Данипьюр. И если ты встанешь на моем пути, уничтожу и тебя. – Он поднялся и взмахом руки опрокинул нетронутый кубок с вином, разлив его содержимое по столу. Уже в дверях он обернулся, на мгновение принял облик, именуемый Рекой, означающий презрение и непокорность, и вернулся к своему основному облику. – Война будет продолжаться, – сказал он. – Пока что я разрешаю тебе исполнять прежние обязанности, но предупреждаю: не пытайся предать меня и вступить в связь с врагами. Что касается блаженного лорда Валентина, его жизнь нужна мне. Его кровь омоет Скрижали богов в день нового освящения Велализира. Веди себя разумно, Данипьюр. А не то и с тобой будет то же самое.

Глава 6

– Корональ лорд Валентин и его мать, Владычица, находятся во внутреннем храме, – сказала иерарх Талинот Эсюлде. – Он просил передать вам, принц Хиссун, чтобы вы переночевали в королевской резиденции в Нуминоре и с утра отправились в путь наверх, к нему.

– Воля короналя – закон, – ответил Хиссун.

Он смотрел мимо иерарха на огромную белую стену Первого утеса, возвышающуюся над Нуминором. Она была ослепительно, до боли в глазах, яркой, почти не уступая самому солнцу. Когда несколько дней назад Остров появился в поле зрения впервые за время плавания из Алханроэля, он поймал себя на том, что прикрывает глаза рукой от этого мощного белого сияния и вообще хочет отвести взгляд, а Эльсинома, стоявшая рядом с ним, в ужасе отвернулась от открывшегося зрелища и воскликнула: «Я никогда не видела ничего столь яркого! Мы не ослепнем, глядя туда?» Но теперь, вблизи, белый камень уже не устрашал: его свет казался чистым, успокаивающим, как свет луны, а не солнца.

С моря дул ласковый прохладный ветерок, тот самый, что нес его так быстро – но не настолько быстро, чтобы утихомирить нетерпение, нараставшее в нем день ото дня – от Алаизора до Острова. Нетерпение не отпускало его и теперь, когда он прибыл в твердыню Владычицы. Однако же он знал, что должен быть терпеливым и приспособиться к неторопливым ритмам Острова и его безмятежной хозяйки, иначе ему просто не удастся достичь тех целей, ради которых он оказался здесь.

И когда иерархи провожали его по небольшому тихому портовому городку в резиденцию, именуемую Семь стен, он и впрямь чувствовал, как нежные ритмы этого места овладевают им. Он думал о том, что чары Острова непреодолимы, что Остров является воплощением мира и спокойствия и всеми сторонами своего существования извещает о присутствии Владычицы. Даже бедствия, охватившие сейчас Маджипур, здесь казались ему нереальными.

Однако в ту ночь Хиссун долго не мог заснуть. Он лежал в роскошной спальне, обитой великолепными темными тканями старинного плетения, где некогда ночевали великий лорд Конфалюм, и Престимион, и, наверное, сам Стиамот; и ему казалось, что древние правители все еще витают здесь, переговариваются друг с другом тихим шепотом и насмехаются над ним в этих разговорах: выскочка, ничтожество, павлин. «Это всего лишь шум прибоя внизу», – сердито сказал он себе. Но сон по-прежнему не приходил, и чем старательнее он пытался заснуть, тем меньше хотелось спать. Он встал, прошелся по комнатам, вышел во двор, подумав, что хорошо бы разбудить какого-нибудь слугу, который подал бы ему вина, но не обнаружил ни одной живой души и через некоторое время вернулся в спальню и снова закрыл глаза. На этот раз ему почти сразу показалось, что он чувствует, как Владычица легонько прикоснулась к его душе; это было не послание, не что-то содержательное, а именно прикосновение, нежное, как дыхание, ласково проходящее через его душу: «Хиссун, Хиссун, Хиссун…», навевавшее на него успокоение, за которым пришла легкая дрема, а потом и глубокий сон, недоступный для сновидений.

Утром величественная, невзирая на изящество, иерарх Талинот Эсюлде проводила его и Эльсиному на площадку у подножия огромного белого утеса, где ждали парящие сани, которым предстояло доставить их на верхние террасы Острова.

Подъем по вертикальной стене Первого утеса – вверх-вверх-вверх, как во сне, совершенно ошеломил Хиссуна, он зажмурился и осмелился открыть глаза лишь после того, как сани не остановились на посадочной площадке. Посмотрев оттуда, он увидел залитую солнцем морскую гладь, простирающуюся до далекого Алханроэля, и два изогнутых рукава мола нуминорского порта, выдающиеся в море прямо под ним. Затем летающий фургон отвез их по заросшему густым лесом плато к подножию Второго утеса, который вздымался вверх так круто, что, казалось, заполнял все небо; там они переночевали в хижине на Террасе зеркал, где из земли, как таинственные древние идолы, торчали массивные плиты из полированного черного камня.

Затем последовал еще один подъем на санях на верхний, внутренний утес, вздымающийся на несколько тысяч футов над уровнем моря, где находилось святилище Владычицы. На вершине Третьего утеса воздух был настолько чистым, что даже находящееся за много миль виделось четко, будто сквозь увеличительное стекло. Высоко над головами лениво парили неизвестные Хиссуну громадные птицы с пухлыми красными телами и огромными черными крыльями. И снова Хиссун и Эльсинома поехали вглубь Острова, минуя одну за другой плоские террасы, пока наконец не достигли места, где среди необыкновенно безмятежных садов были разбросаны в кажущейся хаотичности простые беленые каменные домики.

– Это Терраса поклонения, – сказала Талинот Эсюлде. – Преддверие Внутреннего храма.

На сей раз они переночевали в скромном, но очень милом уединенном тихом домике, с собственным мерцающим бассейном и тихим уютным садом, окаймленным виноградными лозами, толстые древние стволы которых словно вросли в непроницаемую стену. На рассвете слуги принесли им охлажденные фрукты и жареную рыбу, и вскоре после того, как они закончили завтрак, появилась Талинот Эсюлде, а с нею другая иерарх, суровая седовласая женщина с пронзительным взглядом. Она приветствовала их обоих неодинаково, Хиссуна – салютом, подобающим принцу Горы, но сделала этот жест с необычной поспешностью, попросту небрежно, а затем повернулась к Эльсиноме и, взяв обе ее руки в свои, долго тепло и пристально смотрела ей в глаза, и в конце концов сказала:

– Добро пожаловать на Третий утес. Меня зовут Лоривейд. Владычица и ее сын ждут вас.

Утро было прохладным и туманным, но казалось, что солнечный свет вот-вот пробьется сквозь низкие облака. Цепочкой, которую возглавляла Лоривейд и замыкала Талинот Эсюлде, они без единого слова прошли через сад, где каждый лист сверкал росой, и, миновав мост из белого камня, изогнутый столь изящно, что казалось, будто он может рассыпаться при малейшем ударе, достигли просторного луга, по другую сторону которого находился Внутренний храм.

Хиссуну еще не случалось видеть более красивого здания. Оно было построено из того же полупрозрачного белого камня, что и мост; основу его составляла невысокая ротонда с плоской крышей, от которой исходили, как лучи звезды, восемь длинных тонких крыльев. Никаких украшений: все чисто, целомудренно, просто, безупречно.

В ротонде помещался просторный восьмигранный зал, посреди которого находился восьмигранный же бассейн, и в этом зале их поджидали лорд Валентин и женщина, которая могла быть только его матерью, Владычицей.

Хиссун застыл было на пороге в недоумении, не зная, кому из этих Властей он должен поклониться в первую очередь, но тут же решил, что преимущество должна иметь дама. Но в какой форме он должен выразить ей свое почтение? Он, конечно, знал знак Владычицы, но следует ли демонстрировать этот знак перед нею самой, как приветствуют знаком пылающей звезды короналя, или это окажется вопиющей бестактностью? Хиссун не знал что и думать. В ходе обучения его ни единым словом не подготовили к встрече с Владычицей острова.

Тем не менее он повернулся к ней. Она оказалась гораздо старше, чем он ожидал, с лицом, изрезанным глубокими морщинами и частой сеточкой вокруг глаз, с обильной сединой в волосах. Но яркая, теплая и сияющая, как полуденное солнце, улыбка красноречиво говорила о силе и энергичности; Хиссун почувствовал, что в этом удивительном сиянии стремительно тают его сомнения и страхи.

Он собирался преклонить перед нею колено, но она угадала его намерение, остановила его, легко качнув головой, прежде чем он успел согнуть ноги, и сама протянула ему руку. Хиссун, каким-то образом сообразив, чего от него ждут, на мгновение легонько прикоснулся кончиками пальцев к ее пальцам, и с изумлением ощутил такой мощный, потрясший все его существо прилив энергии, что отскочил бы, если бы не настроился заранее на любые неожиданности. Зато тут же стало ясно, что таким образом Владычица укрепила его уверенность, силу и самообладание.

Потом он повернулся к короналю и прошептал:

– Мой повелитель…

Хиссуна удивили и встревожили перемены, произошедшие в облике лорда Валентина за время их последней встречи, которая случилась так давно, в Лабиринте, в начале злополучного великого паломничества. Тогда лорд Валентин был удручен страшной усталостью, но, несмотря на это, в его лице пробивался внутренний свет, некая неудержимая радость, которую не могла до конца погасить никакая усталость. Но сейчас он был не таков. Его кожа потемнела под жестоким солнцем Сувраэля, а волосы, напротив, посветлели, отчего он казался непривычно, по-варварски агрессивным. Ввалившиеся глаза прятались под полуопущенными веками, на исхудавшем лице появилось множество морщин, и не было видно и следа той солнечной дружелюбности духа, которая была самой заметной чертой его характера. Он казался совершенно незнакомым: мрачным, напряженным, отстраненным.

Хиссун начал делать знак пылающей звезды. Но лорд Валентин нетерпеливо перехватил его руку и крепко пожал ее. Это тоже не вселяло спокойствия. Корональ не обменивается рукопожатием ни с кем. К тому же в момент соприкосновения ладоней Хиссун опять ощутил хлынувший в него поток энергии. Правда, в отличие от той энергии, которую даровала ему Владычица, эта заставляла его нервничать, вселяла чувство неловкости.

Как только корональ выпустил его руку, Хиссун отступил и жестом подозвал к себе Эльсиному, которая стояла неподвижно у порога, как будто окаменела при виде двух Властей Маджипура в одной комнате.

– Мой повелитель, добрая Владычица, – произнес он натужным хриплым голосом, – позвольте представить вам мою мать, леди Эльсиному…

– Достойная мать достойного сына, – сказала Владычица. Это была первая ее реплика с тех пор, как Хиссун с матерью вошли в зал, и ее голос показался Хиссуну прекраснейшим из когда-либо слышанных: густой, спокойный, музыкальный. – Подойдите ко мне, Эльсинома.

Выйдя из оцепенения, Эльсинома двинулась по гладкому мраморному полу, и Владычица двинулась ей навстречу, и они сошлись у восьмиугольного бассейна в центре Зала. Владычица вскинула руки и крепко и с неподдельной теплотой обняла Эльсиному, а когда женщины отступили друг от дружки, Хиссун увидел, что его мать как будто вышла на яркий солнечный свет после долгого пребывания в темноте. Глаза ее сияли, лицо порозовело; в ней не было видно ни намека на робость или страх.

Она перевела взгляд на лорда Валентина и начала делать знак пылающей звезды, но корональ остановил ее точно так же, как и Хиссуна, прикоснувшись пальцами к ее ладони.

– В этом нет необходимости, милая леди Эльсинома.

– Для меня это обязательно, мой повелитель, – уверенным тоном ответила она.

– Нет. Уже нет. – Корональ улыбнулся впервые за утро. – Все эти салюты и поклоны придуманы для игры на людях. В своем кругу мы прекрасно обходимся без них.

И продолжил, обращаясь к Хиссуну:

– Я, пожалуй, не узнал бы тебя, если бы не знал, что ты сегодня приедешь сюда. Мы так давно не виделись, что уже и забыли друг друга; во всяком случае, мне так кажется.

– Несколько лет, мой повелитель, и непростых лет, – ответил Хиссун. – Время на все накладывает отпечаток, а в такие годы, как эти, отпечатки оказываются особенно впечатляющими.

– Да, так оно и есть. – Лорд Валентин подался вперед и принялся рассматривать Хиссуна столь пристально, что ему стало неловко, а потом сказал: – Некогда я думал, что хорошо тебя знаю. Но Хиссун, которого я знал, был мальчиком, прятавшим робость за хитростью. А сейчас передо мною стоит мужчина – даже принц, – в котором почти не осталось робости, а хитрость, полагаю, переродилась во что-нибудь более серьезное – скажем, в изобретательность. Или даже в государственную мудрость, если отчеты о твоей жизни, которые я получал, верны. Полагаю, тот мальчик, которого я когда-то знал, скрывается у тебя где-то в глубине. Но разглядеть его совсем непросто.

– И мне трудно, мой повелитель, узнать в вас того человека, который когда-то нанял меня в проводники по Лабиринту.

– Неужели я так сильно изменился?

– Да, мой повелитель. Я боюсь за вас.

– Если тебе так уж нужно бояться, то бойся за Маджипур. Не трать страхи на меня.

– Я боюсь за Маджипур, очень боюсь. Но как же мне не бояться за вас, мой повелитель? Вы – мой благодетель. Высоким положением, которого я достиг, я обязан только вам. И когда я вижу вас таким подавленным, таким мрачным…

– Времена мрачные, Хиссун. Состояние мира отражается на моем лице. Но, возможно, мы еще увидим цветущую весну. Лучше расскажи мне: что нового в Замке? Насколько мне известно, лорды и принцы строят грандиозные планы.

– Совершенно верно, мой повелитель.

– Тогда рассказывай!

– Вы же понимаете, мой повелитель, что все эти планы будут представлены вам на утверждение, что Регентский совет не станет…

– Отлично понимаю. Расскажи мне, что предлагает Совет.

Хиссун набрал полную грудь воздуха.

– Во-первых, – сказал он, – мы намерены разместить армию по всей границе Пьюрифайна, чтобы лишить метаморфов возможности и дальше распространять заразу и другие ужасы.

– Ты имеешь в виду окружить Пьюрифайн или вторгнуться туда? – спросил лорд Валентин.

– Сначала окружить, мой повелитель.

– Сначала?

– Предполагается, что, взяв под контроль границы, мы войдем в пределы провинции, чтобы отыскать мятежника Фараатаа и его сторонников.

– Ага. Арестовать Фараатаа и его сторонников! А что будет с ними, когда их арестуют? Кстати, я очень сомневаюсь, что это удастся – исходя из собственного опыта скитания в джунглях.

– Их ждет тюрьма.

– И все? Не планируется казнить предводителей?

– Мой повелитель, мы же не дикари!

– Конечно, конечно… И целью вторжения будет только и исключительно арест Фараатаа?

– Только и исключительно, мой повелитель.

– Эти планы не предусматривают свержения Данипьюр? Или кампании по полному истреблению метаморфов?

– Такие действия даже не рассматривались.

– Понятно… – Он говорил крайне сдержанным, даже чуточку насмешливым тоном, какого Хиссун никогда прежде не замечал за ним. – И какие еще планы предлагает Совет?

– Силами миротворческой армии занять Пилиплок, – по возможности, без кровопролития, – и взять под контроль прочие города и провинции, которые откажутся подчиняться правительству. Также нейтрализовать всякие частные армии, собранные самозваными короналями, которые нынче объявляются тут и там, и по возможности призвать эти армии на службу правительству. И последнее: военная оккупация любой провинции, которая откажется принять участие в только что объявленной программе продовольственной поддержки пораженных областей.

– Можно сказать, исчерпывающая схема, – сказал лорд Валентин все тем же необычным подчеркнуто бесстрастным тоном. – И кто же возглавит эти армии?

– Совет предложил разделить командование между его светлостью лордом Диввисом, его светлостью лордом Тунигорном и мною, – ответил Хиссун.

– А как же я?

– Вы, естественно, будете осуществлять верховное командование всеми силами, мой повелитель.

– Естественно… естественно… – Взгляд лорда Валентина словно бы обратился внутрь него. Корональ долго молчал, по-видимому, обдумывая то, что сказал Хиссун. А тот пристально наблюдал за правителем. Было что-то очень неприятное в строгой, сдержанной манере, с какой корональ задавал вопросы; казалось очевидным, что лорд Валентин, как и сам Хиссун, знал, к чему идет разговор, и Хиссун понял, что опасается того момента, который они оба старательно оттягивали. Но этот момент все равно уже близок. Корональ снова посмотрел на Хиссуна – глаза его при этом странно блеснули – и спросил:

– Выдвигал ли Регентский совет еще какие-нибудь предложения, принц Хиссун?

– Да, мой повелитель, еще одно.

– Какое же?

– Что командовать армией, которой предстоит оккупировать Пилиплок и другие мятежные области, будет носитель титула короналя.

– Корональ, как вы только что сказали… – Хиссун не пропустил мимо ушей официальность обращения, – будет верховным главнокомандующим.

– Нет, мой повелитель. Верховным главнокомандующим должен быть понтифик.

Последовавшая пауза затянулась, казалось, на тысячу лет. Лорд Валентин стоял почти неподвижно, его можно было бы принять за статую, если бы не чуть заметное трепетание век и редкое подергивание мускула на щеке. Хиссун напряженно ждал, не решаясь нарушить тишину. Теперь, когда эти слова, являющиеся, фактически, ультиматумом короналю, прозвучали, он поражался собственной безрассудности. Но сделанного не воротишь. Если лорд Валентин разгневается, лишит его титула и отправит вновь побираться на улицах Лабиринта, значит, так тому и быть: сделанного не воротишь.

Корональ расхохотался.

Этот хохот рождался где-то в самой глубине его тела и, как гейзер, прорывался через грудь к губам – громкий, гулкий не то смех, не то рев, какой можно было бы услышать от великана вроде Лизамон Халтин или Залзана Кавола, а не довольно субтильного лорда Валентина. Он хохотал и хохотал, пока у Хиссуна не зародилось опасение, что корональ повредился в рассудке, но именно тогда смех резко оборвался, и от нездорового веселья лорда Валентина не осталось ничего, кроме странной напряженной улыбки.

– Отлично сработано! – воскликнул он. – Ах, Хиссун, отлично сработано!

– Мой повелитель?..

– А скажи-ка мне – кто станет новым короналем?

– Мой повелитель, вы, несомненно, понимаете, что это всего лишь предложения… они рассчитаны на повышение эффективности управления в условиях кризиса…

– Да, конечно. Но кому же, позволю себе спросить еще раз, предстоит осуществлять это самое повышение эффективности управления?

– Мой повелитель, выбор преемника всегда является прерогативой прежнего короналя.

– Совершенно верно. Но кандидаты для этого выбора… разве принцы и верховные советники не предложили несколько имен? Предполагалось, что пост унаследует Элидат, но Элидата, – Валентин вдруг вернулся к неофициальному обращению, – как ты, вероятно, знаешь, больше нет на свете. Итак, Хиссун, признавайся, кого же выбрали на Горе?

– Обсуждалось несколько имен, – осторожно сказал Хиссун, величайшим усилием заставляя себя прямо смотреть в лицо лорду Валентину. – Мой повелитель, если вам это непри…

– Несколько имен. Чьих же?

– Первым был назван его светлость лорд Стазилейн. Но он сразу же заявил, что не желает быть короналем. Затем назвали его светлость лорда Диввиса…

– Диввису не быть короналем! – повысил голос лорд Валентин, бросив быстрый взгляд на Владычицу. – Он наделен всеми недостатками моего брата Вориакса, но не имеет ни одного из его достоинств. Кроме, пожалуй, отваги и определенной напористости. Этого недостаточно.

– Упоминалось еще одно имя, мой повелитель…

– Твое, Хиссун?

Хиссун попытался ответить: «Да, мой повелитель», – но у него перехватило горло.

– М… мое.

Лорд Валентин улыбнулся.

– И ты готов нести эту службу?

– Если мне будет это поручено, то да. Да.

Корональ впился взглядом в Хиссуна, а тот, не моргнув глазом, выдержал этот суровый осмотр.

– Что ж, в таком случае, все решено, да? Мать одобряет мое повышение в должности. Регентский совет – тоже. И старина Тиверас, несомненно, согласится уступить мне место.

– Валентин… – начала, нахмурившись, Владычица.

– Нет-нет, мама, все в порядке. Я понимаю, что значит необходимость. Мне ведь не оставили возможности для колебаний, верно? Поэтому я принимаю свою судьбу. Нужно немедленно сообщить Хорнкасту, что Тиверасу следует, наконец, позволить перейти Мост Прощаний. Ты, мама, наконец-то сможешь избавиться от своего бремени, о чем, я знаю, ты мечтаешь, и перейти к спокойной и легкой жизни бывшей Владычицы. А ваша, Эльсинома, работа только начинается. И твоя, Хиссун. Вот видишь: дело сделано. Все произошло именно так, как я предвидел, но, пожалуй, раньше, чем ожидал.