Текст книги "Валентин Понтифик"

Хиссун, с удивлением и недоумением наблюдавший за короналем, заметил, что выражение лица Валентина изменилось: резкость, нехарактерная суровость покинули его черты, а в глаза вернулись прежние спокойствие, тепло и нежность; жуткая, напряженная, чуть ли не безумная ухмылка сменилась привычной доброй, нежной, любящей улыбкой.

– Вот и все, – тихо сказал Валентин и, подняв руки, изобразил знак пылающей звезды и крикнул во весь голос:

– Да здравствует корональ! Да здравствует лорд Хиссун!

Глава 7

Когда Хорнкаст вошел в зал совета, там уже находились трое из верховных министров понтификата. Сидевший, как обычно, в середине гэйрог Шинаам нервно подергивал раздвоенным языком, будто подозревал, что ожидаемый всеми смертный приговор должен быть вынесен не дряхлому созданию, которому он так долго служил, а ему самому. Рядом с ним пустовало кресло врача Сепултрова, а еще правее сидел Дилифон, сморщенный трясущийся человечек, который и сидеть-то в своем огромном, похожем на трон кресле мог только съежившись и крепко держась за подлокотники, но в глазах его горел огонь, которого Хорнкаст не видел уже много лет. В другом конце комнаты сидела толковательница снов Наррамиир, окутанная аурой мрачной болезненности и ужаса, для которой ни в малейшей степени не служила препятствием ее наколдованная неуместно чувственная красота, за которой она скрывала свое вековое тело. Как же долго, думал Хорнкаст, каждый из этих троих ждал этого дня? И что накопилось в их душах за время этого ожидания?

– Где Сепултров? – осведомился Хорнкаст.

– У понтифика, – ответил Дилифон. – Его час назад вызвали в тронный зал. Как нам сообщили, понтифик снова заговорил.

– Странно, что об этом не известили меня, – заметил Хорнкаст.

– Мы знали, что ты принимаешь послание от короналя, – сказал Шинаам, – и решили, что тебя не стоит тревожить.

– Настал тот самый день, да? – спросила непрерывно перебиравшая пальцами густые черные волосы Наррамиир, подавшись всем телом вперед.

Хорнкаст кивнул.

– Да, тот самый день.

– Прямо не верится, – заявил Дилифон. – Этот фарс так сильно затянулся, что я думал, он не кончится вовсе.

– Он закончится сегодня, – сказал Хорнкаст. – Вот декрет. Должен заметить, что формулировка найдена весьма элегантная.

– И впрямь, интересно, какими словами можно воспользоваться, чтобы приговорить правящего понтифика к смерти, – сказал Шинаам с визгливым смешком. – Думаю, этот документ будет достоин постоянного изучения множеством будущих поколений.

– Декрет никого не приговаривает к смерти, – ответил Хорнкаст. – Там нет никаких инструкций. Просто корональ лорд Валентин глубоко скорбит о кончине своего отца и отца всех жителей Маджипура великого понтифика Тивераса.

– Он, оказывается, хитрее, чем я думал! – сказал Дилифон. – Умудрился не запачкать рук!

– Им всегда это удается, – сказала Наррамиир. – Скажи-ка лучше, Хорнкаст, кто будет следующим короналем?

– Короналем был избран Хиссун, сын Эльсиномы.

– Молодой принц родом из Лабиринта?

– Он самый.

– Потрясающе. Значит, новой Владычицей будет…

– Эльсинома, – закончил Хорнкаст.

– Это же революция! – воскликнул Шинаам. – Валентин одним ударом опрокинул Замковую гору! Кто мог бы поверить в такое? Нет, правда? Лорд Хиссун! Разве такое возможно? И как с этим смирились принцы Горы?

– Думаю, у них просто не было выбора, – ответил Хорнкаст. – Но давайте выбросим из головы проблемы принцев Горы. Мы обязаны решить собственные проблемы, поскольку наша служба сегодня заканчивается.

– Благодарение Божеству за это, – проворчал Дилифон.

Гэйрог обжег его сердитым взглядом.

– Не говори за всех.

– Для меня – безусловно. Но я имею в виду и понтифика Тивераса.

– Который сегодня, кажется, говорит сам за себя, – сказал Хорнкаст и посмотрел на документ, который держал в руке. – Должен обратить ваше внимание на несколько любопытных моментов. В частности, мои сотрудники до сих пор не смогли найти какого-либо описания надлежащей процедуры оповещения о смерти понтифика и провозглашения нового понтифика, поскольку такое событие происходило очень давно.

– Очень может быть, что никого из его свидетелей уже нет в живых, – сказал Дилифон. – Кроме самого понтифика Тивераса.

– Сомневаюсь, что он согласится помочь нам в этом вопросе, – сказал Хорнкаст. – Сейчас мы просматриваем архивы в поисках описания того, как осуществлялось оповещение о смерти Оссьера и воцарении Тивераса, но если не удастся ничего найти, придется изобретать собственную церемонию.

Наррамиир, сидевшая с закрытыми глазами, сказала густым потусторонним голосом:

– Вы запамятовали. Среди нас все же есть один свидетель дня воцарения Тивераса.

Хорнкаст вскинул на нее изумленный взгляд. Все знали, что она очень стара, но никто не знал насколько; о ней было известно лишь, что она всегда была толковательницей снов верховного правителя. Но если она действительно застала эпоху пребывания Тивераса на троне короналя, значит, она еще старше, чем он предполагал. По спине верховного глашатая пробежали мурашки; он-то считал, что в его возрасте уже невозможно чему-либо удивиться.

– Неужели ты помнишь, как это было?

– Вижу все это как сквозь туман. Первое объявление сделали во Дворе колонн. Затем во Дворе Шаров, далее – на Площади Масок, в Зале Ветров и во Дворе Пирамид. И, в завершение – в Устах лезвий. Новый понтифик, прибыв в Лабиринт, обязан войти через Уста лезвий и пешком спуститься через все уровни до самого низа. Это я хорошо помню: Тиверас шагал через толпу, скандировавшую его имя, шел так быстро, что никто не успевал за ним, и ни разу не остановился, пока не прошел весь Лабиринт до самого дна. Интересно, понтифик Валентин проявит такую же прыть?

– А тут еще одна любопытная новость, – сказал Хорнкаст. – Понтифик Валентин не намерен немедленно переселяться в Лабиринт.

– Что? – изумился Дилифон.

– Сейчас он находится на Острове с бывшей Владычицей, новым короналем и новой Владычицей. Понтифик проинформировал меня, что оттуда он отправится в Зимроэль, чтобы взять под контроль взбунтовавшиеся провинции. Он предвидит, что на это уйдет много времени, и просит меня отложить все торжества по поводу его воцарения.

– Как надолго? – осведомился Шинаам.

– Неизвестно, – ответил Хорнкаст. – Кто знает, сколько еще продлится этот кризис. И, пока он продолжается, понтифик намерен оставаться в верхнем мире.

– В таком случае, – сказала Наррамиир, – можно ожидать, что кризис не закончится, пока Валентин жив.

Хорнкаст взглянул на нее и улыбнулся.

– Ты отлично поняла его. Он изрядно недолюбливает Лабиринт и, полагаю, будет использовать любой предлог, чтобы не переселяться сюда.

Дилифон медленно покачал головой.

– Но ведь это невозможно! Понтифик обязан жить в Лабиринте! Это же традиция! Ни разу за десять тысяч лет ни один понтифик не жил в верхнем мире!

– Но и Валентин никогда еще не был понтификом, – ответил Хорнкаст. – Думаю, что если мир переживет войну, которую развязали против нас меняющие облик, то за время его царствования случится еще немало перемен. Но должен признаться, что мне, в общем-то, безразлично, будет он жить в Лабиринте, или в Сувраэле, или на Замковой горе. Мое время прошло, как и твое, мой друг Дилифон, и твое, Шинаам, и, может быть, даже твое, моя госпожа Наррамиир. Поэтому грядущие преобразования крайне мало интересуют меня.

– Он обязан жить здесь! – повторил Дилифон. – Новый корональ просто не сможет выполнять свои обязанности, если рядом с ним в верхнем мире будет присутствовать понтифик.

– Может быть, в этом и состоит план Валентина, – предположил Шинаам. – Он принял титул понтифика, потому что уже не мог уклоняться от этого, но намерен фактически исполнять обязанности короналя, оставив лорду Хиссуну роль своего помощника. Клянусь Владычицей, я не ожидал, что он окажется столь ловким интриганом.

– Я тоже, – добавил Дилифон.

Хорнкаст пожал плечами.

– Мы можем лишь гадать о том, какие у него могут быть планы и намерения. Ясно лишь одно: пока не закончится война, он здесь не появится. И его двор будет рядом с ним; мы же уйдем в отставку, как только на пост заступит новый правитель. – Он медленно обвел взглядом небольшой зал. – Позвольте напомнить, что мы говорим о Валентине как о понтифике, хотя передача власти еще не осуществилась. И у нас осталась последняя обязанность.

– У нас? – повторил Шинаам.

– Ты намерен уклониться от нее? – спросил Хорнкаст. – Что ж, старина, иди, спрячься под одеяло. Мы справимся без тебя. Потому что сейчас нам придется пойти в тронный зал и выполнить свой долг. Дилифон? Наррамиир?

– Я пойду с вами, – твердо сказал Шинаам.

Медлительную процессию, парад древностей возглавил Хорнкаст. Несколько раз приходилось поджидать Дилифона; хотя его почти несли под руки двое дюжих помощников, ему все равно приходилось останавливаться, чтобы перевести дух. В конце концов они остановились перед громадными дверями обители правителя всего мира, и Хорнкаст привычным движением сунул руку в перчатку-опознаватель и прикоснулся к пульту открывания двери, зная, что делает это в последний раз.

Сепултров стоял перед шаром сложнейшей системы поддержания жизни, в котором пребывал понтифик.

– Очень странно, – сказал он. – Понтифик много месяцев молчал и вдруг опять заговорил. Вот, он пошевелился, сейчас…

И из голубого стеклянного шара послышались свист и бульканье, а потом голос Тивераса довольно внятно произнес, как когда-то:

– Пора. Встать. Идти.

– Те же самые слова, – сказал Сепултров.

– Жизнь! Боль! Смерть!

– Я думаю, он знает, – сказал Хорнкаст. – Я думаю, он должен знать.

Сепултров нахмурился.

– Что он знает?

Хорнкаст показал ему декрет.

– Это заявление, в котором лорд Валентин с прискорбием извещает о кончине великого императора Маджипура.

– Понятно… – протянул врач, и его ястребиное лицо потемнело от прилившей крови. – Значит, до этого все же дошло.

– Именно так.

– Пора? – спросил Сепултров и поднял трясущиеся руки над пультом управления.

Понтифик в последний раз разразился речью:

– Жизнь, величество. Смерть. Валентин – понтифик Маджипура!

Наступила жуткая тишина.

– Пора, – сказал Хорнкаст.

Глава 8

Из-за бесконечных перемещений по морю – сейчас с Острова снова на Зимроэль – Валентину уже стало казаться, что в одной из прошлых жизней он был, вероятно, легендарным капитаном Синнабором Лавоном, который в незапамятные времена предпринял первую из безуспешных попыток пересечь Великое море и повернул назад после пяти лет плавания. Очень может быть, что за это он был приговорен к цепи возрождений и бесконечному плаванию от земли к земле без права даже задержаться и отдохнуть где-нибудь. Но Валентин сейчас не ощущал усталости и не особенно тяготился скитальческой жизнью. Ведь ее можно было считать – в каком-то необычном, причудливом смысле – продолжением его великого паломничества.

Флот, подгоняемый благоприятным ветром, шел на запад и уже приближался к Пилиплоку. На сей раз задерживаться и менять курс из-за попадавшихся на пути драконов не пришлось ни разу, и корабли шли быстро.

Вымпелы на мачтах указывали строго вперед, на Зимроэль. Теперь флот шел не под зеленым с золотом флагом короналя – он перешел к лорду Хиссуну, который плыл на Зимроэль другим путем. Корабли Валентина шли под красно-черным, с эмблемой Лабиринта, знаменем понтифика.

Он еще не привык ни к этим цветам, ни к этой эмблеме, ни к другим переменам в своем образе жизни. Теперь перед ним уже не делают знак пылающей звезды, и это хорошо: он уже много лет считал все эти салюты вопиющей глупостью. К нему больше не обращаются «мой повелитель», потому что понтифика следует называть «мой император». Валентин почти не видел в этом разницы, если не считать того, что ухо его давно привыкло к то и дело повторяющемуся словосочетанию, он воспринимал его как знак препинания, как ритмическую основу фразы, без которой речь звучала непривычно. Трудным оказалось другое – добиться того, чтобы люди вообще разговаривали с ним, ибо все знали с малолетства, что к понтифику нельзя обращаться напрямую, что все общение с ним ведется исключительно через верховного глашатая, даже если понтифик находится рядом и обладает прекрасным слухом. Понтифик же не имеет права лично отвечать обращающемуся к нему и тоже должен передавать свои реплики через глашатая. Это оказалось первой из традиций понтификата, которую Валентин решительно отверг, а вот приучить окружающих оказалось куда сложнее. Своим верховным глашатаем он назначил Слита – этот выбор все сочли вполне естественным, – но строго-настрого запретил ему следовать древним глупостям и строить из себя уста и уши понтифика.

Из-за замшелых традиций никто не мог толком осознать, что понтифик действительно находится на борту корабля и разгуливает среди простого народа, открытый резким ветрам и яркому теплому солнечному свету. Все знали, что бытие понтифика должна окутывать тайна. Понтифик недоступен взглядам. Понтифику, как всем известно, следует пребывать в Лабиринте.

«Не полезу туда! – думал Валентин. – Я отдал другому свою корону, и право ставить слово «лорд» перед именем принадлежит другому, и Замок будет Замком лорда Хиссуна, если тому вообще удастся вернуться туда. Но хоронить себя заживо под землей я отказываюсь».

Карабелла вышла на палубу и направилась к нему.

– Эйзенхарт просил сказать тебе, мой повелитель, что если ветер не изменится, мы часов через двенадцать увидим Пилиплок.

– Не «мой повелитель», – поправил ее Валентин.

Она ухмыльнулась.

– Очень трудно привыкнуть к «моему императору».

– Мне тоже. Но что сделано, то сделано.

– А можно я все равно буду наедине называть тебя «мой повелитель»?

– С какой это стати? Разве я повелеваю тобой или ты наливаешь мне вино и приносишь тапочки, как служанка?

– Ты же знаешь, Валентин, что я имею в виду совсем другое.

– В таком случае называй меня Валентином, а не повелителем. Я был твоим короналем, теперь я твой император – но не твой господин. Я думал, что между нами это давно уже решено…

– Я тоже так думаю… мой император.

Она рассмеялась, он тоже рассмеялся, притянул ее к себе, обнял одной рукой за плечи и сказал после короткой паузы:

– Я ведь уже не раз говорил тебе, что в некоторой степени сожалею и даже чувствую себя виноватым в том, что заставил тебя сменить привольную жонглерскую жизнь на обремененное множеством обязанностей и условностей существование в замке. А ты каждый раз отвечала мне, что нет, нет, ерунда, ни в чем ты не виноват, я сама выбрала жизнь рядом с тобою.

– И это чистая правда, мой повелитель.

– Но теперь я стал понтификом… клянусь Владычицей, произношу это слово так, будто пытаюсь говорить на незнакомом языке! Я стал понтификом, самым настоящим понтификом, и ты можешь из-за меня снова лишиться оставшихся радостей жизни.

– Но почему, Валентин? Разве понтифик должен отказаться от жены? Никогда не слышала о таком обычае!

– Карабелла, понтифик должен жить в Лабиринте.

– Ну, вот, опять ты за старое!

– Это меня постоянно гложет. И если мне волей-неволей придется жить в Лабиринте, то и тебе придется поселиться там вместе со мною, но разве могу я просить тебя об этом?

– А ты просишь меня?

– Ты же знаешь, что я нисколько не хочу расставаться с тобою.

– И я – с тобою, мой повелитель. Но пока что мы не в Лабиринте, и уверена, что ты не испытываешь ни малейшего желания ехать туда.

– Но, Карабелла, если я должен – что тогда?

– Кто может сказать понтифику: «Должен»?

Он покачал головой.

– Но если я действительно должен? Ты сама отлично знаешь, что я очень не люблю это место. Но если необходимо… если того требуют интересы государства… если окажется, что без этого никак не обойтись… молю Божество, чтобы это было не так, но вдруг… если все же выяснится, что я все же должен переехать туда, в этот муравейник…

– …То я отправлюсь туда с тобой, мой повелитель.

– И откажешься от вольных ветерков, ярких солнечных дней, моря, леса и гор?

– Безусловно, ты сможешь выдумать предлог для любой поездки, даже если необходимость вынудит тебя переселиться под землю.

– А если не смогу?

– Мой повелитель, ты пытаешься решать проблемы, которых пока что даже не видно из-за горизонта. Мир в опасности, перед тобой стоят сложнейшие задачи, и никому не придет в голову пытаться загнать тебя в Лабиринт, пока эти задачи не разрешатся. А вот тогда и будем думать о том, где нам жить и как нам это понравится. Или ты не согласен, мой повелитель?

Валентин кивнул.

– Ты совершенно права. Что-то я совсем расклеился.

– Вот и мне так кажется, и давай больше не будем говорить на эту тему. Если ты найдешь какой-нибудь способ без ущерба для чести и государственных интересов уклониться от переселения в Лабиринт, я буду очень рада, ну а если тебе все же придется поехать туда, я отправлюсь с тобой и даже не буду думать: ехать, не ехать… Неужели ты считаешь, что когда ты, будучи короналем, взял меня в жены, я не знала о том, что лорд Валентин рано или поздно станет понтификом Валентином? Согласившись стать твоей женой, я согласилась и на Лабиринт, точно так же, как и ты, мой повелитель, согласился на Лабиринт приняв корону, которую прежде носил твой брат. Так что, действительно, мой повелитель, давай больше не будем говорить об этом. Мой повелитель.

– Мой император, – поправил Валентин и, погладив плечи Карабеллы, легонько прикоснулся губами к ее губам. – Обещаю тебе, что больше не стану скулить по поводу Лабиринта. А ты пообещай обращаться ко мне, как положено.

– Как скажете, мой император. Слушаюсь, мой император. Будет исполнено, мой император.

И она, широко размахивая руками, сделала нечто вроде салюта, изобразив в воздухе пародию на символ Лабиринта.

Вскоре Карабелла спустилась в каюту, а Валентин еще долго стоял на палубе, глядел на горизонт в подзорную трубу и гадал, какой же прием может ждать его в свободной республике Пилиплок.

Вряд ли рядом с ним найдется хоть кто-то, не возражавший против его решения отправиться туда. Слит, Тунигорн, Карабелла, Хиссун – все они говорили о том, насколько это опасно и непредсказуемо, что пилиплокцы в своем безумии могут пойти на что угодно, даже захватить его в плен и сделать заложником для обеспечения своей независимости. «Если идти в Пилиплок, – сказала Карабелла теми же словами, что и несколько месяцев назад в Пьюрифайне, – то во главе армии, а ведь у тебя, мой повелитель, нет армии».

Хиссун выдвигал иной аргумент.

– Еще в Замке было решено, что когда будут сформированы войска, то против Пилиплока выступит армия под командованием короналя. Понтифик же будет осуществлять стратегическое командование, находясь на безопасном удалении.

– Нам не потребуется вести армию против Пилиплока, – ответил Валентин.

– Мой император?..

– Во время войны за возвращение трона я накопил немалый опыт усмирения мятежников без кровопролития. Если в Пилиплок явитесь вы, – теперь он в разговорах с Хиссуном, даже наедине, придерживался официального тона, – новый, никому еще не известный корональ, сопровождаемый солдатами, в городе, несомненно, начнется вооруженное сопротивление. Но если туда приедет понтифик собственной персоной, – интересно, посещал ли Пилиплок хоть один понтифик? – его встретят благоговейно, восторженно и не осмелятся поднять на него руку, даже если он войдет в город в одиночку.

Хиссун продолжал возражать, и в конце концов Валентин просто настоял на своем. Он знал, что по-другому нельзя: в первые дни своего понтификата, только что передав светскую власть короналя молодому преемнику, он еще не мог смириться с той декоративной ролью, которая, по всеобщему мнению, отводилась понтифику. К тому же он неожиданно выяснил, что от власти нелегко отказаться даже человеку, который всегда считал, что не любит ее.

Впрочем, Валентин сознавал, что дело здесь отнюдь не в нежелании отдавать власть. Просто надо было избежать ненужного кровопролития. Хиссун, определенно, не видел возможности восстановить порядок в Пилиплоке мирным путем, Валентин же намеревался продемонстрировать, как это делается. В порядке, так сказать дополнительного обучения короналя искусству управления, думал Валентин. Если же попытка не удастся, что ж, значит, будет мне наука.

Утром, когда на горизонте действительно показался Пилиплок, расположенный на высоком берегу темного устья великой реки Зимр, Валентин приказал флоту выстроиться дугой, в которой его флагманский корабль «Леди Тиин» поместился в центре. Сам же он облачился в яркие красно-черные одежды понтифика, которые для него перед отъездом срочно сшили на Острове, и встал на носу корабля, чтобы, когда суда подойдут поближе, пилиплокцы смогли хорошо рассмотреть его.

– Они снова выслали навстречу драконобойские корабли, – сказал Слит.

Да. Как и в прошлый раз, когда Валентин в качестве короналя прибыл в Пилиплок, откуда предполагал начать свое великое паломничество по Зимроэлю, встречать его вышла флотилия охотников за драконами. Но тогда они несли на мачтах яркие зелено-золотые вымпелы короналя и приветствовали гостя бодрыми звуками труб и барабанов. Теперь же над драконобойцами развевались иные флаги – желтые, перечеркнутые широкой алой полосой, столь же мрачные и зловещие, как и сами острохвостые корабли. Несомненно, это был флаг свободной республики, которой провозгласил себя Пилиплок, и суда вышли навстречу отнюдь не для того, чтобы сердечно приветствовать правителя.

Великий адмирал Эйзенхарт тревожно посмотрел на Валентина, помахал большим рупором, который держал в руке, и предложил:

– Я потребую, чтобы они уступили дорогу и проводили нас в порт, да, мой император?

К тому времени пилиплокские суда развернулись в линию, а самое большое из них, со страховидной зубастой носовой фигурой и необычными мачтами, увенчанными трезубцами, выдвинулось вперед и приблизилось к «Леди Тиин». Валентин узнал корабль Гуидраг, старейшей из капитанов-драконобойцев, и тут же увидел и ее саму. Свирепая старуха-скандар стояла на палубе и кричала в рупор:

– От имени свободной республики Пилиплок требую остановиться и представиться!

Валентин протянул руку к Эйзенхарту.

– Дайте мне трубу, – сказал он и, приложив рупор к губам, закричал: – Это «Леди Тиин», я Валентин. Перейдите ко мне, Гуидраг, поговорим.

– Я не могу этого сделать, мой повелитель.

– Я сказал: Валентин, а не лорд Валентин, – отозвался он. – Вы понимаете, что я имею в виду? И раз вы не можете прийти ко мне, значит, я приду к вам. Приготовьтесь принять меня на борт.

– Мой император!.. – с ужасом воскликнул Слит.

Валентин повернулся к Эйзенхарту.

– Приготовьте ялик. Слит, тебе как верховному глашатаю придется поехать со мною. И тебе, Делиамбер.

– Мой император, умоляю… – начала было Карабелла.

– Если они намереваются взять нас в плен, – перебил ее Валентин, – ничего не помешает им сделать это, где бы я ни находился – у них или у нас. Их флот в двадцать раз больше нашего, и часть судов отлично вооружена. Итак, Слит, Делиамбер…

– Мой император! – окликнула его Лизамон Халтин. – Никуда вы без меня не пойдете!

– Браво, Лизамон, – сказал, улыбнувшись, Валентин. – Командуешь понтификом! Я восхищен твоей решительностью. Но все же на сей раз я не возьму с собой никого из телохранителей, не возьму оружия, и единственной нашей защитой послужат эти одеяния. Эйзенхарт, ялик готов?

Маленькая лодочка на воздушной подушке уже висела на рее фок-мачты. Валентин забрался туда, жестом позвал мрачного, как туча, Слита и врууна, потом оглянулся на остальных своих спутников, собравшихся на палубе флагмана. Карабелла, Тунигорн, Эйзенхарт, Залзан Кавол, Лизамон, Шанамир и прочие смотрели на него, как на умалишенного.

– Вам следовало бы за столько лет научиться лучше понимать меня, – негромко сказал он и приказал спускать лодочку за борт.

Посудинка опустилась на воду, заработали моторы, шлюпка проплыла над невысокими волнами и остановилась у борта, где по приказу Гуидраг уже приготовили причальный крюк. Через минуту Валентин очутился на дощатой палубе, потемневшей от ничем не смываемой крови добытых драконов. Перед ним стеной выстроилась дюжина громадных скандаров, самый мелкий из которых вдвое превосходил его размером, возглавляемая Гуидраг, у которой по сравнению с их предыдущей встречей, кажется, и зубов убавилось, и густой плотный мех заметно потускнел. Желтые глаза ее светились силой и властностью, но Валентин разглядел в них и некоторую неуверенность.

– Что это вы, Гуидраг, в этот раз так неприветливо встречаете меня? – осведомился он.

– Мой повелитель, я и подумать не могла, что вы решили вновь посетить нас.

– Да, так вышло, что пришлось к вам вернуться. И мне, что же, не следует рассчитывать на большее радушие, чем сейчас здесь?

– Мой повелитель… обстоятельства изменились, – сказала она, немного замявшись.

– Изменились? Свободная республика, да? – Он обвел взглядом палубу и другие корабли охотников за драконами, выстроившиеся широким фронтом. – Что такое свободная республика, Гуидраг? Я никогда прежде не слышал этого термина. Сделайте милость, объясните, что он значит.

– Я всего лишь капитан промыслового судна, мой повелитель. В этих политических штуках не разбираюсь.

– В таком случае прошу прощения. Но тогда объясните мне хотя бы, зачем нужно было посылать этот флот, если не для того, чтобы приветствовать нас и проводить в порт?

– Меня послали вовсе не приветствовать вас, а прогнать прочь. Хотя, повторяю, мы и понятия не имели, что это вы, мой повелитель. Знали только, что идут имперские суда…

– А имперские суда теперь в Пилиплоке не приветствуются?

Последовала продолжительная пауза.

– Нет, мой повелитель, – чуть ли не заикаясь, ответила в конце концов старая морячка. – Не приветствуются. Мы, – как бы это сказать? – мы, мой повелитель, вышли из империи. Да, вспомнила, что такое свободная республика: это территория, которая управляется сама по себе, а не кем-то снаружи.

Валентин удивленно, хоть и не утрируя мимики, вскинул брови.

– Ах вот оно что! Неужели имперское правительство предъявляет столь тяжкие требования?

– Вы смеетесь надо мною, мой повелитель? Я в этих делах не разбираюсь. Знаю только, что настали тяжелые времена, многое переменилось, и Пилиплок решил, что впредь будет сам определять свою судьбу.

– Потому что в Пилиплоке еще осталось продовольствие, а в других городах его нет, и Пилиплок решил, что кормить голодных будет для него слишком тяжким бременем? Так ведь, Гуидраг?

– Мой повелитель…

– И не называйте меня «мой повелитель», – сказал Валентин. – Ко мне теперь следует обращаться «мой император».

Эти слова, похоже, совсем вывели старую охотницу на драконов из равновесия.

– То есть вы больше не корональ, мой повелитель… мой император…

– Перемены происходят не только в Пилиплоке, – сказал он. – Сейчас я все покажу вам, Гуидраг. А потом вернусь на свой корабль, вы проводите меня в порт, и я побеседую с властями этой вашей свободной республики. Они-то, думаю, сумеют более внятно объяснить мне, что к чему. Так что, Гуидраг, позвольте, я покажу вам, кто я такой.

И он, взяв одной рукой руку Слита, другой – щупальце Делиамбера, без малейшего усилия вошел в состояние сна наяву, транс, позволяющий ему напрямую общаться с чужими разумами, как при отправке послания. И из его души в душу Гуидраг устремился поток такой мощи, что даже воздух между ними засветился, ибо Валентин пользовался не только силой, что росла и накапливалась в нем во время тягот и испытаний, но и той, что отдавали ему Слит и вруун, и его сподвижники, оставшиеся на борту «Леди Тиин», и лорд Хиссун, и мать Хиссуна, и его родная мать, уже сложившая с себя обязанности Владычицы, и все остальные, любившие Маджипур, каким он был дотоле, и желавшие вновь видеть его таким же. Он легко дотянулся до Гуидраг, а затем до других охотников на драконов с ее корабля, до моряков на остальных судах флотилии и через воду, отделявшую их от берега, до граждан свободной республики Пилиплока, и передал им очень простое послание: что он пришел, чтобы даровать им прощение за недавние ошибки и принять от них новую присягу в верности великому содружеству, которое представляет собой Маджипур. И он также сказал им, что Маджипур неделим и что сильный должен помогать слабым, иначе погибнут и те и другие, потому что мир стоит на грани гибели и спасти его можно лишь совместным мощным усилием. И в завершение послания он сообщил, что хаосу недолго уже длиться, поскольку понтифик, корональ, Владычица и Король Снов объединились, чтобы привести мир в порядок, и все снова станет единым целым, если только народ сохранит веру в справедливость Божества, от имени которого он правил теперь как верховный монарх.

Он открыл глаза. Он увидел, что Гуидраг покачнулась, оторопев, и медленно опустилась на колени, а вслед за нею и все остальные скандары. Затем она поднесла ладони к глазам, будто прикрывая их от нестерпимо яркого света, и благоговейно пробормотала:

– Мой повелитель… мой император… мой император…

– Валентин! – вдруг выкрикнул кто-то из стоявших в стороне. – Понтифик Валентин! – И этот крик один за другим подхватывали остальные моряки. – Понтифик Валентин! Понтифик Валентин! – И возгласы эти эхом покатились с корабля на корабль, перенеслись через воду туда, где возвышались древние валы Пилиплока:

– Валентин! Понтифик Валентин! Понтифик Валентин!