Текст книги "Экспедиция к Южному полюсу. 1910–1912 гг. Прощальные письма"

Могу писать только за завтраком, и то не всегда. Холод убийственный: -40° в полдень. Мои товарищи бесконечно бодры, но нам всем ежеминутно грозит опасное обморожение. Хотя мы беспрестанно говорим о благополучном исходе, но не думаю, чтобы хоть один из нас в душе верил в возможность его.

Мы теперь мерзнем и на ходу и во всякое время, не мерзнем только за едой. Вчера из-за пурги мы вынуждены были сделать привал и сегодня продвигаемся ужасно медленно. Стоим в старом лагере 14, в двух переходах от лагеря Одной тонны. Здесь оставляем наш теодолит, фотографический аппарат и спальный мешок Отса. Дневники и пр., как и геологические образцы, которые мы везем по особой просьбе Уилсона, найдут при нас или на санях.

Воскресенье, 18 марта. Сегодня за завтраком мы находились в 21 миле от склада. Несчастье преследует нас, но еще возможен поворот к лучшему. Вчера опять дул противный ветер и гнал снег нам в лицо; пришлось остановиться. Ветер с NW силой 4 балла, температура -35° [-37 °C]. Нет такого человека, который мог бы справиться с ним, а мы изнурены почти до предела.

Моя правая нога пропала – отморожены почти все пальцы, а еще два дня назад я мог похвастаться двумя здоровыми ногами. Таковы ступени, приближающие меня к концу. Я имел отменную глупость примешать к растопленному пеммикану ложечку порошка карри и поплатился сильным расстройством желудка. Всю ночь промучился, не спал. Утром шел совсем больной; ногу отморозил и не заметил. Достаточно самой малейшей оплошности, чтобы получилась такая нога, на которую невесело смотреть. Теперь лучше всех чувствует себя Боуэрс, но и то неважно. И он, и Уилсон все еще рассчитывают выбраться или только делают вид – уж не знаю! В походной печке последний керосин, и то он налит только наполовину. Спирта осталось самая малость. Вот и все, что стоит между нами и жизнью. Ветер в настоящую минуту попутный, это, пожалуй, в нашу пользу. Когда шли к полюсу, то такое число миль, какое мы проходим теперь за день, показалось бы нам до смешного ничтожным.

Понедельник, 19 марта. Завтрак. Вчера вечером с трудом устроились на ночевку и страшно зябли, пока не поужинали холодным пеммиканом и сухарем с полкружкой какао, сваренного на спирту. Тогда, против ожидания, согрелись и спали хорошо. Сегодня поднялись с обычной проволочкой. Сани ужасно тяжелы. До склада 15,5 мили, должны бы дойти в три дня. Ну и продвижение! Пищи есть еще на два дня, но горючего еле-еле хватит на день. Ноги у нас у всех плохи. У Уилсона лучше, чем у других. Всех хуже моя правая нога, левая еще здорова. Нет возможности лечить ноги, пока нет горячей пищи. Лучшее, на что я теперь могу надеяться, это ампутация ноги; но не распространится ли гангрена? – вот вопрос. Погода вздохнуть не дает. Ветер с севера и северо-запада, температура сегодня -40° [-40 °C].

Последняя страница дневника Скотта

Среда, 21 марта. Лагерь 60 от полюса. В понедельник к вечеру доплелись до 11-й мили от склада. Вчера весь день пролежали из-за свирепой пурги. Последняя надежда: Уилсон и Боуэрс сегодня пойдут в склад за топливом.

Четверг, 22 и 23 марта. Метель не унимается. Уилсон и Боуэрс не могли идти. Завтра остается последняя возможность. Топлива нет, пищи осталось на раз или на два. Должно быть, конец близок. Решили дождаться естественного конца. Пойдем до склада с вещами или без них и умрем в дороге.

Четверг, 29 марта. С 21-го числа свирепствовал непрерывный шторм с WSW и SW. 20-го у нас было топлива на две чашки чая на каждого и на два дня сухой пищи. Каждый день мы были готовы идти – до склада всего 11 миль, – но нет возможности выйти из палатки, так несет и крутит снег. Не думаю, чтобы мы теперь могли еще на что-либо надеяться. Выдержим до конца. Мы, понятно, все слабеем, и конец не может быть далек.

Жаль, но не думаю, чтобы я был в состоянии еще писать.

Р. Скотт

Последняя запись:

Ради бога, не оставьте наших близких.

Как были найдены умершие
(По сообщению доктора Э. Л. Аткинсона)

Спустя восемь месяцев мы нашли палатку. Она была частично занесена снегом и походила на гурий. Перед нею стояли лыжные палки, а впереди них бамбуковый шест, который, вероятно, служил мачтой на санях. Палатка была на линии гуриев, поставленных нами в прошлом году, и отстояла в четверти мили от остатков одного из них, представлявшего собою небольшое возвышение под снегом.

В палатке были тела капитана Скотта, доктора Уилсона и лейтенанта Боуэрса. Уилсон и Боуэрс были найдены в положении спящих, причем их спальные мешки были закрыты над головами, как будто они сами это сделали вполне естественным образом.

Скотт умер позднее. Он отбросил отвороты своего спального мешка и раскрыл куртку. Маленькая сумка, в которой находились три записные книжки, лежала у него под плечами, а одна рука была откинута поперек тела Уилсона. Палатку они укрепили хорошо, и она устояла перед напором всех снежных бурь этой исключительно суровой зимы. Все мы, участники экспедиции, опознали трупы. Из дневника капитана Скотта я узнал о причинах несчастья. Когда все собрались, я прочел об этих причинах, а также о месте смерти квартирмейстера Эванса и о героической кончине капитана Отса.

Мы отыскали все их снаряжение и откопали из-под снега сани с поклажей. Среди вещей было 35 фунтов очень ценных геологических образцов, собранных на моренах ледника Бирдмора. По просьбе доктора Уилсона они не расставались с этой коллекцией до самого конца, даже когда гибель смотрела им в глаза, хотя знали, что эти образцы сильно увеличивают вес того груза, который им приходилось тащить за собой.

Когда все было собрано, мы покрыли тела наружным полотнищем палатки и прочли похоронную службу. Потом вплоть до следующего дня занимались постройкой над ними огромного гурия. Этот гурий был закончен на следующее утро и на нем поставлен грубый крест, сделанный из двух лыж, использованных почти целиком. По обеим сторонам гурия были поставлены стоймя двое саней, надежно укрепленных в снегу, чтобы они служили дополнительными отличительными знаками. Между восточными санями и гурием поставлен бамбуковый шест с металлическим цилиндром, в который была вложена следующая записка:

Гурий, воздвигнутый над останками погибших

«12 ноября 1912 года, широта 79 градусов 50 минут. Юг. Этот крест и гурий воздвигнуты над телами капитана Скотта, кав. орд. Виктории, офицера королевского флота; доктора Э. А. Уилсона, бакалавра медицины Кембриджского университета, и лейтенанта Г. Р. Боуэрса, офицера королевского индийского флота, – как слабый знак увековечения их успешной и доблестной попытки достигнуть полюса. Они это свершили 17 января 1912 года после того, как норвежская экспедиция выполнила то же самое. Жестокая непогода и недостаток топлива были причиной их смерти. Также в память их двух доблестных товарищей, капитана Иннискиллингского драгунского полка Л. Э. Дж. Отса, который пошел на смерть в пургу приблизительно в восемнадцати милях к югу от этой точки, чтобы спасти своих товарищей; также матроса Эдгара Эванса, умершего у подножия ледника Бирдмора. „Бог дал, бог и взял, благословенно имя господне“.

Записка была подписана всеми членами отряда. После этого я решил пройти с полным составом экспедиции на двадцать миль к югу и попытаться найти тело капитана Отса.

Целых полдня мы продвигались на юг по силе возможности вдоль линии похода прошлого года. На одном из старых валов, построенных для защиты лошадей, отмеченном просто складкой снежной поверхности, мы нашли спальный мешок Отса, который был взят с собой путешественниками после того, как Отс их оставил.

На следующий день мы прошли еще на тринадцать миль к югу в надежде найти тело и производили поиски. Но, дойдя до того места, где Отс оставил товарищей, мы увидели, что отыскать погибшего нет никакой возможности. Милосердный снег покрыл его тело, устроив ему самые подходящие похороны. Здесь, вблизи того места, где, по нашему предположению, умер Отс, мы опять построили гурий в память о погибшем и поставили там маленький крест с такой надписью:

«Вблизи этого места умер чрезвычайно доблестный джентльмен, капитан Иннискиллингского драгунского полка Л. Э. Дж. Отс. В марте 1912 года, возвращаясь с полюса, он добровольно пошел на смерть в пургу, делая попытку спасти своих товарищей, застигнутых бедой. Эта записка оставлена спасательной экспедицией 1912 года».

Эту записку подписали мы с Черри.

Я решил повернуть отсюда назад и по силе возможности перевезти все запасы в дом на мысе Хижины. Я думал тогда, что, покуда у нас хватит сил, нам нужно будет стараться дойти до лейтенанта Кэмпбела и его партии. Так как морской лед, по всей вероятности, оказался бы непроходимым, то нам, скорее всего, пришлось бы избрать дорогу вдоль плато, поднявшись на первый ледник Феррара и продвигаясь потом вдоль плато, пока мы были бы в состоянии держаться этого пути.

На второй день мы опять были у места упокоения троих товарищей и распрощались с ними навсегда. Одинокие в своем величии, они будут лежать без всякого изменения, не подвергаясь телесному разложению, в самой подходящей для себя могиле на свете.

В январе следующего года, когда «Терра Нова» вернулась в последний раз, чтобы увезти домой оставшихся в живых, участники поисков капитана Скотта выезжали на санях к мысу Хижины и воздвигли там крест в память Скотта и его товарищей.

Этот крест, девяти футов в вышину сделанный Дэвисом из австралийского красного дерева, стоит ныне на вершине Наблюдательного холма. Он обращен к Великому ледяному барьеру, и его отлично видно с места зимовки «Дискавери».

Крест, воздвигнутый на наблюдательном пункте в память о погибших участниках экспедиции

Строка из теннисоновского «Улисса» написана на кресте по совету Черри-Гаррарда.

В память

капитана Р. Ф. Скотта, офицера флота,

доктора Э. А. Уилсона, капитана Л. Э. Дж. Отса,

лейтенанта Г. Р. Боуэрса, квартирмейстера Э. Эванса,

умерших на своем обратном пути с полюса в марте 1912 г.

«Бороться и искать, найти и не сдаваться».

Прощальные письма Роберта Скотта

Вместе с дневниками в палатке были найдены следующие письма.

К миссис Э. А. Уилсон

Дорогая миссис Уилсон!

Когда это письмо дойдет до вас, мы оба с Билом уже давно окончим свое существование. Мы сейчас очень близки к этому, и я бы хотел, чтобы вы знали, каким он был чудесным человеком до конца – неизменно бодрым и готовым принести себя в жертву ради других. Ни разу у него не вырвалось ни одного слова упрека мне за то, что я втянул его в эту скверную историю. Он не страдает, к счастью, и терпит только небольшие неудобства.

В глазах его сияет синева утешительной надежды, а его дух умиротворен удовлетворением, которое доставляет ему вера в то, что сам он является частью великих планов Всемогущего. Ничего не могу прибавить вам в утешение, кроме того, что он умер так, как жил, – храбрым, истинным мужчиной и самым стойким из друзей.

Все мое сердце преисполнено жалостью к вам.

Ваш Р. Скотт

К миссис Боуэрс

Дорогая миссис Боуэрс!

Боюсь, что это письмо получите после того, как на вас обрушится один из самых тяжелых ударов за всю вашу жизнь.

Я пишу в ту минуту, когда мы очень близки к концу нашего путешествия, и оканчиваю его в обществе двух доблестных и благородных джентльменов. Один из них – ваш сын. Он стал одним из самых моих близких и верных друзей, и я ценю его удивительно прямую натуру, его ловкость и энергию. По мере того как росли затруднения, его неустрашимый дух сверкал все ярче, и он оставался бодрым, полным надежды и непоколебимым до конца.

Пути провидения неисповедимы, но должны же быть все-таки какие-то причины для того, чтобы была отнята такая молодая, сильная и многообещающая жизнь.

Все мое сердце преисполнено жалости к вам.

До конца он говорил о вас и о своих сестрах. Понимаешь, какой, должно быть, счастливой была его семья, и, быть может, хорошо, когда позади видишь только одну счастливую пору.

Он остается несебялюбивым, самоотверженным и изумительно полным надежд до конца и верит в божие милосердие к вам.

Ваш Р. Скотт

Сэру Дж. М.Бэрри

Дорогой мой Бэрри!

Мы помираем в очень безотрадном месте. Пишу вам прощальное письмо в надежде, что оно, может быть, будет найдено и отослано вам…

Собственно говоря, мне хочется, чтобы вы помогли моей вдове и сыну – вашему крестнику. Мы показываем, что англичане еще умеют умирать отважно, сражаясь до конца. Станет известно, что мы выполнили свое задание, достигнув полюса, и сделали все возможное, вплоть до самопожертвования, чтобы спасти больных сотоварищей. Я думаю, что это послужит примером для англичан будущего поколения и что родина должна помочь тем, кого мы оставляем оплакивать нас. Я оставляю свою бедную девочку и вашего крестника, Уилсон оставляет вдову, а Эдгар Эванс тоже вдову в очень бедственном положении. Сделайте все возможное для признания их прав. Прощайте. Я совершенно не боюсь конца, но грустно утратить многие скромные радости, которые я планировал на будущее во время долгих переходов. Я не оказался великим исследователем, но мы совершили величайший поход, когда-либо совершенный, и подошли очень близко к крупному успеху.

Прощайте, мой дорогой друг.

Ваш навеки Р. Скотт

Мы в отчаянном состоянии, отмороженные ноги и т. д. Нет топлива, и далеко идти до пищи, но вам было бы отрадно с нами в нашей палатке слушать наши песни и веселую беседу о том, что мы станем делать, когда дойдем до дома на мысе Хижины.

Позднее. Мы очень близки к концу, но не теряем и не хотим терять своего бодрого настроения. Мы пережили в палатке четрехдневную бурю, и нигде нет ни пищи, ни топлива. Мы намеревались было покончить с собой, когда положение вещей окажется таким, как сейчас, но решили умереть естественной смертью на посту.

Умирая, прошу вас, дорогой мой друг, быть добрым к моей жене и ребенку. Окажите мальчику помощь в жизни, если государство не захочет этого сделать. В нем должны быть заложены хорошие начала. Я никогда не встречал за всю жизнь человека, которым бы восхищался и которого любил бы больше вас, но я никогда не мог показать вам, как много значила для меня ваша дружба, потому что вам приходилось многое давать, а мне – ничего.

Достопочтенному сэру Эдгару Спейеру

16марта 1912 г., 79,5° широты

Дорогой мой сэр Эдгар!

Надеюсь, это письмо дойдет до вас. Боюсь, что нам приходится умирать, а это поставит экспедицию в скверное положение. Но мы были у полюса и умрем как джентльмены. Жалею только оставляемых нами женщин.

Благодарю вас тысячу раз за вашу помощь и поддержку и вашу великодушную доброту. Если этот дневник будет найден, то он покажет, как мы помогали умирающим товарищам и боролись до самого конца. Я думаю, это покажет, что дух мужества и способность переносить страдания не покинули нашу расу…

Уилсон, лучший из людей, когда-либо существовавших, многократно жертвовал собой ради больных товарищей по экспедиции.

Я пишу ко многим друзьям в надежде, что письма дойдут до них когда-нибудь, после того как нас найдут в будущем году.

Мы почти что справились с невзгодами, и очень жаль, что из этого ничего не вышло, но потом я почувствовал, что мы переоценили свои силы. Никого не приходится винить, и я надеюсь, что не будет предпринято никаких попыток в смысле указаний на отсутствие поддержки нам.

Прощаюсь с вами и вашей милой женой.

Ваш навеки Р. Скотт

Вице-адмиралу сэру Фрэнсису Чарлзу Бриджмэну

Дорогой мой сэр Фрэнсис!

Боюсь, что мы строимся к расчету: не выскочить. Пишу несколько писем в надежде, что они будут когда-нибудь доставлены. Хочу поблагодарить вас за дружбу, которой вы меня награждали в последние годы, и сказать вам, как мне было чрезвычайно приятно служить под вашим руководством. Хочу сказать вам, что я не был слишком стар для этой работы. Первыми сдали люди более молодые… В конце концов мы показали хороший пример своим соотечественникам, если не тем, что попали в скверное положение, так тем, что встретили его как мужчины, оказавшись в нем. Мы могли бы справиться, если бы бросили заболевших.

Прощайте.

Ваш навеки Р. Скотт

Простите за почерк, сейчас -40°, и так было почти целый месяц.

Вице-адмиралу сэру Джорджу ле Клерк Эджертону

Дорогой мой сэр Джордж!

Боюсь, что с нами кончено, – но мы были у полюса и совершили длиннейшее путешествие из когда-либо известных.

Надеюсь, что письма дойдут когда-нибудь по назначению.

Побочные причины того, что нам не удалось вернуться, объясняются болезнью различных участников похода, но истинной причиной, задержавшей нас, является ужасная погода и неожиданный холод к концу путешествия.

Этот переход через Барьер был в три раза ужаснее, чем все пережитое нами на плоскогорье.

Тут никто не виноват, но результат опрокинул все мои расчеты, и мы находимся здесь немного больше чем в 100 милях от базы и доживаем последние минуты.

Прощайте. Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы мою вдову обеспечили, поскольку это будет зависеть от морского ведомства.

Р. Скотт

Мистеру Дж. Дж. Кинсей—Крайстчерч

24 марта 1912 года

Дорогой мой Кинсей!

Боюсь, что с нами покончено – четырехдневная пурга, как раз когда мы собирались идти к последнему складу. Мои мысли часто обращались к вам. Вы были верным другом. Вы доведете экспедицию до конца, уверен в том.

Мысли мои– о моей жене и сыне. Сделаете ли вы для них, что сможете, если страна не сделает?

Мне хочется, чтобы у мальчика была удача в жизни, но вам достаточно хорошо известны мои обстоятельства.

Если бы я знал, что жена и мальчик обеспечены, то не очень бы сожалел, оставляя мир этот, потому что я чувствую, что стране не приходится нас стыдиться– наше путешествие было величайшим из всех известных, и ничто, кроме совершенно исключительного невезения, не заставило бы нас потерпеть неудачу при возвращении. Мы были у Южного полюса, как и намеревались. Прощайте. Приятно вспоминать вас и вашу доброту.

Ваш Р. Скотт

Были найдены также письма, адресованные матери Скотта, его жене, шурину и еще нескольким друзьям. Из этих писем приводятся следующие выдержки:

«…Жалко, что счастье нам не улыбнулось, потому что наше снаряжение было правильным до самых мелочей.

Я не буду страдать физически и оставляю этот мир свободным от лямки и полным отличного здоровья и сил.

С того времени, как я писал приведенные выше строки, мы оказались в 11 милях от своего склада, с одним приемом горячей пищи и с двухдневным запасом холодной. Мы справились бы с невзгодами, не задержи нас на четыре дня ужаснейшая буря. Я полагаю, что шансов на спасение нет. Мы решили не убивать себя, но бороться до конца, пробиваясь к этому складу, но в борьбе этой наступил безболезненный конец.

Заинтересуй мальчика естественной историей, если сможешь; это лучше, чем игры. В некоторых школах это поощряется. Я знаю, ты будешь держать его на чистом воздухе.

Больше всего он должен остерегаться лености, и ты должна охранять его от нее. Сделай из него человека деятельного. Мне, как ты знаешь, приходилось заставлять себя быть деятельным – у меня всегда была наклонность к лени.

Как много я мог бы рассказать тебе об этом путешествии! Насколько оно было лучше спокойного сидения дома в условиях всяческого комфорта! Сколько у тебя было бы рассказов для мальчика! Но какую приходится платить за эту цену!

Скажи сэру Маркхэму, что я часто его вспоминал и ни разу не пожалел о том, что он назначил меня командовать «Дискавери».

ПОСЛАНИЕ ОБЩЕСТВУ

Причины катастрофы не вызваны недостатками организации, но невезением в тех рискованных предприятиях, которые пришлось предпринимать.

1. Потеря конного транспорта в марте 1911 года заставила меня двинуться в путь позже, чем я предполагал, и вынудила нас сократить количество перевозимых грузов.

2. Непогода во время путешествия к полюсу и особенно продолжительная буря на 83° ю. ш. задержала нас.

3. Мягкий снег на нижних подступах к леднику опять-таки понизил нашу скорость.

Мы настойчиво боролись с этими досадными обстоятельствами и победили их, но это сказалось на уменьшении нашего продовольственного резерва.

Каждая мелочь нашего пищевого довольствия, одежда и склады, устроенные на внутреннем ледниковом щите и на протяжении всех этих долгих 700 миль до полюса и обратно, были продуманы в совершенстве. Передовой отряд вернулся бы к леднику в прекрасном состоянии и с излишками продовольствия, если бы не вышел из строя, к нашему изумлению, человек, гибели которого мы меньше всего могли ожидать. Эдгар Эванс считался сильнейшим человеком из всего отряда.

Глетчер Бирдмора не труден в прекрасную погоду, но на обратном пути у нас не было ни единого действительно хорошего дня. Это обстоятельство в связи с болезнью товарища невероятно осложнило наше и без того трудное положение.

Как я уже говорил в другом месте, мы попали в область ужасно неровного льда, и Эдгар Эванс получил сотрясение мозга. Он умер естественной смертью, но оставил наш отряд в расстройстве, а осень неожиданно быстро надвигалась.

Но все вышеперечисленные факты были ничто по сравнению с тем сюрпризом, который ожидал нас на Барьере. Я настаиваю на том, что меры, принятые нами для возвращения, были вполне достаточны и что никто на свете не мог бы ожидать той температуры и состояния пути, какие мы встретили в это время года. На плоскогорье на широте 85–86° мы имели -20°, -30°. На Барьере на широте 82°, на 10 000 футов ниже, у нас было довольно регулярно днем -30°, ночью -47°, при постоянном противном ветре во время наших дневных переходов. Ясно, что эти обстоятельства произошли совершенно внезапно, и наша катастрофа, конечно, объясняется этим внезапным наступлением суровой погоды, которая как будто не имеет никакого удовлетворительного объяснения. Я не думаю, чтобы кому-либо когда-либо приходилось переживать такой месяц, который пережили мы! И мы все-таки справились бы, несмотря на погоду, если бы не болезнь второго нашего сотоварища – капитана Отса и не нехватка горючего на наших складах, причину которой я не могу понять, и, наконец, если бы не буря, налетевшая на нас в 11 милях от склада, где мы надеялись забрать свои последние запасы. Право, едва ли можно ждать большего невезения – это был последний удар. Мы прибыли на 11-ю милю от нашего старого лагеря Одной тонны с горючим на одну последнюю еду и с запасом пищи на два дня. В течение четырех суток мы не в состоянии были оставить палатку – буря воет вокруг нас. Мы ослабели, писать трудно, но я, лично, не жалею об этом путешествии. Оно показало, что англичане могут переносить лишения, помогать друг другу и встречать смерть с такой же величавой храбростью, как и в былое время. Мы шли на риск, мы знали, что идем на риск. Обстоятельства повернулись против нас, и поэтому у нас нет причин жаловаться. Нужно склониться перед волей провидения с решимостью делать до конца то, что в наших силах. Но если мы пожелали отдать свои жизни за это дело, ради чести своей родины, то я взываю к своим соотечественникам с просьбой позаботиться о наших близких.

Если бы мы остались в живых, то какую бы я поведал повесть о твердости, выносливости и отваге своих товарищей!

Мои неровные строки и наши мертвые тела должны поведать эту повесть, но, конечно, конечно же, наша великая и богатая страна позаботится о том, чтобы наши близкие были как следует обеспечены.

Р. Скотт