Текст книги "Приключения трех джентльменов. Новые сказки «Тысячи и одной ночи»"

Коричневый сундук (окончание)

На восприимчивый ум Гарри Десборо этот рассказ произвел немедленное глубокое впечатление. Прекрасная кубинка и так уже была в его глазах прелестнейшей, но теперь сделалась еще и самой романтической, самой невинной и самой несчастной представительницей своего пола. Он не находил слов, чтобы описать свои чувства: жалость, восторг, юношескую зависть к ее многочисленным захватывающим приключениям. «О сударыня!» – начал было он, но не смог подобрать выражений, соответствовавших по силе и торжественности этому риторическому обращению, безмолвно схватил ее руку и долго не отпускал. «Рассчитывайте на меня!» – добавил он смущенно, но не без пылкости, а потом, каким-то образом покинув ее комнату и волшебный круг, начертанный этой блистательной чаровницей, он обнаружил, что идет по незнакомой улице, созерцая скучные дома и дивясь скучным прохожим, ни дать ни взять падший ангел. Когда он уходил, она улыбнулась ему, и какой многозначительной, чудесной улыбкой! Это сладостное воспоминание еще жило у него в душе, а найдя какой-то ресторан, где играл оркестр, он вкушал свою трапезу, словно в раю, под пение флейт. Потом полилась и нежная мелодия скрипок; вызывая в памяти ту прощальную улыбку, они придавали ей облик еще более загадочный и прекрасный, именно такой, как ему хотелось, и впервые в жизни, скучноватой и незамысловатой, он ощутил любовь к музыке.

На следующий день, и еще день спустя, он предавался самым упоительным мечтам, навеянным этой чудной мелодией. В его видениях прекрасная кубинка то удостаивала его своей благосклонности, то ускользала от него, то появлялась, но отказывалась говорить с ним. Звук ее шагов на лестнице погружал его в транс; книги, которые он непрестанно разыскивал и читал, повествовали о Кубе, а значит, косвенно и о ней тоже: более того, в гостиной своей квартирной хозяйки он обнаружил брошюру с рассказом именно о таком урагане, вплоть до мельчайших деталей подтверждавшим правдивость ее истории, хотя, разумеется, ни в каких подтверждениях она не нуждалась. Вскоре его юношеская любовь стала принимать самые трогательные формы, когда влюбленный укоряет себя за дерзость. Да кто он такой, скучный, обыкновенный юнец, не имеющий службы, не знавший никаких приключений, робкий, слабый, кто он такой, чтобы завоевать сердце богини, пери, гурии, сотканной из огненной и воздушной стихий, на долю которой выпали столь тяжкие испытания и которая вышла из них с честью и достоинством? Что же ему предпринять, чтобы приблизиться к ней хоть немного? Какой преданностью ему, столь низменному созданию, заслужить хоть один ее взгляд?

В таком настроении он направился на площадь с ее почти сельским уединением, где, будучи юношей добросердечным, он уже обрел свой круг знакомых, состоявший из застенчивых любителей одиноких прогулок, выпускаемых время от времени на улицу домашних кошек да частенько толпившихся у окон детской больницы братиков и сестричек ее маленьких пациентов. Там он бродил, предаваясь размышлениям о бездне своего ничтожества и величии всевозможных совершенств, которыми обладала обожаемая им барышня, то спускаясь на землю, чтобы приободрить братика какого-нибудь маленького больного, то вновь с горьким вздохом воспаряя ввысь при мысли о царице всех женщин, свете очей его.

Что же ему было делать? Он уже заметил, что Тереса обыкновенно выходит из дому после полудня; что, если она подвергнется нападению какого-нибудь присланного с Кубы шпиона? В таком случае присутствие друга может склонить чашу весов в ее сторону; но как тогда ему отправиться за ней следом? Если он предложит сопровождать ее, может показаться, что он навязывает ей свое общество; если открыто последует за ней, это будет сочтено возмутительной дерзостью; он осознал, что ему остается только одно: пойти за ней по пятам украдкой, и хотя эта роль и представлялась ему довольно гнусной, он не сомневался в том, что справится с ней благодаря своему детективному таланту.

На следующий день он решил осуществить свой план. Однако на углу Тоттенем-Корт-роуд сеньорита неожиданно обернулась и столкнулась с ним лицом к лицу, изобразив удивление и радость.

– Ах, сеньор, даже мне иногда благоволит удача! – воскликнула она. – Я как раз искала посыльного!

И с прелестной улыбкой отправила его в лондонский Ист-Энд[49]49
  Ист-Энд (англ. East End) – бедный промышленный и портовый район Лондона к востоку от центра, населенный преимущественно рабочими.


[Закрыть], по адресу, найти который ему не удалось. Для рыцаря без страха и упрека это оказалось горькой пилюлей, однако, когда он возвратился вечером, утомленный бесплодными поисками и разочарованный претерпленным фиаско, барышня встретила его с дружеской веселостью, уверяя, что все это к лучшему, ведь она передумала и уже давно раскаивалась в том, что отправила с ним записку.

На следующий день он возобновил усилия, сгорая от жалости, преисполнившись мужества и намереваясь защитить Тересу даже ценой собственной жизни. Но тут его поджидала неприятность. На узенькой и пустынной Хэнвей-стрит она внезапно обернулась и обратилась к нему, как никогда резко, как никогда гневно сверкая глазами.

– Вы и в самом деле преследуете меня, сеньор? – вскричала она. – Неужели так ведут себя английские джентльмены?

Гарри принялся рассыпаться в самых униженных извинениях, умолял простить его, клялся ничем более не обидеть ее и наконец был отпущен с глаз долой, подавленный и помрачневший. Конец его уловкам и ухищреньям был положен окончательно и бесповоротно, он отказался от подобного способа служить своей даме сердца и снова принялся слоняться по площади или на террасе, мучимый раскаянием и любовью, восторженный и нелепый, подходящая мишень насмешек и предмет зависти мужчин постарше. В эти праздные часы, моля судьбу хоть на миг показать ему возлюбленную, он естественным образом стал приглядываться к манерам и внешности всех, кто приходил в дом. В особенности внимание его привлек один гость, время от времени навещавший молодую леди, человек весьма высокого роста, отличительной чертой которого была сомнительного вкуса борода, оставленная на манер американского проповедника только на подбородке. Что-то в его облике раздражало Гарри, постепенно его неприязнь стала перерастать в отвращение, а когда наконец он нашел в себе мужество спросить у прекрасной кубинки, кто этот человек, то ответ тем более его сразил.

– Этот джентльмен, – произнесла она, пытаясь удержаться от смеха, – этот джентльмен, не стану скрывать от вас, предлагает мне руку и сердце и торопит меня с ответом, выказывая самую благоговейную и почтительную пылкость. И что же мне сказать ему? Должна я, несчастная Тереса, принять или отвергнуть его ухаживания?

Гарри не решался вымолвить более ни слова; его охватили ужасные муки ревности, и он едва сумел сохранить присутствие духа, вежливо попрощаться и уйти. Оставшись один у себя в комнате, он всячески предался отчаянию. Он обожал сеньориту, обожал страстно, однако его безмерно угнетала не только мысль о том, что она может выйти за другого, но и непоколебимое убеждение, что поклонник ее недостоин. Герцогу, епископу, прославившемуся победами полководцу или любому мужчине, наделенному безусловными положительными качествами, он уступил бы ее с горечью, но смиренно; он так и видел мысленно, как на почтительном расстоянии следует за свадебной процессией; так и видел, как возвращается в свой бедный дом, отныне лишившийся главного сокровища, и, хотя и чувствовал, что вот-вот расплачется от горя, полагал, что способен вынести удар судьбы стоически. Однако ухаживание «американца» выглядело совершенно иначе. Человек этот явно не мог считаться джентльменом: он держался неуверенно, вздрагивал при малейшем шорохе, то и дело испуганно оглядывался, точно беглый преступник, он словно не ходил, а крался, ногти у него были невычищенные, он старался ни с кем не встречаться взглядом, возможно, он только притворялся влюбленным, а на самом-то деле был замаскированным кубинским шпионом! Гарри поклялся разгадать его тайну и следующим же вечером, примерно в то время, когда к прекрасной сеньорите обычно наведывался ее воздыхатель, занял место, откуда открывался вид на все три выхода с площади.

Вскоре после этого к двери с грохотом подкатила извозчичья пролетка, из нее выскочил человек с американской бородой, расплатился с кебменом и на глазах у Гарри вошел в дом, взвалив на спину коричневый сундук. Через полчаса он снова вышел, теперь уже без сундука, и быстрым шагом направился на восток, а Десборо, с тем же искусством и с той же осторожностью, что он уже продемонстрировал, следуя за Тересой, двинулся по пятам за ее поклонником. Недостойный ее воздыхатель принялся фланировать, якобы с интересом разглядывая витрины маленьких фруктовых и табачных лавочек, дважды торопливо поворачивал было назад, а потом, словно внезапно поборов охватившие его на миг сомнения, вновь двинулся решительным и быстрым шагом по направлению к Линкольнс-Инну[50]50
  Линкольнс-Инн (англ. Lincoln’s Inn) – одна из так называемых юридических корпораций, судебных иннов, – школ подготовки адвокатов; учреждена в XIV веке и названа по имени своего основателя графа Линкольна.


[Закрыть]. Наконец, в каком-то глухом узеньком переулке он обернулся и, подойдя к Гарри с лицом, побелевшим и словно бы мгновенно постаревшим, довольно строго осведомился, не имел ли он удовольствия видеть его прежде.

– Имели, сэр, – отвечал Гарри, несколько смутившись, но хорошо скрывая замешательство, – и скажу без обиняков, я следую за вами нарочно. Несомненно, – добавил он, ибо полагал, что все мужчины только и думают, что о Тересе, – вы сами можете догадаться, с какой целью.

При этих словах человек с американской бородой задрожал мелкой дрожью. Несколько секунд он тщетно пытался обрести дар речи, но от страха ничего не мог из себя выдавить, а потом, резко развернувшись, стремглав бросился бежать.

Поначалу Гарри был столь потрясен, что даже не сразу кинулся за ним вслед, а когда пришел в себя и помчался за «американцем», то все его усилия не увенчались ничем: прямо у него на глазах «американец» вскочил в экипаж, и двуколка тотчас же исчезла в лабиринте оживленных улиц Холборна[51]51
  Холборн (англ. Holborn) – старинный район Лондона, возведенный вокруг одноименной улицы.


[Закрыть].

Озадаченный и раздосадованный таким странным поведением, Гарри вернулся в дом на Квин-сквер и впервые осмелился постучать в дверь прекрасной кубинки. Услышав: «Войдите!», он переступил порог и обнаружил, что она стоит на коленях возле деревянного коричневого сундука с безутешным видом.

– Сеньорита, – вырвалось у него, – я очень сомневаюсь в том, что ваш поклонник – тот, за кого себя выдает. Узнав, в том числе и от меня лично, что я слежу за ним, он повел себя не так, как пристало бы порядочному человеку.

– О! – воскликнула она, в отчаянии всплеснув руками. – Дон Кихот, Дон Кихот, вы опять сражались с ветряными мельницами?

А потом со смехом добавила:

– Бедняжка! Как вы, должно быть, его напугали! Да будет вам известно, что сюда прибыли представители кубинских властей и что они могут схватить вашу несчастную Тересу! Даже тот скромный клерк из моей адвокатской конторы в любой миг может пасть жертвой вооруженных шпионов!

– Скромный клерк! – ахнул Гарри. – Позвольте, но вы же говорили мне, что он хочет на вас жениться!

– Я думала, что вы, англичане, умеете ценить юмор, – совершенно спокойно отвечала барышня. – На самом деле он клерк моего адвоката и сегодня вечером принес мне ужасные вести. Я в отчаянном положении, сеньор Гарри. Вы не бросите меня в беде?

Услышав эти долгожданные слова, молодой человек возвеселился сердцем; при одной мысли о том, что может быть ей полезен, он столь преисполнился радужных надежд, гордости и чувства собственного достоинства, что и думать забыл о том, как леди его разыграла.

– И вы еще спрашиваете? – воскликнул он. – Только скажите, и я все для вас сделаю!

Выказывая самое непритворное волнение, прекрасная кубинка положила руку на сундук.

– В этом сундуке, – промолвила она, – мои драгоценные камни, мои бумаги, моя одежда, – словом, все, что связывает меня с Кубой и моим ужасным прошлым. Их нужно тайно вывезти из Англии, а не то, по словам моего адвоката, я погибну безвозвратно. Завтра, на борту ирландского пакетбота, этот сундук примет надежный человек; осталось найти кого-то, кто довез бы сундук до Холихеда[52]52
  Холихед (англ. Holyhead) – город в Уэльсе, отправной пункт паромной переправы, связывающей Англию и Ирландию.


[Закрыть], доставил бы на борт парохода и немедленно вернулся бы в Лондон. Вы сможете это сделать? Вы сможете выехать завтра первым поездом, скрупулезно выполнить все приказы, постоянно помнить о том, что вы окружены кубинскими шпионами, и, ни разу не оглянувшись, не выдав своего намерения ни единым жестом, ни единым движением, оставить сундук на борту, не прикасаться к нему более и тотчас сойти на берег? Вы сможете сделать это и спасти свою подругу?

– Я не совсем понимаю… – начал было Гарри.

– Я тоже, – призналась кубинка. – Нам и ни к чему во всем разбираться при условии, что мы выполним все указания моего адвоката.

– Сеньорита, – мрачным тоном произнес Гарри, – мне кажется, вы просите меня о сущей малости, тогда как я готов ради вас на все. Но позвольте сказать вам одно: если в Лондоне небезопасно хранить ваши сокровища, то тем более небезопасно оставаться вам самой. И если я хоть сколько-то могу разгадать план вашего адвоката, то боюсь, по возвращении обнаружу, что вы уже бежали неизвестно куда. Меня нельзя назвать хитроумным, и я могу только искренне, со всей возможной простотой сказать, что люблю вас и не вынесу мысли о том, что вы бесследно исчезли из моей жизни навсегда. Я надеюсь лишь быть вам полезным; единственное, о чем я прошу, – это дать знать о себе. Обещайте мне только это!

– Я дам о себе знать, – сказала она, помолчав. – Обещаю, так я и сделаю.

Но хотя она проговорила это серьезно, на лице ее изобразилось смущение и сильное волнение, словно ее терзают какие-то противоречивые чувства.

– Еще я хотел бы сказать вам, что, если произойдет какой-то несчастный случай… – вновь заговорил Десборо.

– Несчастный случай?! – воскликнула она. – Почему вы об этом упомянули?

– Я и сам не знаю, – отвечал он. – Может быть, вы исчезнете до моего возвращения, и мы надолго будем разлучены. Поэтому я хочу, чтобы вы знали: с того дня, когда вы дали мне сигарету, я никогда, ни разу не забывал о вас, и, если я могу хоть как-то услужить вам, можете смять меня, как этот лист бумаги, и бросить в огонь. Я с радостью умру за вас.

– Уходите! – приказала она. – Уходите сей же час, немедленно! Я не в силах собраться с мыслями. И сама не знаю, о чем это мы. Уходите, до свиданья, и, пожалуйста, возвращайтесь живым и невредимым!

Когда молодой человек оказался один у себя в комнате, им овладела какая-то робкая, боязливая радость, а при воспоминании о ее внезапно побледневшем лице и последних бессвязных словах он ощутил восторг и вместе с тем дурное предчувствие. Любовь и вправду обернулась к нему, закрыв свой лик трагической маской, но не безразлично ли это, если она все же пришла к нему, а его возлюбленная взволновалась при мысли о предстоящей разлуке? Он лег в постель, томимый этими противоречивыми мыслями, всю ночь его преследовали быстро сменявшиеся сновидения, перед ним снова и снова, как призрак, вставало бледное лицо Тересы, мучимой какими-то мрачными, невысказанными тайнами, и с первыми предрассветными сумерками он внезапно вскочил, испытывая непонятный ужас. Ему пора было вставать. Он оделся, позавтракал холодными закусками, оставленными ему накануне вечером, и отправился в комнату своего божества за сундуком. Дверь была открыта, в комнате царил странный беспорядок, вся мебель была сдвинута к стенам, а середина оставлена пустой, словно бы для того, чтобы кто-то с истерзанной душой мог ходить туда-сюда. Впрочем, в комнате стоял сундук, а на его крышке лежала записка: «Гарри, надеюсь вернуться до вашего отъезда».

Он сел и стал ждать, положив перед собой на стол часы. Она назвала его Гарри: этого было довольно, решил он, чтобы весь день озарился солнечным светом, но почему-то этот беспорядок в комнате отравлял его радость. Дверь в спальню была распахнута, и, хотя он старался отвернуться от этого зрелища, чтобы не совершить святотатства, он не мог не заметить, что постель осталась неразобранной. Он все еще раздумывал, что бы это могло значить, все еще пытаясь убедить себя, что все хорошо, но тут стрелка часов двинулась на циферблате, заставив его немедля отправиться в путь. Прежде всего он был человеком слова, и потому выбежал за угол на Саутгемптон-роу за кебом и, поставив сундук на переднее сиденье, поехал на вокзал.

Город едва начинал просыпаться, ничто не привлекало взгляда, и молодой человек поневоле сосредоточил все свое внимание на немом и неодушевленном своем дорожном спутнике. Сбоку к нему была приколота кнопками карточка: «Собственность мисс Дулан, пассажирки; до Дублина. Стекло. Обращаться с осторожностью». У него защемило сердце при мысли, что под этим псевдонимом, может быть, принужден был скрыться кумир его души, и, все еще разглядывая карточку, ощутил, как постепенно им овладевает мертвящее, черное уныние. Тщетно пытался он бороться с подступающим отчаянием, тщетно старался взбодриться или прогнать тоску, весело посвистывая: его не покидало ощущение близящейся катастрофы. Он выглянул из кареты, не обнаружив на длинных, пустых улицах никаких признаков преследователей. Он прислушался и различил какой-то звук, почти заглушаемый стуком колес по мостовой; негромкий и равномерный, он, видимо, доносился из сундука. Гарри прижал ухо к крышке и сразу уловил слабое тиканье, но в следующую секунду звук исчез, и как он ни вслушивался, не мог более его различить. Он посмеялся над собою, но мрачное предчувствие его не рассеивалось, и потому он выскочил из кеба у вокзала с куда более глубоким облегчением, чем обыкновенно путешественник, прибывающий куда-либо вовремя.

Вероятно, с каким-то тайным умыслом Тереса велела ему приехать на вокзал за полчаса до отправления поезда, и Гарри, передав сундук носильщику, который поставил его на тележку, принялся разгуливать туда-сюда по платформе. Вскоре открылся книжный киоск, и молодой человек стал разглядывать книги, как вдруг кто-то схватил его за руку. Обернувшись, он тотчас же узнал прекрасную кубинку, хотя она и была под густой вуалью.

– Где он? – спросила она, и звук ее голоса его поразил.

– Он? О чем вы? – переспросил Гарри.

– Сундук. Немедленно прикажите перенести его в кеб. Я ужасно тороплюсь.

Он поспешил повиноваться, дивясь, что значат все эти перемены, но не осмеливаясь тревожить ее расспросами, а когда подъехал кеб и сундук погрузили на переднее сиденье, она чуть отошла в сторону на тротуаре и поманила его к себе.

– А сейчас, – произнесла она тем же механическим, приглушенным тоном, что так потряс его вначале, – вы должны отправиться в Холихед один; поднимайтесь на борт парохода и, если заметите человека в штанах из клетчатой шотландки и в розовом шарфе, скажите ему, что все отменено. А если не увидите его, – добавила она со вздохом, похожим на рыдание, – не важно. Прощайте.

– Тереса, – промолвил Гарри, – садитесь в кеб, и я поеду вместе с вами. Вы в беде и, возможно, в опасности, и, пока я не узнаю, что именно происходит, даже вы не заставите меня вас бросить.

– Не заставлю? – переспросила она. – О Гарри, насколько лучше было бы, если бы вы ушли!

– Я не уйду, – упрямо повторил он.

Одно мгновение она глядела на него сквозь вуаль, внезапно сжала его руку, скорее испуганно, чем нежно, и, по-прежнему не отпуская, повела его к дверце кеба.

– Куда мы едем? – спросил Гарри.

– Домой, и побыстрее, – отвечала она. – Плачу двойную цену!

И едва они сели, пролетка, точно обезумев, рванулась с места и покатила, подпрыгивая, по мостовой прочь с вокзала.

Тереса сжалась в уголке, подальше от своего спутника. Всю дорогу Гарри замечал, как льются у нее под вуалью слезы, но она не удостоила его никаким объяснением. У двери дома на Квин-сквер они вышли, и кебмен спустил на тротуар сундук, который Гарри, желая показать свою силу, взвалил было на плечо.

– Отдайте его извозчику, – прошептала она. – Отдайте его извозчику.

– Ни за что, – бодро заявил Гарри и, заплатив кебмену, вошел в дом следом за Тересой, открывшей дверь своим ключом. Как обычно утром, квартирная хозяйка и горничная ушли по делам, в доме было пусто и тихо, и, когда стук колес кеба стих где-то вдалеке на Глостер-стрит, Гарри, продолжая подниматься по лестнице со своей ношей на плече, расслышал совсем близко то же слабое, приглушенное тиканье, что и прежде. Барышня, которая так и шла впереди, открыла дверь своей комнаты и помогла ему осторожно поставить сундук в углу у окна.

– А сейчас расскажите мне, что случилось, – потребовал Гарри.

– Вы не уйдете? – воскликнула она внезапно сорвавшимся голосом, стискивая ладони от невыносимого нетерпения. – О Гарри, Гарри, уходите! О, уходите и предоставьте меня моей судьбе! Я ее заслужила!

– Судьбе? – переспросил Гарри. – Какой судьбе? Что случилось?

– Никакой. Я сама не знаю, что говорю, – отвечала она. – Но я хочу остаться одна. Возвращайтесь вечером, Гарри, возвращайтесь когда хотите, но оставьте меня сейчас, слышите, оставьте меня немедленно!

И тут же добавила:

– У меня для вас поручение. Прошу вас, вы не можете мне отказать!

– Нет, – возразил Гарри, – никаких поручений для меня у вас нет. Вы в беде или в опасности. Поднимите вуаль и скажите мне, что происходит.

– В таком случае, – произнесла она, внезапно овладев собой, – вы не оставляете мне выбора.

И, подняв вуаль, явила смертельно бледное лицо, заплаканные глаза и чело, на котором решимость победила страх.

– Гарри, – начала она, – я не та, за кого себя выдаю.

– Вы говорили мне об этом, – произнес Гарри, – и не один раз.

– О Гарри, Гарри, – вскричала она, – не напоминайте мне об этом, мне так стыдно! Но это чистая правда. Я – дурная и недостойная девица, и водить со мной дружбу опасно. Мое настоящее имя – Клара Лаксмор. Я никогда не бывала западнее Пензанса[53]53
  Пензанс (англ. Penzance) – город и порт в Великобритании, на юго-западе полуострова Корнуолл.


[Закрыть], не говоря уже о Кубе. От начала до конца я обманывала вас и играла с вами. А какая я на самом деле, я даже не осмелюсь вам описать. Воистину, до сего дня, до бессонных бдений вчерашней ночи я и не постигала всей глубины и всей гнусности моей вины.

Молодой человек воззрился на нее в ужасе. Но потом его охватил приступ великодушия.

– Мне это безразлично, – заверил он. – Даже если вы и в самом деле такая, какой себя изобразили, вы тем более нуждаетесь во мне.

– Неужели все мои уловки и ухищрения оказались тщетны? – воскликнула она. – И ничто не удалит вас из этого дома смерти?

– Дома смерти? – как эхо, повторил он.

– Да, смерти! – вскричала она. – Смерти! В сундуке, который вы, совершенно беззащитный, носили по всему Лондону на плечах, спят демоны-разрушители, заключенные в динамите и готовые пробудиться в любую минуту!

– Боже мой! – ахнул Гарри.

– Что же, – сбивчиво залепетала она, – вы и теперь не станете спасаться? В любую секунду вы можете услышать щелчок, который возвестит взрыв, и весь дом взлетит на воздух. Я была уверена, что Мак-Гуайр ошибается; сегодня утром, еще до рассвета, я бросилась к Зеро, и он подтвердил мои опасения; я осознала, что вы, мой любимый Гарри, замерли на пороге гибели и вот-вот падете жертвой моих собственных затей. Тогда я поняла, что люблю вас. Гарри, теперь вы уйдете? Вы не заставите меня против моей воли совершить это преступление?

Гарри, утратив дар речи, не сводил глаз с сундука; наконец он обернулся к ней.

– Это адская машина? – хрипло прошептал он.

Судя по движению ее губ, она произнесла «да», но голос изменил ей.

С опаской и с любопытством он осторожно подобрался поближе и склонился над сундуком; в этой тихой комнате он отчетливо различал доносившееся оттуда тиканье, и стоило ему уловить этот размеренный звук, как он вновь пришел в себя.

– Кому она предназначена? – спросил он.

– Какая разница? – вскричала она, схватив его за руку. – Если вы еще можете спастись, к чему задавать вопросы?

– Боже милосердный! – возопил Гарри. – А детская больница? Любой ценой это проклятое устройство надо остановить!

– Это невозможно, – выдохнула она. – Не в силах человеческих отвратить этот удар. Но вы, Гарри, вы, мой любимый, вы еще можете…

И тут из сундука, тихонько стоявшего себе в уголке, внезапно послышался звук, напоминающий «вздох», который обыкновенно издают часы перед боем. На секунду они потрясенно замерли, устремив остановившийся взгляд друг на друга. Потом Гарри, вскинув локоть, прикрыл лицо, другой рукой прижал девушку к груди и отшатнулся к стене.

Комнату сотряс раскатистый, глухой рокот; они зажмурились, ожидая гибели, и, прильнув друг к другу, словно тонущие, упали на пол. Внезапно стук сменился долгим и громким шипением, словно вознегодовала сама преисподняя; в горле у них запершило от мерзкого смрада; комната наполнилась густым, удушливым дымом.

Вскоре клубы его немного рассеялись, и, когда наконец они, дрожащие и слабые, кое-как приподнялись и сели, привалившись к стене, первым, что предстало их взору, был сундук, целый и невредимый, почивающий в уголке, но все еще выпускающий из-под крышки маленькие облачка дыма.

– О бедняжка Зеро! – воскликнула барышня со смехом, похожим на рыдание. – Увы, бедняжка Зеро! Это разобьет ему сердце!