Текст книги "Чертополох. Репортаж из поднебесья"

Нехочуха
Ироническая проза

Аристарх, с пятилетним пенсионным стажем, в санаторно-курортной жизни новичком не был. Когда ему после падения с мотоцикла назначили инвалидность, в неполные пятьдесят лет, он был огорчен, но ненадолго. Поняв прелести жизни, где уже не надо было работать, а еще можно как бонус получать раз в год бесплатную путевку в санатории Черноморского побережья, Аристарх понял, что жизнь, если даже жена бросила, не заканчивается, а только начинается. Он знал, что почем.

Курортная жизнь устроена так, чтобы все участники этого действия остались довольны. Устроители – с прибылью, а отдыхающие – с максимумом удовольствия для души и тела. Созданы все условия для того, чтобы кошельки похудели, а отдыхающие поправили здоровье. Получили максимум разного вида удовольствий от процедур, количества загара, экскурсий и эмоций. Те, кто были одиноки, нашли спутника хотя бы на время, а то и на всю жизнь. Тут тебе и танцы через день, кино в клубе и совместные поездки по местным достопримечательностям.

Каждый, отправляясь на отдых, в каком бы состоянии ни был, несмотря на преклонный возраст, хочет с кем-нибудь замутить, выпустить пар и оторваться, насколько хватит сил и денег. Наученный горьким опытом прошлых лет, Аристарх знал многое о контингенте отдыхающих. Это были пенсионерки от пятидесяти пяти лет и старше. Но вся беда в том, что, то ли он сильно ударился головой, то ли эскулапы собрали его мозги с какими-то включениями, он после недельной комы почувствовал себя другим. Если раньше он менял женщин каждый день, то теперь в нем проснулось какое-то благородство по отношению к ним.

Он где-то прочитал, что целоваться с курящей женщиной – это все равно, что облизать пепельницу. Он не курил. И поэтому любители покурить сразу выпадали в осадок. Те, кто были покрасивее, приезжали с мужьями. И поэтому он выбирал «нехочух», как правило, супруг не очень богатых мужей, отправивших своих жен поправить здоровье. Такие сразу же давали понять, что они приехали на лечение, а не искать приключение на свою пятую точку. Но не были столь категоричны в своем отказе.

Как правило, таких нехочух было несколько, от трех до пяти. И он выбирал самую красивую из них. Если бегать, то за самой-самой, чтобы потом не было мучительно больно за истертые до колен ноги, на случай полного «динамо».

Островерхие кипарисы Гаспры протыкали синее весеннее небо. Аромат, собранный из запахов можжевельника, эвкалипта, цветущего миндаля и магнолии, настраивал Аристарха на лирический лад. Когда-то большой любитель поговорить, он был немногословен, прогуливаясь по тенистым аллеям парка санатория. Больше говорила Светлана, шутливо встряхивая гривой светлых волос, словно игривая кобыла, пытаясь расшевелить его. Заливалась громким смехом, сверкая белыми зубами, и ласково смотрела на него снизу вверх зелеными глазами. Она была слегка полновата, но это ее не портило, а наоборот, придавало ей особый шарм. Признанный мастер диалога, шутник и балагур, он не мог подобрать нужных слов, достойных ее красоты и остроумия, боясь ненароком обидеть. Она подшучивала над ним как могла, издевалась над его огромным ростом, лысеющей головой и горбатым длинным носом.

Аристарх не был красавцем, но он был внутренне богат и обаятелен. И этим подкупал женщин.

В чем прелесть «шведского стола»: ты не прикован к одному месту на все восемнадцать дней. Не вынужден смотреть на те лица, с которыми тебя посадили по номеру диеты, предписанной врачом. Ты волен как казак. И Аристарх где-то на четвертый день санаторно-курортной жизни оказался за пустым столом у окна, так как место, где он сидел раньше, был занято.

Светлана, слегка кивнув головой в знак приветствия, поставила на стол тарелку с набором салатов, ушла за «первым» и «вторым». Конечно, она не раз проходила мимо стола Аристарха, даже и не взглянув. Но тут, когда сидишь за одним столом, надо о чем-то говорить.

– Ну, как вам тут отдыхается? – спросил он улыбнувшись. – По нраву ли пища?

– Терпимо. А как вам? – спросила она.

– Слишком много всего, и очень вкусно. Если так будет продолжаться, то мы растолстеем незнамо как!

– Вы намекаете на меня, – улыбнулась она.

– Нет, нет. Что вы. Вас это украшает!

Она довольно улыбнулась, обнажив жемчужный ряд керамических зубов.

– Вы куда-нибудь уже ездили? Что видели?

– Вот как раз сегодня собираемся в Севастополь, если поторопитесь, можете успеть. Заказать вам билет и сухой паек?

– Да, – сказал он, ошарашенный напором женщины. Не доев, Аристарх пошел к выходу, за которым уже начинались приключения. Он уже был в Севастополе два дня назад, но упустить возможность поехать вместе с ней он не мог. К тому же еще раз полюбоваться этим удивительным городом, прошедшим все на своем пути и обильно политым кровью российских солдат – защитников города-крепости. А теперь уже воссоединившимся с матушкой Россией. Да еще в годовщину этой знаменательной даты, в честь которой будет произведён вечерний салют.

Аристарх любил Крым за его чарующую природу, от Керчи до Севастополя. За его сухой климат, за аромат степей и благоухание лесной зоны Южного берега Крыма. И ласковое море с полным штилем – и ревущим штормом.

Места со Светланой оказались рядом. Он чувствовал тепло ее дыхания и легкий разговор ни о чем, похожий на щебет птиц и воркование голубей. Он взял ее за руку и сжал ее. Она не сопротивлялась. И вскоре они уже держались за руки, как давнишние соскучившиеся голубки, сжимая и нежно поглаживая друг друга.

Подруга ее, с которой Светлана жила в одном номере, сидела напротив. Она была намного старше ее и следила за ней, по ее же просьбе, чтобы она не выходила за рамки приличия. Севастополь встретил ликующим митингом на площади Нахимова. Праздничное настроение передалось и им.

И наши герои решили отметить праздник бутылкой коньяка в Картофельном домике на Артиллерийской бухте, на закуску заказав пиццу.

Пиццу принесли не то чтобы большую, как заказывали, а огромную – на подносе с подставкой.

– А-а, гулять, так гулять, – оживился Аристарх, – наливай, Светлана, по пять грамм. Выпили, закусили. Такой по вкусу и нежности пиццы Аристарх никогда не ел. Светланина подруга, Зинаида Петровна, выпив первую рюмку, сразу отказалась, и остальное Аристарх и Светлана под неторопливую беседу выпили вдвоем.

Салют над площадью Нахимова прервал их трапезу. И они вышли полюбоваться огнями фейерверка. Народ ликовал. Обратный путь пролегал под покровом темноты. И бдительная Зинаида Петровна, уставшая за день, незаметно для себя уснула. И поэтому Аристарх уже откровенно приставал к Светлане, чтобы не обидеть ее своим неприставанием, и теша свое самолюбие, если что, дескать, пытался, но не получилось.

Но когда он попытался ее поцеловать в губы, она говорила: «Нельзя». И он давал задний ход, уважая ее выбор остаться верной мужу. В то же время, завидуя ее мужу и негодуя от такой несправедливости. Ведь совсем недавно, отдыхая у моря в Геленджике, когда ему дали отпуск в феврале за критику начальства, он специально уходил в горы один, подальше от соблазнов. И на каждом камне писал имена жены и любимой дочки, даже не подозревая, что жена уже и не думала о нем.

– На чужой каравай рот не разевай! – смеялась Светлана. – Кто на новенькую? Красивую, ухоженную. А ты найди такую клушу, как я из деревни. Умой, одень, накорми, создай условия для жизни, купи ей квартиру, машину, построй дачу и дай высшее образование. И она будет только твоей. Да и сам не будешь шарахаться по сторонам, вложив столько денег и здоровья в нее.

Она была права. Но она не знала, что Аристарх уже несколько раз вынужден был, оставив все, уходить от жен с одним чемоданом и мольбертом. Слава Богу, что у него руки росли, откуда надо, он был хорошим художником и быстро вставал на ноги.

Восемнадцать дней пролетели быстро. Пришло время расставаний. И Аристарх закатил «банкет» за два дня до отъезда на все оставшиеся деньги, четыреста пятьдесят рублей, посовещавшись со Светланой и Зинаидой Петровной. Конечно, деньги на банковской карте были, но их невозможно было снять из-за американских санкций и отмены банковских услуг.

Женщины больше склонялись к тому, чтобы пустить деньги на более нужное дело, например, на два посещения бассейна в соседнем санатории (свой не работал) по сто пятьдесят рублей, и три раза съездить в Ялту. Так было, и решили, но в последний момент Аристарх задумал устроить банкет.

Женщины в его номер не пошли, и он перенес мероприятие к ним. Денег хватило на бутылку коньяка «Коктебель» три звездочки, два апельсина и шоколад – и этим были все довольны. Отмечали отъезд Аристарха со Светланой вдвоем. Зинаида Петровна снова отказалась, сославшись на то, что она приняла таблетки. Истинная причина была в другом: она ревновала Светлану к Аристарху, позволявшему себе уводить ее на длительные прогулки, миловаться и ухаживать за ней. Подолгу оставляя ее саму в номере наедине со своими тяжелыми мыслями из-за жизненных неурядиц.

Она надеялась найти в Светлане подружку, излить, так сказать, душу. И, даже зная намерения Аристарха ухаживать за Светланой, решила переселиться в другой корпус, подальше от него, сославшись на шум в соседнем номере и больные ноги.

Но не тут-то было, Аристарх был везде, как тень Светланы, не отставал от нее. Конечно, Зинаиде Петровне удавалось уговорить ее сходить в Ялтинский театр, зная, что Аристарх туда не пойдет из-за отсутствия необходимых для театра денег и костюма с бабочкой. Но этого было мало – и она тактичным отказом выпить с Аристархом давала понять, что она не очень довольна его присутствием.

На это Аристарх не обращал ни малейшего внимания. Знал, что, может быть, они никогда не встретятся в Москве, как обещают. И поэтому он раз за разом говорил им тосты, благодаря их за то, что они есть. За то, что они украсили своим присутствием этот берег. Позволили на время украсить отдых одинокого холостяка. Пожелал им крепкого здоровья и многих лет безбедной и счастливой жизни.

– А провожать утром меня пойдете? – спросил он, когда расставались.

– Пожалуй, нет, – виновато улыбнулась Светлана. – И так уже весь санаторий обсуждает нас.

– Да они просто завидуют, белой завистью.

– Мы попрощаемся накануне…

– А поцелуи, слезы в три ручья, пробежаться, размахивая платочком, за автобусом километра полтора? – смеялся он. – Может быть, проводишь? И до конца сыграешь роль влюбленной подружки?

– Не хочу! – обиделась она.

– Нехочуха! – улыбнулся он. Все-таки она проводила его, нежно обняв и поцеловав в губы, давая понять, что не все ещё потеряно.

Сабантуй
Ироническая проза

Если кто-то думает, что сабантуй – это очередная попойка с мордобитием, тот глубоко ошибается. Сабантуй – это праздник! Праздник души и тела. Где можно встретиться с друзьями и родственниками, которых давно не видел.

Раньше сабантуи праздновали в татарских и башкирских деревнях после успешного окончания весеннего сева.

Теперь же праздник стал почти международным: начиная с деревень и райцентров, перешел в города России и зарубежья, включая и далекую Австралию. Значит, мало становится мест, куда не ступала нога татарина и башкира.

В Москве заключительный этап – как правило, это первое воскресенье июля. Но в этом году все перепуталось. Организаторы не только передвинули мероприятие на конец июня, но спутали и дни.

И что интересно: сабантуй стал безалкогольным. Пригнав целый полк солдат, следили, кабы чего не вышло. С одной стороны, это правильно. Но с другой, как же не отметить встречу за бутылочкой хорошего винца и не повеселиться вместе со всеми? Так сказать, не окунуться в гущу танцующих, поющих и соревнующихся в народных состязаниях людей и не показать себя, на что ты способен. Тряхнуть, так сказать, стариной перед девчатами, чтобы те непременно потанцевали с тобой и отметили праздник под тенистым деревом и с хорошей закуской.

В прошлом году спиртное у меня отобрали при входе. И смотреть на тех, кто уже был навеселе, было как-то не так. Мы не понимали друг друга. Как говорил классик, я был чужим на этом празднике жизни.

Отрешенно прохаживаясь по аллеям Коломенского парка, где происходило это событие, я наткнулся на своего старого друга, окруженного самыми красивыми девушками сабантуя, который угощал их вином и был на высоте. Причем на такой высоте, что можно было только позавидовать. Если не захлебнуться слюной!

– А что, можно и так? – спросил я, не зная, что сказать.

– Можно, если осторожно! – был ответ.

В этом году я начал готовиться за день вперед. Первым делом пошел в супермаркет, купил две литровых водки «Парламент» и засунул в морозильник. Предвкушая, как отвиснет челюсть моего старого друга, когда я вытащу из рюкзака покрытую инеем бутылку и кучу разной закуски: жареную курицу, салат из помидоров и огурцов, оливье, ассорти из фруктов и зелени. Вторым делом я наготовил закуски. Третьим делом я нагладил белые брюки и белую рубашку, начистил белые туфли, достал с антресолей белую шляпу и черные очки. Ну, девчата, держитесь, я иду к вам!

На следующий день я вышел пораньше, чтобы пройти на праздник не с главного входа, где шмонают, а с дальнего, от Каширского метро.

Воскресный день выдался жаркий и солнечный. Птицы, увидав меня во всем белом, радостно защебетали в кустах. Я, как матерый контрабандист, сгибаясь под приятной тяжестью рюкзака, набитого закуской и двумя приятно булькающими емкостями радости и веселья, беспрепятственно просочился через малолюдный вход парка, так что и сам удивился: «Вот оказывается где надо проходить с такой контрабандой!» – подумал я.

Идти километра три по парку, через родники и чудодейственные валуны мужского и женского начала, придающие силы. Возле камней было многолюдно. На мужском камне стоял мужик преклонных лет с растопыренными руками. Да ему пора уже думать о другом камне. А он все туда же! Впрочем, его дело. А наше дело – Сабантуй!

Я, радостный, предвкушая встречу с друзьями, вырулил на набережную и ускорил шаг. Приближаясь к месту праздника, я заметил, что маловато народу и кучи мусора на майдане. И домики почему-то не собирают, а разбирают. Причем наглым образом.

– А где же сабантуй? – недоуменно спросил я у парня с голым загорелым торсом, который крутился возле «Камаза» с номерами республики Татарстан.

– Э-э-э, – расплылся он в улыбке, лихо задвинув тюбетейку на затылок, – сабантуй был вчера!

Город Москва, 2013 год

Пройдоха
Ироническая проза

«Сколь веревочка ни вейся, все равно конец будет».

Народная поговорка.

На грешную землю опустилась тихая ночь. Шаловливые звезды, белым бисером рассыпавшись по небу, застенчиво перемигивались. Двое влюбленных уже немолодого возраста, приминая новыми кроссовками мокрую от росы траву, крадучись шли к давно намеченной цели. И вот она, еле приметная дверь в зарослях кустарника. Егор Иванович Запечкин по прозвищу «Пройдоха» привел очередную подругу в раздевалку, на отшибе за прудом, служившим складом для лодок. Конечно, Пройдоха красавцем не был, но спортивная фигура и умение «уболтать» женщин нравились прекрасной половине человечества, привыкшей любить ушами. И они липли к нему как мухи на мед. Соблюдая конспирацию, свет включать не стал, а пошарив над дверью, нашел спички и зажег давно приготовленные свечи. Задвинул тяжелую задвижку изнутри.

– Тепло-то как! А нас тут не застукают? – спросила жгучая брюнетка Полина, разглядывая свою ладную фигуру, игриво покручивая толстым задом в обтягивающих трико у треснувшего зеркала во весь рост.

– Да нет, – улыбнулся Пройдоха. – Об этих «апартаментах» никто не знает. Тут летом никто не ходит.

– А жена?

– Эта дура давно уже дрыхнет дома.

– Что-то ты не очень благосклонен к своей благоверной, не любишь, что ли?

– А за что её любить, если она спит в другой комнате. Ревнует и устраивает скандалы. Помнишь недавно пришла, разбила окна, перевернула столы и грозилась всё тут сжечь?

– Бьёт окна – значит, любит, а ты вон как… наверное, не одну шалаву сюда приводил? – грустно улыбнулась Полина, осматривая импровизированный стол, где стояли выпивка и закуска из овощей, фруктов и шашлыка. Матрас на полу, застеленный белыми домашними простынями, и толстое одеяло. С потолка свисали флажки и вымпелы спортивных клубов, а со стен смущенно улыбались ей голые и загорелые девушки в разных позах.

– Обижаешь, начальник. Здесь были только сливки общества. Здесь пили великие спортсменки. Но сейчас не об этом. Давай лучше выпьем, Поля, твоего любимого «вискаря», за нас с тобой.

Выпили, закусили. Тепло, идущее от дровяной печки, и тихая музыка располагали к интимному отдыху. «Ветка сирени упала на грудь. Ветка сирени, меня не забудь», – по радио грустно выводила женщина.

– Поздновато мы с тобой встретились, Егорушка. Чует мое сердце, не к добру все это. Сколько нам с тобой жить-то осталось? Скоро ведь придется отвечать перед Ним, – печально говорила Полина, указывая взглядом куда-то в потолок.

– Все будет хорошо. Я с Ним договорился, – шутил Пройдоха.

Распив бутылку виски, медленно сползли на постель, целуясь и попутно сбрасывая мешающую одежду, занялись любовными утехами. В воздухе висел запах любви вперемешку с запахами плесени, мужского пота, новеньких лодок, парафиновых свечек и мандаринов. Бурный вечер и две бутылки заграничного пойла сделали свое дело: они так и уснули голыми на полу.

***

– Встать, суд идет! – как выстрел прогремело в зале. Пройдоха, удивленный происходящим, медленно встал со своего места. Зал был переполнен бывшими друзьями – спортсменами, представителями печати и телевидения. Он раньше инстинктивно недолюбливал газетчиков, называя «щелкоперами», видимо, догадываясь, что о нем ничего хорошего не напишут. Теперь он понял, что это именно так и будет.

По настроению зала было видно, что все были против него.

– Выездное заседание Переквакинского суда считается открытым. Рассматривается дело бывшего председателя спортивного клуба «Бетта-Спица» Запечкина Егора Ивановича, шестидесяти лет от роду, женат, трое детей, «О самовольной порубке древесины в крупных размерах».

Пройдоха огляделся: он был в клетке из арматуры, руки в наручниках. Попробовал решетку на прочность – было сварено на совесть…

«Значит, решетку варил сам Виктор Плужников, – подумал Пройдоха, осознавая, что в нем просыпается совесть, – да, зря только я его обежал. Возомнил себя большим начальником, хотя был таким же, как все в спортклубе, на побегушках у Степана Елесейкина, директора спортклуба «Бетта-Спица», вот он-то вертел миллионами как хотел. В тот зимний день ребята, как всегда, потрудились на совесть – сварили из уголков решетку для проходки лыжной трассы, повесили баннеры и еще понаделали много всяких дел по клубу – и уже пошли переодеваться к застолью, которое намечалось ко дню рождения одного из лыжников. Но тут директор клуба Елесейкин привозит ковролин. Нет, чтобы самому снять его с машины и занести в здание – я позвал ребят в грубой форме, хотя они уже переодевались. Вышли все. Я налетел на них с обвинениями. Тут все рассмеялись. И я накинулся на рядом стоящего Плужникова: «Если вам ничего не надо, то и мне ничего не нужно. Я тут работаю с шести утра. Если так, то можешь вообще не приходить сюда. Обойдемся без тебя», – наорал я.

И думаю, зря. Потому что у Виктора, кроме клуба, ничего не было: ни семьи, ни детей. Он тут отводил душу, общался со всеми, нянчился с чужими детьми как своими. И тут, выходит, я наплевал ему в душу. Надо было бы извиниться. Но чувствую, уже поздно… из того, что он приварил как сварщик, уже не вырваться».

В раскрытые окна врывался теплый ветер бабьего лета вместе со щебетом редких птиц. За окном на ветке осины висела веревка с петлей на конце, свитая из белых казенных простыней, и вроде кто-то уже висел на ней. И как бы Пройдоха ни тянул шею, и ни вставал на цыпочки, не было видно, кто там все-таки висит. Но кто-то висел, это точно. Потому что листочки на деревьях от ветра шевелились, а веревка оставалась неподвижной под чьей-то тяжестью.

– Вызывается супруга подсудимого Запечкина Людмила. Дайте клятву на «Уголовном кодексе» и «Красной книге», что будете говорить только правду.

– Я говорю только правду, и ничего кроме правды… Ваша честь! Сперва мой муженёк был хорошим семьянином, потом, когда стал председателем профсоюза строительной организации, скурвился. Стал поздно приходить домой, ссылаясь на загруженность по работе, врать и оправдываться на каждом шагу. Я еще тогда заподозрила его, Ваша честь, но значения не придала. А тут почти на моих глазах разворачивается такое бл… ство. И если бы он мог…, он ведь не может, говорит, устал на работе. Теперь я знаю, какая у него работа. Работа у него одно бл… ство! И главное, Ваша честь, он еще подозревает каждого из друзей, что они следят за ним и докладывают мне, как он тут шалавится со всеми. Я уже давно знаю об этом. Но сдается мне, что он хочет, чтобы за ним следили, для пущей важности. Помните, как там у Ильфа и Петрова… Бендер для придания значимости своей персоне, чтоб выудить деньги у обывателей, говорил одному из них: «За нами следят. Но мы просто не сдадимся. Мы будем отстреливаться. Я дам вам парабеллум». Что он, прокурор страны или депутат какой-нибудь, чтобы за ним следить, он просто мальчишка на побегушках у директора клуба. А гонору! О том, что он шалавится, я уже знаю давно. Но не знала, как наказать, Ваша честь. А теперь знаю. Повесить, и все тут. Нет, сперва оторвать ему яйца, а потом повесить!

В зале оживленно рассмеялись.

«Ваша честь, ваша честь! – зло усмехнулся Пройдоха. – Устроили тут показуху. И ничего у вас не получится, с моими-то связями! Сам мэр города Переквакино со мной за руку здоровается! Заместитель мэра по охране природы на лыжах здесь катается. Стоит только позвонить, как все это прекратится». Ощупал карманы, но мобильного телефона не было. Пройдоха исподлобья оглядел зал с присутствующими и присяжными. С друзьями, с которыми выпивал. Зал, где в недавнем прошлом проходили свадьбы, дни рождения и прочие торжества, который, кстати, появился не из воздуха, а его усилиями тоже. «Неужели никто не встанет на мою защиту», – обиженно подумал он.

– Вызывается главный обвинитель, поэт и эколог Ростислав Михайлович Макарский.

В этом человеке, маленьком и лысом, в легкой походке раненой рыси, не предвещавшей ничего сверхъестественного, таилась огромная скрытая сила, когда дело касалось защиты природы. Он становился леопардом.

– Ничего, кроме правды, – тихо заговорил эколог Макарский. – Ваша честь! Заседатели! Друзья! Я подсудимого знаю давно. Когда он появился, здесь никаким спортклубом и не пахло. Хороший парень, работящий, веселый, добродушный. Умел поговорить. И выпить не дурак. Это меня и подкупило, как говорится, пустил лису в избушку, начали дружить. Тут развал страны, и он начал свозить сюда строительные бытовки, вроде, как он объяснял, для раздевалок спортсменам. Так мы и думали, но когда он начал водить туда молоденьких спортсменок кофе попить, мы подумали, а не очень ли долго они пьют кофе.

– Так вот куда он таскает мой кофе? Пройдоха! Оторвать ему бубенчики, – выкрикнула с места его жена Людмила.

– Так, гражданка жена, – вмешалась судья Тамара Джафарова, стукнув молотком по дощечке, – вы мешаете суду. Если хотите что сказать, берите слово.

– Вот я и беру. Оторвать ему «пустышки»! Ну если он был бы не женат, а то в постели ни «бе», ни «ме», ни «кукареку»…

– Неправда, – возмутился Пройдоха, – когда я хочу «этого дела», она уходит в другую комнату и спит.

– А что мне с ним делать, когда он уже «устал» на работе?

Зал грохнул от смеха.

– И надо бы ему, – продолжала Людмила, – побольше читать книги и смотреть телепередачи про экологию, а не плести свои «запечные» интриги… Пройдоха, он и есть Пройдоха!

– Мне некогда читать книги, – огрызнулся Пройдоха, – я с утра до вечера на работе…

– Знаем мы, чем ты занят на работе, – не унималась Людмила.

– Потом, дальше – больше, – продолжил эколог Макарский. – Когда встал вопрос строительства на этом месте микрорайона, Запечкин поднял местных жителей, что их лишают места отдыха. Поднялся весь район. Отстояли. Стройку отложили. Но он, неуемный, на этом не остановился. Нашел людей, пожелавших отмыть деньги на строительстве спортивной базы в особо охраняемой природной зоне, подключил заместителя мэра по защите природы, Бульбачевского. Все бы хорошо? Если раньше спортсмены переодевались в машинах и автобусах, то теперь, как вы сами видите, теплые и уютные раздевалки в два этажа. Все бы ничего, если бы не рубили деревья в лесу, расширяя и удлиняя лыжню от семи с половиной километров до пятнадцати. Даже не подозревая, что каждая лыжная петля потом будет обвиваться вокруг его же шеи, толстой веревочной петлей. Если раньше делали лыжню «Буранами», то теперь тракторами «Ретрак» с шириной отвала лопаты спереди четыре метра и длиной пять метров. Вот и пилят вековые деревья, чтобы можно было проехать этим танком. И это в особо охраняемой природной зоне.

– Зона по нему плачет. Кобель драный, – выкрикнула опять Людмила.

– Правильно я тебя выгнал, щелкопер хренов, – выругался Пройдоха, стараясь не замечать выкрики жены, – «защитничек» природы, какое твое собачье дело в деревьях в лесу. Тебя посадили тут бытовки охранять. Собак и кошек тут развел вместе с женой. Вонь от них на всю округу. Писака хренова!

– После того, как он выгнал Макарского, только за то, что он сделал замечание, что они рубят вековые деревья, – вмешалась Людмила, – стало еще хуже. Половину леса спилили. Пруд отравили, вся рыба всплыла, и вонь такая – не подойти к пруду. Так что вонь не от собак, а от пруда. Улетели многие птицы, соловьи. Макарский не только следил за порядком и чистотой леса, он был как бы «оберегом». После ухода Макарского зона отдыха из «особо привлекательной» стала поганой. Место стало проклятым…

– А кем проклято? – спросили из зала.

– Проклято обманутыми им бабами. Проклято теми, кого он, пользуясь безнаказанностью, незаслуженно обижал и оскорблял, давая обидные клички, и многие перестали сюда приходить. А Запечкин даже отмазку удобную для себя придумал: «Чтобы опозориться, – частенько говорил он, – во время застолья надо откусить целый помидор и обрызгаться, или же рассказать что-нибудь про экологию». А не обязательно кусать помидоры и говорить про экологию, достаточно, чтобы опозориться, – по пятнадцать раз рассказать одно и то же: как продавал старые шины итальянцам, тырил бытовки со стройки и торговал желтой полынью в Мордовии. И задолбал всех своими рассказами!

Зал покатился от смеха.

– Об экологии теперь надо не только говорить, – добавила Людмила, – но уже вопить на каждом углу. Иначе природа скажет сама, и мало не покажется!

– Вызывается свидетель Макар Юрьевич Бульбачевский.

– Все, кроме правды… э-э-э, ничего кроме правды, – начал толстый Бульбачевский, запинаясь и обливаясь потом, – откуда я знал, что они деревья пилят.

– Но вы, же катались в этом лесу, – спросила судья, – должны были заметить, что лыжня стала длиннее?

– Лес как лес. Лыжня как лыжня. Ну не знал я, честное слово!

– «Ретраки» вы им выбивали?

– Да, я выбивал, каюсь, больше этого не повторится. А эти отберем завтра же.

– Вызывается свидетель, директор спортклуба Степан Елесейкин.

– Нет его.

– А где он?

– Уехал в Лондон к родственникам. Там и остался тратить миллионы.

– Жаль, – сказала судья Джафарова, – он мог ответить на многие вопросы.

– И хорошо еще не знают об этом местные жители, – продолжил защитник природы Макарский, – узнали бы, сами повесили без всякого суда и следствия. Что Запечкин, втихаря, спилил половину Переквакинского леса. И тем самым подготовил место для строительства.

– Скажите, Ростислав Михайлович, – спросила судья Джафарова, – а правда ли, что подсудимый Запечкин посадил аллею имени себя?

– Да, есть такое дело, он посадил из сворованных у озеленителей деревьев аллею «Имени Запечкина» и водил туда экскурсии. Но эту аллею надо называть не в честь Запечкина. А в честь Дубов, погибших от рук Запечкина и его бензопилы.

В зале опять рассмеялись.

– Пригласите представителя местного населения Николая Арнаутова, – попросила судья, поправляя черную мантию, превратившую её из простой домохозяйки в главного вершителя человеческих судеб – только за то, что у неё было высшее образование и она когда-то изучала «Право» и «Уголовный кодекс».

«Вот дура толстая, – зло подумал Пройдоха, – красуется на месте судьи. Зря только я вас поил водкой и кормил колбасой, правда, паленой и просрочкой… Но все же какая-то благодарность должна быть за это?»

С представителем местного населения зашли в зал человек пятьдесят с плакатами и транспарантами, стали по стенкам вокруг зала: «Защитим Переквакинский лес!», «К ответу браконьера!», «Повесить гада!», «Не дадим природе сгинуть!».

– Со мной на улице еще тысячи полторы разъяренных жителей. Которые готовы разобрать ваши незаконные постройки на дощечки и сжечь. У нас одна просьба, Ваша честь! – сказал Арнаутов. – Пользуясь присутствием представителей телевидения и печати, хотим обратиться к Президенту и Правительству. Чтобы запретили ведение хозяйственной деятельности в особо охраняемых природных зонах. И особым законом сказали «НЕТ!» желающим переименовать «заповедные зоны» в «природные парки», где уже разрешаются хозяйственная деятельность и строительство. Перестать сдавать в аренду леса и реки. Став «хозяевами» этих участков, они вырубают леса, оставляя деревья на опушке только для блезира.

К рекам не подойти для отдыха простому народу. И где справедливость, в конце концов! Меня в молодые годы чуть не посадили в тюрьму из-за одной березки, которая оказалась между забуксовавшим «белорусом» и груженой дровами тележкой, когда выезжали из леса ночью, и пришлось спилить. Но когда я отказался платить штраф, равный моей зарплате, то заставили сажать деревья. И я как проклятый три дня бегал за посадочным агрегатом и посадил девять гектаров молодых сосен. А тут Запечкин втихаря спилил половину Переквакинского леса – и все еще на свободе? Где же справедливость? И вообще пора вернуть Дзержинского на Лубянскую площадь, а природные богатства народу! А то одни жируют, продавая за границу народное добро, а другие последний хрен без соли доедают! В природе все взаимосвязано. Взмах крыльев бабочки может вызвать ураган. Слеза голодного ребенка, упав на землю, может вызвать наводнение. Крик толпы людей, обездоленных войной, может вызвать землетрясение и тайфуны. Так что берегите природу и не дразните гусей! А этого хмыря повесить вместе с Бульбачевским.