Текст книги "Человек-радар"

Я осторожно посмотрел по сторонам. Ближайший дом находился метрах в семидесяти, но кого-либо в окнах второго этажа я не разглядел. Уже неплохо. Оставалось по-быстрому свинтить отсюда, пока кто-нибудь не вышел на балкончик – поглазеть, что там такое необычное в небе произошло.

Я попятился. Медленно, шаг за шагом удалялся от трупа в инвалидном кресле. Очень спокойно вышел через калитку, сел в машину и неторопливо покатил в сторону шоссе. Нервишки начали шалить, когда я выехал на проезжую часть.

– Твою собачью мать! – рявкнул я и саданул ладонью по рулю.

Машину повело влево, что спровоцировало приступ недовольства водителя синего «форда», шедшего на обгон. Он незамедлительно принялся сигналить.

– Себе посигналь! – заорал я и показал зловещий средний палец.

Водила побагровел, врубил режим мужика. Он резко дернул вправо, проносясь в миллиметрах от крыла моего «вольво». Мы принялись орать друг на друга, используя совершенно непечатные фразы. Я был на взводе, разбалансирован и находил определенное успокоение в хорошей перебранке.

Внезапно «форд» начал сбрасывать обороты, а затем и вовсе затормозил. Что к чему, я сообразил, лишь когда пронесся на красный наперерез целому потоку машин. Меня одарили хором клаксонов. Далее по маршруту я забыл про россыпь «лежачих полицейских» и через первый же перелетел в стиле копов из Сан-Франциско. Если днище выбило искру, я бы не удивился.

Нужно было срочно брать себя в руки, покуда я планировал добраться до дома живым. Вот только воображение нарисовало образ того самого соседа, который все же подошел к окну, но сделал это совершенно не вовремя и заметил, как я отхожу от мертвого тела, с каменным лицом прыгаю в тачку и сматываюсь с места преступления. Он удачно запоминает номер машины, звонит ментам и сливает мои данные.

Гром меня разрази! И как прикажете быть в такой ситуации?! Сыграть на опережение – позвонить в дежурную часть и первым сообщить о самоубийстве? По уму, конечно, так и надо бы поступить, но светиться в оперативных сводках хотелось меньше всего.

Я снова пролетел на красный, вызвав отборный матерок переполошившихся пешеходов.

Все, баста. Тачку – на стоянку, сегодня за руль – ни-ни. В том переполошенном состоянии, в коем я пребывал сейчас, просто дотянуть до дома станет настоящей удачей. Я и так-то был автолюбителем похлеще блондинок из анекдотов, а сейчас и вовсе – король дороги.

Я попытался просканировать поток биолоком и определить, видел ли меня кто-нибудь покидающим дачу Мазая, – но куда там! При такой буре эмоций я не смогу найти даже собственные носки. Переживания напрочь глушили экстрасенсорное восприятие.

Пожалуй, следовало позвонить Маляру и сообщить о гибели его товарища. В конце концов, именно с подачи художника я очутился в гостях у бывшего владельца «Марты». Он имел право узнать обо всем из моих уст.

До дома я каким-то чудом доехал. Бросил машину на платной стоянке, поднялся к себе, закрыл дверь на все замки и прильнул к окну. Во дворе все было как обычно: орала ребятня, молодые мамки лениво паслись с цветастыми колясками. Наряда полиции не видать, разгневанных моей ездой автовладельцев, алчущих кровавой расправы с применением монтировки, – тоже. Уже неплохо.

Я схватил полторашку минеральной воды и за один присест выпил, наверное, треть. В горле пересохло, от пота я был мокрым как мышь. Ничего не скажешь, Мазай крайне вовремя решил проветрить мозги… А кстати, почему он это сделал?

В какой-то момент стало совершенно очевидно, что мужичок изрядно тронулся умом. Богатый, влиятельный метросексуал вдруг остается ни с чем, да еще и прикованным к инвалидному креслу, – какой нарцисс такое выдержит? Но почему он не пустил маслину в лоб чуть пораньше? Ждал благодарных зрителей? Или после того, как он передал мне знание ситуации, посчитал, что его путь на бренной земле окончен и можно со спокойной душой отъехать?

А может, все это стало следствием телепатического воздействия Альбиноса?! Кто знает, вдруг он настолько крут, что вложил в подсознание Мазая установку на самоликвидацию в случае, если тот сболтнет лишнего? Может быть, может быть… Хотя нет, это уже перебор. Подходит для романчика про психопиратов, но никак не для реального мира.

Возбуждение все не отпускало. Я влетел в «кварцевую», схватил с пола нунчаки, принялся накручивать восьмерку.

…Сначала Альбинос лишает Мазая чувствительности ног, а затем и вовсе программирует на самоубийство. Если все же допустить, что безумная идея верна, то новый владелец отеля обладает нешуточным могуществом! Стало быть, я вновь стал поперек пути сверхъестественной силе. Отложив нунчаки, я начал упражняться с деревянным шестом дзё: удары, тычки, вращения, перехваты. Работа с традиционным оружием кобудо немного остудила пыл, но до ясности ума и обретения даосского пофигизма было еще далеко. Необходимо до конца вытравить скверну эмоциональных помех, и тут требовалось средство посильнее. К счастью, одно такое я знал.

Из шкафа с одеждой я достал спортивную сумку, покидал в нее файтерскую экипировку: щитки, накладки, боксерские бинты и перчатки, раковину, кое-что из одежды. Решение текущих ментальных проблем виделось мне в одном простом действии: нужно хорошенько подраться. Накидать кому-нибудь люлей или отхватить самому – тут как карта ляжет.

Тело меня не слушалось. Я совершал миллион лишних движений, не мог оставаться в статике дольше пары секунд. Мысли скакали одна через другую, и большинство из них были далеко не позитивными. Чтобы обрести баланс, необходимо избавиться от излишков Ян, и хороший мордобой, как ничто другое, годился для философских нужд.

* * *

Я вызвал такси и спустя десять минут уже вбегал в серое двухэтажное здание, примыкавшее к городскому стадиону. «Клуб „Дзансин“» – гласила одна из табличек над входом. Соседствующая с ней извещала о том, что здесь же располагается ортопедический салон. Взбежав на второй этаж, я попал в зал для единоборств, занимавший львиную долю квадратуры и принадлежавший задумчивому парню по прозвищу Пастырь.

Когда-то мы вместе занимались у одного тренера по карате. Я свалил, заработав 1-й кю и коричневый пояс – посредственный результат, но его мне хватало, чтобы время от времени раскидывать докучавших гопников и гастарбайтеров из китайской диаспоры. А вот мой друг сделал из боевых искусств Путь своей жизни.

Подхватив переменчивый ветер будо, он с легкостью истинного воина переключился со спортивного карате на смешанные единоборства, став восходящей звездой ММА и успешно выступая по правилам «Беллатора». Помимо базового для нас академичного стиля сётокан, Пастырь освоил технику классического бокса, бразильского джиу-джитсу и грепплинга, преподавая эти дисциплины в своем додзё наряду с традиционным и спортивным карате.

А раз в неделю клуб «Дзансин» устраивал так называемый «открытый ковер»: сойтись в честном поединке имел возможность любой желающий, вне зависимости от школы и уровня мастерства. Бои проводились в свободной манере, с минимальной экипировкой и без временной отсечки – поединок прекращался только после капитуляции одного из оппонентов. Короче, именно то, в чем я сейчас нуждался.

Просторный зал бурлил не только желающими померяться силушкой. Как правило, с бойцами приходили жены, девушки, друзья. Мужчины самых разных возрастов кружили возле ринга, место под который Пастырь отвел в дальнем углу. С суровым видом они разминали суставы и связки и косились друг на друга, прикидывая возможных сегодняшних противников. Повсюду витал запах адреналина.

Пастыря я углядел между рингом и широким панорамным окном: он стоял возле старой школьной парты, служившей судейским столиком, и раздавал указания помощникам, регистрировавшим участников. Это был смуглый, абсолютно лысый мужчина среднего роста, с развитой функциональной мускулатурой, сухим лицом и острым носом. Он казался самым спокойным человеком в додзё. Его сильная аура всегда действовала отрезвляюще на не в меру ретивых учеников, побуждая их к сдержанности в поступках и словах.

Пастырь узнал меня сразу, как только я приблизился к столику, но определить по спокойным зеленым глазам, рад ли бывший соратник по тренировкам моему появлению или нет, не представлялось возможным.

– Привет. – Он протянул крепкую жилистую руку. – Пришел размяться?

– Дури поубавить, – сознался я, нервозно переминаясь с ноги на ногу.

Если бы Пастырь принял меня за торчка во время ломки, он бы не сильно ошибся в предположениях.

– Это никогда не поздно. Какой у тебя сейчас вес?

– Семьдесят пять.

Друг наклонился к помощнику.

– В паре с Закалябой его поставь.

Помощник кивнул, делая пометку в регистрационном бланке.

– Псевдоним будет?

– Следопыт, – немного подумав, ответил я.

Помощник сделал запись.

– Переодевайся, разминайся, – сказал Пастырь. – Минут через десять начнем. Миш, каким по счету его бой?

– Третий.

– Минут двадцать у тебя есть.

Я кивнул и направился в раздевалку.

Закинув шмотки в первый попавшийся шкафчик, я надел под шорты раковину, намотал на кулаки бинты и вернулся в зал. Строго говоря, я не чувствовал, что нуждаюсь в интенсивной разминке. Вследствие внутреннего напряжения я так уже пропотел, что был готов ринуться в бой хоть сейчас. Потому лишь немного повращал конечностями, раз двадцать отжался и отошел к ряду боксерских мешков, висящих далеко в стороне от ринга.

Два первых боя я не заметил, погруженный в размышления. Хорошо хоть, расслышал, как объявили мой выход. Я нацепил перчатки с открытыми пальцами и стал пробираться через толпу к рингу. Оппонент уже дожидался меня в своем углу. Это было рыхлое, бесформенное тело с солидной проплешиной на голове и скучным лицом. По правде говоря, я сомневался, что Закаляба находился в весовой категории 70–80 кг, но особого значения данному нюансу не придавал. Мне хотелось драться, а с кем именно, не особенно заботило.

Судьей в ринге был сам Пастырь. Он подозвал нас, напомнил правила: бой ведется без временных ограничений, прекращается со сдачей одного из бойцов или же вследствие нокаута, а также по решению врача либо центрального судьи; разрешена свободная работа руками, ногами и борцовская техника.

Я прослушал речь, думая о самоубийстве Мазаева и о том, как оно отразится на моей судьбе, кивнул Пастырю и вернулся в свой угол. Судья сказал последнее слово и дал отмашку.

Мы с Закалябой двинулись друг на друга. Он выставил кулак для приветственного тычка. Я очнулся, скинул оцепенение тягостных дум и включился в процесс. Хлопнув перчаткой по перчатке, я набросился на парня без прелюдий и разведок.

Наконец-то можно было дать выход клокотавшим внутри меня страхам! Я по-настоящему ликовал, когда утюжил бедного соперника, буквально с каждым ударом избавляясь от негатива сам и добавляя синяков оппоненту. Закаляба почти сразу перешел в глухую защиту, не особо понимая, по какому принципу летят мои ноги и руки. А конечности работали на автомате – лишь подкидывай дровишек спортивной злости.

При этом я избегал перехода в борьбу, потому как, во-первых, никогда не был фанатом возни и сопения в партере, а во-вторых, мне хотелось лишь бить и ловить удары. Я жаждал, чтобы боль от контакта с соперником вымыла из меня угнетающий коктейль из страхов и чувства неполноценности.

Бой продлился чуть больше минуты. Кончилось действо тем, что я три раза подряд пробил лоу-кики по бедру Закалябы, после которых тот упал на ринг, как подрубленное деревце. Пастырь тут же остановил бой.

– Дай мне сильного, – пропыхтел я. – Самого сильного здесь!

Старый друг посмотрел на меня довольно странно, но затем коротко кивнул, после чего я сошел с ринга и вернулся к боксерским мешкам.

Мой черед драться во второй раз настал минут через десять. Должен сознаться, что к тому времени я уже подрастерял былой пыл и начал успокаиваться. Ненужные эмоции улетучивались вслед за проведенным спаррингом, их место захватило понимание того, что все мои переживания не стоят и выеденного яйца. Утраченный ментальный баланс вновь возвращался ко мне. Тем не менее клич был брошен…

С некоторой неохотой я взобрался на ринг. Мой соперник в противоположном углу выглядел посерьезней: злой и крепкий кавказец с обязательной бородой. Он смотрел на меня так, будто собирался сожрать. Ну, или хотя бы переломать конечности.

Когда Пастырь подозвал нас в центр, я ощутил исходящее от горца желание нести разрушение и сеять хаос. Может, именно такой соперник мне и требовался с самого начала?!

«Не переживай, – думал я, – сейчас потанцуем». Грозный лик машины для убийств меня нисколько не пугал, жалко лишь, что былого запала не было. В целом же я собирался хорошенько накостылять бородатому, и никакой проход в ноги ему не поможет. Максимум две минутки – и можно идти пить лимонад.

Пастырь развел нас по углам, выдержал драматическую паузу, а затем дал отмашку. Аки юный лев, я ринулся в бой, готовый причинять ущерб!

Сорок семь секунд – именно столько потребовалось Бороде, чтобы победить за явным преимуществом и знатно мне накидать.

Вытянув ноги, я сидел в тренерской, приложив к скуле лед, и наблюдал, как распухает колено. Чувствовал при этом себя изрядно помятым, но зато ни о каком самобичевании речи уже не шло. Дверь со скрипом отворилась, на пороге появился Пастырь.

– Все ушли, – сказал он.

Я устало показал большой палец.

Старый друг подвинул стул, сел рядом.

– Дай посмотрю.

Я убрал ледяную накладку от лица.

– Ерунда. Почти не видно.

– Это что за терминатор был?

Пастырь скупо улыбнулся.

– Магомед – наша визитка. Хороший парень, мы его в UFC проталкиваем.

– У него получится. Машина для убийств какая-то…

– Ты же сам просил противника посерьезней.

– Этот оказался предельно серьезным.

– Почему ты пришел?

– Хотел размяться.

Пастырь задумчиво пожевал губу.

– Читал о твоей разборке в той школе. Это правда, что ты предотвратил растление несовершеннолетних?

– В некотором роде.

– Я удивлен. Не думал, что ты способен на Поступок. Рад, что ошибался.

– Рад, что сумел удивить.

– Ко мне приходят разные парни. Я уже приноровился различать, что у кого за пазухой. Ты сегодня принес отчаяние. Это из-за «гретельской бойни»?

– Не… Я уже работаю над другим делом.

– Сейчас-то полегчало?

– О да. Я абсолютно пуст. Обрел дзансин.

– Это хорошо. Но в погоне за собственной выгодой ты мог причинить неоправданный вред другим бойцам. «Свободный ковер» в моем додзё не для самоутверждения. Мне пришлось выпустить Магомеда, чтобы урезонить тебя. Ты понимаешь?

Конечно, я все понимал – сейчас, когда тело испытывало приятную расслабленность после физической нагрузки, а в голове гулял ветер.

– Не всегда спарринг – лучший способ разрешения внутренних противоречий, – продолжал вещать Пастырь. – Иногда можно просто поговорить. У тебя есть с кем поговорить?

Призадумавшись, я кивнул.

– Хорошо. Тогда расскажи этому человеку обо всем, что тебя гложет. Он разделит твою печаль и, возможно, даст дельный совет.

Я слабо улыбнулся.

– Пока что твой Магомед – самый лучший антидепрессант.

– О, позвать его? Он с радостью проведет второй раунд.

– Давай потом. А то я ведь обрел дзен, прокачал скилл. Еще ненароком покалечу вашу визитную карточку.

Пастырь фыркнул.

– Пошли, закончим тренировку. Я запалил благовония.

Кряхтя и матерясь, я вылез из нагретого кресла, мы вернулись в зал, точнее, в ту его часть, что в японской традиции именовалась камидза – обязательным алтарем. Конкретно в додзё Пастыря, помимо прочих атрибутов, на стене висела картина со сложным узором – мандала конгокай. Если верить японским мистикам, в изощренных завитках данного изображения заключен вид на Вселенную снаружи, из заводей высшей истины.

Мы опустились в сэйдза, и Пастырь скомандовал:

– Мокусо!

Я полуприкрыл веки, погружаясь в медитативное состояние. Несколько тлеющих тростинок китайских свечей приятным ароматом дурманили голову. Я был абсолютно спокоен и опустошен. Кажется, мне удалось достичь состояния, которое в дзен-буддизме называется равновесием ума – настоящая жемчужина для любого практикующего экстрасенса. Ведь только сохраняя дзансин, толковать видения и предчувствия он будет максимально полно и корректно.

– Мокусо-рэй! – раздался голос Пастыря.

Я открыл глаза.

– Сёнэй-ни рэй!

Мы синхронно поклонились алтарю.

– Аитагани-рэй!

Мы развернулись на коленях, поклонились друг другу.

– Теперь ты действительно спокоен, – сказал Пастырь, внимательно рассматривая меня. – Еще хочешь драться?

– Не сегодня.

– Ты заходи, когда время будет. Просто так заходи. Поговорим, чаю попьем.

Я пообещал старому другу заглянуть, как только разберусь с текущим дельцем, и мы распрощались. Такси вызывать не стал, решив, что до дома лучше пройтись пешочком.

Уже стемнело, улицы были практически пусты. По дороге изредка проезжали старенькие автобусы с парой-тройкой запоздалых пассажиров. Я шел в прекрасном расположении духа и ощущал себя полным вселенской благодати и свободным от страданий. Хотелось наслаждаться миром вокруг и тем местом, которое я в нем занимаю.

Проходя по железнодорожному мосту, я достал мобильник, с которого когда-то звонил в отель «Марта», набрал дежурную часть и оповестил о самоубийстве Мазая.

– Кто говорит? – грозно спросил дежурный полицейский.

– Тот, кто немедленно избавится от телефона, – ответил я и швырнул мобильник с моста.

Я слышал, как он разбился о пути.

Придя домой, я сразу же отправился к стеллажу с картами, по фотографии запеленговал Кристину – так приглянувшуюся Герхарду Петрову девушку из «Марты». При текущей свободе разума от эмоционального фона биолок сработал с поразительной четкостью и быстротой. Я скинул Петрову напоминание о нашей совместной вылазке, принял душ и лег в постель.

Заснул я мгновенно и спал очень спокойным, глубоким сном до самого утра.

Глава 9. Любители тел

Герхард Петров явился ко мне в контору ровно к десяти утра. Он был свежевыбрит, при галстуке и неимоверно возбужден. После оформления договора клиент перевел гонорар, и мы отправились по адресу, где накануне вечером находилась Кристина.

– Как думаете, может, стоило купить цветы? – спросил он по дороге.

– Герхард Алексеевич, давайте условимся, – максимально нудным тоном заговорил я. – Во-первых, мы едем не на свидание. Основная цель нашего мероприятия – опросить Кристину и выяснить, что ей известно о странностях, происходящих в стенах отеля. Нужно будет настроить ее на деловой лад, а ваши романтические порывы, уж извините, собьют весь ритм.

– Кристина ничего мне…

– Посему, – перебил я, – сначала я пойду к ней один. Оценю обстановку, задам интересующие вопросы. А уж после напишу вам. Вы подниметесь и сможете пообщаться с ненаглядной в более непринужденной обстановке.

– Хотите, чтобы я ждал в машине? – изумился он.

– Так точно. Именно этого я и хочу.

Петров ничего не ответил, но забавно скуксился и всем своим видом принялся демонстрировать негодование относительно моих методов работы. Я припарковал «вольво» напротив белой высотки, одиноко торчавшей среди серых пятиэтажек.

– Тут она и живет? – спросил Петров, подавшись вперед и разглядывая окна квартир.

– Да, в этом доме.

– Как вы нашли ее так быстро?

– Современные технологии.

– Шпионское оборудование?

– Только никому ни слова.

Он закрыл на губах невидимый замок.

– Могила!

– Ждите здесь. Я отпишусь.

Я вылез из покоцанной Борисом Шеллиным трехдверки, мысленно активировал биолок. Дом имел три подъезда и приблизительно полторы сотни квартир. В одной из них прямо сейчас находилась Кристина – я чувствовал ее присутствие где-то в стенах «свечки».

По карте города невозможно запеленговать объект интереса с точностью до квартиры – более конкретный поиск всегда лучше проводить на месте. Я достал смартфон, еще раз взглянул на фотографию девушки, настраивая биологический локатор, и, не спеша, побрел к дому. Ощущение присутствия искомого человека начало усиливаться. Почти сразу, например, я установил, что Кристина проживает точно не в третьем подъезде.

Тогда – первый?

«НЕГАТИВ».

Область солнечного сплетения отозвалась чувством дискомфорта.

Ясно, значит во втором. Этаж-то какой? Я переводил взгляд с окна на окно, поднимаясь все выше, пока нутра не коснулась «кошачья лапка», – шестой этаж. Прекрасно, дело за малым.

Мне посчастливилось взбежать на крыльцо как раз в тот момент, когда из подъезда выходила штатная бабушка. Поздоровавшись, я прошмыгнул мимо, нырнул в лифт. Выйдя на шестом, обнаружил четыре двери. Но, поскольку сегодня я был в ударе, почти сразу ощутил едва ли не осязаемую нить, ведущую к цели.

Я вдавил кнопку звонка. Довольно долго ничего не происходило, затем биолок маякнул о том, что меня кто-то пристально изучает. Я достал удостоверение частного детектива, поднес к дверному глазку.

– И что это значит? – донесся из квартиры глухой женский голос.

– Что нам нужно поговорить.

– Мы с вами незнакомы!

– Потому я и показал удостоверение.

– Но если мы незнакомы, о чем нам говорить?

– Лично мне с тобой – не о чем. Я представляю частное лицо, которому небезразлична твоя судьба.

Возникла пауза, а затем невидимая собеседница спросила на полтона тише:

– Какое еще лицо?

– Может, уже впустишь? Я не хочу, чтобы имя моего клиента стало известно твоим соседям. Да и тебе самой лишние слухи ни к чему. – Я наклонился поближе к глазку и многозначительно добавил: – Учитывая род твоих занятий.

Биологический локатор уловил, как из квартиры потянулись ломкие волны сомнений и легкого шока. Кажется, мне удалось дернуть за нужный рычажок. Щелкнул замок, дверь чуть-чуть приоткрылась. Я увидел миловидное личико и снова поднял удостоверение.

– Можешь взглянуть получше. Бери.

– Через порог не передают.

– Тогда выйди сюда. А еще лучше – дай войти мне.

– Откуда мне знать, что это настоящий документ?

– Он заверен печатью управления внутренних дел Серпейска.

– Откуда мне знать, как выглядит печать управления внутренних дел Серпейска?

– Погугли, – раздраженно буркнул я, пряча ксиву.

Тонкие брови надломились домиком возмущения.

– Вы мне хамите?

– Слушай, милочка, будь я бандитом, уже бы вышиб дверь секунд десять назад. Однако стою, пытаясь увещевать тебя, и даю повод для сплетен твоим соседям. Жилец квартиры справа, например, давно прилип к глазку.

Она неуверенно скосила взгляд на соседнюю дверь, немного потупила, но все-таки приняла решение и отступила вглубь квартиры. Я прошел, закрыл дверь, бегло осмотрелся. В тесной прихожей стояли старый советский трельяж, деревянная подставка для обуви. Блеклые, кое-где потрепанные обои, допотопный линолеум на полу. Типичная однушка под сдачу.

Кристина была молода и красива. Короткие темные волосы, большие черные глаза, подтянутая фигурка. Она плотнее запахнула полы шелкового халатика, по-прежнему настороженно меня изучая.

– Что такое? Все еще гадаешь, не бандит ли я?

– Думаю, чего вы такой невоспитанный. На быдлоту вроде не похожи, а «тычете» прям с порога.

– Завязывай с этим. Мы с тобой примерно одного возраста, так что не надо жеманничать.

Девушка скупо улыбнулась.

– Жеманничать… Я уж решила, в этом городе и слов-то таких не знают… – Она более внимательно осмотрела меня, буквально с головы до пят. – Ну, хорошо. Так кем ты будешь?

– Я – частный детектив.

– А я как будто бы знаю, что это значит.

– Это значит, что у меня есть наниматель, который заинтересован в твоей безопасности.

Она забавно дернула маленьким носиком.

– Кто?

– Герхард Петров.

– Гера… – вздохнула, покачав головой.

– Помнишь его?

– Конечно, помню. – Она изобразила пальцами кавычки – жест, уверенно вошедший в арсенал современного жителя мегаполиса. – Мой «поклонник номер один».

– Именно так он себя и позиционирует.

– С ним все в порядке?

– С ним – да. Но Герхард Алексеевич беспокоится, что в беду попала ты.

Кристина цыкнула, вновь покачала головой.

– Я как чуяла, что он проблемный. – Она задумчиво погладила себя по плечам, затем спросила, уже переключившись на другие мысли:

– Кофе будешь?

– Не откажусь.

– Мне надо переодеться. Проходи на кухню. Я там в кружку насыпала уже. Если хочешь, залей кипятком и пей.

– Дождусь тебя.

Девушка более внимательно, чем прежде, осмотрела меня с головы до пят.

– Мужчина, который ждет? О-бал-деть, куда я попала…

Кристина скрылась в единственной комнате, а я разулся и прошел на кухоньку. Здесь обстановка тоже не блистала изысканностью и разнообразием. Возле стены – стол с тремя ножками. Электрический чайник, наполовину полная «полторашка» минералки, пепельница с окурками и цветастая кружка с щепоткой кофе на дне. Пара утлых табуретов возле старенького холодильника.

Я подошел к мутному окну, выглянул во двор. Петров нервно кружил вокруг «вольво», дымя сигареткой. Вдали, над центром города, висел дирижабль правительства. Девушка появилась спустя минуту. Халатик она сменила на спортивные штаны и короткую футболку.

– Значит, добряк Гера решил, что я угодила в беду? Интересно, с чего он это взял?

Она достала вторую кружку, кинула в нее ложку кофе, залила кипятком из чайника. Мы уселись на табуреты, ютясь за раритетным столом.

– Сама не догадываешься? – спросил я.

– Его насторожила смена моего поведения.

– В яблочко.

– Да это в свое время половину клиентов напрягло.

– Герхард Алексеевич считает, что в отеле происходят странные вещи.

Кристина мимолетно улыбнулась, болтая ложкой.

– У меня есть зефир. Будешь?

– Нет, спасибо.

– Гера и сам специфичный персонаж, если ты не заметил.

– Не заметил.

– Нанимать частного детектива, чтобы отыскать понравившуюся проститутку, это, по-твоему, не ненормальность?

– Он беспокоится о тебе, и ему плевать, кем ты работаешь.

– Ну да, ну да… Точно зефир не будешь?

– Точно.

– Тогда я сама съем.

Она поднялась, потянулась к антресоли. Футболка задралась, оголив упругий плоский живот. Прямо под пупком красовалось тату – расположенные друг над другом шесть полос. Некоторые из них были прерывистыми. На стол приземлилась коробочка с двумя зефиринами.

– Что за татуировка?

– На животе-то?

– Да.

Кристина улыбнулась довольной кошачьей улыбкой.

– Обратил внимание, значит?

– Сложно не обратить.

– Это гексаграмма «Воссоединение» из китайской «Книги перемен». Слыхал о такой?

– Что-то когда-то.

– Она означает, что я повстречаю великого человека.

– Поздравляю.

Девушка театрально подмигнула.

– Вдруг это ты?!

– Или Герхард Петров.

– Да ну тебя…

– Герхард Алексеевич подметил, что изменения в поведении коснулись не только тебя, но и остальных девочек. Что у вас там произошло? Смена рабочего регламента?

Кристина зыркнула на меня искоса, с некоторой опаской, достала зефир из коробки.

– Я не запомнила твое имя…

– Значит, так надо, – отмахнулся я. – Он рассказал мне о ваших отношениях, о том, какая ты чуткая, и прочую хрень.

– Прочая хрень… Да ты романтик.

– А потом все пошло под откос. С его слов, ты начала вести себя так, словно никогда его не видела.

Она откусила зефирину, развела руками.

– Я что, тапочки ему подносить должна?

– Изменения произошли резко и без видимых причин.

– Я пересмотрела отношение к бизнесу.

– У всех мартовских девушек разом?

– Ох уж этот женский коллектив! Одна помада на двоих, одно настроение на всех… Ну, ты знаешь.

– Или дело в смене руководства?

Кристина перестала наводить суету, взглянула на меня предельно серьезно.

– Я виделся с Мазаем. Он мне кое-что рассказал о своем… сменщике. Альбинос – так ведь его зовут?

– Геннадия Сергеевича проведал? И как у него дела?

– Хреново. Он застрелился.

Для Кристины мои слова, кажется, стали полной неожиданностью.

– Чего?

– Того. Достало его в инвалидном кресле сидеть, он и пустил себе пулю в голову.

– Какое кресло еще?.. Мазай на Канарах отдыхает.

– На Хренарах! На даче он был, в старом доме – видать, последнее, что ему оставил Альбинос!

Девчушка переменилась в лице, опустила голову, уставившись в кружку.

– Кто-то из девчонок говорил, что не мог он так просто все бросить и улететь на островах жариться. Я не верила. Не хотела верить…

Я достал смартфон, вышел в Интернет, быстро нашел утреннюю заметку в «Подслушано в Серпейске» о найденном теле Мазая. Кристина пробежала запись глазами, рассмотрела фото с места происшествия, брезгливо отодвинула смартфон.

– Вот же черт…

– Да вроде не похож, – сказал я, пряча телефон в карман.

– Жаль Генку. Нормальный дядька был. Хорошо к нам относился.

– А Альбинос – плохо?

Красотка ощетинилась, вновь начала смотреть с недоверием в глазах.

– Ты пришел узнать, как у меня дела, или про Альбиноса вопросы задавать?

– И то, и другое.

– По просьбе Петрова?

– По собственной инициативе. Я в отеле-то вашем побывал. Кое-что мне не очень понравилось. Например, то, как ведут себя ваши девочки-роботы.

Она пожала плечами:

– Отряхнись и иди дальше.

Я фыркнул, покачал головой:

– Э нет, сестренка. Я теперь разобраться хочу.

– Поверь, лучше не лезть в это, – вздохнула она.

– Уже влез. Итак, Альбинос…

– Не против, если подымлю?

– Дыми.

Девушка взяла пачку сигарет, зажигалку, закурила.

– Что Геннадий Сергеевич успел рассказать?

– О том, как Альбинос отобрал у него бизнес.

Кристина усмехнулась.

– Отобрал… Альбинос ни у кого ничего не отбирает – люди сами все отдают.

– Почему?

– Откуда мне знать? Да и вряд ли кто-то сможет это объяснить. Он просто говорит – люди просто подчиняются.

– Альбинос – телепат?

Она вновь уставилась на меня крайне серьезным взглядом, прикидывая, не шучу ли я, а затем расхохоталась. Смеялась долго и громко – и это был искренний смех.

– Ты точно из этого города? Может, с другой планеты? Или с телевидения?

У меня не было настроения шутить, и я понадеялся, что каменное выражение лица говорит об этом достаточно красноречиво. Отсмеявшись, Кристина глубоко затянулась сигаретой, выпустила густую струю дыма.

– Телепатия – нет, не знаю. Может быть. Он просто щелкает пальцами и говорит, что делать. Вот так. – Она щелкнула тонкими ухоженными пальчиками. – И ты уже не можешь сказать «нет». Телепатия ли это? Или просто какая-то фишка вроде НЛП? Он называет это фокусом, а мы с девчонками – попасть в фокус.

– Вы поэтому все там как роботы? Альбинос вас программирует?

– Он не то чтобы программирует. Скорее… опустошает. Мы собираемся у него в кабинете перед началом смены. Щелчок – и мир либо как в тумане, либо вообще перестает существовать. Потом бах – и вот уже смена позади! Это странное чувство на самом деле.

– С помощью фокуса он не позволяет вам от него уйти?

– Уйти?! – Красивый лобик прорезали морщинки недоумения. – Что за бред? Зачем нам уходить от него?

– Но ведь он… подчиняет вас, лишает воли! Вы там как рабы.

Она подвинулась чуть ближе, глядя на меня с легким прищуром.

– Ты вообще не улавливаешь, что к чему, да? Раньше, когда меня заказывали в номер, я не знала, каким окажется очередной клиент. Не все они были приятными людьми. И далеко не с каждым я хотела бы встретиться вновь. Несколько раз мне приходилось переступать через отвращение, а потом часами отмываться в ванной. Эмоции, знаешь ли, не из приятных. Но теперь, с появлением Альбиноса, я больше не тревожусь. Я прихожу на работу, надеваю белье, а в следующий миг – снова одетая, но с тугой пачкой денег в кармане! Клиенты получают мое тело – но не меня. Я вне их власти! И никаких воспоминаний о том, со сколькими я переспала.