Текст книги "Вниз по лестнице"

Музыка оборвалась, и наверху скрипнула дверь. Я сделал шаг назад и чуть не оступился. Меня повело в сторону, и я свалился на задницу у ковра рядом с обувью. На том конце лестницы сгустился силуэт. Он переливался в красном свете, сливавшемся с тенью. Его руки вытянулись и схватили меня за плечо. Я закричал.

– Что с тобой? Зачем ты туда полез?! – Алесин голос прямо у моего уха испугал до ужаса. Ещё сильнее, чем тьма, ожившая перед моим взором. Оказалось, что это её руки коснулись моего тела, а кто-то непонятный наверху пропал, словно его и не было вообще.

– Я хочу вам помочь. Тебе помочь!

Алеся устало вздохнула и обняла меня. Я размяк в её руках и повалился головой на согнутые колени любимой сестры.

– Прости, что всё так получается. Но иначе никак.

– Почему? – я плакал, и мои слезы падали на Алесину ночнушку.

– Ты не справишься, а это слишком опасно. Оно может стоить… не важно

Она подняла меня и отвела на кровать. Уложила, как совсем маленького, и укрыла одеялом. Почему-то вокруг стало холодно, и я задрожал.

– Хочешь, я тебе почитаю?

Я кивнул, ощутив прилив радости. Последняя слеза прокатилась по щеке.

– Бен-зо-л, это ор-гани-чес… – Алеся читала по слогам с тех пор, как папа ударил её по затылку однажды. Она тогда не сделала вовремя домашнее задание. Папа не хотел так сильно, он её любил, но вышло всё именно так, как вышло. Алесин голос всё равно вселяет в меня магическое спокойствие. – Ши-роко приме-ня-ет-ся в промы-шлен-ности… да, кажется так. Тебе интересно?

Я кивнул, уже проваливаясь в сон.

– Поспи немного, ночь будет трудная. – Алеся отложила книгу и погладила меня по волосам, а запах её мыла для рук полностью усыпил.

* * *

Я проснулся от звука открывающейся двери. Опять. Испугался, но зря. На улице ещё был день, это пришла мама, и она была не одна. Не успела она снять пальто и пройти к нам в комнату, как за её спиной появился дядя, её друг. На нём не было шляпы, и солнце из открытой двери било прямо в его блестящую макушку. Его лицо наполнилось уже знакомой нам улыбкой, над которой немного отросли жиденькие усы. Мой мозг был ватным, но я кивнул дяде в ответ и глянул на Алесю, всё ещё лежавшую с книгой в руках. Она скрипела зубами, её челюсть с острым подбородком ездила из стороны в сторону. Я боялся, что сестра сточит зубы, они станут чёрными и выпадут. А ведь Алеся такая красивая с зубами.

Мама сказала, второпях скидывая одежду в руки дяди, что он останется сегодня у нас. Она поднималась в свою комнату, пока дядя вешал мамино и своё пальто на вешалку. Сняв обувь и аккуратно поставив её под одеждой, мамин друг приблизился к нам с Алесей.

– Я привёз вам кое-что. – Его голос был мягким, даже немного трескучим, как у застенчивого подростка. Он протянул мне шоколадку и игрушечного солдатика. Нового, такого у меня ещё нет. – Держи. А это тебе, Алеся.

Дядя протянул сестре новый учебник. На нём было больше цифр, чем на том, что сейчас в руках у неё. Там цифра один и ноль. Они стояли рядом, и, наверное, это какое-то новое число. Думаю, Алеся знает, как оно называется. Дядя терпеливо держал в протянутой руке учебник, немного жутковато ощерившись. Но когда он чуть придвинул книгу к сестре, та его выбила ладонью, и книга упала на пол. Алеся вскочила с дивана и, толкнув маминого друга плечом, ушла в ванную. В последнее время она там часто запирается.

– Что с ней?

– Не знаю, – я отвечал искренне, но вообще не хотел, само вышло. Если Алеся так поступила, значит, так надо. Как бы это ни выглядело, я всегда буду на её стороне.

Дядя пожал плечами и поправил галстук. Красный, с такой металлической штучкой посередине.

– А что это такое? – спросил я, указывая на крепление на галстуке.

– Этот зажим? – наш гость опустил голову и посмотрел на свой безупречный элемент наряда. – Он нужен, чтобы на ветру галстук не был похож на язык собаки, высунувшей его на бегу.

И действительно, такой красный на фоне слегка розоватой рубашки, он был похож на язык.

– Хочешь, в следующий раз я куплю тебе такой же? Тоже с зажимом.

– Да, хочу! – Я воодушевился, вскочив на колени. Дядя потрепал меня по волосам и отправился к маме наверх, зачем-то приложив указательный палец к своим губам. Дядя попросил никому ничего не говорить о будущем подарке? Хорошо, не скажу, ведь очень хочу галстук.

Алеся сидела в ванной недолго и вышла ровно в тот момент, когда дядины шаги перестали звучать на нашем этаже. Сестра тихо открыла дверь и, высунув голову, осмотрелась по сторонам. Она выглядела «сбрендившей», как наша бабушка по линии мамы. Так её называл папа, когда она приходила к нам в гости и пила по пять кружек чая за раз, съедая при этом целую пачку сахарного печенья.

Сестра на цыпочках подбежала ко мне и сжала моё лицо в своих нежных ладонях, направив на себя.

– Слушай меня внимательно. Сегодня никуда от меня не отходи, понял? – Алеся смотрела прямо в глаза и, видимо, ожидала сиюминутного ответа. Я кивнул. – Не говори ни с кем, даже с мамой, и…

– Но почему?

– Просто выслушай, – Алеся тряхнула меня, как тряпичную куклу, – не говори ни с кем, не ходи никуда и будь всегда рядом со мной! Просто сделай так, как я тебе сказала, и всё будет хорошо.

– У нас проблемы?

– Не верь тому, что говорит мама или этот мужчина. – Алеся проигнорировала мой вопрос. Хотя, наверное, потому что он был как всегда глупым. – Ты меня понял?

– Да, Алесь, я понял.

– Хорошо. – Сестра нагнулась и поцеловала меня в лоб. Её тёплые губы прижались к моей коже, и я ощутил себя под защитой. В моих глазах она увидела то, что и ожидала – смирение и послушание. Я верю своей старшей сестре и всегда буду верить.

После этого Алеся села рядом со мной, предварительно взяв книгу. Она ногой пнула в сторону прихожей ту, что принёс дядя, и теперь в её руках был учебник по физике. Его обложка уже поистрепалась и потрескалась. Первая буква Ф почти стёрлась, и теперь это была «изика». Смешное слово, я тихо прыснул и положил голову на ноги Алеси. Она чуть приподняла свои руки надо мной и начала читать. Медленно, проговаривая каждую букву и слог по отдельности. Эта монотонность меня не усыпляла в этот раз. Я всё думал о том, почему же нельзя говорить и с мамой. Мама ведь никогда меня не обманет, верно? Да и Алеся не станет этого делать ни за что на свете. Но выбор уже сделан.

Ночь

Солнце зашло очень быстро, и между днём и ночью словно не было вечера. Это как выключить на кухне свет – вот ты всё видел, а теперь нет. Алеся всё время находилась рядом и вертела головой по сторонам. Иногда мне казалось, что своими трясущимися ладонями она мне закрывает уши. Сверху будто кто-то громко всхлипнул, и сестра тут же принялась гладить меня по макушке, а шелестящие у самого уха волосы перекрыли все звуки.

Алеся включила свет. Он горел только в нашей комнате. На кухне, в ванной его не было. Возможно, свет горел и на мамином этаже, но мы этого узнать не можем. Скоро должен прийти тот, о ком говорил вчерашний гость. Кто-то страшный и опасный. Алеся справится с ним, я уверен. Но ночь длится и длится, наверху стихли все шорохи, и даже малейший скрип старого дерева больше похож на ворчание этого дома.

Моя старшая сестра смотрела ровно вверх, будто видела что-то кроме висящей люстры на потолке. Когда она услышала, как я начал вставать с кровати, то помахала мне рукой, приказав остаться на месте. Я застыл как камень. Мышцы начали ныть, они просили движения, и лоб мой намок от пота. Холодные капли падали с ресниц.

Алеся медленно двинулась в сторону лестницы, она поставила одну ногу на первую ступеньку и посмотрела так, словно пыталась кого-то приворожить. Её рыжие волосы были забраны назад в тугую резинку. Ночнушка облегала бледную кожу, кажущуюся ещё бледнее в этом тусклом свете старой люстры. Алеся поднялась чуть выше, крепко держась за перила. Она, наверное, не услышала, как я подкрался к ней и успел положить свою руку поверх её ладони, крепко схватившуюся за перила так, что пальцы немного побелели. Сестра вздрогнула и обернулась ко мне со слезящимися глазами. В этот момент мне показалось, что мы обменялись мыслями без слов.

///– И часто с вами такое было?

– Нет, это случилось в первый и последний раз///

Она подождала, пока я встану рядом с ней, и обняла, держа за своей спиной. Мы не успели преодолеть и половину лестницы, как нас до жути испугал мамин крик. Она вопила, очень громко вопила. У меня внутри всё сжалось, и перед глазами потемнело. Дверь маминой комнаты со стуком отворилась, и мама выбежала вся в крови. Она не прекращала кричать, и даже тогда, когда покатилась кубарем с лестницы. Мама промчалась мимо нас, её кости хрустели. Мамочка кричала даже тогда, когда оказалась внизу, в прихожей. Её шея была как-то странно вытянута. Кожа свернулась, как резиновые перчатки, надетые на слишком мелкую ладонь, а лицо смотрело ровно на нас, подбородком касаясь позвоночника.

Я не мог оторвать от неё взгляда, всё пялился и пялился. Помню, как Алеся дёргала меня за руку, пытаясь потащить выше, но желания идти наверх не было вообще. Вот бы обнять маму, но то, что лежало у двери, ею точно не было.

///– Вам это снилось ещё долго после того, как всё закончилось?

– Каждую ночь. Но в этих снах я говорил с мамой так, словно она была жива///

Сквозь писк в ушах прорвался голос Алеси. Он был крайне встревожен, но при этом сдержан. Ей будто запретили даже немного повышать тон. Я мельком глянул на сестру и двинулся следом.

Из открытой двери в комнате мамы лился красный свет. Точно такой же, какой я видел днём, только теперь он был намного ярче. Алеся отпустила мою руку и немного толкнула в грудь, когда мы поднялись на второй этаж, но я не отошёл от неё ни на сантиметр, прижавшись к её бёдрам. Мы повернули налево к источнику света и шагнули ближе.

В комнате всё алое. И даже тот самый галстук, ярко-ярко красный, всё равно виден. На дяде надета маска кролика, изо рта которого течёт чёрная густая жидкость. Она пузырится и лопается, как жвачка. Он смотрит на нас, а мы на него.

Дядя поднёс указательный палец к губам зайца с двумя острыми клыками посередине рта и медленно встал. Старая мамина кровать заскрипела и отлетела в сторону. Откуда-то задул ветер нам с Алесей в спины, настолько холодный, что мурашки покрыли меня как броня, и стало тяжело двигаться за сестрой, короткими шажками продвигающейся к комнате мамы.

Алеся что-то шептала, но из-за свиста ветра я плохо слышал, что это было.

///– Совсем не помните? – спросил доктор, положив одну ногу на другую.

– Нет.

– Может, попытаетесь воспроизвести?///

Сестринский голос становился всё громче. Дядя смеялся, держась за живот. Его хохот троился, будто гогочут сразу несколько мужчин и женщин. В глазах его маски полыхали два огня, галстук летал из стороны в сторону.

– Экзите, хие немо те дилигит!

///– Как, ещё раз? – доктор прильнул ко мне, словно расстояние в метр между нами мешало ему лучше слышать мой рассказ.

– Экзите, хие немо те дилигит. Кажется, так. Иногда я помню это просто отлично, а порой эти слова забываются начисто. Что это может значить?

Доктор записал за мной, но на вопрос не ответил///

Алеся выкрикивала эти слова с большим воодушевлением, шаг чудовища, уже увеличившегося в размерах, немного замедлился. Он упирался головой в потолок, его ноги раздулись, и внизу я увидел лапы как у динозавра с длинными когтями. Они скрежетали по полу, когда оно тянуло руки к Алесе.

Сестра, моя милая, любимая сестрёнка, много раз повторила эти странные предложения, но стоило ей один раз запнуться, как тогда при чтении, и существо, уже стоя на коленях, дотянулось до неё и схватило за шею. Алеся захрипела, ударяя по руке чудовища, но это нисколько не помогло. Её лицо темнело, а глаза закатывались. Огромный кролик встал, снова залившись ужасно противным смехом.

///– И что случилось дальше? – этот вопрос обычно звучит от заинтересованных в истории людей, но я отлично понимал, что сидящему напротив плевать. Свою историю я рассказываю уже далеко не первому человеку в белом халате. Все они похожи друг на друга, говорят одно и то же из раза в раз. И после всего случившегося это я «сбрендил»?///

– Экзите, хие немо те дилигит!!! – верещал я. Эти слова словно запеклись на коре моего мозга, и я произносил их также, как моя сестра, висящая неподвижно в лапе чудовища.

Оно посмотрело на меня и выронило тело Алеси. Она упала как мешок с овощами, ударившись головой об колени. Я не увидел её лица, повёрнутого в сторону, но уже тогда отдавал себе отчёт, что остался один на один с чудовищем, погубившим уже не только маму, но и сестру. Настал мой черёд.

Наш день

– Вам удалось его победить? – доктор держал ручку во рту как сигарету. Мне кажется, мысленно он курил и выпускал дым прямо в мою сторону.

– Да. Когда я в очередной раз произнёс эти слова…

– Сможете их ещё раз повторить? Хочу проверить свои записи.

– Ехти… ние мемо…диливи…

– Не продолжайте, достаточно. – Доктор вздохнул. Единственная правдивая эмоция скользнула на его лице. Это разочарование. – И что произошло потом?

– Он просто растаял.

– Как так? – этот наигранный интерес уже действует на нервы.

– Как мороженое на солнце. Взял и растаял! От него осталась маска кролика и одежда.

– В отчётах написано, что никакой маски не нашли, когда обыскали дом. Вы её потом тайком забрали? – доктор нервничал, а от этого нервничал и я.

– Нет. Когда всё закончилось, я вышел из дома и побежал по дороге в город. Наверное, маска растворилась после этого.

– Ладно, я всё понял. – Доктор немного привстал. Видимо, его важная задница затекла. – Вы хотите мне ещё что-нибудь рассказать?

– А этого мало?

– Нет. В самый раз.

Доктор покинул кабинет. Его заменили два санитара, и я от волнения снова начал теребить отлично повязанный галстук поверх больничной накидки. Они меня привели и теперь уведут в мою личную палату. Я никогда не безобразничал, но меня до сих пор сопровождают только по двое и лишь под руки. На выходе из кабинета мой взгляд встретился со взглядом доктора. Сначала я подумал, что это вызов. Но он быстро отвёл глаза, и я успел улыбнуться, прежде чем меня вытащили в холодный белый коридор.

На улице красовалась осень. Октябрь, мой любимый месяц. Коричневые и жёлтые листья летали за окном с решётками. Я повернул голову налево, в сторону палат, и в отражении маленького окошка четыреста четыре встретил своё отражение. Меня пора бы побрить, а то усы уже скоро в рот залезут.

Меня довели до моей палаты и впустили внутрь. Спасибо этим мужчинам за то, что до сих пор обращаются со мной как с человеком даже спустя столько лет. В окно что-то звякнуло. Это маленький камушек по ту сторону стукнулся об толстое стекло. Я выглянул наружу. Отсюда видно лес, а над верхушками сосен торчит кончик горы. До сих пор не знаю её название.

Прилетел ещё один камушек.

Я посмотрел вниз. Посреди летающих листьев стоял всё тот же человек в чёрном. Его изумрудные глаза горели, как и всегда. В руках он держал табличку с небрежно начерканной маркером надписью.

«Они никогда не поверят, но ты всё равно маладец».

Я улыбнулся и показал ему средний палец.

Билет

Создан этот рассказ в 2016 году. Тогда я думал, что уже неплохо умею писать. Спустя несколько редактур я решился опубликовать данную работу. Спасибо за внимание.

Часть первая

* * *

Никогда не любил поезда. Не видел в них той романтики, что все окружающие люди. Этот монотонный стук колёс и покачивания. Мнимая дружба между незнакомыми людьми. Их разговоры о своих городах, семьях, друзьях, оставленных позади за тысячами километров. От этого выворачивает наизнанку. Я задыхался в этих стенах. Мне всегда было душно, даже если за окном минус тридцать. Многотонные машины забирали мой воздух, оставляя совсем чуть-чуть, чтобы я не погиб слишком рано.

И вот теперь необходимо снова окунуться в мир ненавистных кошмаров. Нужно было уехать, и далеко. На малые расстояния можно было бы взять и такси, а на большие – самолётом полететь, но нет. Ни рыба, ни мясо, как говорится, и поезд, моя трясущаяся урна с объедками людей, уже ждёт на перроне, покрывшись за несколько минут полуметровым слоем январского снега.

Я искал отговорки, любые знаки, гороскопы читал, лишь бы не оказаться на этих вокзалах, провонявших суетой, криками и запахом опоздания перед самым отправлением. Гудки режут уши, но я тут, в своём пальто. Так глупо было в свирепый мороз выползать, надев лёгкое серое потасканное пальто. В нелепой шляпе, и этот шарф, намотанный в один оборот на шее, болтающийся от любого дуновения ветра и плетущийся за мной трёхметровым шлейфом.

Не проснувшись до конца, я схватил нужные для работы документы, зубную щётку, мыло и любимое полотенце размером с ладонь. От деда мне достался старый чемодан. В нём для каждого предмета вшит свой отсек, что придаёт ему невиданную солидность. На поверхности нет складок, оставленных временем, словно чемодан никогда не мяли или вообще трогали, но дед с ним проходил всю жизнь, и я знаю, что эта вещь повидала больше моего, поэтому его я взял как безмолвного помощника и советника.

Меня трясёт от холода, я один тут, четыре утра. Плохо спал, да ещё и звонок перед самым пробуждением испортил настроение. Я даже не успел снять трубку, как вызов прекратился с той стороны, и будильник зазвенел прямо у меня в руках.

Снег набивается за шиворот, шарф постоянно намерен слететь с меня и убежать обратно домой в тепло и тусклый свет настольных светильников. Ветер воет меж исполинских деталей моего транспорта, превращая его в великана, для которого я лишь насекомое. Поезд будто ждёт меня одного, он знает, что единственное моё желание – не заходить внутрь, и именно поэтому он так ехидно улыбается, светит своими круглыми глазами.

Держу рукой одну сторону пальто за воротник, мне лень его застёгивать или завязывать на поясе. Пальцы немеют и дрожат, от чего ткань врезается в мясо и жжётся своими микроскопическими нитями. Я взял перчатки, но они так глубоко в моём кармане. Я сам себя обезоружил, захотелось сдаться, но обстоятельства не позволяют, и нельзя отступать, даже будучи окружённым собственной глупостью и упрямством.

Я встречаюсь с одним из своих страхов – не увидеть в этой мгле конец ограждения и начало железных кольев. Будто жернова мельницы для мяса. Боюсь даже наклониться над путями, поэтому иду на максимальном удалении от этой геенны.

Человек, принимающий билеты, больше не является таковым, он лишь марионетка, но мне не видны нити, ведущие к его рукам и ногам. Столь искусен кукловод, играющий представление перед очередной жертвой бесконечности шпал. Замёрзший билетёр встречает меня с протянутой рукой, я роюсь во внутреннем кармане и нахожу смятую распечатку. Мне даже не хотелось выпускать её из пальцев, но холод всё сделал за меня. Бумажка с цифрами выскользнула прямо в ловкие клешни билетёра. Мужчина в идеально выглаженной форме её проверил и с ухмылкой вернул обратно. Он тоже знал, что мне не нравится быть здесь.

Вот и сам поезд, его узкие лабиринты. Мой враг, но сейчас и мой единственный союзник. Стои́т, не дрожит от мороза, видя в нём лишь игривого проказника, который никак не может навредить, лишь бегает где-то рядом и выкрикивать ругательства, не больше.

Когда стоишь у ступеней, лестница кажется выше, чем ты предполагал. Первая начинается у твоего пояса, и это главное испытание для смекалки и физической подготовки. Мои ноги наполовину в снегу, билетёр уже пропадает в мириадах снежинок, и я теряю из виду его силуэт, провожая взглядом, просящим забрать с собой в стены вокзала. Хватаюсь одной рукой за перила, отталкиваюсь и прыгаю, ногами заскакивая на ступени. Ну вот, обратного пути нет, и мне придётся плюхнуться в этот законсервированный суп из плоти и пота. Поднимаюсь и захожу в тамбур, отряхиваясь от тонн снега на плечах.

Прохожу мимо чужих купе, закрытых на сейф двери. Изнутри металлическое чудовище ещё хуже, чем снаружи. Коридор, справа окна, как сквозь тюремные решётки внутрь попадает лунный свет и отравляет эти пространства. Слева двери, ещё двери, бесконечно двери. Кружится голова. Эти стены давят, трудно дышать и глаза заливает холодный пот от перепада температур. Внутри почему-то жарко, как в бане. Расстёгнутое пальто уже не кажется плохой идеей. Одной рукой отдёргиваю шарф, раздражающий кожу шеи, и бреду вперёд, к своему карцеру. Нахожу его, открываю, тут же кидаю вещи на соседние койко-места, закрываю за собой ловушку и падаю замертво на свою постель. Пальцы ломит, будто моя внешняя оболочка потрескалась, и наружу сочится густая, багровая до черноты, кровь. В голове мутно, перед глазами блики, пустота закрытых век покачивается, и я погружаюсь в тоску снов в поездах.

Полуденный чай

– Привет… привет… просыпайся…

Я открыл глаза от этих слов. Неожиданно. Не встав с кровати, не вытерев слюну, свисающую с моих холодных губ на кожаные лежанки, я ответил.

– Привет…

– Как дела? – послышалось опять откуда-то со стороны.

– Хорошо, а что?

И тишина. Я потерпел с минуту и с зажигающимся огнём недовольства встал посмотреть, кто там задаёт подобные вопросы в моём личном купе.

На противоположных койках восседал мужчина лет пятидесяти с небольшой залысиной на самой макушке. Он улыбался от уха до уха, от чего розовые пухлые щёки топорщились далеко за линией ушей. Тут необычно холодно после вчерашней жары, но, тем не менее, мой гость сейчас сидит в старой спортивной футболке, шортах из того же комплекта, на его ногах носки и шлёпанцы. Я всегда обожал подобных людей, которые одеваются «как хотят и не учитывают мнение общества». Уважаю таких.

– Я не хотел отвечать, пока ты не встанешь. И так разговор не ладится, так ты ещё и будто бредишь во сне. Нехорошо это. Надо бы по-доброму, по-человечески, что ли. А то как не люди! Я Михаил. А ты, звать тебя как?

Желчь начала сочиться изо всех моих щелей. Никогда я не был вежлив и общителен, и, тем более, гостеприимен. Я собирал мозаику в голове из мыслей, которые формируются только к десятой минуте после пробуждения, и то лишь после укрепляющего заряжающего сна, а не этого волочения по попыткам нормально поспать.

– Я, конечно, извиняюсь. В том числе за то, что не сразу отвечал на вопросы, но вы… вы кто?

– Да сосед я твой, справа, ну, если лицом к двери, а если спиной, то слева. Что же ты так витиевато говоришь? Городской что ли?

Ну, приехали. Если тебя называют городским, то общение с человеком будет ну просто до невозможности увеселительным.

– Да, я городской. Но, не могу не спросить, что вы тут делаете? Как вы вошли?

– Так это, незакрыто было. Я спросил сначала у проводницы, а кто там, мол, такой с нами рядом едет? А она мне «не знаю толком», говорит, «мужчина, в пальто, серьёзный». А я подумал: «ммм, серьёзный, значит, точно познакомиться надо». Люблю серьёзность, хорошая это черта, нечасто её приметишь в людях. Вот я подумал, как бы к тебе зайти. Аккуратно постучаться, представиться. Я же проснулся в шесть утра. Ахахах! Так по всем прошёлся, со всеми познакомился, приобщился, так сказать, и вот твоя очередь. Ну, так я постучался, два, три раза, не открываешь. Я подумал, может, случилось что? Ну и захожу – ты спишь. Я как-то, не знаю, и будить не хотел, но и желание дикое имел подружиться. Посидел, почесался в затылке, ну и привет. А дальше ты сам знаешь, что было. Ахахах!

Тут он шлёпнул рукой по своему колену, не имеющему вообще углов. Это была уморительная шутка? Просто бочковатый живот-мешок Михаила заколыхался как шарик, наполненный водой. Я на всё это посмотрел, оценил ситуацию насколько мог, и глянул в зеркало, висящее у окна.

Волосы на голове стремились неустанно к потолку, а вот мешки под глазами – наоборот. Я как в журналах про косметологию и возвращение молодости и красоты, только на фотографии «до». Глубоко вздохнув и проведя рукой по лицу, пытаясь стряхнуть тяжесть утра, я потянулся к чемодану, чтобы достать оттуда умывальные принадлежности. За всем этим наблюдал Михаил. Михаил, я теперь всех приставучих людей буду звать Михаилами. Но не успели мои пальцы коснуться замка, как масса, сидящая рядом, снова задала вопрос.

– А ты откуда? – мягким, но глубоким голосом прозвучал мой гость.

– Я… я с прошлой станции… ночью сел. Вот…

– А ты шутник, как погляжу. Юмор – это качество, которое ценю чуть меньше, чем серьезность. Ну, то бишь, серьёзность на первом месте, а юмор на втором. И пусть качества разные, но одно другого не исключает. Ты ведь прямо кладезь, сокровище. Рад, от души, что с тобой поговорил хотя бы! Интересный человек ты… ты… а как зовут-то тебя?

– Я, если честно, не хотел бы знакомиться. И если мы уж тут едем вместе, то давайте обойдёмся без имён и перейдём на «ты». Согласен?

– Эх, ну лааадно, даваааай. Будь по-твоему…

Мизансцена. О да, она полна красоты и безмятежности. Я сижу, и Михаил тоже сидит. Он смотрит мне в глаза, улыбается как-то не по-взрослому, перебирая пальцами по тем же коленям без углов, подмигивает одним глазом под седыми пушистыми бровями.

– Таааакс. Ну, я пойду. – Михаил встал посреди купе, выпятив живот. – Днём ещё, ближе к полднику, я зайду непременно, принесу сушек. Любишь сушки? Вот я обожаю. Приготовься к чаепитию. Ахахах, как без имён-то? Нелепо, да ладно. Ты попросил – так будет сделано. Человек я, ведь, непривередливый. Будь здоров!

– И тебе не хворать. – Прохрипел я.

Михаил вышел и захлопнул дверь. Стало холоднее, этот мужичок будто был нагревателем и сводил на нет странную смену погоды в поезде. Пальто, скину-ка я его. Холодно, но уж лучше это, чем безумное неудобство. Оголив серый свитер и скинув верхнюю одежду на соседнюю койку, я дорвался до чемодана. Достал щётку, полотенце и вышел из купе умыться, наконец. Каково было моё удивление, когда я заметил, что тюбик с пастой расстался с крышечкой и в сердцах размазал пасту по всему кармашку. С добрым утром, блядь.

Преодолев качающийся коридор, слыша отовсюду непонятные голоса, смех и храп вперемешку, я добрался до туалета. Там стояла женщина, которая тоже ещё не проснулась на все сто процентов, и её голова покачивалась так же, как у декоративных собачек в машине. Она привалилась к двери, словно специально ожидая удара в лоб. Я же прислонился к мусорному контейнеру, над которым из форточки посвистывал морозный ветер, а инеем тянулась красивая абстракция по стеклу. Жалко лишь, что воняло тут просто ужасно.

Туалет освободил Михаил.

– Ты меня преследуешь что ли? Ахахах. – Пронеслась шуточка по двум квадратным метрам от мастера юмора.

Я кивнул и опустил взгляд на пол, где поблёскивали пятна от плевков. Ну, надеюсь, это были плевки. Михаил пропал в коридоре, а затем и в своём купе.

Женщина закрылась в туалете, и я подумал, что обрёл одиночество хотя бы на пару минут, но та тут же вышла, бормоча под нос что-то про туалетную бумагу и её отсутствие. Сказав мне тихо: «Проходите, я позже зайду», она растворилась в рутине вагона.

Зашёл я как в музей – ни к чему прикасаться нельзя. Аккуратно кончиками пальцев открыл кран, откуда полилась, немного прыснув на штаны, на удивление чистая вода. Вот только пахла она железом больше, чем само железо.

Паста, частично возвращённая в тюбик, на щётке. Щётка во рту. Перед моим лицом пыльное зеркало брякает спинкой об стену. Сзади бренчит унитаз, срываясь с болтов. Сбоку свист всё тот же ветер. Нет, я не в музее, я в опере, вот только это не определённый жанр музыки, а сплошная какофония. Я сплюнул пасту и ополоснул щётку. Немного холодной воды, это ударило меня свежестью. Вот и мои сто процентов! Теперь жить не в тягость. Я дёрнул ручку, дверь не поддалась. И тут я услышал, как ключи отпирают туалет.

– Ой, извините, опять не проверила. Прошу прощения… – объяснялась девушка-проводница.

– Ничего страшного, главное, что мне тут не пришлось ехать до следующей станции.

С этой «уморительной» хохмой я вышел из туалета, который был тут же закрыт на кривой ключ. Я побрёл в свою обитель, которую следовало вчера запереть.

В своём купе я просидел просто так пару часов, смотря бесцельно в окно. Немного изменил отношение к поездам. Что ни говори, а вот вид из них завораживает посильнее любого колдуна и заклинания. Бесконечные леса, за ними бескрайние поля, и всё под белоснежными покрывалами местных зим. Это и правда красиво. Стоит жить ради того, чтоб хоть раз подобное увидеть.

Я сходил за горячим чаем. Сахар не положил, не пью так уже лет пять, наверное. Не знаю, по какой причине отказался от сладкого бонуса, то ли хотел узнать истинный вкус напитка, то ли желал рассказать всем вокруг, что я особенный, ибо пью чай без сахара.

Первые минут десять грел руки о кружку. Стёкла начали запотевать, и ледяной узор пропал с кон. Ехать мне три дня. А что я сделал, чтобы эти дни не казались неделей? Из дедовского чемодана старым обшарпанным уголком торчала книга. «Пятнадцатилетний капитан» Жюля Верна. Ещё с детства никак не мог дорваться до прочтения этого приключения, и вот, видимо, момент настал. С искренней любопытностью я схватился за книжку и открыл для себя мир первых страниц. Потерявшись в истории про нелёгкую судьбу Дика Сэнда и экипажа корабля «Пилигрим», я не заметил пролетевших часов. Скоро полдник. Немного времени с осознания это факта прошло перед тем, как в дверь с той стороны последовали стуки. Не дождавшись моего позволения войти, ввалился лучший персонаж в поезде.

– А вот и сушки! – давая объявление на весь мир, зашёл Михаил.

Он поднял пачку с тремя килограммами хлебобулочных изделий так высоко, что я заметил протечку на футболке в области его подмышек. Михаил грузно упал на противоположное место столика и брякнул по столу кулаком, похожим на набалдашник молота. Он предложил то, от чего обычно не отказываются.

– Слушай, чай чаем, а вот с сушками я принёс помидорок, колбаски и немного водочки. Как ты на это смотришь? Не хочешь смазать шестерёнки дружбы небольшим количеством масла с градусом?

– Эм, это дико заманчивое предложение, но я откажусь. Не люблю находиться во хмелю. Уж не соизволь обижаться.

Сказать, что Михаил удивился, это ничего не сказать. Это как доложить фараону, что его пирамиды перевернулись кончиком вниз.

– Ну, как бы, это, ну ты… ладно. Твой дом – твои правила. Я тогда за чаем, что ли…

Михаил быстро сходил за чаем. Он плюхнулся на сидение и небрежно поставил кружку на стол, от чего кипяток с опущенным в него пакетиком самого дешёвого чая немного вылился.

– Да ты не стесняйся, я обещал сушки – я их принёс. Сейчас открою.

Михаилу трудно далась пачка. Может, он курицу ел до этого и не посчитал нужным хотя бы вытереть ладони.

– Оп, готово! Сушки, сушечки мои. – Это настоящий приговор для бедных изделий, так как Михаил устроил настоящий геноцид, только крошки летели в разные стороны, как щепки на лесопилке. Я смотрел на всё это и всё больше убеждался, что совершенно не голоден даже спустя ночь и полдня в этой каталажке.