Текст книги "Вниз по лестнице"

Пом… помогите! – я кричу и машу в сторону источников света.

Маленькие домики стоят совсем близко друг к другу. Это даже не деревня, а больше охотничий лагерь. Охотничий… а если его хозяева бегут сейчас за мной? Я тут же остановился и понял, что если окажусь прав, то уже в последний раз. Я закрыл глаза и задержал дыхание. В затылок прилетел мощный удар, и я упал на спину, развернувшись в бесконечном полёте. Звуки состоят из шагов и непонятной человеческой речи. Силуэты кружатся перед лицом, над головой, словно стервятники над трупом верблюда. А вот и мой белый флаг. Затемнение.

Приют для прокажённых

Мои руки привязаны к железной кровати, а попытки их отдёрнуть сопровождаются треском ржавых болтов. Перед глазами плёнка, щиплет, словно смотрю через мутную воду. Я в помещении. Деревянный дом, уже не землянка. Бежевые ковры на стенах, а на них лес и бегущие олени. Старый пружинный диван, кресло пыльное потёртое. Есть стол и на нём вкусно пахнет на весь дом еда.

– Ну, наконец-то! – послышался мягкий женский голос сзади. Скрип старого стула и медленные шаркающие шаги. Я трясусь и в этих судорогах пытаюсь заглянуть туда, но руки так туго привязаны, что движения только больше сковывают мою шею, и я не могу повернуть голову. Впрочем, это всё оказалось не так обязательно. Старушка обошла меня сама.

Платок на голове прячет седые волосы, а одна белёсая прядь свисает до шеи, укутанной шалью. Её шуба до колен потрёпана, и отовсюду торчат нитки со швов. Лицо кажется молодым, просто с морщинами, и никаких мешков под глазами. Старушка мило улыбнулась и нагнулась, чтобы потрогать мой лоб. Я попытался отдёрнуться и крикнуть, но только тут понял, что во рту у меня кляп.

– Тише, тише, сынок. Всё в порядке. – С этими словами она достала кусок ткани между моих зубов.

– У кого в порядке? Где я? Почему, блядь, связан, кто…

Женщина ударила меня по щеке, и я прозрел.

– Никаких ругательств в этом доме! Ты, конечно, прости, но ещё мой прапрадед завёл правило, и с тех пор стены не слышали ни одного грубого слова!

– Извините. – Я почти заплакал на этом моменте. Я бессилен, абсолютно. А теперь меня связанного бьёт женщина.

– Я прощу тебя, – спокойно прошептала она. – Но ты должен пообещать, что будешь добропорядочным, милым гостем, когда я тебя развяжу.

Её улыбка одновременно придавала умиротворения и пугала до ухода сердца в пятки. Я кивнул, и старушка стала отвязывать мои руки. Я лежал неподвижно, уставившись в потолок, затем ощутил свободу своих запястий и приподнял тело, протирая сдавленные места.

Хозяйка дома обошла кровать, забрала стул и села напротив.

– Что ты хотел узнать? Только спрашивай, пожалуйста, приличнее. Тем более ты находишься в обществе многоуважаемой в этих краях женщины.

– Да, конечно… эм… где я?

– Названия у нашей маленькой деревеньки нету, да и зачем оно? Мы же даже на карте не отмечены! Хах, но есть недалеко дорога, там иногда проезжают машины. Поэтому, когда поправишься, уедешь спокойненько домой, а теперь…

– Как вас зовут?

– А перебивать невежливо, – она повысила тон и, как мне показалось, немного приподняла руку. – Но ты, как-никак, мой гость. Зовут меня Дружана, а тебя?

– Евгений. – С неловкостью в голосе ответил я.

– Очень приятно, Евгений. – Поприветствовала меня Дружана и кивнула головой.

Она отошла к столу, с которого подняла поднос со стаканом чая и куском пирога. Поставила его мне на ноги.

– Кушай пока, кушай.

Я неловко взял чашку и обомлел от приятного травяного запаха. Сделал глоток, и тепло пробежало по всем трубам моего тела. Пирог недолго лежал на подносе.

– А как я здесь оказался? Просто… – с этими словами я прикоснулся к затылку и ощутил боль.

– Не трогай, пусть заживает. Наши охотники нашли тебя. Ты ничего не помнишь?

– Ну, не то, чтобы ничего, но охотников отчётливо не помню. А бежали за мной зачем, следили? Да ещё и ударили. Я же чуть не отъехал там.

– Что сделал? – Дружана удивилась контексту этого слова.

– Ну, чуть не умер. Я же бежал и просил о помощи, а меня как пленника, похоже, сюда притащили.

– Да нет же, просто ребята наши испугались тебя. Странно ты выглядел, да и в шубе в этой, – я понял, что ярко-розовая шуба не была бы здесь привычным нарядом. – Вот и следили сначала, хотели отпустить и мимо пройти, но ты бежал прямо к нашей деревушке, вот они и насторожились, а когда ты закричал, так ребята и применили силу.

– Ну, вас можно понять, и я бы понял, если бы голова так не болела. – В этот момент во лбу будто лопнула струна, а боль как быстро появилась, так быстро и исчезла щелчком.

Тут дверь, оглушительно скрипя деревом и старыми створками, открывается, и со снегом входит огромный мужчина, похожий на медведя. Его чёрная борода и усы закрывают почти всё лица. Шуба явно из какого-то животного. В мощной нечеловеческой руке он сжимает двуствольное ружьё. Захлопнув ногой дверь за собой, гигант снял шапку и, крутя её в толстых пальцах, уставился на мои освобождённые руки.

– Очнулся? А то мы уж с друзьями заволновались. Думали, сразу положили, а не хотели так. Ну вот, так вот, сразу… испу…

– Да рассказала я ему уже всё. Луп, не переживай. – Перебила его старушка и положила свою ладонь на его огромную волосатую кисть.

– Ох, ну, раз такое дело, ты, это самое, отдыхай. Дружана тебя за пару дней на ноги поставит, там уж домой уедешь, как по тебе посудишь, так ты заблудился.

– Да, я заблудился. – После этой фразы кусок пирога упал с моих губ.

– Не ешь с набитым ртом! – голосом смотрительницы прикрикнула Дружана.

Мужчина посмеялся, но как только заметил укоряющий взгляд старушки в его сторону, то сразу осунулся, надел шапку и молча вышел.

– Всё переживал за тебя. Он ведь и приложился ружьём по голове-то твоей. Места себе не находил, пока ты не очнулся, – я промолчал, а Дружана глубоко вдохнула и, с некоторым непонятным мне облегчением, выдохнула. – А как ты очутился в наших лесах?

– Я ехал на поезде, – лицо Дружаны несколько исказилось, прежнее добродушие немного упало в осадок, будто она по этой незначительной паузе поняла, что дальше я буду врать и изворачиваться. – И в тамбуре поссорился с одним неприятным человеком, он позвал друзей, и они выкинули меня.

– Ах, как? – Дружана попыталась изобразить неописуемое удивление со страхом и подыграть мне, но выходило до обидного вымученно. – Прямо выкинули? На ходу? Вот ведь чёрствые негодяи! – она приложила ладонь в груди, якобы хватаясь за сердце, и повернула лицо в сторону. – Прости, пожалуйста, за такие ругательства. Как можно было?

– Да совсем полоумные! Ошалели!

– Но постой, а что же нужно было такого сделать, чтобы тебя так бессердечно наказали? – Дружана ловила меня со всех сторон, и я не смог ничего другого придумать, как соврать ещё раз.

– Он был пьян! – даже вскрикнул я, пытаясь добавить убедительности наглой лжи. Я никак не мог Дружане сообщить, что ехал в поезде-призраке. – Просто пристал с глупыми вопросами. Я давал ему понять, что не хочу с ним разговаривать, а он от этого только свирепее становился и, как чайник, вскипал!

– Глупый он человек, даже когда трезвый, я думаю. У нас в деревне никто не пьёт! Ни грамма, ни стаканчика! – с превеликой гордостью восклицала она. – Алкоголь делает людей животными, или же выпускает внутреннее животное наружу, что крайне недопустимо. Голова должна быть светла, а рука полна сил! Какой же ты человек, если на ногах еле стоишь и не можешь адекватно слова связать? – я, видимо, задел больную тему для неё. – Ужас, ужас! Зачем только придумали пьянство? Какой работник из мужчины, если он пьёт? Он же ни семьи, ни дом построить не сможет! Ох, какая безграничная глупость вливать в себя этакие яды, чтобы весёлым становиться. А без этого-то никак? – Дружана прихлопнула себя по коленям.

– Абсолютно с вами согласен. – Пытался я направлять разговор в другую сторону.

– Вот вы, Евгений, выпиваете? – с укоризной спросила хозяйка дома, глядя мне прямо в глаза и немного при этом щурясь.

– Ни в коем случае! Вы что? Да ведь какой смысл? Да и так невкусно всё это, алкогольное!

Дружана загорелась, когда нашла того, кто может тешить её самолюбие, полностью соглашаясь с её мнением и взглядами.

– Мудрый, мудрый вы человек! Похвально. – Порадовалась она.

По её лицу заметно, что она немного утратила нить разговора и забыла, что я нёс полную чушь по поводу моего нахождения в лесу. Дружана задумалась и уставилась в одну точку, она смотрела мне на ладони и будто переворачивала в голове все мысли и воспоминания одновременно. Так мы просидели пару минут.

– Евгений! – резко вскрикнула она, чем напугала меня до чёртиков.

– Слушаю.

– А как ты очутился в наших лесах?

– Да ведь я говорил уже, помните? Пьяные дурачки выкинули меня из поезда.

– Не ругайся! Ты здесь гость! Да, я вспомнила. – Она резко сменила тон с приятельского до жуткого и отталкивающего. Было крайне неловко находиться с ней в одном помещении. – Как ты нас нашёл?

– Я очнулся на снегу и двинулся вдоль железной дороги и…

– У нас нет рядом железной дороги! Прекрати мне врать! – в комнате стало темнее, деревянные стены заскрипели, и тень Дружаны начала увеличиваться в размерах.

– Я увидел огни…

– И ты сразу решил, что тебя там ждут?! Кем ты себя возомнил? – её голос будто начинал троиться и перемешиваться с мужским.

– Я лишь…

– Нет, нет! Не хочу тебя слушать, наглый лжец, я тебя раскусила! – лицо Дружаны превратилось в изглоданный череп, зубы обернулись клыками, и длинный язык змеей вытянулся наружу. Волосы её, как в воде, витали в воздухе, за её спиной загорелся огонь, и она прыгнула на меня и схватила своими когтистыми руками за шею.

Я проснулся в поту, очень быстро и нервно дыша. Дружана переполошилась от моего пробуждения. У дверей стоял тот самый охотник и круглыми глазами смотрел на меня.

– Евгений, всё хорошо? Кошмар приснился? – она встала со стула и наклонилась надо мной, чтобы потрогать мой мокрый лоб.

– Да, ничего страшного. Я уснул? Даже не помню, когда прикорнул.

– Так ты же, видно, уставший сильно, измотанный, вот и за секунду буквально закрыл глаза и засопел, а я не придала этому значения. Ты уснул ровно до того, как вошёл Луп.

– Я хотел проведать тебя, стоял у дверей снаружи, – начал он. – И не решался никак войти. Мы уж с друзьями заволновались просто, думали, сразу положили, а не хотели так, ну вот, так вот, сразу… испу…

– Да рассказала я ему уже всё. Луп, не переживай.

– Ох, ну, раз такое дело, ты, это самое, отдыхай. Дружана тебя за пару дней на ноги поставит, там уж домой уедешь, как по тебе посудишь, так ты заблудился.

– Да, я… эм. Ничего страшного, не беспокойся, всё хорошо. Я не обижен и не сержусь. Можешь и друзьям передать, что всё в порядке.

Луп кивнул головой в знак благодарности и вышел.

– Всё переживал за тебя. Он ведь и приложился ружьём по голове-то твоей. Места себе не находил, пока ты не очнулся. Ну, ладненько, ты ложись спать, тебе нужны силы. Я вижу, правая рука у тебя не на месте, утром наша знахарка тебя глянет. Всё будет прекрасно. – Уверила меня хозяйка дома.

С этими словами она взяла чашку, забрала поднос, поставила всё обратно на стол, и начала выходить из домика.

– Спокойной ночи. Свечи не гашу, так теплее будет. До завтра!

Дружана покинула избу, оставив тонкую гладь снега у порога. Я упал головой на подушку и, не успев ни о чём подумать, уснул самым крепким сном.

* * *

На следующее утро проснулся одновременно и разбитым и полным сил. Смешанные ощущения. Голова болела, но, скорее, от переизбытка сна, чем от его нехватки. Мышцы ещё постанывали, но жить уже можно. Я более-менее привёл себя в порядок у старомодного умывальника, рядом с которым в блюдце лежал маленький кусочек потрескавшегося дурно пахнущего мыла. Над умывальником висел осколок зеркала, прикрепленный криво на три шурупа, и в его отражении я увидел себя. Волосы всклокочены и торчат во все стороны сосульками. Губы белёсые и сильно обморожены, потрескались, как и мыло рядом, кровоточат. Кожа, особенно на щеках, шелушится и отлетает от поверхности лица. Глаза полупустые, поблекли. В одном лопнул капилляр, окрасив глазное яблоко в красный цвет.

Через минут тридцать зашла Дружана. Меня накормили картошкой и куриным мясом, показавшимся мне даже немного сладковатым. Ел за столом, так как мне уже хватало сил встать с кровати. После завтрака зашёл юноша, аккуратно завернул мою искорёженную руку в бинты и примотал к телу, от чего боль отступила немного. Дружана присутствовала в доме на протяжении всей моей утренней трапезы, одетая в плотно закрытую меховую шубу. Не отводя взгляда от меня, она сидела у порога. Я старался на это не обращать внимания и спокойно есть. Закончив завтрак, я душевно поблагодарил хозяйку избы. Она легонько и с улыбкой кивнула мне и устроилась рядом за стол, убрав перед этим поднос с пустыми тарелками в сторону.

– Чувствую должным показать тебе нашу деревеньку. С людьми познакомишься, пообщаешься. Может, даже подружишься с кем! Воздухом подышишь свежим, перед сном можно будет в баньку сходить. У нас мужики больно хорошо её топят. Спать будешь как младенец! – начала разговор Дружана приятным голосом, положив мне свою руку на колено.

– Да, согласен. Только без баньки, я совсем плохо переношу жару. Ещё хуже, чем холод. С детства такое. – Я решил отказать и, как мне показалось, сделал это вполне тактично.

– Дело твоё, настаивать не буду. Ну, пойдём? – хозяйка поднялась и протянула мне ладонь как маленькому мальчику.

– Мы же дойдём до дороги, о которой вы вчера говорили?

– Завтра. Завтра обязательно сходим. Проводим тебя, чтобы не заблудился, не дай Бог. Тропинка есть, но её, может, занесло снегом. Она идёт прямо, ну… в общем, покажем, не переживай.

Дружана взяла меня за руку и медленно повела к двери.

– Шубу свою не забудь надеть. – Проявила заботу она, выходя из домика.

– Конечно, само собой. – Сказал я и одной рукой накинул плечи своё розовое одеяние.

Утреннее солнце сразу меня ослепило. В этой тьме закрытых глаз я почувствовал вновь, как меня ведут за руку будто малыша через перекрёсток. Когда открыл глаза, то встретил немаленькую деревню. В ней кипела жизнь. Ну, мне так показалось. Людей много, но они ничем не были заняты. Жители в этом поселении просто ходили по улочкам и даже не особо общались между собой. Дружана вела меня настойчиво, будто целенаправленно хотела что-то показать.

В такой спешке мы прошли возле высокого забора, за которым виднелись то ли колья, то ли очень высокие факелы.

– А там что? – спросил я, указывая пальцем в сторону частокола.

– Где? – удивилась Дружана.

– Ну, вот за этим забором.

– А, да там строительство идёт, мужчины строят церковку. Будем хоть немного просвещаться, а то иной раз сами понимаем, что как неучи, как звери какие-то живём. Это не дело! – ответила она, крутя пальцем в воздухе.

Люди по пути расступались, но я чувствовал, как они провожали меня неодобрительным взглядом. Розовая шуба не вписывается в их концепцию монотонности и серости, и я среди них будто прокажённый, которого обступают, не восхваляя, а уничижая. Они молчат, про себя обсуждая моё нежелательное присутствие. Чем глубже в поселение мы уходили, тем плотнее становился гул голосов за нашими спинами, осмелевшими до более высоких громкостей.

В этих мыслях я стал отвлекаться и шагать медленнее. Дружана это заметила и, чтобы ускорить темп вновь, дёрнула за руку, от чего я не удержался на месте и упал на колени. Боль в примотанной руке гвоздями раскинулась по телу и в мозгу отзвенела колоколом. Я зарычал от боли и сжался как ребёнок в утробе, сидя на мягком снегу.

В этом моменте борьбы с болью не сразу заметил, что вокруг собралась, наверное, вся деревня. Люди меня обступили, как шута на ярмарке, и увлечённо наблюдали над моими кривляньями. Голоса звучали со всех сторон, и мне казалось, что говорили собравшиеся не на русском. Речи я совсем не мог разобрать, и поэтому, кроме как на боли, ни на чём не мог сосредоточиться.

Из толпы, продираясь меж ног взрослых, ко мне приблизился мальчик со шрамом на глазу, переползающим на губы. Он посмотрел так пристально, будто попытался заворожить. Я оцепенел по-настоящему, начал слышать детский голос у себя в голове. Слова были обрывчатые и трудноразличимые, но одно разобрал отчётливо – агнец. Мальчик поднял руку и попытался дотронуться до моего лица, но его отдёрнули, и ребёнок растворился в толпе, а я вновь ощутил свой недуг и сомкнул веки в сопротивлении.

Открыв глаза после небольшой победы над болью, я встретил ноги Дружаны, стоявшей прямо надо мной. Она рассерженно изучала мою ничтожность, уперев руки в бока. Взглядом она могла прожечь снег. Почувствовав некоторую неловкость, я превозмог себя и встал. Дружана оценила этот жест самообладания и немного успокоилась, вновь схватила меня за руку и повела через эту толпу дальше. Теперь я ощущал не только посторонние взгляды, меня трогали по всем местам, пока я шёл. Я иногда даже отдёргивался, когда чужие руки шерудили там, куда я бы даже при определённом согласии не всегда решился пускать.

Когда закончилась толпа, закончилась и деревня. Люди стали расходиться и уже через миг поселение приняло свою былую консистенцию. Мы с Дружаной взобрались на маленький холмик, у подножья которого отблёскивали крыши домов, частично скрытые в сугробах от посторонних глаз. На холмике стояла деревянная статуэтка метра полтора в высоту, напоминающая человеческий силуэт. Сделана она была достаточно грубо. Пропорции в некоторых местах нарушены, и занозы торчат. Дружана остановилась у него, отпустила мою руку. Сложив ладони у груди, она закрыла глаза и немного склонила голову, начав шептать что-то неразличимое. Я стоял рядом и смотрел на эту картину. Ветер свистел у меня в ушах. Летающий снег совсем скрыл деревню, и были только мы двое на этом холме, а вокруг лишь белая плоская пустошь. Через пару минут Дружана разомкнула глаза и повернулась ко мне.

– Это символ нашей деревни, мужчина-кормилец. Он охотник, дровосек, плотник и наш кухарь. Мы живём хорошо лишь потому, что славим его труды, а он в подарок даёт нашим мужчинам силу работать не покладая рук. Ещё основатели нашего поселения возвели эту статую. Она вселяет надежду, что мы можем ещё процветать долгие годы. В сердце каждого человека живёт вера, и в нашем случае это вера в то, что наши Боги хранят нас за восхваления их величия. Моя мать ещё в детстве водила меня сюда, чтобы я до конца жизни знала, кому должна быть благодарна. А я, в свою очередь, чту и чётко соблюдаю древние традиции, чтобы быть достойным человеком и присматривать за этими людьми. Они мне доверились, и я ни в коем случае не могу их подвести. Этой мой долг как управляющей. Я сделаю всё, всё!

Дружана, проговорив эти слова хриплым уставшим голосом, сделала странный жест пальцами. Перекрестив средний и указательный, она подняла их к небу, снова что-то прошептав. Я видел просто освобождённый от коры деревянный брусок и странную женщину рядом, но не стал докладывать Дружане о своих впечатлениях. Лишь изумлённо хмыкнул, и этого ей оказалось достаточно.

Смеркалось быстро, зима имела право устанавливать комендантские часы. Я был уже дома. Меня накормили вновь пирогами и принесли стопку книг. К своему удивлению я нашёл там «Пятнадцатилетнего капитана» и продолжил чтение. За ним и уснул.

Праздничный стол

Глаза разомкнуть было трудно. Я словно проспал несколько лет. Всё тело болит, каждая мышца наполнена усталостью, зато голова явно ощутила пользу здорового сна, да и не удивительно, ведь на улице опять темно.

– Я что, поспал пару часов?

– Нет, уже сутки прошли, сейчас снова ночь. – Прозвучал детский голос со стороны стола.

Там сидел мальчик лет двенадцати и смотрел на меня пристальнейшим взглядом.

– Ох, ёп… – я оглянулся, не было ли где Дружаны и её карающей руки. – Испугался, прости. Давно тут сидишь? – зевая и протирая глаза, спросил я.

– Нет, вот поднос принёс с ужином. Дружана велела позаботиться о нашем госте.

– Ну, раз такое дело, тащи его сюда. – Я даже не пытался строить из себя интеллигента.

Парень соскочил и с важным видом, стараясь не пролить чай, подал мне еды и сел рядом на кровать. Его взгляд немного напрягал меня, и я то и дело, уплетая шаньги, посматривал на него в ответ.

– Что смотришь? – я решился начать разговор.

– У нас редко гости, а ты такой странный.

– Это почему же?

– Ну, ты такой другой, да и скучно уже так, что всякие гости кажутся интереснее игр у нас в деревне.

– Не с кем играть? – я почему-то этот разговор поддерживал, швыркая горячим чаем.

– Есть с кем, да только я от братьев устал уже, и игра всего одна. – Вздохнул мальчик и опустил глаза.

– И много их у тебя братьев?

– Двадцать восемь.

Я поперхнулся чаем и забрызгал одеяло.

– Сколько, прости?

– Ну, э, – мальчик начал считать по пальцам, которые были странного вида. Казались очень короткими, как у младенца. – Да, двадцать восемь.

– Так играл бы с девочками, не только с парнями же бегать?

– У нас всего одна девочка, и к ней никого не пускают. А других игр нет.

– Да ну, совсем нет?

– Совсем.

– Ну, беда! А что за игра тогда? Если так скучно, почему бы не поиграть во что-то другое?

– Дружана не разрешает, а игра в том, чтобы другие мои братья наперегонки в яме ели.

Холод пробежался по моей спине и на лбу выступил пот.

– Какой яме? Что ели? – но не успел я получить ответ, как вошла старуха, похожая на лешего. Повсюду листья, ветки и клочки ткани. На голове череп белки. Запах горящих ёлочных игл заполонил весь дом. Какой-то дурман стал укутывать мой разум, и я почувствовал себя плохо.

Мальчик соскочил с кровати и молнией выскочил на улицу. Старуха проводила его взглядом и закрыла дверь, бормоча что-то себе под нос. Продолжая вести странную речь, она приблизилась ко мне и протянула левую ладонь. Пальцы у неё длинные, ногти ещё длиннее, а под ними вековая грязь. Думаю, это и есть знахарка. Я попытался подать свою изгрызенную поломанную руку, но боль мне не позволила высоко поднять конечность, и знахарка сама её схватила. Я аж взвизгнул.

– Тщщщщ… – прошипела она и начала изучать мою изувеченную часть тела. Кости хрустели, но было ощущение, что они медленно встают на свои места. И я бы даже поблагодарил знахарку в следующую секунду, но она достала из-за спины кривой длинный нож и подняла его над головой. Я выдернул свою культю.

– Зачем это? – спросил я.

– Лууууп! – заверещала старуха нечеловеческим голосом и кинула нож на пол.

Вбежал тот самый зверюга, приходивший вчера. Он схватил меня за грудки и, одной рукой вытащив из постели, поволок к выходу. Я взялся за его рукава и пытался привстать, но он шагал быстро и не позволял даже ощутить землю под ногами.

Снег и грязь шуршат под поясницей, ноги роют маленькие борозды. Правая рука может шевелиться, то точно не сопротивляться моему похитителю. Луна светит как фонарь и даже обжигает глаза. Холод топчет мою жизнь в снегу.

– Как можно каждый раз это проделывать? – ворчал он.

– О чём ты? Отпусти! – я брыкался, как мог.

– Постоянно убегаешь зачем-то, а потом возвращаешься, как ни в чём не бывало, в один и тот же день, вот только с новыми пальцами.

– Что? Ты ебанутый? Какого хрена?

Луп пыхтел и тащил меня мимо домов, в окнах которых виднелись лица, а когда я ловил взгляды, они прятались, и свет гас. Дом за домом, деревня будто пустела, и люди исчезали с её периметра. Свет с каждым разом всё сильнее концентрировался в центре поселения.

– Дружана рассказала нам всё.

– Да что?! – я кричал, и эхо рассказывало лесам, что я прошу помощи.

– Что придёт человек и избавит нас от проклятия.

– Проклятия? – я уже не особо даже сопротивлялся, и Луп дал мне встать. Голыми ногами я впился в снег, сжал руки на груди.

– У нас в деревне нет женщин, Дружана их не может родить. А половина её мальчиков появляются не совсем хорошими.

Я дрожал и ждал его разъяснения. Огромный охотник развернул меня, положил руку на плечо и повёл дальше. Я слышал его басовые всхлипывания за спиной.

– Плохо мы живём и скоро все помрём. Женщин и девочек нет.

– А мальчики откуда? – спросил я.

– Дружана рожает, она одна у нас. Хотя говорят, что она растит втайне девочку.

– Одна?! На всю деревню?

Луп толкнул меня и продолжил.

– Да, одна. Мы ходим к ней по очереди и дарим ребёночка. Она их вынашивает, но очень часто детки не получаются. Они страшненькие, на волчат похожи. Губ нет, зубки оголены, а ручки как лапы у ворон. Головки лысенькие, – он начал открыто рыдать. – Жалко, и убить-то их не можем, сил нет, поэтому Дружана их оставляет в яме и кормит тобой.

– Отпусти меня, пожалуйста. Я тут впервые и не знаю, о чём ты говоришь, – я пустил слезу вместе с ним. – Отпусти, прошу! – я так громко крикнул, как только смог. Просьба пронеслась по округе, но доброго ответа не поступило.

– Ты каждый раз твердишь одно и то же, – Луп начал сердиться. – И каждый раз убегаешь, но больше мы тебя не отпустим. Нельзя, деток спасти надо. Так Дружана говорит.

На этом слове мы обошли ещё один дом, и передо мной предстала огромная площадь. Видимо, она и была вчера закрыта этим высоченным забором. Там горели высокие факелы, у подножья которых стояли люди, человек сто, не меньше. Все глянули на меня и расступились, а между ними разверзлась яма, а дно её будто было живым.

Меня подвели к ней, и я начал извиваться, чтобы выбраться, но меня схватили ещё пара человек, и я оказался совсем обездвижен. Не хотелось мне смотреть на то, что было на дне ямы. Там барахтались дети, уродцы, все кривые, будто из растаявшего воска. Они бегали на всех четырёх, совершенно голые, и рычали. Их спины покрыты волдырями, глаза у многих заплывшие, гноящиеся. Руки с когтями, с одним-двумя пальцами. Некоторые были без ног и ползали, словно черви. Увидев меня, они закружись в воронку. Уродцы забирались на стены ямы и пытались выбраться, но крутой угол и таявшая от жара факелов глина не позволяли побегу осуществиться. Меня схватили за волосы и задрали голову в сторону огромного возвышения, построенного из стволов толстых деревьев. На этот постамент поднялась Дружана.

– Дети мои, братья! Сегодня снова тот день, когда мы можем попросить милости Богов простить нас и даровать девочку! Наш пророк сегодня здесь и будет принесён в жертву грехам, нашим потаённым плохим мыслям и действиям. – Тут она открыла свою шубу, и я увидел её относительно небольшой живот. Она была беременна.

Меня повели к этому постаменту и поставили прямо под Дружаной. Она посмотрела на меня сверху и прошептала: «Умойся нашими детьми, существо, и помоги избавиться от черни, дабы освятить это место и прогнать скверну прочь!»

Она расставила ноги и на меня закапала жидкость. Это её плацента и всё, что выходит с ребёнком. Меня вырвало, а мужчины, держащие моё тело, даже не колыхнулись.

– Что же вы делаете? Зачем? – с моих волос капала жирная муть. Маслянистая субстанция заливала глаза и попадала в рот, капая с губ на землю.

– У нас детки, и их нужно кормить. – Послышался голос за спиной.

Я застыл на месте, а Дружана с криками достала из-под подола своей юбки младенца, всего к крови и мясе, и подняла к небу. Его крик пролетел по всей округе и завершил свой путь у меня в ушах.

– Это мальчик, но здоровый. Это Целестин! – кричала женщина над моей головой, размахивая ребёнком на зимнем ветру. – Накормите страждущих!

Меня потащили к яме.

– Стойте! Нет! – я кричал охрипшим голосом. Ногами упирался в грязь, которая никак не помогала остановиться, я лишь скользил голыми пятками и брыкался.

– Не ругайся! – в ответ гаркнула Дружана.

Меня скинули в яму как мешок с помоями. Я будто вечность летел, хотя на деле пару метров. Упал на живот и дыхание сбило. Вокруг собиралась стая уродцев. Я сквозь боль открыл глаза и мельком огляделся, делая вид, что умер, или просто вырубился. Они рычали, как собаки. Их лица были похожи на скомканный лист с чертами человека. Склизкая кожа уродцев бликами сверкала от света факелов. Опираясь на свои кривые конечности, они приближались, и я понял, что нужно что-то сделать, иначе стану ужином. Я вскочил на ноги и попятился назад, где их было меньше всего. Каждый из них ждал, что кто-то прыгнет первым, чтобы за ним последовали все остальные, поэтому я, отходя спиной к краям ямы, разгонял их стаю.

Впереди полный ужас, и если не сделаю что-либо, то погибну мучительнейшей смертью. И тут я почувствовал за спиной пустоту. Там ход, заросший корнями и закиданный частично камнями с глиной. Я ринулся туда. Наверху все закричали: «Он опять его нашёл, опять! Не дайте ему уйти!». В итоге сверху все побоялись спускаться в яму, но при этом кидали угрозы. Эти дикари разогнали длинными палками уродцев и спустили того, кто приходил за мной изначально в дом. Луп со словами: «Это в последний раз! Я больше не могу этого делать!», ринулся в мою сторону. Но я уже разгрёб небольшой завал и протиснулся по подземному ходу. Под ногами хрустели чьи-то кости, вокруг ботинки, штаны и даже какая-то верхняя одежда. Вся одинаковая как на подбор. Наверное, принадлежит тем, кто рыл его в первые разы.

Уже вижу лунный свет, и воздух свежеет. Это выход, но за мной кто-то бежит, раскидывая останки по сторонам. Я оборачиваюсь, и мне в пальцы впивается один из этих выродков, откусывая два из них – средний и безымянный. Я ударил его в голову, отдёрнул окровавленную изувеченную руку и направился к выходу. Уродец отлетел с моими пальцами во рту. Он чавкал, обгладывал костяшки моей левой руки.

По ту сторону лаза слышу, как мужской крик сходит на нет, и звук рвущейся одежды и плоти доносится до меня по этой кроличьей норе. Я пополз дальше, опираясь на вправленную конечность по расширяющемуся тоннелю. Я на улице. Деревня позади метрах в тридцати. Вся она наполнена неясными воплями мужчин, и лишь голос Дружаны слышен отчётливо: «Нет! Нет! Неееееееет!».

Я под этот туш убегаю обратно в лес, скрипя ногами по сугробам.

Капкан для горделивца

Лес снова показывает свои очертания в этой чёрной глуши. Его верхушки нежно плавают в свете гигантской луны. Шум ветвей разносится на невероятные расстояния. Холод уже не такой жестокий, и падающие кроткие снежинки тают рядом со мной, не успевая упасть на кожу. Оставшиеся обрубки пальцев левой руки я сунул в снег, они моментально перестали кровоточить. Не к добру всё это.

Бегу обратно в лес, рознясь с большинством здравых смыслов. Будто бы там было безопаснее, или я попросту решил проверить свою удачу. Простак. Удача покинула меня. В деревне говорили о дороге, но доверять их словам я не имею возможности. Лучше побегу туда, где хотя бы уже был. Я бы мог залечь на время в той землянке. Там достаточно тепло, пусть и неимоверно смердит, а к этому моменту вообще будет невозможно находиться. Возможно, смрад может скрыть нотки моего страха смерти.