Текст книги "Вниз по лестнице"

Это была долгая и холодная зима, начавшаяся ещё в конце сентября. Густой плотный снег покрыл всё вокруг толстым слоем, и в некоторых городах даже ввели положение ЧС. Люди сидели по домам, боясь заблудиться в буране. Нам пришлось приехать позже, когда дороги уже расчистили, и Мунтер, терроризировавшая маленькую деревню недалеко от областного города, совсем потеряла всякий страх. Её считали не просто одержимой, а самим дьяволом. Каждый день ей носили еду и деньги, а она заняла самый красивый деревянный дом, что только был в селе максимум на полторы сотни человек.

Когда мы прибыли, то вдвоём ужаснулись, в каком состоянии нас встретил самый молодой житель деревни. Парень, примерно мой ровесник на тот момент, но выглядел как дряхлый старик. Его кожа стекала с лица, а сам он был бледным, как снег под ногами. Парнишка откуда-то набрался смелости и сил пешком дойти до города, а это, для информации, почти двадцать километров по занесённой дороге. Он связался с церковью, а они уже позвонили нам. С парнем мы встретились в этой самой церкви и с ним же доехали до деревни. Он рассказывал по пути, что несколько лет назад в его родном посёлке появилась крайне прелестная девушка. Цвела весна, и красавица та буквально вышла с только что скошенного луга в чём мать родила. Её все приняли за ангела, но потом все же и сочли проклятьем, по итогу побоявшись что-то предпринимать своими силами.

Сама деревня, внезапно появившаяся на белом фоне снега, была чёрной, и мы подумали, что случился пожар и всё сгорело. Но дома были целы, чего нельзя было сказать о людях. Большая часть жителей слегла с самыми разными болезнями, и будучи прикованными к постелям, они умирали с большой скоростью. Всего за три месяца, как Мунтер объявила себя владелицей всего, до чего дотянулись её кривые короткие ручонки, погибла половина жителей, остальные же, утратив всякую надежду, просто смирились.

Отец сообщил, что мы опоздали, но всё равно должны закончить дело. Он считал, что остальные погибнут в любом случае, потому что сейчас они живы только благодаря кровной связи с паразиткой, оставившей им лишь крохи сил. Папа был готов заранее, так как знал, что если идёт речь об одержимости, то это обязательно Мунтер, и ещё ни разу не ошибался. Он тогда сплоховал только во одном – эта Мунтер оказалась сильнее, чем мы оба ожидали.

Парень вёл нас через всю деревню по кривой не асфальтированной дороге, и ноги то и дело проваливались в заваленные снегом колеи на замёрзшей грязи. Я оглядывался по сторонам и держался близко к отцу. Все окна были занавешены чем угодно – и шторы, и одеяла, и шубы. Папин нож в то время принадлежал ему одному, и он его подготовил к встрече с конкретным противником. Как бы ни прозвучало странно, но чеснок, попавший в рану Мунтер, помогал победить её не хуже, чем мифических вампиров. Папа обильно натёр чесноком лезвие и сжал его в голой руке, чтобы никак не выскользнуло. Ещё он положил мне в карман зимней куртки несколько головок чеснока и заставил съесть одну дольку перед тем, как выйти из машины, вставшей ждать нас на подъезде к деревне. Водителя даже не пришлось просить остановиться подальше от домов, он сделал всё сам, сказав, что кожей чувствует местное зло и боится приближаться.

Парень привёл нас к самому высокому дому. На углах покатой крыши красовались резные красные петухи. Ярко-зелёная оградка сильно контрастировала с белизной вокруг. Было ощущение, что и это строение поглотило жизнь других изб деревни. Мальчик остановился у калитки и кивнул в сторону двери с большой железной ручкой, обёрнутой в тряпку. Папа нагнулся к маленькому смельчаку и приказал идти обратно к машине, и когда парень ушёл, ещё более медленно, чем вёл нас, папа помотал головой, приговаривая: «Надеюсь, хотя бы ему повезёт».

Отец двинулся первым, держа меня за своей спиной. Он шептал предосторожности в борьбе с Мунтер словно молитву. Папа даже переспрашивал, всё ли я понял, когда речь зашла о средствах защиты и нападения. Хорошо, что и на то, и на другое можно было ответить одним словом – чеснок. Папа, сжав сильнее в руке пахнущий нож, медленно открыл дверь, и мы, не издавая ни звука, забрались в погружённый во мрак дом.

Было очень жарко, а окна густо завалены вещами так, что никакой свет не проникал внутрь. Мы прошли предбанник, под нашими ногами валялись тарелки, объедки, обувь. В углу, под висящими на крюках шубами, мелькнул мёртвый мужчина. Я чуть не вскрикнул, но папа вовремя сжал мои губы своей рукой, от которой сильно разило чесноком. Труп был похож на старый кабачок, рот открыт, и из него, минуя сгнившие сточенные зубы, торчал белый язык.

В глубине дома, в маленькой комнате, откуда из прохода виднелась спинка кровати, горела свеча, и тень, отбрасываемая на бревенчатые стены, мельтешила, как рябь на воде. Папа сел на одно колено и положил руку мне на плечо. Он тогда говорил о храбрости, ловкости, расчётливости. А ещё он напомнил о долге, в том числе и моём, который вступит в силу через несколько лет.

В тот момент я сильно позавидовал людям, которые видят Мунтер под действием её феромонов. Мы же с отцом, будучи потомственными Загонщиками и имея иммунитет к большинству одурманивающих запахов, знали настоящую личину паразита. Мы прошли в комнату на цыпочках, занеся немного тающего снега внутрь. Я увидел, как на провисшей кровати сидело сгорбленное голое существо. На его голове отсутствовали волосы, а платье, явно твари раньше не принадлежавшее, висело на костлявых плечах, покрытых струпьями и язвами. Мунтер что-то шептала и водила рукой над головой уставшей до смерти женщины, сидящей на полу у ног чудовища, свёрнутых колесом.

Меня тогда сильно напугал горб Мунтер, который двигался отдельно от ритмов дыхания самой сущности. Из-за этого я пропустил, как она допила последние соки из своей жертвы, которая сразу упала вниз, как кукла. Мунтер подняла голову, хрустнув шеей, и мне на миг показалось, что её кожа излечилась, раны испарились, но это был обман. Я взглянул на отца, уже занёсшего нож в боевой стойке. Он одной рукой отодвинул меня за свою спину и подбежал к Мунтер, вонзил ей в горб лезвие с такой скоростью, что послышался визг металла в воздухе. Мунтер истошно заверещала, пытаясь повернуться ко врагу лицом, но ей удалось это только наполовину, и передо мной предстал длинный нос с широкими, будто бездонными ноздрями над зубастым ртом.

Я изо всех сил с самого начала верил, что зачистка пройдёт быстро, но всё пошло наперекосяк. Внезапно из тёмного угла, где даже свеча бессильно дёргала своим трепещущим язычком, вышел человек. Он был крайне худой, и с криком «отпусти мою жену» он бросился на папу, свалив его на пол.

Мунтер завертелась на кровати, рукой пытаясь достать до кровоточащей раны на своём горбу, который сдувался, как проколотая камера автомобильного колеса. В воздухе витали частички, которые я сначала принял за пыль, но это были феромоны Мунтер. Папа выронил нож, и тот засверкал лезвием под трясущимся огоньком свечи, который своим криком Мунтер чуть не сдула.

Этот мужчина, голый по пояс и с торчащими рёбрами, был слаб, и папа его скинул, вернув в ту тьму, откуда он вылез. Но не успел отец встать, как ему на грудь прыгнула Мунтер. Мне показалось, что она размером не больше ребёнка лет двенадцати, но очень толстого, с короткими кривыми ногами и длинными ступнями. Она попыталась когтями дотянуться до папиных глаз, пока он держал обе костлявые руки Мунтер, не в силах дотянуться до ножа.

В тот момент мой разум помутился, и дальнейшие события встали под большое сомнение. Стараюсь верить, что мне всё-таки удалось побороть страх, подскочить и подкинуть нож. Отец, как мне помнится, поймал его на лету и вонзил прямо в горло разъярённой Мунтер. Она громко захрипела и тут же обмякла, забрызгав одежду папы густой, похожей на малиновое варенье, кровью. Её горб испустил последние сгустки паров и стал похож на кожу лопнувшей мозоли.

Но надо признать, что скорее всего сценарий происходящего оказался чуть иным. Я стоял, парализованный страхом. Стыд для семьи прославленных Загонщиков. Отец схватил одной рукой горло Мунтер и, отодвинув её подальше так, чтобы она вообще не могла дотянуться до его лица, другой рукой добрался до ножа. После этого он одним взмахом, вложив в удар всю силу и злость, отрубил паразиту голову. Носатая кочерыжка покатилась по полу и пропала под кроватью в пыли и темноте.

После обоих вариантов отец встал ко мне спиной и отдышался. Я понял по его движениям, что кровь Мунтер с ножа он стёр рубахой, и багряные следы показались на его одежде чуть позже, когда он молча развернулся и, не глядя на меня, вышел наружу. Казалось, я целую вечность простоял в этом доме, вдыхая остатки смертельных феромонов убитой паразитки. Отец окрикнул меня, и только это смогло вырвать мой разум из оцепенения.

На улице папа взял меня за руку и быстрым шагом повёл к машине, но не успели мы преодолеть и половины пути, как нам навстречу уже рвал водитель. Его глаза полнились ужасом. Он кричал и тянул к нам руки. Мужчина несколько раз упал, поскользнувшись на снегу, и, не дойдя до нас метров десять, крикнул, что мальчик в его машине умер. Ну, как умер, резко перестал дышать, скрючился и ссохся, и даже его одежда стала ему очень велика. Мунтер выпила из него слишком много жизни, чтобы мальчик смог протянуть хоть немного после её смерти. Они были связаны, и это самое страшное, что может сделать эта тварь – утащить за собой и после того, как подохла сама.

Домой мы ехали очень долго, и вместо того, чтобы мне что-то рассказать и объяснять по поводу случившегося, папа задумчиво молчал, двигая бровями и усами одновременно. Даже спустя столько лет я думаю, что он уже тогда всё понял, ведь получил достаточно доказательств и начал по-другому ко мне относиться всю оставшуюся часть его жизни.

Был ли я обижен? Нет.

Я был просто убит.

7

Я проснулся рывком и на автомате схватился за холодный будильник, стоящий на прикроватной старой тумбочке. От её ящика давно отвалилась ручка, и чтобы достать свежую пару носков, мне приходится поддевать ногтем древесину с занозами. Циферблат под пыльным потрескавшимся стеклом блестел в фонарном свете, попадающем через единственное небольшое окно моей спальни. Чуть за полночь, и потребовалось некоторое время, чтобы понять, что на сон у меня ещё около восьми часов. Я на миг ощутил бодрость и хотел уже встать, но осознал, что это минутный обман, и не успел лечь, как снова стал проваливаться в тревожный сон. Примерно каждые полтора часа я просыпался и в темноте глубокой ночи приглядывался к часам. Закончилось всё тем, что я буквально стал засыпать с будильником в руках, пока почти не ронял их, снова открывая уставшие глаза.

Мне снилось, что вся моя жизнь – выдумка. Случайная фантазия, которая только во сне и могла случиться. Я отключил снова зазвеневший будильник, понимая, что чувствую себя отвратно. Надо соблюдать хоть какой-то режим сна, и для этого нужно было сейчас же вставать, но я не мог. Я чистил глаза от какого-то песка и старался привести мысли к порядку, но мне не удавалось ничего, кроме зевков с широко открытым ртом и риском вывихнуть челюсть. Каждое моргание представляло настоящую рулетку, и я мог вырубиться, сомкнув веки дольше, чем на пять секунд. Это никуда не годилось.

Каждому утру обязательно быть таким мерзким?

Я встал и, хромая затёкшей ногой, пошёл в ванную, по пути запнувшись об кресло у двери спальни. Включил холодную воду, дал ей пробежаться, и та стала жутко ледяной, что мне и требовалось. Я набрал в трясущиеся ладони воды и пролил половину на пути к лицу. Кожа тут же загорелась, покрытая холодными каплями, и мозг сразу запротестовал против подобных уничижений, а сердце забилось прерывисто, из-за чего я быстро вернулся в прежнее сонное состояние. Разозлился сам на себя и прямо в трусах прыгнул в ванну, задёрнул штору и перевёл воду в душ.

Подумал, что потеряю сознание. Вода, окатившая с головы до ног, была настолько ледяной, что в глазах забегали чёрные круги, а лёгкие и вовсе попрощались со мной. Я как рыба, оказавшаяся в неродной стихии, делал отчаянные попытки глотнуть воздуха. Отпрянул к стене, где вода не доставала до меня, и дал себе короткий таймаут. Снял мокрые трусы и бросил в тазик под раковиной. Сделал воду чуть теплее, помылся как человек, а не дикарь, для которого тёплая вода существовала только летом в маленьких водоёмах.

Утренний кофе помог, но в животе теперь неприятно урчит. Я съел старый, почерствевший пряник и, дожёвывая на ходу, оделся на улицу. Снаружи всё шло к дождю. Во влажном воздухе витал запах скорого ливня, и серое небо становилось всё темнее, а людей снаружи – меньше. Все, уже без сомнения рассчитывая на сильный дождь, попрятались по домам или ускорили шаг, и по каменной мостовой вдоль реки прямо посреди города то и дело стучали мужские и женские каблуки. Я посмотрел наверх, и первая капля упала мне на щёку, за ней капля побольше угодила прямо в глаз, и я опустил лицо, протирая его рукой. Об затылок разбивались другие капли, и я отошёл в сторону, под козырёк входа в хлебобулочную, из которой приятно тянуло свежей горячей выпечкой. В желудке снова протестующе заурчало, и я зашёл внутрь. С моих плеч лилась вода, я отряхнул ноги об ковёр у входа. Купив горячую булку с маком и минералку, я устроился у просторного окна с высоким столиком. Съел булку буквально за пару укусов и выпил минералку, ещё прожёвывая приятную тёплую массу. Пришлось постараться, чтобы подавить потенциальную громкую отрыжку.

За окном дождь во всю поливал город. Лужи росли прямо на глазах, а ручьи превращались в реки, спускаясь по наклонной улице вдоль бордюров к сливам у каждого дома. Мимо заведения, где я сидел, промчалась девушка, пытаясь на ходу раскрыть неподдающийся зонт. Её волосы совсем вымокли и висели сосульками, облепляя круглое лицо. Я уже был на полпути к выходу, хотел помочь ей, но буквально в тот момент, когда открыл дверь, девушка справилась с зонтом и спряталась под него. Жаль, зонт ей был уже не особо нужен, и она смерила меня взглядом, полным непонимания и бессмысленной обиды на погоду. Женщина отвернулась и поспешила прочь. Она пропала за поворотом.

Ливень был сильным, но крайне скоротечным. И не успел я заскучать, как последние капли отгремели на железных карнизах. Я двинулся в ту же сторону, где пропала девушка. Мой дом был в противоположном направлении, но я всё равно последовал за ней. Будто уловил тонкую нить запаха её духов, хватаясь носом за каждую нотку. Конечно, её не оказалось там, и передо мной открылась ещё одна длинная извилистая дорога. Я вздохнул, ощутив непонятную грусть и тоску по незнакомому человеку, и отправился домой. Мне нужно сварить рис, и побольше.

8

Нюансов было много. Смотря какую смерть встретил человек. Он мог утонуть случайно, его могли утопить, или же он сам решил всё закончить самым богопротивным способом, утопившись собственноручно. Каждая сущность, появившаяся в результате гибели в воде, немного отличалась от других, но общая черта у них, всё-таки, была – они все боялись риса как кислоты. Это уже что-то на уровне мифов, но уже проверенных временем, и даже в записях отца есть строчка – «просто используй рис и не ошибёшься».

Но это отец бы не ошибся, а у меня из трёх вариантов все возможны одинаково. Я просто услышал по радио, что под одним из мостов в самом центре города, где всегда отвратно пахло, обнаружили труп молодого юноши. Когда медики прибыли на место, прямо на их глазах вода утянула на глубину тело, и даже водолазы не смогли его потом найти.

Водяной Крикун – убитый в воде. Такой может воплем отправить человека, и даже подготовленного Загонщика, в глубокий и затяжной обморок. Обычно Крикуны выглядят как распухший труп, но с отвратительными склизкими жабрами в районе нижней челюсти. Их редко можно встретить, и даже далеко не все Загонщики за всю свою жизнь видели хоть одного.

Чаще всего встречались Серые Пузыри – те, кто утонули случайно. Их сухие тощие тела покрывала чешуя, и, помимо жабр на шее, расположившихся чуть ли не от уха до плеч, между пальцами тянулись плотные перепонки. Пузыри опасны тем, что способны утянуть жертву на глубину и там держать до тех пор, пока та не задохнётся. Таких особей было больше, чем Водяных Крикунов, но именно поэтому известно очень много способов их победить.

Самыми опасными из трёх жертв воды являются Акваморты – самоубийцы. Они меньше всего похожи на людей, если не считать рук и ног. По внешнему виду схожи с акулами, только способны передвигаться по суше. Их глаза замутнены, зато обоняние по остроте сравнимо с собачьим. Челюсти немного вытянуты вперёд и усеяны несколькими рядами очень маленьких, но острых зубов. Кожа полностью в зелёной чешуе, покрывающей всё мускулистое тело, и источает гнилостный запах.

Это грешные существа. Как бы ни было прискорбно, в последнее десятилетие встречаются они даже чаще остальных, и центр города, скорее всего, кишит Аквамортами. Боюсь представить дно реки, усеянное скелетами тех бедняг, которые угодили в лапы кровожадного самоубийцы. Чаще всего пропадали бездомные, а когда они стали сторониться центра, Акваморты от голода осмелели, и по ночам принялись выползать на мостовые, утаскивая под коричневую воду обычных прохожих.

Кто это может быть? Тот парень, что сам по себе ушёл под воду. Крикун, Пузырь или Акваморт? Правильнее готовиться сразу к последнему, тогда встреча с двумя оставшимися покажется проще. Но если это самый опасный, тогда и подготовка не добавит много шансов на победу. Однажды мой дед вдвоём с отцом справились с самым озверевшим Аквамортом уральских озёр, и настолько их подвиг подвергся огласке, что даже стало трудно утаить подобное от общеизвестных СМИ. А я не имею напарника, и даже других Загонщиков не знаю. Можно, конечно, кого-нибудь пригласить из других городов или даже стран, где Акваморты тоже сеют беду. Особенно из Канады, страны́, где Загонщики славятся отдельно воспитываемым отсутствием страха перед Аквамортами. Но я уже давно работаю в одиночку, приняв эту честь сразу после смерти отца.

Я сварил три кастрюли бурого риса, который, как написано в блокноте, особенно сильно действует на всех троих. Но самое главное, чем можно победить Акваморта, это открытый воздух, но опять же обычное отрубание головы тоже решает проблему на раз, а до этого пункта надо ещё дойти. Опасную до жути тварь следует выманить на сушу, ведь та обычно как минимум по пояс стоит в воде и ни при каких обстоятельствах, даже при минимальном риске, не вылезет на сушу, только если за пропитанием, а встретив врага трусливо уползёт под воду. Вне связи со своей стихией существо быстро теряет силу, и без малейшей подпитки Акваморт молниеносно погибает даже от незначительных ран. От риса тем более, опрокинутого на чешуйчатый покров, от которого они становятся похожи на вяленую рыбу.

Обычно Акваморты какими-то силами удерживаются на том месте, где человек решил покончить с собой, но иногда факторы, появляющиеся чаще всего из ниоткуда, могут вынудить их мигрировать, порой сбиваясь в стаи. Как бы странно ни звучало, но стаи Аквамортов безопаснее одиночек, по крайней мере для людей, потому что те стараются уплывать в моря и океаны, питаясь там рыбой и морскими животными, не поднимаясь на поверхность за человечиной.

Один вид Акваморта пугает меня ещё с детства, но на моей стороне сам воздух, и отец попросил это запомнить, когда впервые рассказал о них. И первое время я даже не мог определиться, что является моим худшим ночным кошмаром, преследующим каждого взрослеющего Загонщика – Акваморт или Костерук.

Я понимал, что идти ночью на одно из опаснейших существ этой планеты – затея, попахивающая глупостью, но днём Акваморта практически невозможно засечь. Они спят, зарывшись всем телом в грязное илистое дно, позволяющее не слышать звуков с поверхности и набраться сил для очередной охоты. Благо, что еда даже взрослому Акваморту требуется не чаще, чем раз в неделю, да и без проблем существо может перебиться кошкой или собакой, специально или случайно оставшейся без хозяина. Пока что даже недавно появившемуся Акваморту, голодному от начала своего перерождения, не понадобилась еда, и никто в том районе ещё не пропал. А вот это было странно. Надо приложить немало усилий, чтобы не стать первым блюдом, ознаменовавшим новую жизнь твари после грешной смерти.

Сегодня надену крестик. Он редко становится применим на практике и на поле боя, но сегодня он как ничто другое поможет избежать плохого исхода. Я повесил маленький символ защиты на плотную бечёвку, завязанную на узел. Молитвы помогут создать ореол, на время способный защитить от атак чудовища, а потом всё будет зависеть от моих навыков.

Ночь уже укутала город во тьму, и фонари вязнут в холодном мокром тумане за запотевшим окном. Ветер стих, но на улице нет людей. Будто все знают, что сегодня как никогда опасно выходить после заката солнца в одиночку, рискуя встретить смерть крайне болезненным способом. Я распределил рис в пять мешочков из тонкой ткани на защепках и повесил их на пояс. Нож положил в кобуру, повязанную на правом бедре, не боясь выглядеть странно в глазах случайного прохожего.

Выкуриваю третью сигарету подряд, выпуская дым в приоткрытую форточку, где серое облако моментально сливается со смогом снаружи. Я выбросил окурок в окно и опять услышал любимое шипение. Только сейчас заметил, что руки подрагивают. Проверил на всякий случай, что блокнот у меня с собой, во внутреннем кармане тёплой куртки. Я помню всё наизусть обо всех – и Крикунах, Пузырях и, главное, об Аквамортах. Но пусть он придаст хотя бы иллюзорной уверенности, лишь бы это противное волнение прекратило щекотать мой пустой желудок.

Меня прошиб озноб, и в носу сразу защипало, как только я высунулся из дома. До моста около полутора километров пешком, а такси слишком недоступное наслаждение. Папа говорил, что до места схватки всегда нужно добираться своим ходом, это якобы отличная возможность дать себе маленькую разминку и время подумать, всё вспомнить, подготовиться. Я всегда следовал этому совету, но всё равно забывал детали, как только встречался глазами с чудовищем. Воспоминания приходили позже, но это лучше, чем бы они прибыли в уже отрубленную голову.

Солнце почти зашло, и розовое марево на горизонте оплавляло крыши высоток центра города. Едкий запах тухлой воды не позволял глубоко дышать, а смог от машин опускался на дно лёгких и там оседал плотным слоем. Я не глядя проверил наличие риса, вспомнил все предосторожности и постарался успокоиться. Мой шаг стал сбивчивым, и я машинально захотел ухватиться за руку отца, но его рядом не было. Это не экзамен, но ощущения ровно те же. Оценка только останется на моё лишь усмотрение.

На этом мосту, похожем на каменный горб над затаившейся водой, горели четыре тусклых фонаря, по два с каждой стороны начала перехода. Туман совсем загустел, но внизу ещё виднеется поверхность воды и островок песчаной насыпи, больше похожий на скопление грязи и ила. Я огляделся ещё раз и опёрся ладонями на каменную ограду.

Вдох.

Выдох.

Я прислушался и закрыл глаза. Поставил сначала одну ногу на ограду, потом и вторую, вытянулся во весь рост и спрыгнул вниз. Я видел, какое расстояние должно преодолеть моё тело до встречи с не очень твёрдой землёй у самого отвеса, и поэтому открыл глаза лишь тогда, когда ноги по щиколотку вошли во влажную грязь. Река обмелела за последние несколько недель, и теперь мусор, таившийся так долго на дне, стал выпирать сквозь тонкий слой реки. Ветки и всякие палки, пакеты на них и металлические конструкции торчали, покрытые коричневым мхом и нитями тонких водорослей. Здесь темно и намного холоднее, чем вверху. Фонарь меня выдаст и не поможет в любом случае. Я доверился остальным чувствам и двинулся прямо под мост.

Было ощущение, что теперь весь мир состоит из стен вокруг меня и этой лужи под каменным сводом, с которого капает ледяная вода, густая как масло. До ушей доносится скрежещущий звук и тихие всплески то тут, то там, но источник звуков точно приближается в мою сторону. Акваморты хрипят, как разозлённые мопсы, и этот рык, отдающийся эхом, ни с чем не перепутаешь.

Но это был не Акваморт.

Определённо, это не Акваморт.

Поймав на себе случайный луч солнца, оказавшийся последним в этот пасмурный день, из воды, вытащив сначала серую голову с морщинистой кожей, показался Водяной Крикун. Он высунулся по пояс, и я увидел только вспухшее тело, уже еле влезающее в рубаху, подол которой плавал в тихой воде. Его галстук, раньше явно стесняющий движения шеи, теперь был ослаблен и походил на отрезанную петлю висельника.

Погрузившись в полную тьму, я доверился чутью, слуху и пресловутой интуиции. Ловлю хриплое дыхание Крикуна и тихие всплески, вызываемые его медленным движением по направлению к моему телу, изо всех сил борющемуся с дрожью от холода. Я убеждал себя, что страх тут ни при чём. Я достал правой рукой нож из кобуры и выдвинул чуть вперёд, словно лезвие могло ощущать окружающий мир наравне с моей кожей. В левую руку уже взял первый мешочек с рисом, приготовившись сразу сунуть его в пасть Крикуна.

То справа, то спереди, а порой и сзади звучат булькающие звуки, исходящие из горла бедняги, убитого в воде. «Он не виноват, что таким стал, но и это не значит, что он имеет права жить дальше». Так всегда говорил отец, вытирая кровь какого-нибудь существа с лезвия ножа. И это была последняя моя мысль, прежде чем я услышал резкий рывок слева и всплеск воды. Я махнул ножом в сторону шума и, судя по визгу, лезвие настигло Крикуна.

Чаще всего Крикуны стараются бесшумно разделаться со своей жертвой, применяя лишь силу и скорость, а крик, способный вырубить и быка, оставляют как последний козырь. Этот крик привлекает сородичей, а делиться никто никогда не любит, и что-то заставляет этих существ на уровне инстинктов как можно сильнее отодвигать момент, когда вопль действительно нужен.

Крик, похожий на протяжный лай собаки, разбил городскую тишину. От этого резко сократилось время, прежде чем сюда сбегутся нежелательные свидетели. Я практически упал, увязнув одним коленом в грязи, но успел стянуть защепку и кинуть мешочек прямо, как мне подумалось, в горло Крикуна. Но тот увернулся и усилил напор, и теперь по ушам мне словно били ладонями бесперебойно с каждой стороны. Я еле сцепил трясущимися руками ещё один мешочек. В этот раз угодил прямо в разверзнувшуюся пасть Крикуна, от чего он моментально затих, и невидимые тиски, сдавившие мою голову, хотя бы ослабли.

От риса горло этих существ распухает так, что даже жабры не помогают дышать. Но мой разум сильно помутился от крика разъярённого утопца, и теперь у нас обоих равные шансы как на победу, так и на проигрыш. Я, сильно шатаясь, ступил в воду и направился в сторону хрипа. Крикун попытался нырнуть, но я в последний момент схватил его за ворот и вытащил обратно. Я глубоко полоснул ножом по склизкому горлу, и хрип прекратился. Тело, ещё несколько секунд назад сопротивлявшееся, теперь совсем отяжелело, и пришлось его отпустить. На мои ноги, уже мёрзнущие в воде, упало что-то мягкое, а потом медленно унеслось с течением.

Над моей головой раздались приближающиеся голоса, и я поспешил спрятаться под мостом. Сверху появились фонарики, и жёлтые круги начали бегать один за другим по успокоившейся поверхности бурой воды. Я поднялся по выпирающим камням на мостовую, но там никого не было. Уже добрался до дома, когда услышал вой сирен и обернулся назад, увидев, как ночное небо разрезают попеременно синий и красный цвета. Дома я набрал горячую ванну, а мокрую одежду кинул сразу в мусорку. Папа говорил, что запах Крикуна никогда не выветрится, и даже стоит сбрить волосы на голове и бороду. Но вместо этого я погрузился в воду по самую макушку и задержал дыхание, желая за этот промежуток уснуть прямо в воде. В этот момент мне по-настоящему захотелось утонуть.

9

Дождь сменился на засохшую, замёрзшую грязь, а потом всё это месиво засыпало толстым слоем снега. Холода наступили резко, и в квартире стало невыносимо холодно. Порой я сидел в куртке и курил, выпуская дым в ту же форточку на кухне, деревянные створки которой уже из белого превратились в жёлтые. Снег был очень липким, и поэтому приставал к стеклу не хуже клея.

Моего финансирования еле хватало на еду, и я немного соскучился по своему ремеслу, хотя оно всегда является результатом беды, источником горя. В это время абсолютной тишины я читал книги. Они совершенно не касались Загонщиков. Это были романы, детективы, я перечитывал даже любимые детские сказки, которые представляли сплошной вымысел и не сопрягались ни коим образом с реальными событиями или существами. Телевизор у меня никогда не стоял в квартире, и вместо этого я гляжу в окно, на людей, которые утром, как по расписанию, ровно в семь тридцать одновременно покидают свои дома и шагают в одну сторону.

Интересно, а если бы и у меня было точное расписание? Постоянный график, допустим, четыре через три, или как у большинства пять через два. Был бы оклад, премии, зависящие от результатов проделанной за месяц работы. Всё это кажется выдумкой, словно эти люди за моим окном только притворяются, что что-то делают, а на самом деле прячутся за угол и идут дворами кто куда, хихикая над тем, что я в очередной раз поверил.

Их жизнь мне видится ненастоящей, они – актёры, а я – единственный зритель, купивший билет по полной цене, но пришедший на представление один в абсолютно пустой зал. Много ли они знают о настоящей жизни? Наверное, им легче, чем мне. Хотел бы и я не быть в курсе того, что знаю с малых лет.

Отец часто озвучивал слово «долг». Он говорил, что это самый что ни на есть долг перед этим миром и конкретно перед страной, где мне повезло родиться. Загонщики не выбирают образ жизни, за нас это сделали предки. Я никогда не сомневался в отцовских словах и вообще в нашем деле, но в последнее время сильнее убеждаюсь, что каждый Загонщик в глубине души отчаянно несчастен. Он скрывает подобные вещи, потому что подобное по нашему этикету невежливо и некрасиво. Папа учил стыдиться своих эмоций, которые способны сыграть злую шутку, и я погибну слишком рано, не успев привнести свою долю в спокойную и размеренную жизнь этого мира.

Но если, по его словам, мы так много делаем и так много от нас зависит, то почему мы скрываемся? Папа никогда не давал на этот вопрос вразумительного ответа, и я в восемнадцать лет, в своё совершеннолетие, задал его в последний раз, приняв от отца фамильную драгоценность – тот самый нож, что в данный момент кручу в руках, слегка дрожа от холода. Слушаю сквозняк, свистящий где-то в створках окон под облупившимся потолком.