Текст книги "На море и на суше"

«Эскадра» добралась до места промысла без особых происшествий, и корабли разошлись по своим квадратам. Когда эхолот зарегистрировал большой косяк рыбы, прозвучал долгожданный сигнал аврала[65]65
  Работы на корабле, в которых принимает участие вся команда или большая её часть.


[Закрыть] и все разбежались по своим местам. Трал ушёл в воду, а через час прозвучал новый сигнал – к подъёму трала.

Тралмастер[66]66
  Специалист по установке и обслуживанию трала.


[Закрыть] Оскар включил лебёдку, и все замерли в ожидании первого подъёма. В рубку поднялся капитан, Николай Петрович, или просто кэп, как здесь принято называть.

– Посмотрим, что там у нас, – обратился он к вахтенному помощнику. – По показаниям эхолота мы должны были захватить весь косяк.

А в это время на палубе, стоя у лебёдки, Оскар в недоумении пробормотал:

– Что-то уж больно легко идёт.

Велико же было всеобщее удивление, когда трал появился на поверхности: куток[67]67
  Часть трала, мешок, в который заходит основная масса рыбы.


[Закрыть] был пуст, как карманы нищего. На поверхности там и сям шевелились какие-то красные пятна. Как потом выяснилось, это были морские окуни, довольно крупные, до полуметра в длину, с выпученными глазами и раздутыми животами.

Поднятые с глубины около четырёхсот метров, они раздувались, как воздушные шары, и беспомощно трепыхались на воде, пытаясь снова уйти в глубину. Немую сцену прервал судовой кок[68]68
  Корабельный повар.


[Закрыть] Саша, который вышел на палубу за свежей рыбой к обеду.

– Ну, как улов?

– Устанешь собирать, – угрюмо ответил Велло.

В эту минуту трал был полностью поднят на борт. На палубу из кутка вывалился весь жалкий «улов»: парочка окуней да одна треска, каким-то чудом попавшие в трал, а последним тяжело шлёпнулся большой краб.

– М-да-а, – сказал Саша нараспев. – Рыбаки ловили рыбу, а поймали рака, целый день они искали, где у рака…

– Ой, Саша, шёл бы ты к своим кастрюлям, – поморщившись, как от зубной боли, сказал Оскар.

– А я что? Я просто так, стишок такой есть, детский. Может, пока вы здесь то да сё, мы с юнгой удочки закинем? К ужину, глядишь, и наловим.

– Точно, только для верности на крючок тебя насадим, идёт? – заметил Оскар.

Моряки рассмеялись. Все знали, что Оскар и Саша были давние приятели, вместе не раз в море ходили, но любили подколоть друг друга.

– Ну а если серьёзно, то хоть зюзьгой[69]69
  Сачок для подачи рыбы.


[Закрыть] наловите. Чего зря рыбе пропадать? – сказал Саша и ушёл на камбуз.

– Кэп, соберём уловили как? – спросил вахтенный штурман.

– А что делать? Удочки у нас не готовы, как я вижу, – усмехнулся капитан, – да и рыбки свежей хочется.

Так и сделали. Судно пошло самым малым ходом, а моряки зюзьгой собирали рыбу с поверхности и выбрасывали на палубу.

Всего набралось штук двадцать, так что даже по одной на брата не получалось.

– Ничего, зато крупные, одному целого окуня и не съесть, всем хватит, – успокоил рыбмастер Велло, подмигнув стоявшим рядом матросам, и протянул тралмастеру ведро с рыбой. – Может, отнесёшь на камбуз, а, Оскар?

– Мне некогда, я должен удочки в порядок привести. Слышал, что кэп сказал? – с кислой миной ответил тралмастер и направился к тралу. – Здесь не до шуток. Посмеялись, и хватит, надо разобраться, в чём дело.

Часа через полтора, после замеров и вычислений, причина неудачи была выяснена. Оказалось, что угол установки траловых досок, каждая весом около тонны, был неправильным, и поэтому трал во время движения судна не раскрывался, а, наоборот, сужался, и рыба, естественно, в него не попадала. Вдобавок ко всему куток тоже был завязан неправильно и во время траления развязался, так что и тот скудный улов, что случайно оказался там, вышел наружу.

– Если причина только в этом, то остальное, как говорится, – дело техники, – сказал капитан. – Сколько нужно времени, чтобы довести всё до ума?

– Думаю, за пару часов управимся, – ответил Оскар.

– Добро, через два часа ставим трал по новой.

Когда через несколько часов трал подняли снова, картина была совсем другая: в кутке было полно рыбы. С первых же дней работы было по горло, рыба шла лавиной. Поскольку это был первый рейс на прибрежный шельф[70]70
  Относительно мелкая часть океана вблизи побережья.


[Закрыть], то руководство флота не знало точно, какие плановые задания давать промысловым судам.

К счастью, они оказались меньше, чем можно было выполнить.

Жадность – один из наиболее тяжких пороков человека. Тут бы придержаться, не хапать: взял план, ну, слегка перевыполнил, и хватит – так нет же: греби, сколько влезет, пока есть. Некоторые капитаны так и предлагали – не жадничать, – но большинство и слышать не хотело. В управлении быстро сообразили, что к чему, и план слегка скорректировали кверху, но и это не остановило жадных. Когда ещё, мол, такое будет, да и будет ли? Вот и получилось, что за первый рейс все нагребли кучу денег, а уже на следующий рейс план дали такой, что с трудом выполнили: расценки снизили, да и рыба тоже не всегда одинаково идёт.

К сожалению, все умны задним умом. А может, кто-то захотел себе орден заработать? Кто его знает…

Первая половина рейса прошла в районе острова Ньюфаундленд, там же ловили суда и с других мест Союза. Грузы сдавали на плавбазы, которые стояли неподалёку от порта Сент-Джонс; огни города сияли так близко и заманчиво, но моряков на берег не пускали: это ещё зачем? Скорее сдать груз и обратно в море, план выполнять! Это уже спустя несколько лет, когда БМРТ[71]71
  Большой морозильный траулер.


[Закрыть] стали ходить в Южную Атлантику, разрешили им в портах сходить на берег, всё должно было быть под контролем. А в то время железный занавес был ещё наглухо задёрнут.

В открытом океане всё-таки можно было кое-что себе позволить. На СРТбыло не так, как на торговых судах или плавбазах с большими командами: там и замполиты, и «стукачи» были в порядке вещей. Здесь многие моряки ходили вместе в рейс по нескольку раз, хорошо знали друг друга. Да и что там «стучать»? Всё время в океане, берег только изредка издалека видно, хотя, говорят, и здесь бывали случаи. Единственным развлечением в свободное время было кино, важнейшее из всех видов искусств, если верить вождю мирового пролетариата. Аппарат стоял в салоне, и управлял им второй помощник капитана Виктор. Как правило, в наличии было два-три фильма, которые и крутили без конца. Время от времени, если встречалось другое судно, они менялись между собой фильмами, но «ассортимент» был настолько узким, что все эти фильмы моряки знали наизусть, да и были это в основном старые ленты про войну или революцию, реже про любовь.

К счастью, было ещё кое-что, для души. У второго помощника Виктора была гитара, и он по самоучителю пытался научиться играть на ней, но дело как-то не двигалось вперёд. Тут оказалось, что Роберт неплохо играет на гитаре и поёт. Виктор разрешал ему пользоваться инструментом, но попросил немного помочь ему, уж больно хотелось научиться. Тот попытался было, однако выяснилось, что у Виктора абсолютно нет слуха, и, как он ни бился, ничего не получалось. Виктор жил в одной каюте со старпомом; так тот однажды не выдержал его треньканья и говорит:

– Слушай, Виктор, замучил ты и меня, и гитару эту, да и сам, наверное, замучился. Отдай её Роберту, пусть играет, и ребятам по вечерам в салоне отдохнуть и послушать приятно будет.

– Пожалуй, ты прав, – ответил Виктор. – Уж коли нет слуха, то и взять его неоткуда, пусть парень играет, да и команде нравятся его «концерты по заявкам».

С того дня в салоне частенько звучала музыка, нередко и моряки подпевали, а если у кого-то был день рождения или ещё какой-нибудь праздник, так тут уже само собой без Роберта с гитарой не обходилось.

Как-то в том же районе промысла тралил один «норвежец» и ни одного «нашего». Опытные моряки знали, что у них та же проблема: крутят одни и те же фильмы до потери сознания. А где их тут возьмёшь? Но у них фильмы были несколько другого содержания. Вот и решили с ними поменяться, пока никто не видит.

Сказано – сделано. Норвежцы с удовольствием согласились.

В тихую погоду забондарили[72]72
  Закрыли бочку днищем и осадили обручи.


[Закрыть] бочку с кинолентами, смайнали[73]73
  Опустили вниз, в трюм.


[Закрыть] за борт, и обмен состоялся.

Норвежцы знали, что советскому моряку послать. Нет, были интересные фильмы, про любовь, исторические там, всякие, но тут попалась парочка эротических и порнофильмов. Сами они с удовольствием смотрели наши, для них это была экзотика.

В виде подарка они положили две книжки с цветными порнофотографиями, правда, уже далеко не первой свежести; по всему было видно, что книжки эти побывали во многих руках. Фильмы были тоже довольно хорошего качества, если так можно выразиться, даже какой-то сюжет просматривался; один – цветной, другой – чёрно-белый. В сравнении с тем, что показывают сейчас, эти были просто произведениями искусства. В команде все были мужики лет по 30–45, Роберт – мальчишка в сравнении сними, хоть и считал себя бывалым, всё-таки уже не первый раз в Атлантике, и для него всё это было открытием нового мира.

Одно дело – слушать рассказы, другое – увидеть своими глазами, да ещё с «солёными» комментариями… Он и смотрел на этот «новый» мир широко раскрытыми глазами. Но всё это жизнь, всё естественно, важно, как воспринимать. В течение трёх дней всё свободное время посвящалось этому кинофестивалю. Под конец уже так надоело, что без сожаления отправили ленты обратно к своим хозяевам. А норвежцы были в восторге от наших фильмов. Там был «Чапаев» и ещё какая-то революционная картина. Так и происходил обмен «культурными ценностями»: ни тебе буржуазной пропаганды, ни советской агитации. Такое вот весёлое кино.

Между тем время шло, в промежутках между киносеансами всё-таки успевали и трал ставить. Рыба ловилась, рейс продолжался без всяких происшествий, даже как-то слишком уж всё ладно и спокойно было. Моряки – народ довольно-таки суеверный, знают известную примету: если штиль надолго затянулся, то быть шторму.

Как-то тихим утром штурман доложил, что эхолот нащупал огромный косяк на глубине около трёхсот метров, предположительно треска. Прозвучал сигнал аврала, и через пятнадцать минут трал ушёл в глубину. Но прошло около получаса, и судно заметно сбавило ход, а ещё несколько минут спустя вообще почти остановилось.

– Добавить оборотов, – пошла команда в машинное отделение.

Двигатель работал почти на полных оборотах, а судно едва продвигалось вперёд.

– Чёрт, зацепили что-то капитально, – проворчал штурман. – Полборта вправо! – скомандовал он рулевому. – Попробуем освободиться.

Но манёвр не принёс результата.

– Ложимся на обратный курс и начинаем понемногу выбирать трал, – последовала новая команда.

Судно по-прежнему с трудом двигалось вперёд, электродвигатель лебёдки натужно завывал, а натянутые до предела ваера мелко вибрировали, разбрызгивая водяную пыль. Наверное, загребли в трал камней или зацепились за какой-нибудь затонувший корабль. Позвали капитана.

– Что будем делать? Может, выйдем на циркуляцию и попробуем выбрать трал? – спросил вахтенный помощник.

– А что ещё остаётся? Выберем сколько можно, если получится, а нет, так придётся рубить ваера, – с досадой ответил капитан. – Нутром чуял, будет что-то такое, слишком уж лихо план брали. Жалко, трал-то почти новый, недавно поменяли. Эх, лучше бы шторм, чем такое!

– Ой, не накаркай, – ответил помощник, – этого нам ещё только не хватало.

Заработал авральный ревун, вызывая команду на палубу.

– Всем по местам, приготовиться к подъёму трала, выходим на циркуляцию[74]74
  Манёвр судна при поднятии трала, когда судно движется по кругу.


[Закрыть], самый полный вперёд!

Главный двигатель заработал на предельных оборотах, судно трясло, как в лихорадке, и с трудом, но всё-таки оно продвигалось вперёд, а лебёдка, жалобно завывая, наматывала ваера виток за витком. И вдруг как будто что-то оборвалось там, в глубине; лебёдка заработала ровно, без напряжения, а судно заметно прибавило ходу.

– Вот и отцепились! – радостно воскликнул кто-то из моряков.

В тот же момент метрах в пятидесяти от борта вода «вскипела», и на поверхности медленно появилось что-то огромное и тёмно-серое.

– Вот это да! Кита поймали, – почти шёпотом произнёс тралмастер.

На палубе воцарилось молчание. Но когда трал подтянули поближе к борту, то оказалось, что никакого кита в нём, к счастью, нет, трал был почти под завязку набит рыбой. Громкое «ура!» разнеслось над океаном, а «кит», тяжело покачиваясь на воде, поблёскивал своими боками в ярком свете прожекторов.

Взять такой улов меньше чем за час! Такое ещё никому не удавалось. Но вскоре всеобщее ликование несколько поубавилось, ведь в трале была треска, которую приходилось обрабатывать вручную: рубить головы, шкерить[75]75
  Чистить, потрошить рыбу.


[Закрыть] и только потом затаривать в бочки. А в трале было тонн под двадцать.

– Ну почему всегда так? То не идёт, не идёт, ищи, где хочешь, зато, если уж пошла, так хоть падай, с головой завалит, – проворчал рыбмастер Велло.

– Тебе не угодишь. Может быть, выпустим половину, – усмехнулся капитан.

– Скажешь тоже! – рассмеялся Велло. – Это я так, чтоб удачу не спугнуть, теперь дай бог погоды.

И началась эта тресковая эпопея, которую Роберт запомнил до конца своих дней. На палубу вышли все, кроме радиста, кока и вахтенной смены, даже сам кэп вышел бочки катать. Те, кто заканчивали свою вахту, выходили на четырёхчасовую подвахту[76]76
  Вспомогательные работы после основной вахты.


[Закрыть], а затем – часик отдыха, и снова на вахту: кто в «машину», кто в рубку; и так до тех пор, пока вся рыба не будет в трюмах. Схема обработки была проста, как молоток: поперёк палубы был установлен разделочный стол в виде деревянного лотка, в начале стола стояли два «головотяпа», которые отрубали рыбинам головы.

Дальше рыба шла к «хирургам», которые вспарывали ей брюхо и очищали от внутренностей, а потом к рыбмастеру, который смешивал её с солью и затаривал в бочки. Бондарь забивал дно, осаживал обручи, а потом их откатывали в сторону. Когда на палубе уже не хватало места для бочек, раздраивали[77]77
  Открывали, вскрывали.


[Закрыть] люки и майнали бочки в трюм. Таких «хирургов» по обе стороны стола было человек десять, в их числе и Роберт. Два точно рассчитанных движения острого, как бритва, ножа – и тяжёлая рыбина летела дальше, к рыбмастеру. На это уходило примерно три секунды, так что рыба шла по столу непрерывным потоком. Кажется, в самом деле, что тут такого? Но, чтобы делать это, не порезав рук, нужно пропустить через них не одну сотню рыбин. Когда рыба на палубе кончалась, поднимали часть трала и выпускали содержимое в огороженное пространство между трюмами, так что все стояли как минимум по колено в рыбе. Так продолжалось до тех пор, пока всё не было спущено в трюм.

Одной из самых тяжёлых работ была подача рыбы зюзьгой на разделочный стол. Зюзьга – это такой большой сачок, которым черпают рыбу и подают на стол; и заходит в него ни много ни мало, а килограммов восемь-десять рыбы, и исчезает она со стола, как в прорву. Только и слышно:

– Рыбу давай! Рыбу давай!

Пару раз Роберту довелось поработать на подаче. К концу подвахты из последних сил приходилось ворочать, ну просто не было больше этих сил, и всё! А поставить некого. Иногда на какое-то время делали подмену, но после зюзьги, когда руки от напряжения трясутся, как у алкоголика с похмелья, не очень-то ловко острым ножом работать. А там тоже только и слышно:

– Давай рыбу! Рыбу давай!

Через несколько часов этот нож так прирастает к руке, что приходится другой рукой разгибать пальцы, чтобы освободиться от него. Треска рыба тяжёлая, бывает килограммов по десять.

В свободное время моряки ловили её на крючок, хоть какое-то развлечение. Из толстой стальной проволоки изгибался крюк, на него цеплялся кусок жареной рыбы, для груза привязывалась большая гайка, а вместо лески – метров триста-четыреста шнура, и снасть готова. Вытаскивать сотни метров шнура – дело, конечно, хлопотное, но, если повезёт, то можно было зацепить редкий экземпляр. Однажды Роберт вытащил треску на шестнадцать килограммов, а один моряк – даже сельдяную акулу длиной в полтора метра.

А ещё моряки любили делать балыки из палтуса или зубатки.

Технология их изготовления несложная: берут рыбину покрупней, ошкеривают, солят, иногда со специями, а потом вывешивают где-нибудь на ветерке, пока не провялится. Получается отменный деликатес. Палубная команда обычно развешивала рыбу на кормовой надстройке, чтобы водой не забрызгать, но в условиях полярной ночи, без солнца и тепла, ничего путного из этого не получалось; вот летом – другое дело, всё судно бывает увешано этими балыками. В море мух нет, поэтому рыбу закрывать не надо.

Так вот, механики придумали свой способ: развешивали рыбу в шахте машинного отделения, прямо над главным двигателем.

Лучше не придумаешь: снизу – горячий сухой воздух, сверху – вентиляция через световые люки, идеальная схема! А чтобы жир не капал на двигатель, соорудили из жести широкий поддон.

Когда палубные узнали про такое, стали тоже проситься в «машину»[78]78
  Машинное отделение корабля.


[Закрыть]. Как-то принесли несколько здоровенных палтусов, по рецепту приправленных. Висели они там недели две, а когда пришли забирать, то после первой же пробы хотели выбросить за борт. Оказалось, что рыба пропахла соляркой и есть её невозможно. Хорошо, что второй механик оказался на месте.

– Ну-ка, дайте попробовать, – попросил он. – Мм, вкуснятина какая! Вы что, ребята, обалдели? Такой деликатес выбрасывать!

– Да его же в рот взять нельзя, – поморщился один из моряков.

– Это вам только кажется, с палубы, а мы здесь, в «машине», принюхались и вообще никакого запаха не чувствуем, – засмеялся механик, отрезая очередной кусок.

Так балыки там и висели, пока от них не остались одни шкурки.

Рыба шла хорошо, и часто приходилось выходить на подвахту к разделочному столу или бочки катать. Это, надо сказать, тоже нелёгкая работа (а что на море легко?), если учесть ещё и то, что судно не стоит на месте: его раскачивает во всех четырёх направлениях. Полная бочка весит сто килограммов, её надо опрокинуть, откатить на место и снова поставить рядом с другими, да по возможности плотнее. С виду – ничего особенного, и, когда боцман предложил Роберту для разнообразия эту работу, тот не раздумывая согласился.

– Справишься? – спросил боцман. – Б очки-то нелёгкие.

– Думаю, справлюсь, – ответил Роберт, – я в мореходке борьбой занимался, чем не тренировка?

– А-а, тогда-то что, парень молодой, тренированный, как раз для тебя, – усмехнувшись в бороду сказал боцман. – Только руки береги, а то края у бочек острые, можно и без пальца остаться, – добавил он и отошёл в сторону.

Но после первого десятка бочек Роберт понял, что насчёт тренировки явно переборщил и сил его хватит едва ли до обеденного перерыва. «Положить» бочку и откатить – дело не очень трудное, хотя тоже требует немалых усилий. Но поставить её снова «на попа»[79]79
  Поставить в вертикальное положение.


[Закрыть] – вот тут-то и была главная загвоздка. Сам он весил каких-нибудь килограммов шестьдесят пять или шестьдесят шесть, вместе с одеждой и сапогами. Как же такую бандуру поднять? Посмотрел, как другие делают: вроде так же, да и мужики тоже не атлеты, а один матрос так вообще худущий такой.

«Не-е-т, здесь какой-то фокус, только никак не пойму, в чём он заключается, – подумал Роберт. – Чёрт его знает. Вроде всё делаю, как и они, только у них без особого труда получается, вроде как играючи, а у меня через полчаса уже спина мокрая».

Подошёл боцман[80]80
  Ответственный за палубное хозяйство и общий порядок на корабле.


[Закрыть]:

– Ну как дело идёт? Вижу, справляешься, до конца подвахты выдержишь?

«Это ещё без малого два часа», – подумал Роберт и ответил:

– Постараюсь, только не думал, что эти чёртовы бочки такие тяжёлые.

– Молодец, что стараешься и не сдаёшься, только здесь этого мало, так тебя надолго не хватит. Идём, я тебе кое-что покажу, – улыбнулся боцман и пошёл к стоящим бочкам.

А ларчик, как обычно, просто открывался.

– Вот, смотри: судно раскачивается на волне, вверх-вниз, влево-вправо, так? В нужный момент слегка подтолкни бочку в нужном направлении, и она сама завалится на палубу. Кати её, куда тебе нужно, с этим ты уже и сам более-менее справился.

А теперь смотри: бочка овальной формы, так?

– Понял! – радостно воскликнул Роберт. – Как же я сам не додумался? Теперь её только слегка качнуть и в нужный момент толкнуть в сторону наклона судна. Всё гениальное просто!

Спасибо за науку.

– Ничего, к концу подвахты и сам бы всё понял, ты парень сообразительный, – засмеялся боцман. – А теперь пошли на обед.

После обеда всё пошло как по маслу, потом ещё не раз приходилось этим заниматься, теперь уж точно в виде хорошей тренировки. За ужином мужики хитро посмеивались. Оказывается, все обратили внимание, как Роберт пыжился над этими бочками, но делали вид, что ничего не замечают, – пускай парень учится. Нужно отметить, что на корабле подобное случается довольно часто, и молодых, неопытных моряков никогда не оставляют одних(мол, это твои проблемы, как хочешь, так и выкручивайся). Всегда приходят на помощь, только сначала дают возможность самому себя испытать, чтобы посмотреть, с кем имеют дело. А если шутят и подкалывают, то всегда доброжелательно, хотя и без особых тонкостей. Так что здесь, на промысле, нет лёгкой работы и лишних, ненужных людей: здесь каждая пара рук на вес золота.

Поднять на борт сразу весь трал невозможно, для этого не было таких мощных механизмов, а главное – места на палубе. Поэтому трал выбирали по частям. Матрос спускался за борт на плавающий набитый рыбой трал, пропускал под ним большую петлю из троса, которую цепляли за гак[81]81
  Большой крюк для поднятия грузов, прикреплённый к тросу.


[Закрыть], и часть трала с рыбой поднимали на палубу с помощью лебёдки. Первые сутки работа кипела азартно, настроение у всех было приподнятое, но постепенно темп начал снижаться, давала о себе знать усталость. К концу следующего дня было получено штормовое предупреждение, в сторону расположения судна надвигался ураган с красивым женским именем: не то Катрин, не то Катарина, да это и не важно. За бортом оставалось немногим меньше половины улова. Держать рыбу в трале более трёх суток нельзя, так как рыба начинает задыхаться и, несмотря на холодную воду, портиться, а если и пригодна, то уже низкого качества. В таком случае весь этот рабский труд пойдёт насмарку. А теперь ещё этот проклятый ураган.

– Точно, я и накаркал, – пробубнил про себя капитан. – Чёрт меня за язык дёрнул!

Если до шторма рыба не будет в трюме, придётся её выпустить обратно в море, а это уж совсем ни к чему. Теперь работа пошла в сумасшедшем ритме. Кушать ходили по очереди, чтобы ни одно звено не оставалось пустым. Отдыхали минут по двадцать на палубе или в помещениях. К концу второго дня люди засыпали прямо стоя, прислонившись к чему-нибудь в уголке. Эти двадцать минут немного освежали, но вскоре усталость снова наваливалась, и бороться с ней становилось всё труднее.

В какой-то момент Роберт почувствовал во всём теле необыкновенную лёгкость, голоса людей доносились как будто откуда-то издалека, движения стали, как в замедленном кино. Приходилось силой встряхивать себя, чтобы вернуться в реальность и усилием воли напрягать всё своё внимание, ведь в руке был острый, как бритва, нож. К счастью, всё обошлось, никто не порезался, но темп работы совсем упал, не слышно было больше шуток, анекдотов, вообще никаких разговоров. Нервное напряжение возросло до такой степени, что достаточно было неуклюжего движения – и вслед летело солёное словечко. Все это понимали, поэтому никто не обижался и сам не хотел обидеть другого: люди были на пределе.

Наступил третий день. Как ни странно, но физической усталости больше не чувствовалось, была какая-то апатия: не равнодушие, а тупое чувство, какое, должно быть, было у рабов на галерах, которые механически гребли, гребли, зная, что ничего другого в их жизни уже не будет. Так и моряки: они знали, что к концу дня рыба должна быть в трюме, иначе… А что иначе?

Просто должна быть там, и всё. Это была обыкновенная инерция, механические движения, как у хорошо отлаженной машины.

Тогда капитан принял единственно правильное решение: он остановил работу.

– Стоп, мужики. Послушайте, что я вам скажу. Поступило сообщение, что ураган примерно через шесть часов будет здесь, к тому времени трюмы должны быть накрепко задраены. Я знаю, что все устали до смерти, я и сам тоже, каждый из вас выложился до конца. Что будем делать? За бортом ещё несколько тонн рыбы. Выпускаем её в море или поднимаем на борт? Я не имею права, да и не хочу заставлять вас работать за пределами своих сил. Как скажете, так и сделаем, решайте, времени в обрез.

На несколько мгновений на палубе воцарилось полное молчание, было даже слышно, как лёгкий ветерок посвистывает в снастях. Тогда один уже немолодой матрос по имени Харальд, из которого обычно и слово-то не просто было выдавить, поднял руку и заговорил:

– Парни, неужели мы на этой мелочи споткнёмся? Пол-океана прошли вдоль и поперёк, а тут упадём? Потом самим стыдно будет, ведь столько сделали, а тут…

Речь его была короткой и несколько неуклюжей, но зато от души, да и слушатели тоже не из семинарии. Тут загалдели все сразу.

– Чёрта лысого, а не рыбу в море выпускать будем!

– Да нас засмеют, если узнают, что несколько тонн одолеть не смогли!

– Давай, ребята, шторм ждать не будет, по местам!

Это нужно видеть, чтобы понять, как у людей открывается второе (а может, уже и третье) дыхание, как будто и не было страшной давящей усталости; эти десять-пятнадцать минут перерыва людям сил, конечно, не добавили, здесь было другое: открылся тайный, глубоко спрятанный резерв, о котором человек и сам не знает до тех пор, пока не пустит его в ход.

– Коля, – сказал капитан боцману, – двоих рулевых – отдыхать, чтобы до шторма успели немного сил набраться.

Да и в «машину» нужно будет одного посвежее, – обратился он к стармеху[82]82
  Старший механик.


[Закрыть].

– Согласен, – ответил тот. – Роберт, давай-ка отдохни пару часиков, а потом в «машину».

– Да я и так смогу… – начал было Роберт.

– Иди, иди, ты же знаешь, что в «машине», да ещё с палубы, так разморит, что на ходу заснёшь. Так что хоть немного отдохни, а я пойду в «машину», Васю подменю.

Вася, третий механик, был здоровенный, добродушный детина, на подвахте его частенько ставили на подачу – зюзьгой махать.

– Ну если так, то я пошёл. Только будите как следует, а то вдруг не проснусь, – сказал Роберт и отправился в каюту.

Через четыре часа вся рыба была на борту, люки трюмов задраены, палуба свободна. Понятное дело, кто-то должен был управлять кораблём, стоять за штурвалом, следить за механизмами в машинном отделении. Продолжительность вахт сократили наполовину, чтобы дать людям возможность немного отдохнуть. Но удивительно: на палубе, буквально на ходу, глаза сами закрывались от усталости, а сейчас, когда Роберт наконец-то добрался до тёплой каюты и лёг в постель, сон как рукой сняло – ну не идёт, и всё! Голова, правда, необыкновенно лёгкая, но ясная, а вот сна ни в одном глазу. Полежал он так с закрытыми глазами с полчаса, поворочался, потом встал, оделся и пошёл в «машину».

– Ты что, уже выспался? – изумился стармех.

– Да не заснуть никак, пробовал и так и сяк.

– Это бывает, от переутомления, теперь не заснёшь до тех пор, пока снова усталость не навалится, тогда уж точно, прямо на ходу.

– Так я уж лучше вахту постою в машине, чем просто так в койке валяться, а потом отосплюсь как следует, – сказал Роберт.

– Ну смотри, если почувствуешь, что больше не можешь, то не геройствуй, а вызывай меня, добро?

– Хорошо, договорились, – ответил Роберт и заступил на вахту.