Текст книги "Голубой молоточек"

Глава 37

Высокий серый дом был погружен в темноту. Он нависал надо мною, закрывая звезды, будто темное слоистое прошлое, каждый слой которого означал поколение. Я постучал во входную дверь, не дождавшись ответа, постучал снова.

Мне хотелось заорать на этот дом, как это делал Джерард Джонсон. Не начинаю ли я, как и он, понемногу свихиваться? Прислонившись к стене, я оглядел спокойную улицу, она была абсолютно пуста, так как свою машину я оставил за углом. Над кронами оливковых деревьев забрезжил бледный свет, постепенно разливающийся по небу.

Утренний холод пробрал меня до костей. Пробудившись от летаргии, я принялся так колотить в дверь, что содрал кожу на пальцах и стоял в темноте посасывая ссадины.

Из-за двери раздался голос Джерарда Джонсона:

– Кто там?

– Арчер. Откройте.

– Я не могу. Она ушла и заперла меня на ключ! – хрипло заскулил он.

– Куда она ушла?

– Наверное, в «Ла Палома»… в этот приют. У нее ночное дежурство.

– Я только что оттуда. Миссис Джонсон уже во второй раз оставила свою работу.

– Она не должна делать этого, потеряет и это место! Мы по миру пойдем! Что с нами будет?!

– Где Фред?

– Не знаю.

Мне хотелось задать ему еще много вопросов касаемо его жены и пропавшей картины, но идиотские ответы отбили у меня охоту спрашивать. Я пожелал ему через дверь спокойной ночи и отправился в полицейский участок. Маккендрик был у себя и выглядел точно так же, как семь или восемь часов назад. Под глазами у него набрякли синяки, но взгляд был внимательным и острым, а щеки свежевыбриты.

– Кажется, вы не выспались, – заявил он.

– Я вовсе не ложился, пытался найти Бетти Сиддон.

Маккендрик так глубоко вздохнул, что даже кресло под ним жалобно заскрипело.

– Ну что вы так волнуетесь из-за этого? Не можем же мы двадцать четыре часа в сутки следить за каждым шагом каждого репортера в городе!

– Я знаю, но это особый случай. Мне кажется, стоит обыскать дом Джонсонов. – У вас есть какие-то основания утверждать, что мисс Сиддон находится там?

– Ничего конкретного. Но есть вероятность, даже подозрение, что именно там находится украденная картина. Она уже бывала в руках миссис Джонсон и в руках ее сына Фреда.

Я напомнил Маккендрику все, что было нам известно: что Фред Джонсон украл или взял картину из дома Баймееров и что она была украдена из музея или, если верить более ранней версии Фреда, – из дома Джонсонов. К этому я прибавил информацию Джесси Гейбл, что изначально Витмор купил эту картину у миссис Джонсон.

– Все это весьма интересно, – равнодушно протянул Маккендрик, – но сейчас у меня нет времени на поиски мисс Сиддон. И нет времени заниматься поисками пропавшей украденной или потерянной картины, к тому же, скорей всего, не имеющей особой цены.

– Но девушка того стоит! А картина – ключ ко всей этой треклятой загадке!

Маккендрик тяжело облокотился о стол.

– Это ваша девушка, не так ли?

– В этом я еще не уверен.

– Но вы интересуетесь ею?

– Очень, – ответил я.

– А пропавший портрет – это та самая картина, найти которую поручили вам, не так ли?

– Ну, так.

– И поэтому вы считаете, что она – ключ к загадке?

– Этого я не говорил, капитан. Думаю, и девушка, и картина, играют немаловажную роль, независимо от моего личного к ним отношения.

– Это вы так думаете. Мне бы хотелось, чтобы вы сходили в ванную и внимательно глянули на себя в зеркало. Кстати, можете воспользоваться моей электробритвой, она в шкафчике за зеркалом. Свет зажигается внутри, слева. Я отправился в крошечную ванную кабинку и всмотрелся в свое лицо. Оно было бледным и измученным. Я скорчил гримасу для оживления зрелища, но выражение глаз осталось неизменным – стеклянным и мутным одновременно.

Я умылся и побрился, что несколько улучшило мой вид, но не прогнало тревогу и усталость, волнами бродившие в моем теле.

Когда я вернулся в кабинет, Маккендрик присмотрелся ко мне повнимательней.

– Вам лучше?

– Немного лучше.

– Сколько времени вы не ели?

Я глянул на часы, было без десяти семь.

– Часов девять-десять.

– И не сомкнули глаз?

– Нет.

– Ладно, пошли завтракать. Джой открывает в семь.

Джой содержал рабочую столовую, у стойки и за столиками было уже достаточно много клиентов. В прокуренном зале царила атмосфера легкой шутки, словно наступающий день мог оказаться не самым скверным. Мы сели за столик визави. За кофе в ожидании завтрака мы обговорили весь ход следствия и я огорченно припомнил, что не рассказал ему о своем разговоре с миссис Хантри. А рассказать следовало прежде, чем он узнает это сам, если еще не узнал. Я намеревался сделать это в ближайшее время, но отложил объяснение до момента насыщения.

Мы оба съели яичницу с ветчиной и гренки с сыром. Я заказал на закуску шарлотку и порцию ванильного мороженого. Покончив с завтраком, мы заказали еще по чашке кофе.

– Вчера вечером я навестил миссис Хантри, – выложил я.

Его лицо застыло, а в уголках губ и глаз прорезались морщинки.

– Я же просил вас не делать этого!

– Мне это казалось неизбежным. Каждый из нас, капитан, действует в соответствии со своими полномочиями.

– Несомненно.

Я имел в виду, что свобода его движений была связана различными политическими соображениями. Он был железной рукой этого города, сконцентрировавшей в себе всю его мощь и силу, но эту силу он мог использовать лишь в соответствии с пожеланиями обывателей. Даже сейчас он, казалось, вслушивался в нестройный хор его голосов, словно заполнявший длинный зал столовой, где мы сидели.

Постепенно мышцы его лица смягчились, оно больше не напоминало глыбу цемента, глаза оставались холодными.

– И что же вы узнали от миссис Хантри?

Я достаточно подробно рассказал ему обо всем, особо подчеркнув роль мужчины в коричневом, останки которого выкопали Рико и миссис Хантри. Он даже покраснел от потрясения.

– Она вам сказала, откуда взялся этот тип?

– Скорей всего, до того он находился в госпитале для инвалидов. Маккендрик стукнул кулаком по столу, посуда со звоном подпрыгнула. Все, кто сидел по близости должны были слышать этот шум, но никто даже не обернулся.

– Какого черта вы раньше не сказали мне об этом?! Ведь если он когда-нибудь находился в госпитале, мы сможем провести идентификацию этих костей!

Он бросил на стол три доллара, встал с кресла и быстро вышел из зала. Я также расплатился и вышел на улицу. Шел девятый час, город просыпался. Я шел по главной улице, надеясь проснуться вместе с ним, – пока не оказался перед зданием редакции.

Никто ее не видел и ничего о ней не слышал.

Вернувшись на стоянку, я взял машину и поехал в сторону побережья. Меня вела тайная мечта: если вернусь в номер, где началось мое приключение с Бетти, то застану ее там.

Ее не было. Я рухнул на кровать и попытался забыть обо всем.

Но меня преследовали сны о злобных покойниках.

Я проснулся отдохнувшим в ярком свете дня. Мои часы показывали почти двенадцать. В окно был виден залив, расчерченный закрытыми жалюзи на длинные, светлые, поблескивающие полосы. Несколько яхт, пользуясь легким полуденным ветерком, выходили в море. Внезапно память подсунула мне некую существенную подробность.

Шериф Бротертон рассказывал мне в Аризоне о солдате по имени «Вильсон или Джексон», который был другом Вильяма, убитого сына Милдред Мид. Шериф говорил, что после войны получил от него открытку из госпиталя для инвалидов в Калифорнии.

Сняв трубку, я заказал разговор с конторой шерифа Бротертона в Копер-Сити и после недолгого ожидания услышал его голос.

– Вы очень удачно поймали меня, Арчер, я как раз собирался на ленч. Как поживает дочурка Баймееров? Надеюсь, она в безопасности в кругу своей семьи?

– Она дома. А в безопасности ли, – не знаю.

– Как?! В собственной семье?! – видимо, Бротертон был уверен, что спасая Дорис, мы подарили ей счастье и райское блаженство.

– Она не слишком уравновешена и находится в сложных отношениях с отцом. И уже если мы заговорили о нем, мне хотелось бы задать вам один вопрос. Заранее прошу прощения, если повторяюсь. Но не был ли Баймеер каким-либо образом причастен к закрытию дела об убийстве Вильяма Мида?

– Да, вы уже спрашивали об этом. Я сказал вам, что не знаю.

– Но это возможно?

– У Баймеера не было ни малейшего повода для этого! Тогда он был близко связан с матерью Вильяма. Я не говорю вам ничего такого, что близко связан с матерью Вильяма. Я не говорю вам ничего такого, что бы не было широко известно.

– А Милдред Мид настаивала на продолжении следствия?

– Мне не известно ее мнение, об этом она не говорила на более высоком уровне, – голос его становился все слабее, словно готов был вот-вот умолкнуть.

– Милдред Мид не настаивала на этом, чтобы Ричарда Хантри вызвали из Калифорнии для дачи показаний?

– Я не помню, чтобы она этого требовала. Что вы ищете, Арчер?

– Не знаю, пока не найду. Но одно ваше сообщение относительно дела Мида может оказаться весьма важным. Вы вспоминали, что сослуживец Вильяма приезжал в Аризону и говорил с вами о его смерти…

– Да, это так. Я даже недавно подумал о нем. Знаете, он со мной связался уже после войны, прислал открытку из Лос-Анджелеса, из госпиталя для инвалидов. Спрашивал, нет ли новых сведений по делу Вильяма Мида. Я ответил ему, что нет.

– Вы не помните, как он подписывался в этой открытке?

– Кажется, Джексон… – поколебавшись с минуту, сказал шериф. – Джерри Джексон… У него был очень плохой почерк…

– А может, Джерри Джонсон?

Шериф снова умолк. Я слышал треск и неясные отголоски чужих разговоров – полузабытые тени, снова призванные в жизнь.

– Кажется, да, – наконец, отозвался он. – Кажется, эта открытка сохранилась среди моих бумаг. Я надеялся, что смогу когда-нибудь послать этому бедняге какой-то конкретный ответ. Но этого так и не случилось…

– Возможно, вы еще сделаете это когда-нибудь, мистер.

– Во всяком случае, я не теряю надежды.

– Вы кого-нибудь подозревали, шериф?

– А вы?

– Нет. Но я не вел следствия по этому делу.

Видимо, эта тема была для Бротертона весьма болезненной. – Я тоже, – с горечью сказал он, – у меня это дело отобрали. – Кто?

– Люди, обладавшие достаточной властью, чтобы это сделать. Я не намерен называть фамилии.

– Ричарда Хантри подозревали в убийстве брата?

– Это не секрет. Я говорил вам, что его спешно вывезли за границу штата. Насколько мне известно, больше он сюда не возвращался.

– Значит, между ними был конфликт?

– Не знаю, можно ли это назвать конфликтом. Скорее здоровое соперничество, конкуренция. Оба хотели быть художниками. Оба хотели жениться на одной девушке. Можно сказать, что Ричард выиграл оба раунда. А в придачу заграбастал все фамильное достояние.

– Но его счастье длилось лишь семь лет…

– Да, я слышал об этом.

– Вы не думали о том, что могло с ним случиться?

– Нет, не думал. Это не моя территория. Кроме того, у меня договорена встреча, и я вынужден прервать разговор, потому что опоздаю. До свидания. Он резко бросил трубку. А я вышел в коридор и постучал к Паоле, за дверью раздались ее тихие шаги.

– Кто там?

Я назвался, дверь открылась. Девушка выглядела так, словно ее, как и меня, преследовали кошмары, и она еще не проснулась окончательно.

– Что случилось?

– Мне нужно еще кое-что узнать.

– Я вам уже все рассказала.

– В этом я не уверен.

Она попыталась закрыть дверь, но я ее придержал. Это противостояние длилось некоторое время.

– Разве ты не хочешь знать, кто убил твоего отца, Паола?

Она внимательно присмотрелась ко мне, но в ее темных глазах я не увидел надежды.

– А ты точно это знаешь?

– Буду знать. Но мне необходима твоя помощь. Можно мне войти?

– Я выйду к тебе.

Мы устроились в плетеных креслах у окна в конце коридора, причем Паола отодвинула свое кресло так, чтобы ее не было видно в окно.

– Чего ты боишься, Паола?

– Глупый вопрос! Позавчера убили моего отца, а я до сих пор сижу в этом паршивом городишке!

– Кого ты боишься?

– Ричарда Хантри. Это наверняка он. Здесь его считают великим героем, потому что никто не знает каким сукиным сыном он был!

– Ты его знала?

– Да нет, я слишком поздно родилась. Но отец и мама знали его очень хорошо. В Копер-Сити о нем рассказывали удивительные истории, о нем и его сводном брате, которого звали Вильям Мид.

– Какие истории?

Между ее черными бровями пролегли две глубокие морщины.

– Я слыхала, что Ричард Хантри Украл картины брата. Они оба были способными художниками, но настоящий талант был у Вильяма. Ричард копировал его стиль, а когда Вильяма призвали в армию, зацапал рисунки и картины и выдал их за свои. И его девушку увел.

– Нынешнюю миссис Хантри?

– Ну да.

Она склонилась в сторону окна, будто светолюбивое растение, но глаза ее оставались хмурыми и испуганными. Потом она вдруг отшатнулась, словно увидела на улице пришедших за ней убийц.

Когда я направился к себе в комнату, девушка пошла за мной и стояла в дверях, пока я говорил с Маккендриком по телефону. Я сообщил ему две вещи, казавшиеся мне весьма важными: что Ричард Хантри украл картины своего брата и выдал их за свои, а также что после смерти Вильяма в Аризоне появился его сослуживец по имени Джерри Джонсон.

– Фамилия Джонсон весьма распространена, – прервал меня Маккендрик, – но я бы не удивился, если бы это оказался наш Джерард Джонсон с Олив-Стрит.

– Я тоже. Если Джерард был ранен на войне и какое-то время находился в госпитале, его чудачества легко объяснимы.

– Хотя бы некоторые из них. Мы можем допросить его по этому делу. Но сперва мне бы хотелось передать эти дополнительные сведения в госпиталь для инвалидов войны.

– Дополнительные сведения?

– Вот именно. Ваш приятель Пурвис осмотрел те кости, которые вы нам вчера вечером принесли. На них сохранились следы, напоминающие шрапнельное поражение, скорей всего лечили его специалисты. Так что за свой счет связался с госпиталями для инвалидов. – А что с делом Бетти Сиддон?

– Она еще не нашлась?

Глава 38

Приехав в центр, я зашел в редакцию газеты. Вестей от Бетти все еще не было. У ее приятельницы Фэй Брайтон были красные глаза. Она сказала мне, что был какой-то подозрительный звонок, но собеседница не пожелала назвать ни имени, ни номера телефона.

– Она вам угрожала?

– Да нет, собственно, скорей была встревожена. Хотела узнать, не случилось ли чего с Бетти. А когда я спросила, почему это ее интересует, она положила трубку.

– Когда был этот звонок?

– Сегодня утром, около десяти. Я не должна была так говорить с ней, если бы я была более тактичной, она, быть может, еще что-нибудь сказала!

– Вам показалось, что она что-то знает?

– Да, показалось, – подумав сказала Фэй. – Или она боялась чего-либо, или чувствовала за собой вину.

– Что вы можете сказать об этой женщине?

– Я об этом думала. Правильная речь, как у образованного человека, но странный голос… – какое-то время она словно прислушивалась. – Возможно, она негритянка, образованная негритянка.

Я принялся вспоминать, как звали чернокожую медсестру из «Ла Палома». Миссис Хольман! Я взял у Фэй Брайтон телефонную книгу и попытался отыскать в ней эту фамилию, она там не значилась.

Мне нужно было связаться с местной негритянской общиной. Единственный, кто пришел мне в голову, был хозяин винной лавочки, у которого я купил две бутылки виски для Джерри Джонсона. Я направился туда и нашел его за прилавком.

– Еще немного теннессийского виски? – спросил он.

– Это всегда пригодиться.

– Две четвертушки? – он приветливо улыбался, забавляясь моими вкусами.

– На сей раз я попробую взять пол-литра.

Когда он упаковывал мне бутылку, я спросил не знаком ли он с медсестрой по имени Хольман. Он с интересом поглядел на меня, но отвел глаза, не желая присматриваться слишком долго.

– Кажется, я слыхал о такой, но лично ее не знаю. Я знаком с ее мужем.

– Она ухаживала за моей приятельницей, – сказал я, – в этом приюте, «Ла Палома». Мне бы хотелось сделать ей маленький подарок.

– Если речь идет об этом, мистер, – он указал на бутылку, – то я мог бы передать…

– Мне бы хотелось сделать это лично.

– Ну, как хотите. Миссис Хольман проживает неподалеку от пересечения Ноупел и Мартинес. Третий дом от угла, перед ним растет такое большое перечное дерево. Отсюда вам следует взять направление на юг, свернуть на пятом перекрестке и проехать квартал в направлении океана.

Я поблагодарил его, заплатил за виски и двинулся на юг. Перечное дерево представляло собой единственный зеленый оазис на всем протяжении улицы, состоящий из деревянных двухэтажных домиков. В его неплотной тени стоял кузов старого «Шевроле» 1946 года, служивший игрушкой стайке чернокожих детишек.

Миссис Хольман наблюдала за ними с крыльца. При виде меня она вздрогнула и непроизвольно метнулась к двери, потом облокотилась на нее и попыталась мне улыбнуться, но глаза ее остались напряженно-внимательными. – Добрый день, – сказал я.

– Добрый день…

– Это ваши дети?

– Один мой, – она не сказала, который именно. Чем могу быть вам полезной?

– Я все еще ищу миссис Сиддон. Мне очень тревожно за нее, и я подумал, а вдруг вы тоже тревожитесь…

– Не понимаю, почему вы так думали, – ответила она равнодушно.

– А вы не звонили в редакцию сегодня утром?

Она глянула на детей поверх моего плеча, они сидели тихо и неподвижно, словно в раскидистой тени перечного дерева им было не слишком хорошо.

– Может, и звонила… ну и что?

– Если вы могли сделать это, то можете также и поговорить со мной, миссис. Я не стараюсь впутать вас ни во что, я хочу найти Бетти Сиддон. Мне кажется, ей угрожает опасность, и вам, видимо, тоже так кажется.

– Этого я не говорила.

– И не нужно. Вы вчера вечером видели мисс Сиддон в «Ла Палома»?

Она медленно наклонила голову.

– Видела.

– Когда именно?

– Ранним вечером. Она приехала к миссис Джонсон и они тихо разговаривали в одной из пустых комнат. О чем был разговор, я не знаю, но вышли они оттуда вместе и уехали в машине мисс Сиддон, не сказав мне ни слова.

– Значит, прошлой ночью миссис Джонсон дважды ходила домой?

– Выходит так.

– А когда она вернулась, в «Ла Паломе» была полиция, не так ли?

– Возможно.

– Вы прекрасно знаете, что это было именно так, миссис. Они должны были сказать вам, чего ищут…

– Может, они и говорили, я не помню, – она говорила очень тихо, была очень смущена и стояла неподвижно.

– Вы не можете не помнить этого, миссис Хольман. Полицейские искали Милдред Мид и Бетти Сиддон и наверняка расспрашивали вас о них.

– Может, и расспрашивали… Я очень устала, у меня масса хлопот, а позади нелегкая ночь…

– День может оказаться еще тяжелее…

– Как вы смеете угрожать мне?! – вдруг взорвалась она.

Играющие в «Шевроле» дети застыли в пугливой неподвижности. Одна малышка – видимо, дочка миссис Хольман – закрыла личико ладонями и начала тихо всхлипывать.

– Как вы смеете лгать мне? – спросил я у ее матери. – Я вам не враг и не хочу подвести вас, но вы себя сами подведете, если не скажете мне правды.

Она посмотрела на плачущего ребенка за моей спиной.

– Хорошо, – выдохнула она, – пусть будет так. Миссис Джонсон просила меня не говорить никому, что обе они – миссис Мид и мисс Сиддон – были в «Ла Паломе». Я знала, что это мне дорого обойдется и должна была понять, что в конце концов все это выльется на меня!

Глава 39

Я снова вернулся на Олив-Стрит. В ярком полуденном свете дом Джонсонов выглядел странно уныло, словно длинное старческое лицо с застывшей на нем гримасой неодобрения в отношении наступивших времен.

Я оставил машину на другой стороне улицы и попытался представить, что произошло внутри дома и что может там происходить в данный момент. Даже если Бетти там, я не знаю, удастся ли мне ее найти. Дом старый, он полон закоулков, а я его не знаю.

По улице в направлении клиники промелькнула маленькая «Тойота», сидящий за рулем мужчина напоминал Лэкнера, адвоката Фреда Джонсона. Он остановился кварталом дальше, вблизи места, где был убит Пол Граймс. Я услыхал стук дверей «Тойоты», но не знал, вышел ли кто-нибудь из нее, так как машину заслоняли деревья.

Я достал из машины бутылку виски и револьвер и разместил все это в карманах пиджака, потом перешел улицу и постучал в дверь дома Джонсонов. Из-за угла дома до меня долетел тихий шелест и я прижался спиной к стене, сжимая в руке взведенный револьвер. Густые кусты у крыльца слегка колыхнулись и до меня донесся тихий голос Фреда Джонсона:

– Мистер Арчер?

– Да.

Фред перепрыгнул через балюстраду. Он был очень бледен и выглядел, словно человек, все свое детство проведший в бегстве от всяческих бед.

– Где ты был, Фред?

– У мистера Лэкнера, он подвез меня.

– Ты считаешь, тебе до сих пор нужен адвокат?

Он склонил голову, чтобы я не видел его лица.

– Пожалуй…

– Почему?

– Мистер Лэкнер советовал мне ни с кем на эту тему не говорить.

– Возможно, ты будешь вынужден говорить на эту тему, Фред.

– Я знаю, это он мне тоже сказал. Но он хочет, чтобы говорил я в его присутствии.

– Куда он направился?

– Побеседовать с капитаном Маккендриком.

– О чем?

Он заговорил тише, словно собственный дом мог его услыхать.

– Я не могу этого сказать.

– Ты кое-чем обязан мне, Фред, я ведь помог тебе избежать тюрьмы, если бы не я, ты сейчас сидел бы в камере в Копер-Сити.

– Но я обязан также своим отцу и матери…

Я схватил его за плечи, он дрожал, усы свисали на прыгающие губы, как символ его болезненного, ранимого мужского достоинства.

– Что совершили твои родители, Фред? – спросил я самым ласковым тоном, на какой был способен.

– Я не знаю… – он с трудом проглотил слюну, а язык его двигался между губами, словно крошечный зверек в поисках выхода.

– В доме прячут какую-то женщину?

Он уныло кивнул.

– Я слыхал на чердаке женский голос…

– Что она там делает?

– Не знаю. С нею был мой отец.

– Когда ты это слышал?

– Сегодня под утро, только начинало светать. Наверное, она там была всю ночь…

Я тряхнул его, голова Фреда мотнулась взад-вперед безвольно и я его отпустил, побоявшись свернуть шею.

– Почему ты раньше не сказал мне об этом?!

– Я не знал, что там происходит, мне казалось, я узнал голос, но я был не уверен, что это мисс Сиддон, пока не нашел ее машину за домом.

– А за кого ты ее принял?

– За какую-то женщину, которую он привел с улицы, или из клиники. Раньше он заманивал их домой и заставлял раздеваться. С тех пор мать и начала запирать его.

– Он безумен?

– Не знаю, – глаза Фреда наполнились слезами, он отвернулся. – Мистер Лэкнер считает, что он может быть опасен, по его мнению, полиция должна забрать отца из дома и поместить в закрытое заведение…

Я был того же мнения, но не знал, удастся ли сделать это, не подвергая опасности жизни других людей. Мне хотелось, чтобы Бетти дожила до момента своего освобождения, если не была уже убита.

– У тебя есть ключ от дома, Фред?

– Да, я заказал себе ключ.

– Ты впустишь меня.

– Я не могу, я должен ждать здесь мистера Лэкнера и полицию.

– Ладно, жди их, только дай мне ключ.

Он вытащил ключ из кармана и отдал мне неохотно, словно лишаясь существенной составляющей своей личности. Но заговорил вновь он более низким голосом, словно утрата этой составляющей пошла ему на пользу.

– Я войду с вами, я лучше знаю расположение дома.

Я протянул ему ключ и он вставил его в замок. За дверью, у подножья лестницы ждала миссис Джонсон. Она улыбалась мне улыбкой смущенного вампира, словно те несчастные бродяги, чьи тела хоронят в общих могилах на окраинах кладбищ.

– Чем могу служить, мистер?

– Сойдите с дороги, я пришел к вашему мужу.

Ее деланная усмешка превратилась в судорожную гримасу.

– Что ты наговорил этому господину?! – повернулась она к Фреду.

– Мы должны остановить его, мама.

Ее лицо снова изменилось, будто ища выражения, соответствующего двойственности ее жизни. Я думал, она плюнет в своего сына или проклянет его, а потом, сломленная, разрыдается.

– Я никогда не могла повлиять на этого безумца.

– Вы не пройдете со мной наверх, чтобы поговорить с ним, миссис?

– Я пыталась поговорить с ним еще ночью. Он заявил, что если их не оставят в покое, он застрелит себя и ее.

– У него там есть еще один револьвер?

– Всегда был, наверное, даже не один. Когда он напивался, я перерывала весь дом, но так и не смогла найти ни одного.

– Он когда-нибудь пользовался ими?

– Нет. Это все выдумки, – теперь на ее лице отражался страх и неуверенность.

– Как он заманил наверх мисс Сиддон?

Она опустила свои темные настороженные глаза.

– Не знаю…

– Это вы ее туда привели?

– Нет! Я не могла бы сделать ничего подобного!

– Но ты это сделала! – сказал ее сын.

– Ну и что с того?! Она ведь сама этого хотела! Она говорила, что должна поговорить с ним, а он был именно там! Я не могу отвечать за каждую писаку, обманом втирающуюся в мой дом!

Я отодвинул ее и ступил на лестницу, Фред двинулся за мной. Поднявшись наверх, я остановился в темном холле, пытаясь сориентироваться в расположении комнат дома. Фред обогнул меня и зажег свет. На двери чердака снова висел замок.

– Это твоя мать заперла его?

– Думаю, да. Она панически боится, что он бросит ее, как тогда, когда уехал в Британскую Колумбию.

– Спустись вниз и возьми у нее ключ.

Фред сбежал по лестнице.

– Кто это там? – спросил Джонсон из-за чердачной двери. Голос его был хриплым и перепуганным.

– Арчер. Я ваш друг. – Нет у меня друзей. – Позавчера я вам принес немного того теннессийского виски…

– Сейчас бы оно мне пригодилось, – помолчав сказал он. – Я всю ночь не спал.

Фред влетел наверх, прыгая через две ступеньки, триумфально подняв вверх зажатый в руке маленький ключик.

– Кто это там ходит? – спросил Джонсон.

Фред взглядом показал мне, чтобы я сам ответил его отцу и одновременно вручил мне ключ от замка. Мне показалось, что тем самым он передает в мои руки судьбу этого дома.

– Это ваш сын Фред.

– Велите, чтобы он ушел, мистер, – заявил Джонсон. – И если вы можете дать мне капельку этого виски, я буду вам ужасно благодарен…

Но обмениваться любезностями было уже слишком поздно: издали приблизился вой сирены и стих у дома. Повинуясь внезапному побуждению, я открыл замок, вынул револьвер и взвел курок.

– Что вы там делаете? – спросил Джонсон.

– Несу вам виски.

На крыльце послышались чьи-то тяжелые шаги. Левой рукой я откинул щеколду и толкнул дверь.

Джонсон сидел на нижней ступеньке лестницы, ведущей на крышу, рядом с ним лежал маленький револьвер. Он медленно потянулся к оружию, слишком медленно.

Я наступил ему на руку и поднял револьвер со ступеньки. Он прижал больную руку к губам и смотрел на меня, как на человека, обманувшего его в лучших чувствах.

Оттолкнув Джонсона, я вбежал наверх, в его импровизированную мастерскую. Там, на жестком деревянном кресле сидела Бетти Сиддон, одежду ей заменяла бельевая веревка, поддерживавшая ее тело в вертикальном положении. Глаза ее были закрыты, лицо бледно и неподвижно. С минуту я считал, что она мертва. Земля зашаталась под моими ногами, словно замедляющийся волчок.

Однако, когда, опустившись рядом с ней на колени, я перерезал веревку, Бетти, живая и здоровая, упала в мои объятия. Я крепко сжал ее. Через несколько секунд она шевельнулась и открыла глаза.

– Ты так долго не приходил…

– Я был идиотом.

– Это я сделала глупость, – сказала она. – Я не должна была приходить сюда сама. Он пригрозил мне револьвером и велел раздеться. Потом привязал меня к креслу и нарисовал мой портрет…

Неоконченная картина стояла лицом к нам на заляпанных краской козлах. Она напомнила мне изображения, которые я видел в течение последних дней в музее, в доме миссис Хантри и в жилище Милдред Мид. Хотя я по-прежнему не мог поверить в это, но все обстоятельства свидетельствовали, что громко причитающий пьяница, которого капитан Маккендрик в этот самый момент арестовал у подножья ведущей на чердак лестницы, – это пропавший художник по фамилии Хантри.

Ожидая, пока Бетти оденется, я обыскивал чердак. Здесь были и другие картины, большей частью женские портреты, оконченные и не вполне. Наконец, под старым матрасом, я нашел завернутый в обрывок джутового мешка написанный по памяти портрет Милдред Мид, который я разыскивал по поручению Джека Баймеера. Под мешком оказалась также связка ключей, подтвердившая мое подозрение, что Джонсон не совсем лишен свободы передвижения.

Спускаясь с картиной вниз, я увидел стоящего у подножья лестницы Фреда.

– Где твой отец?

– Если вы имеете в виду Джерарда, то капитан Маккендрик увел его вниз. Но, думаю, это не мой отец.

– А кто же он?

– Именно это я и хотел узнать. Я взял… позаимствовал эту картину у Баймееров, потому что подозревал, что ее написал Джерард. Я хотел установить возраст картины и сравнить ее с картинами Хантри в музее…

– Ее украли не из музея, правда?

– Нет, сэр. Я солгал. Это он взял. Картина исчезла из моей комнаты здесь, в этом доме. Я тогда уже подозревал, что ее автор Джерард, а потом начал догадываться, что он вообще не мой отец, а Ричард Хантри…

– Так почему же ты пытался защитить его? Ты думаешь, что во все это также замешана твоя мать?

Фред беспокойно шевельнулся и глянул в сторону лестницы. На верхней ступеньке сидела Бетти Сиддон, что записывая карандашом в лежащем на коленях блокноте. Мое сердце сжалось. Она была невероятна! Не спала всю ночь, перенесла нападение и угрозы человека, подозреваемого в убийстве, и, несмотря на это, думала только о том, чтобы не пропустить раскрытие загадки, о которой хотела написать!

– Где твоя мать, Фред?

– Внизу, в гостиной, с мистером Лэкнером и капитаном Маккендриком. Втроем мы спустились по лестнице. Один раз Бетти покачнулась, вцепившись в мое плечо. Я предложил отвезти ее домой, она послала меня ко всем чертям.

В унылой комнате не происходило ничего интересного. Допрос застыл на мертвой точке: Джонсоны отказывались отвечать на вопросы Маккендрика, а многоуважаемый мистер Лэкнер напоминал об их правах. Говорили – а скорее уклонялись от разговора – об убийстве Пола Граймса.

– У меня есть кое-какие соображения, – вмешался я, – вернее с этого момента это больше, чем соображения. И Граймс, и Джейкоб Витмор были убиты потому, что выяснили происхождение пропавшей картины Баймееров, собственно, она уже нашлась, – я показал им протрет. – Я только что нашел это на чердаке, где, собственно, Джонсон ее и написал, вне всякого сомнения.

Джонсон сидел, свесив голову, его жена бросила на меня горький взгляд, полный как тревоги, так и мстительного удовлетворения.

Маккендрик повернулся ко мне.

– Я понимаю, почему эта картина так важна…

– Похоже, что это картина Хантри, капитан. А написал ее Джонсон.

Значение этой информации постепенно начало доходить до Маккендрика, он был похож на человека, только что узнавшего о своей болезни. Повернув голову, он всматривался в Джонсона, и глаза его все расширялись.

Ответный взгляд Джонсона выражал унижение и страх. Я попытался проникнуть сквозь бесцветный ноздреватый жир, скрывающий истинные черты его лица. Было трудно представить, что когда-то он был красив и что тупые покрасневшие глазки принадлежали человеку, чье воображение создало мир его картин. Я подумал, что самые важные черты личности Джонсона могли перейти в этот нарисованный мир, оставив пустоту в его душе.