Текст книги "Голубой молоточек"

Глава 20

Я запер голубой «форд» и оставил его на обочине. Фред, пожалуй, был не в состоянии вести машину, к тому же я хотел быть уверенным, что он от меня не сбежит. Он влез в мою машину, будто поломанный робот, и сидел, свесив голову на залитую кровью манишку своей рубахи. Пробудился он от летаргии только тогда, когда мы задом выехали на шоссе.

– Куда мы едем?

– Вниз, поговорить с шерифом.

– Нет!

Он отвернулся от меня и принялся манипулировать с ручкой своей дверцы. Я схватил его за шиворот и втащил на середину сидения.

– Я не собираюсь тебя арестовывать. Мне нужно только задать тебе несколько вопросов, для этого я преодолел немалый путь.

– Я тоже приехал издалека, – ответил он после минутного раздумья.

– Зачем?

Он опять какое-то время молчал.

– Чтобы задать несколько вопросов. – Это не игра в вопросы и ответы, Фред. Придумай что-нибудь получше. Я знаю от Дорис, что ты взял картину ее родных… в конце концов, ты и сам это признал.

– Я не говорил, что украл ее!

– Ты взял ее без разрешения – какая разница?

– Я же вам объяснял все это вчера! Я взял картину, чтобы посмотреть, не удастся ли мне определить автора. Я принес картину в музей, чтобы сравнить с имеющимися там картинами Хантри. Я оставил картину на ночь, а кто-то ее украл…

– Украл из музея?

– Да, из музея. Конечно, я должен был запереть ее, а я ее оставил в одном из открытых шкафов… Я думал, ее никто не заметит…

– А кто же ее заметил?

– Понятия не имею. Я никому не говорил о ней. Вы должны поверить мне! – он поднял ко мне избитое лицо. – Я не лгу!

– Но ты солгал вчера. Ты сказал мне, что картину украли из твоей комнаты в доме родителей.

– Я ошибся, – заявил он, – у меня в голове все перемешалось. Я был просто убит и забыл, что заносил ее в музей…

– Это твоя последняя версия?

– Это правда! Не могу же я менять факты!

Я ему не верил. Мы спустились с горы, погруженные в неприязненное молчание. Оно было прервано повторяющимся криком совы.

– Зачем ты приехал в Аризону, Фред?

– Я хотел найти эту картину, – ответил он после долгого раздумья.

– Ту, которую ты взял в доме Баймееров?

– Да, – он опустил голову.

– А почему ты решил, что она может быть в Аризоне?

– А я и не решал. То есть, я не знаю, тут она или нет. Я только хочу знать, кто написал ее.

– Значит, это не Ричард Хантри?

– Я допускаю, что это был он, но не знаю, когда он написал картину. Я не знаю, что с ним происходит и где он находится. Я думал, что, может, мне об этом расскажет Милдред Мид. Лэшмэн утверждает, что это она позировала для картины. Но она тоже исчезла.

– Она в Калифорнии.

Фред выпрямился на сидении.

– Но где именно в Калифорнии?

– Не знаю. Возможно, мы здесь найдем кого-нибудь, кто нам об этом расскажет.

Шериф Бротертон ожидал в машине, стоящей на освещенной площадке перед постом. Я остановил машину рядом и все мы вышли. Фред смотрел на меня тревожно, не зная, что я скажу представителю власти.

– А где юная мисс? – спросил шериф.

– Она решила остаться на эту ночь с членами братства, а может, и на более долгий срок.

– Надеюсь, она понимает, что делает? Там есть также и сестры?

– Я видел нескольких. Шериф, это Фред Джонсон.

Бротертон пожал молодому человеку руку и присмотрелся к его лицу.

– На вас было совершено нападение?

– Я ударил одного из них. Он дал мне сдачи, – казалось, Фред раздумывает над своим приключением. – Не стоит об этом говорить.

Шериф явно был взволнован.

– Вы не намерены жаловаться?

Фред глянул на меня, но я не подал ему ни малейшего знака.

– Нет… – ответил он шерифу.

– Подумайте, мистер, ваш нос все еще кровоточит. Раз уж вы оказались тут, давайте войдем в здание. Мой помощник, Камерон, окажет вам помощь. Фред неуверенно двинулся в сторону поста, словно уверенный в том, что стоит раз войти туда, и он никогда уже не выйдет.

Когда он оказался вне досягаемости наших голосов, я повернулся к шерифу.

– Вы хорошо знали Милдред Мид?

С минуту его лицо оставалось неподвижным, хотя глаза живо блестели.

– Лучше, чем вы думаете, мистер.

– Я могу быть уверен, что понял вас правильно?

– Она была моей первой женщиной, – улыбнувшись, сказал шериф, – каких-нибудь сорок лет назад, когда я был еще мальчишкой. Я многим обязан ей. С тех пор мы остались друзьями.

– Но вы не знаете, где она сейчас?

– Нет. И я немного тревожусь о ней. Состояние ее здоровья не самое лучшее, да и годы берут свое. Она много пережила в жизни. Мне не нравится, что она так внезапно выехала, притом одна, – какое-то время он серьезно всматривался в мое лицо. – Вы завтра возвращаетесь в Калифорнию, мистер?

– Намереваюсь.

– Я был бы благодарен вам, если бы вы нашли Милдред и посмотрели, как она поживает.

– Калифорния – это огромный штат, шериф…

– Я знаю. Но вы могли бы расспросить людей и узнать, не слыхал ли кто-нибудь о ней…

– Вы говорили, что она уехала, намереваясь поселиться у кого-то из родных?

– Так она сказала мне перед отъездом. Я не знаю, есть ли у нее какие-то родственники там, или где-либо еще. Я знаю только, что у нее был сын, Вильям, – Бротертон снизил голос настолько, словно говорил с собой.

– А Вильям был убит в 1943 году, – сказал я.

Шериф сплюнул и погрузился в молчание. До нас доносились отзвуки разговоров из здания поста и пронзительные крики совы со склонов, похожие на хриплый старушечий хохот.

– Я вижу, вы изучали жизнь Милдред, мистер, – произнес шериф.

– Не совсем так. Мне поручены поиски картины, которая является ее портретом. Но все это дело все больше обрастает другими происшествиями, преимущественно трагическими.

– Например?

– Исчезновение Ричарда Хантри. Он словно сквозь землю провалился в 1950 году, в Калифорнии, оставив большое количество картин, принесших ему славу.

– Об этом я знаю, – заметил шериф. – Я его знал мальчиком. Он был сыном Феликса Хантри, главного инженера прииска в Копер-Сити. Ричард вернулся сюда после своей свадьбы, поселился с молодой женой в домике на склоне горы и принялся там рисовать. Было это вначале сороковых годов. – До убийства его сводного брата Вильяма или после?

Шериф отступил на несколько шагов. – Откуда вы знаете, что Вильям был сводным братом Ричарда Хантри?

– Это выплыло в одном разговоре.

– Должно быть, вы ведете разговоры, касающиеся большого количества дел, – какое-то время он стоял совсем неподвижно. – Надеюсь, вы не считаете, что Ричард Хантри убил своего сводного брата?

– Это плод вашего воображения, шериф. Я лишь сегодня узнал о смерти Вильяма.

– В таком случае почему же это так вас интересует?

– Меня всегда интересуют убийства. Прошлой ночью в Санта-Терезе произошло еще одно убийство… также связанное с семьей Хантри. Вы никогда не слышали о человеке по имени Пол Граймс?

– Я знал его, он был учителем Ричарда Хантри. Граймс долгое время жил у них. Я никогда не был о нем высокого мнения. Потерял место в средней школе и женился на полуиндеанке, – шериф снова сплюнул.

– Вам не интересно, каким образом он был убит?

– Не все ли мне равно? – мне казалось, что в нем дремали высвобождаемые в нужный момент резервы злости. – Санта-Тереза лежит далеко за границами моей территории.

– Он был избит до смерти, – сказал я. – Насколько мне известно, точно так же был убит Вильям Мид. Два убийства, в двух разных штатах, отделенные одно от другого тридцатью годами, но совершенные одним и тем же способом…

– Вы двигаетесь вслепую, – сказал он, – у вас слишком мало данных, мистер.

– Ну, так добавьте мне данных. Пол Граймс жил в семействе Хантри, когда погиб Вильям Мид?

– Возможно… Пожалуй, да. Это было в 43-м году, во время войны.

– А почему Ричард Хантри не был призван в армию?

– Он числился работающим в медных копях, принадлежащих его семье. Но я сомневаюсь в том, что он когда-либо видел копи вблизи. Сидел дома со своей молодой красивой женой и рисовал красивые картины.

– А Вильям?

– Служил в армии. Приехал сюда в отпуск, проведать брата. Погиб он одетый в форму.

– Давал ли Ричард показания в связи с его смертью?

Шериф какое-то время тянул с ответом, когда же, наконец, он ответил, то делал это с явным трудом.

– Насколько я знаю, нет. Понимаете, я тогда немногое мог, был еще молодым помощником шерифа…

– Кто вел следствие?

– В основном я. Я нашел его тело, кстати, недалеко отсюда, – он махнул рукой на восток, в направлении пустынь Нью-Мексико. – Не забывайте, мистер, что мы не сразу его нашли. Он уже много дней был мертв, и до него добрались лисы… От его лица немного осталось. Мы даже не были уверены, что он погиб от руки человеческой, пока не пригласили специалиста-паталогоанатома из Тьюксона. Было уже слишком поздно, чтобы мы могли много сделать…

– А что бы вы сделали, если бы у вас был шанс?

Шериф снова застыл в неподвижности, словно вслушиваясь в недоступные мне отголоски прошлого. Глаза его были полузакрыты и казалось, что он всматривается в пространство.

– Я сделал бы все так же, как и раньше! – наконец, произнес он резко с наигранной самоуверенностью. – Не понимаю, к чему вы все ведете и понятия не имею, зачем вообще разговариваю с вами!

– Потому что вы честный человек и вас что-то тревожит.

– Но что именно?

– Хотя бы дело Милдред Мид. Вы волнуетесь, как бы с нею чего-нибудь не случилось.

– Не возражаю, – признал он, глубоко вздохнув. – И мне кажется, что вам до сих пор не дают покоя те найденные в пустыне останки…

Он внимательно посмотрел на меня, но ничего не ответил.

– Вы уверены, что это были останки ее сына, Вильяма?

– Абсолютно уверен.

– Вы его знали?

– Не слишком хорошо. Но у него были документы. Кроме того, мы вызвали из Тьюксона Милдред, я был там, когда она опознала тело, – он снова погрузился в свое привычное молчание.

– Милдред забрала тело с собой в Тьюксон?

– Она хотела. Но военные власти сообщили, что по окончании вскрытия тело необходимо выдать жене Мида. Мы сложили его жалкие останки в закрытый гроб и отослали их жене, которая жила в Калифорнии. Поначалу никто из нас не знал, что он был женат. Он женился незадолго до того, скорей всего, уже на службе… так мне говорил его друг. – Здешний друг?

– Нет, армейский сослуживец. Я забыл его фамилию – то ли Вильсон, то ли Джексон… Так или иначе, он, видимо, очень любил Вильяма, если выпросил себе отпуск для того, чтобы приехать и поговорить со мной о нем. Впрочем, он не так уж много мог мне сказать. Только что у Мида в Калифорнии осталась жена и сын. Я намеревался поехать туда и встретиться с ними, но окружные власти отказались оплатить эту поездку. Сослуживец Мида был поспешно отправлен на фронт и я больше никогда его не видал, хотя позже, уже после войны, он мне прислал открытку из госпиталя для инвалидов в Калифорнии. Во всяком случае, мне так и не удалось довести следствие до конца, – в его голосе я услыхал легкий след уколов совести.

– Я не понимаю, почему не давал показаний Ричард Хантри?

– Это очень просто. Хантри покинул границы штата еще до того, как было найдено тело. Я пытался вернуть его (поймите меня правильно, я не утверждаю, что он был виновен), но начальство со мной не согласилось. Семья Хантри еще имела большое политическое влияние, и их фамилия вообще не была упомянута. Не говорилось даже о том, что его матерью была Милдред Мид.

– А старый Феликс Хантри еще был жив в 1943 году?

– Нет, он умер за год до того.

– А кто возглавлял медные копи?

– Один тип по фамилии Баймеер. Он еще официально не был главой фирмы, но уже распоряжался всем.

– И он распорядился, чтобы Ричард Хантри не давал показаний?

– Откуда я могу знать?

Он говорил уже иным тоном. Начал лгать или утаивать правду. Как и у каждого шерифа, в каждом округе края, у него были свои политические обязательства и свои нерушимые тайны.

Я хотел было спросить его, кого он пытается выгородить, но решил не делать этого. Я находился далеко от своих краев, среди незнакомых мне людей, а в воздухе неуловимо запахло неожиданными неприятностями, источник которых оставался неизвестным.

Глава 21

Шериф слегка наклонился ко мне, словно стараясь услыхать мои мысли. Стоя неподвижно в этой позе, он напомнил мне грозного ястреба, приготовившегося к атаке.

– Я был откровенен с вами, мистер, – сказал он, – но вы от меня все скрываете. Я даже не знаю, чьи интересы вы представляете.

– Баймеера, – ответил я.

Шериф широко усмехнулся, не показав зубов. – Шутите?

– Нет, я говорю совершенно серьезно. Та девушка – его дочь.

Его усмешка, ничуть не изменившись, превратилась в гримасу страха и изумления. Кажется, он понял, что выдал свои чувства, так как расслабил мышцы лица, словно расправляя зажатый кулак, и придал ему равнодушное выражение. Лишь его быстрые серые глаза остались внимательными и враждебными. Большим пальцем он указал на горы за своей спиной.

– Значит, девушка, которую вы там оставили, мистер, – это дочь Баймеера?

– Вот именно.

– Вы что, не знаете, что он является владельцем контрольного пакета акций медных копей?

– Ну, он этого не скрывает, – ответил я.

– Так почему же вы ничего не сказали мне?!

Мне было нелегко ответить на этот вопрос. Возможно, я вообразил, что у Дорис есть шанс найти счастье в мире, настолько удаленном от мира ее родных, по крайней мере, на время. Но этот мир также принадлежал Баймееру. – Медные копи дают работу большему количеству людей, чем какая-либо другая фирма в этой части штата, – сказал Шериф.

– Ладно, давайте пошлем девушку на работу в копи.

– Да вы что, с ума сошли, черт побери?! – он внезапно взбеленился. – Никто не собирается посылать ее на работу!

– Я пошутил.

– В этом нет ничего смешного! Мы должны забрать ее с этой подозрительной фермы, пока с ней не случилось ничего плохого! Она может переночевать у нас с женой, у нас прекрасная комната для гостей – когда-то она была спальней нашей дочери. Ну, поехали?

Шериф оставил Фреда под опекой своего помощника, и мы поехали наверх в его служебной машине. Когда мы оставили машину на обочине, сразу же за старым голубым «фордом» Фреда, из-за гор выглянул бледный ущербный месяц. Большой дом на склоне каньона был погружен в темноту и тишь, лишь изредка прерываемую храпом мужчин и тихими всхлипываниями какой-то девушки. Это оказалась Дорис, она подошла к двери, когда я окликнул ее по имени. На ней была белая фланелевая ночная рубашка, словно палатка скрывавшая все ее тело от шеи до пола. Темные глаза девушки были широко открыты, а лицо мокро от слез.

– Одевайся, милая, – сказал шериф, – мы увезем тебя отсюда.

– Но мне здесь нравится.

– Если ты останешься, тебе перестанет нравиться. Это не место для такой девушки, как ты.

Она вдруг выпрямилась и подняла голову.

– Вы не можете заставить меня отсюда уехать!

Провидец приблизился к нам за ее спиной, однако держался на определенном расстоянии и молчал. Казалось, он оглядывает шерифа с равнодушием зрителя, наблюдающего чужие похороны.

– Не нужно так вести себя, – обратился шериф к Дорис. – У меня тоже есть дочка, и я знаю, каково это. Всем нам приятно пережить небольшое приключение. Но потом наступает время возвращения в нормальную жизнь.

– Я ненормальная, – сообщила она.

– Не мучь себя, ты еще станешь нормальной, милая моя. Тебе только нужно встретить хорошего молодого человека. Так же было и с моей дочкой, она ушла из дому и год жила в коммуне, в Сиэтле. Но потом вернулась к нам, нашла своего избранника, а теперь у нее двое деток и все мы очень счастливы!

– У меня никогда не будет детей, – заявила Дорис.

Однако она оделась и двинулась рядом с шерифом к его машине. Я остался сзади, вместе с главой секты. Он неслышными шагами вышел на крыльцо, в свете месяца его глаза и седые волосы, казалось, светились.

– Мы охотно разрешили бы ей остаться с нами…

– За определенную цену?

– Все мы вносим столько, сколько можем. У нас один принцип – каждый платит в меру своих возможностей. Мой вклад носит преимущественно мистический характер. Некоторые зарабатывают на нашу жизнь своим трудом.

– Где вы изучали теологию?

– В мире, – отрезал он. – Бенарес, Камарилльо, Ломпок. Да, у меня нет диплома. Но я даю много советов. У меня дар помощи людям. Я мог помочь мисс Баймеер. И сомневаюсь, что шерифу это удастся, – он протянул руку и коснулся моего плеча смуглой тонкой рукой. – Думаю, я и вам могу помочь… – В чем?

– Быть может, ни в чем… – актерским жестом он поднял руки. – Вы кажетесь мне человеком, ведущим вечный бой и вечный поиск. Вам никогда не приходило в голову, что, может быть, искать нужно себя самого? И что для того, чтобы найти себя, необходимо быть молчаливым и неподвижным, неподвижным и молчаливым? – он опустил поднятые руки.

Я был настолько измучен, что воспринял его вопросы всерьез и принялся их обдумывать. Эти вопросы я задавал себе и сам, хотя не в такой форме. В конце концов, правды, которую я искал, быть может, и нет на свете. Нужно было подняться на вершину горы и ждать ее явления или найти ее в себе самом.

Но даже в короткую минуту релаксации, когда я обдумывал эту проблему, я смотрел в сторону виднеющихся в устье каньона огней Копер-Сити, прикидывая, что я должен буду сделать там завтра утром.

– У меня нет денег. – У меня тоже, – ответил он. – Но их как-то всегда на всех хватает. Это для нас не проблема.

– Счастливые люди! – сказал я.

Он сделал вид, что не заметил моей иронии.

– Я рад, что вы заметили это. Мы действительно очень счастливы.

– А откуда у вас взялись деньги на покупку этого дома?

– У некоторых из наших членов есть доходы, – он улыбнулся, словно эта мысль была ему приятна. – Мы не стремимся к внешнему богатству, но наш дом – это не приют для неимущих. Разумеется, он еще не оплачен полностью…

– Это не удивительно. Я слышал, что он стоит больше десяти тысяч долларов. Его улыбка внезапно угасла.

– Вы что, проводите следствие по нашему делу, мистер?

– Сейчас, когда девушка покинула вас, я вообще перестал вами интересоваться.

– Мы не причинили ей никакого зла, – поспешно сказал он.

– Я и не обвиняю вас.

– Но шериф теперь может начать притеснять нас. И только потому, что мы предоставили приют дочери Баймеера.

– Надеюсь, нет. Если вы хотите, я заступлюсь перед ним за вас.

– Был бы вам очень благодарен… – он явственно вздохнул с облегчением.

– Взамен, – сказал я, – вы могли бы оказать услугу мне.

– А именно? – он снова подозрительно глянул на меня.

– Помочь мне связаться с Милдред Мид.

Он поднял руки ладонями вверх.

– Но я не знаю, как. У меня нет ее адреса.

– Но вы же платите ей за дом?

– Не непосредственно, а через банк. Я не видел ее ни разу с тех пор, как она уехала в Калифорнию, много месяцев назад.

– Какой банк осуществляет посреднические функции в этой сделке?

– "Саутвестерн Сэвингс", отделение в Копер-Сити. Там вам скажут, что я не мошенник. Я действительно не мошенник, поверьте мне!

Я поверил, хотя и не без осторожности. Но у него было два голоса. Один из них принадлежал человеку, пытающемуся обрести свое место в сверхъестественном мире. Другой же, услышанный мною минуту назад, был голосом человека, покупающего себе за чужие деньги дом в мире обычном.

Это была нестабильная комбинация. Он мог окончить свои дни в качестве мошенника, в качестве радиоколдуна, которого слушают миллионы верующих или бармена во Фрешно, занимающегося лечением больных душ. Возможно, когда-то он уже играл некоторые из этих ролей.

Глава 22

По шоссе, ведущему вниз, мы съехали к посту, где сидел Фред в обществе помощника шерифа. С первого взгляда было трудно определить, является он узником или пациентом. Нос его был заклеен пластырем, а обе ноздри заткнуты ватой. Выглядел он как человек, получающий от жизни одни удары.

Шериф, одержавший свою небольшую победу, вошел в здание, чтобы позвонить. Тон его разговора был полон понимания в смеси с большой дозой почтения. Он оговорил подробности доставки Дорис домой грузовым самолетом, который должен был прислать медный прииск.

Потом он поднял голову, показав покрасневшее лицо и блестящие от возбуждения глаза, и передал мне трубку.

– Мистер Баймеер хочет поговорить с вами.

У меня не было охоты говорить с Баймеером ни сейчас, ни когда бы то ни было, но трубку я взял.

– Арчер у телефона.

– Я думал, что вы свяжетесь со мной, мистер. В конце концов, я плачу вам немалые деньги.

Я не стал ему напоминать, что деньги мне вручила его жена.

– Вот я с вами и говорю.

– Благодаря шерифу Бротертону. Я знаю, как действуют частные детективы вроде вас. Сваливают всю работу на полицию, а потом появляются в нужный момент и приписывают себе все заслуги!

Под влиянием внезапного прилива злости я чуть не прервал разговор и вынужден был напомнить себе, что все дело еще не окончено. Украденная картина не найдена. К тому же, добавилось два нераскрытых убийства – Пола Граймса, а теперь еще и Вильяма Мида.

– Заслуг хватит на всех, – сказал я. – Ваша дочь здесь, она чувствует себя неплохо. Насколько мне известно, утром она должна улететь домой одним из ваших самолетов. – Как можно раньше! Мы с шерифом Бротертоном только что обо всем условились.

– Вы не могли бы перенести вылет на несколько более позднее время? Мне нужно сделать несколько дел в Копер-Сити, а у меня создалось впечатление, что вашей дочери лучше не путешествовать в одиночестве.

– Задержка рейса мне не на руку, – заявил он. – Моя жена и я хотим как можно скорее увидеть Дорис.

– Не могу ли я поговорить с миссис Баймеер.

– Можете, – неохотно согласился он. – Она стоит рядом со мной.

Я услыхал долетающие с другого конца провода неясные обрывки фраз, а потом голос Рут Баймеер.

– Мистер Арчер? Я так рада, что вы звоните! Дорис не арестовали?

– Нет. Фред также на свободе. Я хотел бы завтра привезти их самолетом фирмы. Но не знаю, удастся ли мне выбраться отсюда завтра раньше полудня. Вы ничего не имеете против?

– Нет.

– Благодарю вас. Спокойной ночи, миссис Баймеер.

Я положил трубку и сообщил шерифу, что Дорис, Фред и я улетим завтра в двенадцать. Он не возражал. Благодаря телефонному разговору, на меня распространилась часть баймееровского влияния.

Пользуясь этим, я сдержал слово и вступился за членов секты, поселившейся в Каньоне Хантри, и сообщил, что беру на себя ответственность за Фреда. Шериф согласился, сообщив, что Дорис проведет ночь в его доме. Мы с Фредом заняли двухместный номер в гостинице. Мне хотелось выпить, но магазин был закрыт и даже пиво оказалось недостижимым. У меня не было ни зубной щетки, ни бритвы и я вымотался, как вол.

Однако, усевшись на кровати, я почувствовал себя на удивление хорошо. Девушка была в безопасности, а паренек в моих руках.

Фред вытянулся на кровати спиной ко мне. Его плечи спазматически вздрагивали, а с губ срывались хриплые звуки. Я догадался, что он плачет. – В чем дело, Фред?

– Вы прекрасно знаете, в чем! Моя карьера кончена, и это навсегда! Прежде, чем начаться! Я потеряю место в музее! Наверняка меня посадят в тюрьму, и вы прекрасно знаете, что со мной тогда будет! – вата, торчащая в его ноздрях, приглушала голос.

– Тебя уже привлекали?

– Нет! Конечно, нет! – кажется, мое предположение его шокировало. – У меня никогда не было ни малейших неприятностей с законом!

– Тогда тебе наверняка удастся избежать тюрьмы.

– Правда? – он сел на постели и глянул на меня влажными покрасневшими глазами.

– Разве что есть какие-то неизвестные мне обстоятельства. Я до сих пор не понимаю, зачем ты взял эту картину из дома Баймееров. – Я хотел исследовать ее. Я уже вам об этом говорил, мистер. Дорис сама предложила мне ее взять. Ее все это дело интересовало так же, как и меня.

– Но что ты хотел узнать?

– Действительно ли это Хантри. Я хотел воспользоваться своими профессиональными навыками. Показать им, что и я на что-нибудь гожусь, – прибавил он совсем тихо.

Он сидел на краешке кровати, спустив ноги на пол. Этот тридцатилетний мальчик был моложе своих лет и, несмотря на свой ум, вел себя достаточно глупо. Очевидно, унылый дом на Олив-Стрит немногому научил его, если говорить о мирских делах.

Однако, я напомнил себе, что безоговорочно верить его странному рассказу все-таки не стоит. В конце концов, он сам признался, что лжет.

– Ты эксперт, – сказал я, – а потому мне хотелось бы услыхать твое мнение об этой картине.

– Собственно, я еще не являюсь экспертом.

– Но ты имеешь право выступать в качестве специалиста. Ты хорошо знаком с творчеством Хантри. Как тебе кажется, эту баймееровскую картину нарисовал он?

– Мне кажется, да. Я так считаю, но должен заметить, что все не так просто.

– Почему?

– Ну… этой картине наверняка нет двадцати пяти лет. Краски еще свежи, они могли быть положены даже в этом году. И, разумеется, стиль изменился. Наверное, это неудивительно. Мне кажется, это манера Хантри, вполне зрелая, но утверждать этого я не могу, пока не увижу других его картин, написанных недавно. Невозможно создать теорию и даже составить мнение на основании одной-единственной работы.

Мне казалось, что он говорит как эксперт, имеющий немалый опыт и знания. Тема разговора полностью занимала его мысли, отвлекая, наконец, от собственных тревог. Я решил задать ему вопрос потруднее.

– А почему ты раньше сказал, что картина была украдена из твоего дома?

– Сам не знаю. Наверное, у меня что-то не так было с головой, – он уставился на свои запыленные ботинки. – Наверное, боялся втягивать во все это музей.

– Каким образом?

– Каким бы то ни было. Если бы они узнали, что я взял эту картину без спросу, они выставили бы меня с работы. Сейчас уж наверняка это сделают. У меня нет будущего…

– У каждого есть будущее, Фред.

Эти слова прозвучали не слишком убедительно даже для меня. Будущее часто оказывалось жутким, и, возможно, в случае с Фредом так и должно было произойти. Он съежился, словно придавленный тяжестью угрожающей ему опасности.

– Наибольшую глупость ты совершил, взяв с собой Дорис.

– Знаю. Но она хотела ехать со мной.

– Зачем?

– Чтобы увидеть Милдред Мид, если бы мне удалось ее найти… Вы же знаете, что эта женщина была главной причиной семейных неурядиц родителей Дорис. Мне казалось, что будет хорошо, если Дорис с ней поговорит, понимаете?

Я понимал. Подобно другим беспомощным и растерянным глупцам, Фреду было необходимо помогать людям, лечить их при помощи психотерапии, даже если их это могло сломать. Сейчас, пожалуй, он сам как никто нуждался в помощи. «Будь осторожен, – сказал я себе, – сейчас ты сам возомнишь себя психотерапевтом и начнешь помогать Фреду. Оглянись на свою собственную жизнь, Арчер!»

Но оглядываться мне и вовсе не хотелось. Объектом моих исследований и участия были другие: забитые люди в меблированных комнатах, стареющие мальчики, неспособные стать мужчинами, но с наступлением ночи внезапно превращающиеся в стариков. Если ты сам врач, тебе не нужна терапия. Если ты охотник, за тобой не охотятся. Но так ли это на самом деле?..

– У Дорис сейчас трудное время, – проговорил Фред. – Я пытался помочь ей собраться…

– Увезя ее в машине на край света?

– Она сама хотела поехать, настаивала на этом. Я подумал, что лучше я возьму ее с собой, чем она будет сидеть на месте и накачиваться наркотиками!

– Ты удивительно прав. Он несмело и мимолетно улыбнулся мне из-под усов. – Кроме того, не забывайте, мистер, что эти места для Дорис вовсе не край света. Она родилась в Копер-Сити и провела в Аризоне почти полжизни. Здесь ее дом.

– Не слишком счастливое возвращение к родным пенатам…

– Не слишком. Она была ужасно разочарована. Я думаю, возвращение невозможно, как говорил Томас Вульф…

Вспомнив высокий дом с крутой крышей, в котором жил Фред с родителями, я задался вопросом, кому хотелось бы вернуться туда.

– Ты всегда жил в Санта-Терезе?

Он ненадолго задумался.

– С тех пор, как я был маленьким, мы жили в том же доме на Олив-Стрит. Он не всегда был такой трущобой, как сейчас. Мама намного лучше следила за ним, а я помогал ей. У нас были всякие квартиранты, медсестры из клиники и тому подобное… – он говорил таким тоном, словно проживание квартирантов являлось Бог весть какой привилегией. – Самое лучшее время у нас было перед приездом отца из Канады… – он уставился в стену за моей спиной, на которой подрагивала тень моей всклокоченной шевелюры.

– А что он делал в Канаде?

– Работал на разных должностях, преимущественно в Британской Колумбии. Когда-то он любил работу. Мне кажется, что они с матерью и тогда уже не слишком ладили. Позднее я понял, что он, видимо, потому и не жил дома. Но меня это очень огорчало, насколько помню, я впервые увидел отца, когда мне было шесть или семь лет.

– А сколько тебе сейчас?

– Тридцать два, – неохотно признался он.

– У тебя было достаточно времени, чтобы излечиться от обиды, вызванной отсутствием отца…

– Я не это имел в виду! – он был зол и обижен. – Я не собираюсь оправдываться за его счет!

– А я этого и не говорил.

– В сущности, он был мне хорошим отцом, – он задумался над своим утверждением и слегка поправился. – Во всяком случае, сразу после своего возвращения из Канады, когда он еще не пил так. Я в самом деле любил его тогда! Иногда мне кажется, что я до сих пор люблю его, несмотря на все эти кошмарные штучки.

– Какие именно?

– Несет чушь, рычит, ломает мебель, угрожает матери, рыдает… Не может удержаться ни на одной работе… Изобретает все новые безумные идеи, пьет тайком вино – только на это он теперь и способен! – голос его стал высоким и ломким, как у оскорбленной жены. Я подумал, не повторяет ли Фред подсознательно интонации своей матери.

– А кто приносит спиртное?

– Мать. Я не знаю, зачем она это делает, но доставляет ему выпивку весьма исправно. Иногда, – прибавил он совсем тихо, – мне кажется, что она так ему мстит…

– За что?

– За то, что он поломал жизнь себе и ей. Я как-то видел, как она стоит и смотрит на него, мотающегося от стены к стене, так, словно это зрелище доставляет ей удовольствие. И в то же время она – его преданная рабыня и приносит ему выпивку. Такая утонченная форма мести… Эта женщина отреклась от всего женского в себе…

Фред поразил меня: исследуя жизнь, являвшуюся основным источником его тревог, он избавился от привычного комплекса неполноценности, тон его стал глубже и серьезней, худое мальчишечье лицо и длинный нос словно бы уже не так контрастировали с усами. Я почувствовал, что во мне пробуждается что-то вроде уважения к нему и даже надежда на лучшее.

– Она несчастная женщина, – сказал я.

– Знаю. Они оба несчастны. Трагедия в том, что они встретились – это было плохо для обоих. Думаю, мой отец имел все задатки для того, чтобы стать достаточно уважаемым человеком. Разумеется, мать на голову ниже его и, возможно, это ее раздражает, но и она многого достигла. Она имеет диплом сестры милосердия и немалый опыт, а кроме того ухитряется параллельно с работой присматривать за отцом. Это нелегко.