Текст книги "Полосатый катафалк"

Он снова издал смешок, который перерос в хохот. Приступы смеха душили его. Он закашлялся и сел на кровати.

– Принесите воды, Бога ради.

Исключительно Бога ради я пошел в ванную. Затем я услышал торопливый шорох. Одной рукой он шарил под подушкой. Потом он нашарил револьвер, который, потрепетав, оказался нацелен на меня. Рука полковника больше не дрожала.

– Убирайтесь отсюда, или я вас застрелю. Хотите стать пятой жертвой?

Я попятился назад в ванную.

– Закройте дверь. Останьтесь там.

Я подчинился. В ванной все было отвратительно знакомым. В раковине, словно искалеченное существо, лежало полотенце.

По ту сторону двери раздался выстрел. Когда я подбежал к полковнику, во рту у него был ствол револьвера, напоминающий трубку странных очертаний, которую Блекуэлл курил и с ней заснул.

Глава 29

Я вернулся в Лос-Анджелес примерно в полдень. Все утро по разбитому асфальту от шоссе к поселку шныряли полицейские машины, все утро народ сновал по деревянному настилу к дому полковника и обратно к стоянке. Я рассказывал историю Блекуэлла и собственных похождений, пока у меня не запершило в горле. Я бы помолчал, если бы сомневался в достоверности услышанного от полковника. Я страшно устал и хотел, чтобы дело поскорее было закрыто.

Труп хозяина вынесли из дому и увезли. Мы обшарили дом и окрестности в поисках Гарриет, но безуспешно. Потом отправились в Малибу и осмотрели «бьюик». Ничего нового.

– Скорее всего, Гарриет плавает в море, – сказал я Изобел. – Похоже, он избавился от трупа тем же способом, что и от пальто. Тело, как и пальто, вынесет на берег следующий прилив.

Мы сидели в ее комнате. Шторы были опущены, но она не включала свет. Возможно, она не хотела, чтобы я видел ее лицо. Возможно, она не хотела видеть моего лица. Она сидела в шезлонге и смотрела сквозь искусственный полумрак на меня так, словно я был так же чудовищен, как и факты, о которых шла речь. Она все покачивала головой из стороны в сторону, и этот жест непонимания и отрицания угрожал стать привычным.

– Простите, миссис Блекуэлл, но мне казалось, лучше вам узнать все от меня, чем от полиции или из газет.

– Это непременно попадет в газеты?

– Скорее всего. Но вам не обязательно их читать. Потом, когда будете в силах, отправляйтесь в долгое путешествие и оставьте все это в прошлом. – Предложение показалось наивным даже мне самому.

– Какие уж там путешествия, – возразила она. Помолчала, добавила уже мягче: – Я думала, такие ужасы случаются только в античных пьесах.

– Ужасы проходят. Трагедия – та же болезнь, рано или поздно она отступает. Ужасы античных пьес – давно забытое прошлое.

– Сейчас это мало утешает.

– Но об этом стоит подумать.

– Я не хочу ни о чем думать, – сказала она и застыла в раздумье – мраморная статуя женщины, окаменевшей оттого, что пришлось взглянуть в глаза фактам. – Как он мог убить Гарриет? Он же так ее любил!

– Это была нездоровая любовь. В отношениях с женщинами он превращался в маленького мальчика, играющего на чердаке с куклами. Такая любовь легко переходит в ненависть. Раз – и кукле отрезают голову.

– Он отрезал голову Гарриет?!

– Я выразился фигурально. Он, судя по всему, перерезал ей горло бритвой. Той же бритвой он искромсал холст Кэмпиона.

Она снова стала качать головой из стороны в сторону.

– Я могу понять, почему Марк решил убить Долли. Она являла угрозу уже тем, что жила на белом свете. Ральф Симпсон представлял собой угрозу, да и возможно, Рональд тоже. Но Гарриет, его родная дочь...

– Похоже, она была главной угрозой. Она знала о его романе с Долли?

– Боюсь, что да. У Марка ужасная привычка откровенничать. Возможно, он и не рассказал обо всем до конца, но дал понять Гарриет этой весной. Он, наверное, боялся, что все может всплыть наружу, и хотел как-то подготовить ее. Но желаемого эффекта он не добился.

– Откуда вы знаете?

– Гарриет поделилась этим со мной. Она сказала, что должна непременно выговориться. Она была страшно расстроена, я ее никогда такой не видела. Она превратилась в маленькую девочку – рыдала у меня на коленях. Я решила, что не надо поощрять такое поведение в ее годы, и сказала, что она должна терпеть – терплю же я.

– Как она к этому отнеслась?

– Встала и вышла из комнаты. Больше мы на эту тему не говорили. Марк совершил большую ошибку. Это не улучшило отношений в семье.

– Когда это случилось?

– В марте или апреле. Марк волновался из-за того, что у Долли родился ребенок, потому-то он и рассказал об этом Гарриет, хотя мне ничего не сообщил. Теперь-то понятно, что почувствовала тогда Гарриет. Долли вытеснила ее из сердца отца, так она решила. Позже она вступила в связь с бывшим мужем Долли. Думаете, она понимала, что делает?

– Да, – сказал я. – И Кэмпион тоже, хотя они вряд ли обсуждали это между собой. Думаю, что Кэмпион занялся ею в Мексике именно потому, что это была дочь Блекуэлла. Он подозревал Марка в убийстве Долли и сделал вид, что ему нравится его дочь, чтобы оказаться рядом. Он ни за что не вернулся бы из Мексики, если бы не надеялся отвести от себя подозрения.

– Почему же он помалкивал?

– Он заговорил в прошлый понедельник, когда ваш муж угрожал ему ружьем. Но я тогда не понял, что он имел в виду. С тех пор он не пытался ничего объяснить, ибо боялся, что ему не поверят. Кэмпион не подарок, он терпеть не может ничего, что связано с полицией, с властью и вообще. Он самолюбив. Но он все равно заговорит, и мне хотелось бы при этом присутствовать. Если хотите, можете оплатить мои расходы.

– С удовольствием.

– Вы очень щедры. После того, что я вам наговорил...

Она перебила меня коротким кивком головы:

– Это очень помогло мне, мистер Арчер. Вы были тогда жестоки, но ваши слова подготовили меня... ко всему этому.

– Если бы только слова... Я действительно подозревал вас.

– Знаю. Но главное, что вы больше меня не подозреваете. Все кончено.

– Почти. Показания Кэмпиона все расставят по своим местам.

– Что, по-вашему, он скажет?

– Похоже, там, в охотничьем доме, он совершил ошибку, обвинив Марка в убийстве Долли. Этого Гарриет не могла перенести. Рушился образ отца. Кроме того, дополнительным ударом было то, что Кэмпион просто использовал ее, что его интерес к ней на поверку оказался желанием найти убийцу жены. Они страшно поссорились. Она исцарапала Кэмпиону лицо, он ударил ее по голове. Ее шляпка оказалась в воде. Травма, вероятно, была не очень серьезной, она смогла доехать до Малибу, но Кэмпион не знал об этом. По тому, как он вел себя вчера, можно было подумать, что он либо убил ее, либо искалечил.

– Но она сама доехала с Тахо до Малибу?

– Очевидно, да. У нее на это ушло меньше суток. Не исключено, что по дороге она получила медицинскую помощь. Вчера рано утром она приехала в дом на побережье и позвонила отцу. Возможно, она обвинила его в убийстве и потребовала, чтобы он опроверг обвинения.

Он оставил вам записку, чтобы сбить с толку, поехал в Малибу, убил ее и бросил труп в море.

Но на сей раз это не сошло ему с рук. Он сильно наследил. В ванной я видел кровь Гарриет. Блекуэлл был в шоке и не смог замести следы. Он просидел в малой спальне день и ночь, пытаясь найти силы покончить с собой. Возможно, сначала ему нужно было выговориться. Я оказался кстати.

– Я рада, что это были вы, мистер Арчер. И рада, что он не убил вас. Честное слово, очень рада.

Она встала, вокруг были осколки ее жизни. Она протянула мне руку. Я сказал, что еще зайду. Она не выразила нежелания увидеться вновь, не покачала по обыкновению головой.

Глава 30

Кэмпиона перевели в тюрьму округа Сан-Матео. Он все еще молчал. Переговорив с капитаном Ройалом и его шефом, а также после телефонных звонков в Лос-Анджелес тамошнему начальству, я получил разрешение допросить его наедине. Ройал привел его в комнату для допросов и оставил нас вдвоем, закрыв за собой обитую железом дверь.

Кэмпион стоял спиной к двери. Он не поздоровался и даже не кивнул. Тяготы недавних ночей оставили свои следы на его лице, но он по-прежнему сохранял самообладание. Он посмотрел на меня так, словно я в любой момент мог накинуться на него с резиновой дубинкой.

– Как дела, Брюс? Садись.

– Это приказ?

– Приглашение, – сказал я миролюбиво. – Марк Блекуэлл сознался, что убил твою жену. Ройал тебе не говорил?

– Говорил. Но он слегка опоздал. Я подам на вас всех в суд на незаконный арест.

– Не очень мудрая идея. Твоя позиция сильно уязвима.

– Ну а когда меня выпустят? Мне надо работать.

– Сначала ты кое-что должен рассказать. Если бы ты вел себя нормально, то не оказался бы здесь.

– Не надо морочить голову. Я знаю полицейских. Они делают козлов отпущения из слабых и беззащитных, а настоящих преступников отпускают.

– Ты сам себя сделал козлом отпущения. Подумай хорошенько.

Он стоял как вкопанный, а я обошел комнату. Он не спускал с меня глаз. Наконец он сменил гнев на милость и сел за металлический столик, уронив перевязанную голову на руки.

Я подошел к нему и тронул за плечо:

– Послушай, Брюс.

Он вскинул обе руки, прикрывая ими голову.

– Успокойся, я тебе не враг.

Он дернулся под моей рукой.

– Тогда отойди. Терпеть не могу, когда у меня стоят над душой....

Я сел за стол напротив него.

– Ты серьезный человек, хотя и любишь порассуждать о том, какие сволочи полицейские. Тебе сильно досталось в жизни, и я сочувствую тебе. Но если бы ты доверял другим, то избавил бы себя от многих лишних бед.

– Кому же можно доверять?

– Во-первых, мне. Во-вторых, Ройалу. Дело он знает неплохо. Почему позавчера ты не сказал нам правду? Ты заставил нас подумать, что Гарриет утонула, причем с твоей помощью.

– Что бы я тогда ни сказал, вы все равно не поверили бы.

– Но ты и не пытался сказать правду. Ты не пытался спасти Гарриет.

– Пробовал. – Он сжал в кулак правую руку. – Хотел остановить ее. Но я плохо плаваю. А в темноте она быстро от меня оторвалась.

– Мы все никак не можем понять друг друга. Когда это случилось?

– Тогда, на озере. Вечером во вторник. Когда я сказал, что подозреваю ее папашу в убийстве Долли, она так взъярилась! Кинулась на меня с когтями. Пришлось даже хорошенько ее стукнуть, чтобы она от меня отвязалась. Некрасивая вышла сцена, но дальше было еще хуже. Я оглянуться не успел, а она пулей вылетела из дома и помчалась к озеру. Я было за ней, но она как растворилась. Вот тут-то я запаниковал.

– Это правда?

– Клянусь! – сказал он, глядя мне в глаза. – Я не говорил об этом вам с Ройалом, потому что вы решили бы, что я, по сути дела, сознался в убийстве. – Он посмотрел на кулак и медленно его разжал. – Я и сейчас не могу доказать, что не оглушил, а потом и не утопил ее.

– Доказывать ничего не надо. Она не утонула в Тахо. Если в тот вечер она и думала покончить с собой, то потом изменила решение. Похоже, она вылезла из воды, когда ты ушел.

– Значит, она жива?

– Нет, она умерла, но убил ее не ты. Это сделал ее отец. Он сознался в этом и других убийствах, а потом застрелился.

– Почему он это сделал?

– Одному Богу известно почему. Возможно, она обвинила его в убийстве Долли.

На лице Кэмпиона попеременно отразилась целая гамма чувств: недоверие, облегчение и упрек самому себе. Он провел по лицу рукой, словно стараясь стереть эмоции. – Зря я сказал Гарриет про ее отца, – пробормотал он. – Теперь-то я понимаю, что не должен был от тебя ничего скрывать. Но я думал, что ты будешь любой ценой выгораживать Блекуэлла, раз на него работаешь.

– Мы оба ошиблись насчет друг друга. Может, заодно просветишь меня насчет еще нескольких моментов?

– Ладно. Сегодня у меня приступ правдивости. Спрашивай.

– Во время корейской войны ты угодил в беду, – начал я в виде пробы, – что там произошло?

– Это было уже после войны. Мы сидели в Японии, ждали транспорта домой. – Он сделал широкое движение рукой. – Короче говоря, я врезал дежурному офицеру. Сломал ему нос. Это был полковник.

– За что же ему так попало, кроме того, что ты не любишь полковников?

– Тебе это может показаться чушью. Однажды он заметил, что я рисую, и решил, что было бы неплохо, если бы я написал его портрет. Я сказал, что по приказу не работаю. Тут мы и схлестнулись. Он грозил держать меня в Японии, пока я не сдамся. Я ему врезал. Если бы он был пониже или повыше званием или принадлежал бы к нашему полку, все бы обошлось. Но нужно было спасать честь мундира, и я получил год каторги и увольнение по дисциплинарным мотивам. Но я не написал его портрет, – добавил он с мрачным удовлетворением.

– Ты лихо ненавидишь. Что же ты любишь?

– Мир воображения, – сказал он. – С этим у меня порядок. Всякий раз, когда я пытаюсь сделать что-то в реальном мире, дело кончается кошмаром. Например, мне не следовало жениться на Долли.

– Почему же ты все-таки женился?

– Это непростой вопрос. Я пытался найти ответ с тех пор, как угодил в этот капкан. Во-первых, из-за денег. Я был бы лицемером, если бы отрицал это. У нее было кое-что – своего рода приданое. Я хотел подготовить серию картин для выставки, и мне требовались деньги. Деньги всегда нужны, по крайней мере, мне, и мы заключили сделку.

– Ты знал, что она беременна?

– В этом-то и заключалась вся прелесть.

– Большинство мужчин думают иначе.

– Я не большинство. Мне нравилось, что будет ребенок, и мне не хотелось быть ничьим отцом. Мне было все равно, кто настоящий отец, лишь бы не я. Наверное, звучит глупо. Но, возможно, это связано с тем, что мой родной папаша бросил нас, когда мне было четыре года. – В его голосе послышалась горькая обида.

– У твоего отца были неприятности с полицией?

– Он сам работал в полиции, – сказал он с насмешливой ухмылкой. – Это был продажный легаш из Чикаго. Помню, как последний раз видел его. Помогал блондинке садиться в «кадиллак» у отеля на Золотом Берегу. – Кэмпион откашлялся. – Следующий вопрос.

– К вопросу о Долли, как же ты к ней относился?

– Сам толком не знаю. Сначала жалел. Думал, из этого вырастет какое-то настоящее чувство. Это моя давняя детская мечта. – Его рот насмешливо скривился. – Не получилось. Жалость леденит сердце. Как ни странно, я никогда не спал с ней. Хотя мне нравилось писать ее. Это мой способ проявления любви к людям. По-другому у меня не выходит.

– Я думал, ты большой бабник.

Он слегка покраснел:

– Пришлось, конечно, поработать... Многие из них считают, что это очень творческое занятие – спать с художником. Но любовь пришла однажды, и то ненадолго. Я сам все испортил.

– Как же ее звали?

– Не все ли равно? Анна.

– Анна Касл?

Он удивленно уставился на меня.

– Кто тебе сказал о ней?

– Она сама. Два-три дня назад я был в Ахихике. Она говорила о тебе с большой теплотой.

– Так, – пробормотал он. – Интересная неожиданность. С ней все в порядке?

– Было бы в порядке, если бы она так не переживала из-за тебя. Сбежав с Гарриет, ты сильно ее обидел. Напиши ей хотя бы письмо.

Некоторое время он сидел и молчал. Мне подумалось, что он сочиняет такое письмо. Судя по его нахмуренному лбу, письмо сочинялось с трудом.

– Если Анна была так тебе дорога, почему ты связался с Гарриет?

– Я был связан обязательством. – Он по-прежнему углубленно вглядывался в себя.

– Не понимаю.

– Впервые с Гарриет мы встретились не в Мексике. Это случилось в моем доме в Луна-Бей за несколько недель до этого. Она пришла навестить Долли и младенца. Они с Долли были давними подругами. Но Долли не было дома, она повезла малыша на ежемесячный осмотр к врачу. Я работал, а Гарриет стояла и смотрела. Ей страшно понравилось. Она сама немножко рисовала. Очень восторженная девица...

– Дальше?

Кэмпион смутился.

– Я подумал, что она могла бы сделать для меня очень многое, если пойти ей, так сказать, навстречу. У меня не было ни цента, у нее явно водились деньги. Я решил, что неплохо завести мецената женского пола. Очень трудно работать и думать, где достать денег, чтобы заплатить за свет. Мы договорились о свидании. В тот же вечер оно состоялось. Потом мы стали проводить вместе вечера. Я не понимал, на что себя обрекаю. Гарриет вела себя так, словно никогда до этого не видела мужчины. Она влюбилась с такой силой, что я даже испугался. Раза два в неделю она приезжала с Тахо, и мы ехали в какой-нибудь мотель. Я чувствовал, что добром дело не кончится. Мне бы раньше прекратить отношения... – Он глубоко вздохнул.

– Что значит – добром дело не кончится?

– Я и сам толком не понимал. Но Гарриет была слишком серьезно настроена – и очень страстная. Зря я поощрял ее.

– Ты подозревал, что Блекуэлл – отец ребенка?

– Отчасти. Что-то в подсознании шевелилось... Однажды Гарриет взяла ребенка на руки и назвала своим маленьким братиком. Мне это запомнилось, хотя я не понимал тогда, что она говорила всерьез.

– Долли ничего тебе не говорила об этом?

– Нет. Я и не пытался от нее ничего узнать. Мне даже не хотелось знать, кто его отец. Мне казалось, что, не зная этого, я буду лучше к нему относиться. Но выяснилось, что и ребенка я не научился любить. Ни его, ни кого-то еще. Ну а когда я затеял роман с Гарриет, я вообще все испортил. Мне бы сидеть дома и любить жену с ребенком.

Он говорил тихо, но мне казалось, что я слышу раскаты голоса уверенного в себе мужчины. Он встал и ударил кулаком правой руки о ладонь левой. Потом потряс обеими руками, как совершенно сбитый с толку человек, и подошел к окну.

– В ночь, когда погибла Долли, я был с Гарриет, – сказал он, не оборачиваясь.

– Значит, именно с Гарриет ты спал в мотеле «Тревелерз»?

– Да. Хотя «спал» не совсем правильное слово. Мы повздорили, и она посреди ночи понеслась на Тахо. Я остался в мотеле и страшно надрался. Она привезла мне бутылку отцовского виски. – Он получал какое-то болезненное удовлетворение, воскрешая унизительные подробности недавнего прошлого.

– Из-за чего вы повздорили?

– Из-за женитьбы. Она хотела купить мне развод в Рино. Признаться, мне это показалось заманчивым, но как дошло до дела, я понял, что не смогу. Я не любил Гарриет. Долли я тоже не любил, но я заключил с ней соглашение насчет того, что признаю ребенка своим. Мне казалось, что если я останусь, то полюблю мальчишку. Но было уже поздно. Когда я протрезвел настолько, что смог вернуться домой, Долли была мертва, малыш исчез и вокруг толпились полицейские.

– Почему ты не сказал им, где провел ночь? Это же алиби.

– Тогда в этом вроде бы даже не было необходимости. Они задали мне несколько вопросов и отпустили восвояси. Как только я освободился, то позвонил Гарриет на Тахо. Она сказала, что я ни под каким предлогом не должен упоминать ни ее, ни ее семью. Она явно выгораживала отца, хотя и не говорила об этом прямо. Когда меня решили привлечь к ответственности, она подала идею скрыться, и я провел две кошмарные недели в их летнем доме на берегу. Я хотел уехать в Мексику – для этого Ральф и одолжил мне свою метрику, но у меня не было денег. Наконец деньги достала Гарриет. Она сказала, что потом приедет ко мне в Мексику и мы сделаем вид, что там впервые увидели друг друга, и начнем как бы с нуля. Потом мы либо останемся в Мексике, либо уедем в Южную Америку. – Он отвернулся от окна, лицо его казалось умытым светом. – Похоже, она увидела шанс пришить меня к своей юбке навсегда. И я опять испытал искушение согласиться. Вот какой я негодяй!

– Я насчет мотивов Гарриет. Ты сказал, она выгораживала отца. Она знала тогда, что это он убил Долли?

– Вряд ли. – Он потрогал ссадины на щеке. – Вот как она отреагировала, когда я поделился с ней моими подозрениями.

– Когда они у тебя возникли?

– Не сразу. Впервые его имя упомянул Ральф, еще до моего отъезда из Луна-Бей. Он видел Долли с Блекуэллом предыдущим летом. Ральф воображал себя сыщиком и очень заинтересовался кожаной пуговицей, что обнаружили на месте преступления. Полиция тоже ею интересовалась. Ты что-то о ней знаешь?

– Очень многое. – Я кратко изложил историю загадочного пальто.

– Значит, Блекуэлл убил Ральфа?

– Он признался в этом сегодня утром – и в других убийствах тоже.

– Бедняга Ральф. – Кэмпион опустился на стул и какое-то время молчал с отсутствующим взглядом. – Ему тоже надо было бежать от меня подальше. Я переносчик моральной заразы.

– Неплохая идея, – отозвался я. – Но мы говорили о том, как ты заподозрил Блекуэлла.

Еще немного помолчав, он заговорил:

– Ральф-то и навел меня на мысль о Блекуэлле. Разрозненные кусочки, обрывки, фрагменты начали складываться в картину, и наконец я ее мысленно представил. Среди этих фрагментов был интерес Гарриет к малышу, которого она назвала своим братиком. Если это обмолвка, то очень любопытная, подумал я. Затем Долли начала откуда-то получать деньги – как раз в то время, как в нашем доме появилась Гарриет. Я не понимал отношения между Долли и Гарриет. На поверхности все было прекрасно, но в глубине чувствовалась враждебность.

– Это естественно, если Долли знала о твоем увлечении Гарриет.

– Она не знала. Кроме того, их отношения были такими же и в первый день пребывания Гарриет у нас. Они поздоровались, как родные сестры, ненавидящие друг друга, но не имеющие возможности это открыто признать. Теперь-то я понимаю, в чем дело: Гарриет знала о романе Долли с ее отцом, а Долли знала о том, что она все знает.

– Ты не сказал мне, как ты все выяснил.

– Озарение посетило меня как-то вечером в Мексике, уже после приезда Гарриет. Мы сидели в моей студии, и возникла тема охотничьего домика ее отца на озере Тахо. Не помню почему. – Он склонил набок голову, словно вслушивался в далекие голоса. – Нет, вспомнил. Она снова вышла на матримониальную тропу, несмотря на то, что меня разыскивали за убийство. Она мечтала, как мы вернемся в Штаты, поселимся в охотничьем домике и станем жить-поживать да добра наживать. Самое странное, что я уже об этом слышал.

– От Гарриет?

– От Долли. Она рассказывала мне истории об очаровательной старой даме, которая опекала ее, когда она только приехала в Стейт-Лайн прошлым летом. Она подробно описывала дом милой старушки – высокие потолки, вид на озеро, расположение комнат. Меня вдруг осенило, что это же дом Блекуэлла и что Блекуэлл и есть чудесная старушка, а, возможно, и отец моего... – он поперхнулся, – ребенка Долли. Тогда я ничего не сказал Гарриет, но решил вернуться с ней в Штаты. Мне хотелось побольше разузнать о милой старой даме. Вот и разузнал.

Словно силовые линии магнитного поля, на его лице выступили горестные морщинки.