Текст книги "Социализм и капитализм в России"

Впрочем, даже и там, где нет влиятельных социал-демократических и коммунистических партий, как, например, в США, государство должно было пойти ради спасения экономической системы на осуществление множества социально ориентированных программ, а также ввести более жесткие формы государственного регулирования бизнеса. Значительное увеличение налогов, антимонопольное законодательство, особенно строгое именно в Соединенных Штатах, огромные налоги на наследство – все это помогает не только содержанию постоянно растущего государственного аппарата или сохранению конкуренции, но и существенному перераспределению сверхдоходов. Значительное повышение производительности труда и квалификации работников само по себе требует и повышения оплаты труда. Стоимость оборудования и материалов, которые приходятся на одного работника, громадные убытки от возможных аварий и сбоев на производстве настолько велики, что слишком большая экономия на заработной плате может оказаться просто невыгодной для нанимателя. Из всех рыночных экономик развитых западных стран экономика США, несомненно, является наиболее рыночной, наиболее капиталистической. Однако и здесь роль государства и профсоюзов очень велика. Чтобы победить на выборах в условиях американской демократии, политики США должны заботиться о социально слабых слоях населения. В последовательно демократической системе, а США считают свою страну обществом демократии и плюрализма, сдвиг в сторону социал-демократической политики неизбежен. И хотя в США нет сильной социал-демократической партии, наиболее ортодоксальные из американских либеральных экономистов и монетаристов давно уже стали говорить об Америке как о социалистической стране.

Едва ли не самый авторитетный западный монетарист и либерально-консервативный экономист профессор Чикагского университета Милтон Фридман заявлял, обращаясь к своим последователям в новой России: «Я говорю: не берите Соединенные Штаты как модель для подражания. Не берите Швецию как модель для себя. Такого рода страны превращаются в социалистические. США сегодня становится социалистической страной». Этот призыв содержался в большом интервью М. Фридмана, опубликованном у нас в стране под заголовком «Социалистическая Америка не пример для подражания»[195]195
  Независимая газета. 1995. 21 марта.


[Закрыть]. Некоторые из политических обозревателей считают, что многие из элементов социал-демократической идеологии взяла в свою программу демократическая партия США еще во времена Франклина Рузвельта. Неслучайно таким активным деятелям Фабианского движения в Англии, как, например, писатель Герберт Уэллс, казалось, что Ф. Рузвельт начал строить в США социалистическую систему. Отдельные элементы социал-демократической программы можно найти сегодня и у американских республиканцев – без этого их успехи на всеобщих выборах были бы гораздо скромнее.

Призыв монетаристов отказаться от всех главных форм государственного регулирования хозяйственных процессов неосуществим не только в силу имманентно присущей западной капиталистической экономике неустойчивости, но и ввиду новых масштабов этой экономики. Известно, что марксизм всегда считал одним из главных противоречий капиталистического общества, ведущим его к гибели, не только противоречие между трудом и капталом, но и противоречие между общественным характером современного Марксу машинного производства и частным характером присвоения при капитализме. Капитализм пока еще не погиб, хотя общественный характер труда в капиталистических странах возрос многократно. Здесь функционируют сотни транснациональных кампаний, работа которых оказывает заметное влияние на всю мировую экономику и на жизнь всего человечества. Совершенно новые отношения возникли между хозяйственными системами и природой, ресурсы которой, как оказалось, далеко не безграничны. В новых условиях противоречие между общественным характером производства и частным характером присвоения стало опасным для населения самих капиталистических стран и всего земного шара. Естественно, что государство вынуждено сегодня регулировать работу самых крупных или самых опасных для природы или здоровья людей промышленных предприятий или транспортных систем. Я уже не говорю о контроле за производством оружия массового уничтожения. Этот контроль начинает принимать даже надгосударственный характер. Существенно влияет на западное производство и контроль со стороны разнообразных обществ потребителей, муниципальных органов и многочисленных общественных организаций (партии зеленых, общества по охране среды обитания, противники атомных электростанций и т. п.).

Как государственного регулирования, так и долгосрочного планирования требует производство многих современных машин и сооружений. Создание новых поколений самолетов и кораблей всех типов, ракетных систем, электростанций, даже легковых автомашин не может осуществляться без самого серьезного планирования и без участия государства. В таких масштабных производствах само представление о собственности меняется. Владельцам электростанций, обеспечивающих Нью-Йорк и Сан-Франциско электроэнергией, приходится думать не только о максимальной прибыли. Не так уж свободны в своих решениях и владельцы гигантских торговых сетей, внедрившихся в экономику десятков стран.

В марксистской теории общественно-экономических формаций обычно отмечалось ранее, что социалистическая или коммунистическая формация не может постепенно возникать в недрах капитализма, подобно тому, как капиталистическая формация возникала в течение столетий в недрах феодализма. Однако в свете экономического прогресса и экономических реальностей ХХ века, о которых я кратко говорил выше, это утверждение, несомненно, нуждается в пересмотре. Очень многие факты свидетельствуют о том, что социалистические отношения, несмотря ни на что, начинают «прорастать» через капиталистические отношения. В кругах самых серьезных западных экономистов никто этого и не отрицает. Здесь давно уже писали и продолжают писать и говорить о «социализации» экономики в постиндустриальном обществе и даже разделяют эту социализацию на несколько этапов. Один из этапов этой социализации в США начался с времен Великой депрессии 1929–1933 годов и завершился в 1970-е годы. Другой происходил позже в связи с новой революцией в производительных силах, которая невозможна без самого широкого развитии образования и культуры – в том числе и среди рабочих и служащих. Исследования показывают, что в наиболее крупных странах Запада почти половина населения получала в конце XX века свои первичные доходы или значительную часть их от государства: либо за счет занятости в общественном секторе, либо благодаря выплатам пенсий и пособий из фондов социального страхования. В последние десятилетия XX века сфера социальных услуг в Западной Европе, в США и Японии по масштабам и по быстроте расширения обогнала на многих направлениях социальные системы Советского Союза. Такие фигуры, как воспитатель детского сада, школьный учитель, служащий органов социального вспомоществования, оказались более авторитетными и материально обеспеченными, чем в СССР, не говоря уже о новой России. При таком взгляде на мир поражение социализма в СССР является не более чем эпизодом в общей картине развития и прогресса мировой экономики, эпизодом, значение которого нельзя ни преуменьшать, ни преувеличивать. Ушла в прошлое одна из начальных и незрелых форм социализма. На смену ей идет более развитая форма смешанного общества, В этой новой системе смешанного общества должны быть сохранены и те сектора и предприятия советского народного хозяйства, которые показали не меньшую, а нередко большую эффективность, чем аналогичные предприятия в западных странах. В очень многих случаях, где требовалось быстрое решение крупных экономических и научно-технических проблем, а также централизованное руководство и массированное использование громадных материальных и людских ресурсов, советское народное хозяйство справлялось с поставленными задачами обычно не хуже, чем капиталистическое хозяйство. Это можно видеть не только по ракетно-космической промышленности и общему функционированию космических программ или программ военного строительства. СССР достиг высокого уровня эффективности в области электроэнергетических систем, трубопроводного транспорта, железных дорог, геологоразведки, в ряде областей металлургии и тяжелого машиностроения. Советский Союз располагал лучшей в мире системой высшего технического образования. Этот перечень можно продолжить.

Только практика является в конечном счете критерием истины. Поэтому реальная практика общественных и экономических процессов ХХ века не может не изменить многие из наших прежних представлений о природе социализма и социалистической собственности. Это хорошо понимают наиболее вдумчивые из российских социологов и политологов.

Размышляя о последствиях десятилетия 1985–1995 гг., Юрий Красин писал: «С нынешним кризисом уходит в прошлое исчерпавший себя социализм, который был идеологическим слепком классического индустриализма с его отличительными особенностями: материалоемкими и трудоемкими технологиями, четко очерченными границами форм собственности, противостоянием труда и капитала, классовым антагонизмом, доминированием партийно-политических структур. Между тем другому обществу, идущему на смену классическому индустриализму (чаще всего его именуют «постиндустриальным», присущи иные измерения: гибкие технологии, индустрия знаний и информации, размытость отношений собственности и классовых различий, изменение функций государства, новые социальные субъекты и непартийные движения, политическая культура консенсуса. Общественные отношения испытывают влияние новых потребностей, чрезвычайно многообразных, не сводимых к экономическим интересам, а часто и вообще к какому-либо общему знаменателю. Эти кардинальные изменения затрагивают принципы методологии оценки и решения всех общественных проблем, причем не в каких-то частностях, а в самом существе. Должны быть ревизованы как исторически ограниченные многие, казалось бы, основополагающие понятия: классовая борьба, насилие, гегемония пролетариата и т. п.»[196]196
  Социологический журнал. 1995. № 1. С. 176.


[Закрыть].

Я уже писал выше, что понятие «социализм» может быть связано и с совокупностью научно-теоретических концепций, и с общественно-политическим движением, и с социально-экономическим строем общества. Думаю, что надо различать и разделять также понятия «социализма» и «социалистической собственности». Общество может быть последовательно социалистическим и при наличии в нем многих форм собственности – и не только индивидуальной, коллективной и государственной, как об этом говорилось в статье 10 Конституции СССР, но и частной собственности. Этот вопрос должен решаться не на уровне отвлеченных общих принципов, а с учетом общественной целесообразности. Интересы и потребности общества – вот критерий, на основе которого только и могут подлинные социалисты вмешиваться в отношения собственности. Нельзя сохранять частную собственность там, где она начинает противоречить общественным интересам, объявляя ее на веки веков священной и неприкосновенной. Но нелепо проводить обобществление и национализацию только ради абстрактных принципов, а не ради более высокой производительности и более эффективного удовлетворения потребностей населения страны. Также нелепо, конечно, проводить приватизацию и разгосударствление эффективно работающих предприятий с коллективной или общественной собственностью.

Нет необходимости доказывать значение и ценность частной собственности как стимула. Чувство хозяина, или собственника, – это важный мотив для деятельности, особенно на уровне мелкого и среднего производства. Бороться с крайностями и с паразитическими формами присвоения, которые порождает система частной собственности, можно и нужно, но не путем ее полного запрещения. Паразитические формы присвоения и угнетения возникают и при полном господстве государственной собственности. Еще Ш. Фурье писал: «Инстинкт собственности – это самый могучий из известных нам рычагов для усиления жизнедеятельности цивилизованных народов. Можно без преувеличения сказать, что производительность труда собственника вдвое выше по сравнению с трудом раба или наемного рабочего. <…> Следовало бы поэтому для разрешения основной проблемы политической экономии превратить всех наемных работников в собственников, заинтересованных в производстве»[197]197
  Жид Ш. Пророчества Фурье. Харьков, 1919. С. 21.


[Закрыть]. Роберт Оуэн также не предлагал проводить обобществление британских текстильных предприятий. Начиная свои социальные эксперименты, он ставил своей целью «открыть способы, посредством которых можно было бы улучшить условия жизни бедных и рабочих классов с пользой для предпринимателей»[198]198
  Оуэн Р. Избранные сочинения. Т. 1, М.—Л., 1950. С. 41.


[Закрыть]. Есть своя правда у богатых крестьян или фермеров, наживших это богатство главным образом своим и своей семьи немалым трудом. Есть своя правда у мелкого предпринимателя, но также и у крупного бизнесмена, организовавшего и развернувшего крупное собственное дело. Но есть своя правда и у пролетария, у наемного рабочего, у старого и больного человека. Задача социалистов не решать задачи одного сословия за счет уничтожения другого, а гармонизировать и систему производства, и систему распределения доходов от этого производства.

В 70-е годы несколько партийных теоретиков, включая Ричарда Косолапова и Анатолия Бутенко, спорили о том, кто из них первым выдвинул и обосновал концепцию «развитого» и «реального» социализма, которую потом не раз использовал в своих официальных докладах Леонид Брежнев. Но в 1990-е годы А. Бутенко, в отличие от Р. Косолапова, существенно изменил свой взгляд на социализм. «Жизнь показала, – писал А. Бутенко в 1996 году, – что жить без частной собственности, без капиталистов – это еще не значит жить при социализме! Учитывая именно этот главный негативный урок семидесятилетних попыток построить социализм посредством полного уничтожения частной собственности и обобществления всех средств производства, можно и нужно дать иную трактовку, иную характеристику самого социализма. В чем ее суть? Как можно сегодня в свете обретенного опыта и знаний определить социалистическое общество? Каков критерий социалистичности? Следует со всей решительностью подчеркнуть, что в современном видении социализма принципиально изменяется сам критерий социалистичности, а вместе с ним и общее понимание социализма: взамен прежнего критерия, исходившего из типа собственности, выдвигается новый критерий – интересы человека труда: не то общество ближе к социализму, в котором выше процент обобществленных средств производства, а то, где лучше живется людям труда!»[199]199
  Альтернативы. 1996. № 1. С. 15–16.


[Закрыть] Решительно пересмотрел А. Бутенко и свое прежнее отношение к разным видам собственности. «Жизнь показала, – замечал он в той же статье, – что невозможно обеспечить прогресс и подчинить его интересам всех граждан, невозможно при прежнем игнорировании индивидуально-частного интереса, без учета того, что именно частная собственность – не враг, а постоянный демиург экономического развития, который может и должен быть использован в поступательном развитии каждой страны»[200]200
  Альтернативы. 1996. № 1. С. 18.


[Закрыть].

Предложения о реабилитации частной собственности для мелкого производства, для сферы услуг и торговли звучали и много лет назад, еще во времена Н. С. Хрущева. Было очевидно, что ни парикмахерские, ни мелкие мастерские по ремонту часов, мебели, обуви, ни ателье по пошиву женской и мужской одежды не начинают работать лучше, если их передают в собственность государства, создавая громадные тресты и комбинаты бытовых услуг, подчиненные в свою очередь Министерству коммунального хозяйства и Министерству местной промышленности. В такой псевдосоциалистической системе сфера услуг работала хуже и становилась более дорогой для населения. При этом сами работники сферы услуг получали, как правило, очень низкую зарплату, так надо было еще содержать за их счет армию чиновников из разного рода банно-прачечных трестов, трестов общественного питания и сапожного дела. Такая же ситуация возникала и в сфере торговли, где проводилась национализация даже всех мелких лавочек и газетных киосков.

Мы называли «последовательно социалистическим» Н-ский тракторный завод, на котором не только организации рабочих и служащих не имели почти никаких прав, но где даже права дирекции были крайне урезаны. Только на уровне Правительства и ЦК КПСС могли решаться вопросы штатов и заработной платы, продолжительности рабочего дня цены на тракторы и другие изделия завода, строительства новых цехов и т. п. Объемы производства Н-ского завода определял, как известно, Госплан СССР, снабжение Госснаб СССР, продажей тракторов ведали Министерство торговли и Министерство внешней торговли СССР. Заработная плата рабочих была существенно ниже, чем оплата труда на аналогичных предприятиях Запада, очень низкой была и оплата труда инженерно-технического персонала и администрации. Большая часть прибыли предприятия, то есть прибавочной стоимости, расходовалась на военные нужды страны, на содержание громадного аппарата высших чиновников и их привилегий. Невысоким было и общее качество продукции. С другой стороны, наши экономисты и политики называли «безусловно капиталистическим» французский тракторный завод Х-ской акционерной кампании, акции которой были распределены между многими тысячами собственников. Профсоюзы и рабочие организации этого завода совместно с администрацией определяли режим труда и заработную плату работников. Все основные вопросы деятельности предприятия решались на уровне администрации и собрания акционеров. Заработная плата рабочих и служащих была здесь достаточно высокая, как и производительность труда. Качество продукции удовлетворяло мировым стандартам. Завод платил налоги государству и местным органам, однако большую часть прибыли выплачивали в качестве дохода по акциям, а также на разного рода социальные нужды и на развитие производства. Конечно, это только схема, но и из нее видна неубедительность многих наших прежних критериев социалистичности и капиталистичности. Почему моряк, кочегар или повар на итальянском или финском лайнере должен считать себя человеком подневольным и эксплуатируемым, а моряк, кочегар или повар на советском туристическом лайнере должен был считать себя свободным тружеником социалистического предприятия, если оплата труда на советском лайнере была в два или три раза ниже, а режим дня и регламент более напряженным? К тому же права советских моряков в зарубежных портах были крайне ограниченными. Всем было известно, что основной доход многие из советских моряков получали от продажи в СССР купленных в западных портах дефицитных в нашей стране товаров. Нельзя использовать критерии социалистичности или капиталистичности вне конкретных ситуаций, независимо от соответствия общественным условиям и интересам, а также независимо от уровня жизни, от прав и обязанностей работников и администрации. Владелец небольшой текстильной фабрики в Нью-Йорке или владелец ресторана в Лондоне, нанимающий за мизерную плату бесправных иммигрантов, не думающий об их жилище и пенсиях, об их отдыхе и болезнях, не позволяющий им объединяться в профсоюзы и т. п., действует в духе капиталиста XIX века. Однако владелец другой фабрики или ресторана, нанимающий своих работников по договору, гарантирующий им достаточно высокую оплату труда, соблюдающий все формы и принципы социального обеспечения, признающий права профсоюзов и т. п., уже не является хозяином и капиталистом в прежнем смысле слова, так как признает и использует на практике многие из признанных форм и методов социалистического хозяйствования.

Различного рода догмы относительно частной и социалистической собственности уже давно мешали развитию экономики в Советском Союзе и реальному улучшению жизни людей. Примеры такого «экономического догматизма» можно приводить сотнями. Известно, что после коллективизации 1929–1955 гг. крестьянам и жителям небольших городов и городских окраин запрещалось иметь лошадей, которые, считались «средством производства». В результате пришла в упадок большая и важная для России отрасль – коневодство. Жители южных станиц и сел не могли приобрести для себя лошадь даже тогда, когда многие из них имели легковые машины – в 40 и 60 лошадиных сил. Колхозы не имели права иметь в собственности тракторы и все другие сельскохозяйственные машины. Таким правом до 1957 года располагали только машинно-тракторные станции (МТС). Отдельные граждане не имели права до конца 80-х годов приобретать в собственность грузовые машины. Нелепые запреты распространялись не только на средства производства. К 1988 году в районах ближнего Подмосковья имелось около 35 тысяч пустующих и разрушающихся жилых домов. Хозяева этих домов или их наследники не могли продать дома москвичам, так как закон запрещал горожанам иметь два или три жилых помещения. Загородный дом был привилегией для немногих. Нельзя было продавать пустующие дома жителям других областей и республик, так как они не имели права на прописку в Подмосковье. Эти дома были проданы москвичам только в 1988–1990 гг. Однако земельные участки перешли к новым владельцам лишь на правах аренды, то есть без права возводить на них капитальные строения или высаживать плодовые деревья. Излишки овощей или ягод по договору об аренде нужно было сдавать соседнему совхозу или колхозу. Только в 1992–1995 гг. миллионы приусадебных участков разного типа перешли в частную собственность к их владельцам и пользователям, что, разумеется, намного улучшило их использование.

К сожалению, только сейчас, после многих мучительных поисков и провалов, мы начали понимать, что частная инициатива и частная собственность во многих случаях являются очень полезным, а в некоторых случаях и незаменимым для общества институтом. Но все, что полезно для общества, не может противоречить принципам социализма. Понимание этого не превращает социалистов в либералов. Наш новый социализм предполагает разумное сотрудничество и конкуренцию предприятий всех видов и форм собственности. Социалистическое общество не только в начальных или переходных фазах, но и в своих развитых формах должно оставаться обществом со смешанной экономикой, то есть многоукладным.

Особого рассмотрения требует вопрос об интеллектуальной собственности в условиях общества современного типа, в котором духовное производство, или производство интеллектуальных и духовных ценностей становится одной из наиболее важных отраслей производства. Ясно, что вопрос о различных формах интеллектуальной собственности не может решаться по тем же законам и правилам, что и вопрос о собственности на землю, машины или недвижимость. В сфере культуры и духовного производства рождаются такие формы собственности, которые не подходят под определение общественной или частной собственности, но составляют национальное достояние или достояние всего человечества.

Какие-то новые формы собственности рождаются в процессе быстро развившейся в последние 15 лет компьютерной революции и в ходе распространения интернета. В ряде случаев именно частная собственность становилась тормозом в развитии информационной инфраструктуры. Многие из социологов не без основания утверждали еще десять лет назад, что социальные последствия информационной революции будут не менее значительными, чем социальные последствия промышленной революции XIX века и научно-технической революции 60—70-х годов XX века. Как писал в 1996 году российский исследователь Ю. Затуливетер, – наступает эпоха «открытого информационного общества, в котором свобода каждого человека будет измеряться равным для всех правом хранить, передавать-получать и преобразовывать информацию единого информационного пространства… Техническая возможность доставки любой информации в любое место придает антагонизму частной и общественных форм собственности новое наполнение. На таком фоне частная собственность уже не может претендовать на роль главного бастиона свободы личности. Предвидеть направление перемен нетрудно. Врожденная бездефицитность «бесплодной информации», ее главенствующая роль в информационно зависимом обществе приведет к установлению бесспорных социальных преимуществ общественных форм собственности на информацию, с чего и начнется отмирание частных форм собственности. Возможно, именно компьютерный мир готовится сделать исторически необратимый шаг к ускользающему до сей поры социализму»[201]201
  Свободная мысль. 1996. № 7. С. 125–126.


[Закрыть].

Мир меняется быстро, но он меняется не столько в сторону нового понимания либерализма, как утверждал Ф. Фукуяма, сколько в сторону нового понимания социализма.