Текст книги "Месть от кутюр"

25

Хэмиш протянул через гладкий прилавок билет для мисс Плесень, как прозвала ее Фейт. Мисс Плесень взяла его одними ногтями, не промолвив ни слова, отправилась на дальний конец платформы и, поставив чемоданы у ног, устремила взгляд на убегающие рельсы и закатное солнце.

Начальник станции подошел к Бомонтам. Посмотрел на часы, покрутил кончики усов и сказал:

– Сегодня ждем «Хадсон» 4-6-4», класс Р. Приходит минута в минуту. Прокатиться на таком – одно удовольствие.

– Угу, – кивнул Уильям и покачался на носках.

Хэмиш неторопливо зашагал вдоль рельсов к сигнальным рычагам, а Уильям подошел к Уне.

– Паровоз типа «Хадсон», класс Р, прибывает вовремя. Вас ждет приятная поездка, – сообщил он и, пыхтя трубкой, поплелся к семье.

Хэмиш, зажав свисток в зубах, встал у края платформы и развернул флажок. Слеза, пробежавшая по щеке Уны, капнула на шарфик из искусственного шелка в крупный горох, повязанный вокруг шеи.

Эван Петтимен стоял у постели жены и аккуратно наливал в чайную ложку густой сироп.

– Эван, сегодня мне нужно две ложки, – сказала Мэриголд.

– Уверена, что этого хватит, дорогая? Мистер Олменак говорил, для лучшего эффекта можно употреблять и больше.

– Да, Эван, уверена.

Он дал Мэриголд еще одну ложку сиропа, взбил подушки, поправил фотографию Стюарта на тумбочке, подоткнул одеяло. Мэриголд сложила руки на груди и закрыла глаза.

– Мэриголд, на днях мне придется съездить в Мельбурн, – сказал Эван. – Ненадолго, всего на несколько дней. Дела Совета графства, очень важные.

– Значит, по вечерам я буду совсем одна…

– Я попрошу Нэнси навещать тебя.

– Она мне не нравится.

– Тогда попрошу сержанта Фаррата или еще кого-нибудь.

– Эван, ты такой авторитетный человек… – сонно пробормотала Мэриголд.

Скоро ее рот открылся, дыхание стало ровным, и Эван вышел из спальни. Заперевшись у себя в кабинете, он отпер сейф, достал фото Уны, поставил на стол перед собой, затем откинулся в кожаном кресле, распустил завязки на пижамных штанах и запустил туда руку.

26

Тилли снился сон. Пабло пришел и сел в изголовье ее кровати. Он был в подгузнике, пушистые волосики на идеально-круглой головке в свете лампы казались ореолом. Малыш посмотрел на мать и засмеялся во весь рот, показывая два коротких белых зубика, потом захлопал в ладошки. Тилли потянулась к нему, но мальчуган обхватил ручонками свой пухлый белый животик, озадаченно нахмурился и серьезно посмотрел на мать. То же самое выражение появилось на его лице в тот день, когда он впервые услышал новый звук – теплые шоколадные переливы гобоя, на котором играл уличный музыкант. Пабло, сидевший у нее на руках, изумленно вытаращил ясные голубые глазенки и дотронулся до ушка, через которое к нему попал звук. Тилли показала на музыканта, малыш все понял и радостно захлопал в ладоши.

Она вновь с надеждой протянула к нему руки, однако Пабло отрицательно покачал головой, и у нее упало сердце. «Я должен сказать тебе что-то важное», – произнес ребенок старческим голосом. «Что?» Образ Пабло начал меркнуть. Тилли закричала, но он таял слишком быстро. Маленький Пабло посмотрел на нее и промолвил: «Мать».

Наступил день, яркое солнце било в окно. Тилли встала с кровати и пошла проведать Молли. Мать с прямой, как аршин, спиной сидела в своей коляске у очага, одетая и причесанная. Она подбросила дров в огонь и теперь кормила его шерстяными нитками и обрезками ткани, которыми были обвязаны подлокотники: Молли задумчиво разматывала их и бросала в очаг. Жесткие, лоснившиеся от грязи подушки, которые обычно подпирали ее бока и спину, тоже исчезли. Горели все сокровища Молли: старые вареные яйца, салфетки, куриные ножки съеживались и превращались в алые угли. Молли прервала свое занятие и взглянула на дочь.

– Доброе утро, Миртл, – негромко сказала она.

Тилли так и застыла с чайником в руке. Она задумчиво разглядывала сушеные стебельки лемонграсса, плававшие на поверхности чашки, когда Молли заговорила опять.

– Сегодня ночью я видела сон, – сказала она. – Мне снился малыш, пухлый, красивый малыш с ямочками на ручках и ножках и двумя белыми зубками. – Старуха пристально посмотрела на Тилли. – Это был твой ребенок.

Тилли отвернулась.

– Я тоже потеряла ребенка, – произнесла Молли. – Мою маленькую дочурку.

Тилли села в кресло Тедди и подняла глаза на мать.

– Я… работала в Париже, – запинаясь, начала она. – У меня было свое ателье, много клиентов, друзей… любимый мужчина, англичанин. Ормонд был моим партнером по бизнесу. У нас родился сыночек. Мы назвали его Пабло – нам просто нравилось это имя. Мы собирались привезти его к тебе, а потом забрать тебя в Европу, но однажды, когда Пабло было семь месяцев, я подошла к его колыбельке и увидела, что он… мертв. – Тилли умолкла и испустила тяжелый вздох. Она никому не рассказывала эту историю – никому, кроме Тедди. – Он умер, просто умер. Ормонд не понимал, как такое могло случиться, обвинял меня, но доктора сказали, что это скорее всего был вирус… хотя Пабло не болел. Ормонд не смог простить меня и ушел, поэтому мне не оставалось ничего другого, кроме как вернуться домой. Все это было так жестоко и бессмысленно… Я решила, что могу хотя бы позаботиться о матери. – Тилли пригубила чай. – По крайней мере, считала я, здесь у меня по-прежнему что-то есть. Я думала, что сумею жить здесь, что больше никому не причиню вреда и буду приносить людям пользу. – Она посмотрела на огонь. – Это несправедливо.

Молли протянула руку и погладила дочь по плечу мягкими тонкими пальцами.

– Если бы тебя не выслали из города, ты навсегда застряла бы в этой дыре и всю жизнь пряталась бы на холме вместе со мной. Твое время еще придет.

– Это несправедливо по отношению к тебе.

– Пожалуй. Я была не замужем, когда твой отец… В общем, я была наивной девчонкой. Но все это не важно, ведь у меня родилась ты. Представить только, я чуть не стала женой этого человека, и мы бы сейчас мучились, живя с ним! Я никогда не называла тебе его имени…

– Мисс Димм просветила меня еще в начальной школе, – сказала Тилли. – Сперва я ей не поверила, но когда Стюарт….

Молли поежилась.

– Я не хотела отказываться от ребенка, поэтому была вынуждена уйти из дома, оставить родителей. Он приходил и пользовался мной. Что у меня было? Ни работы, ни денег, да еще незаконнорожденный младенец на руках. Он содержал нас… – Молли вздохнула. – А потом, когда он лишился сына, то и меня лишил дочери. – Она вытерла слезы и посмотрела в глаза Тилли. – Я сошла с ума от одиночества, потеряла единственного друга, единственное дорогое мне существо, но с годами я стала надеяться, что ты не вернешься в это ужасное место. – Молли опустила голову. – Иногда только кажется, что судьба к тебе несправедлива.

– Почему ты не уехала?

– Некуда, – произнесла Молли еле слышно. Она вновь взглянула на Тилли, и на ее бледном морщинистом лице с высокими скулами отразилась любовь. – Он запретил говорить мне, где ты. Я этого так и не узнала.

– Ты ждала?

– Тебя просто увезли в полицейской машине, и все.

Тилли встала на колени и зарылась лицом в колени матери. Молли нежно гладила ее по голове. Обе плакали и просили друг у друга прощения.

Вечером Молли упала. Тилли рвала в огороде мыльнянку для салата, когда вдруг услышала сухой стук, с которым трость Молли ударилась о дощатый пол. Тилли уложила Молли поудобнее и помчалась в универсам Праттов. Сержанта Фаррата она нашла в галантерейном отделе. Так же бегом Тилли вернулась домой, села на пол рядом с матерью и принялась что-то говорить, держа ее руку в своей, но Молли было трудно даже дышать, и при малейшем движении ее лицо искажалось болью. Она то погружалась в забытье, то вновь приходила в сознание.

Сержант Фаррат привел мистера Олменака. Аптекарь встал над Молли, которая лежала на полу в кухне.

– Кажется, перелом бедра, – сказала Тилли. – Она мучается от страшной боли.

– Ну, поскольку Молли упала не из-за того, что споткнулась, должно быть, с ней случился удар, – вынес вердикт мистер Олменак. – Тут ничем нельзя помочь, предписан только полный покой. Господь позаботится о ней.

– Нельзя ли дать ей обезболивающее?

– От инсульта лекарств нет. – Мистер Олменак засеменил к двери.

– Пожалуйста, моей матери очень больно.

– Скоро она впадет в кому, – предрек аптекарь, – а к утру умрет.

Тилли вскочила и набросилась на мистера Олменака, намереваясь вытолкать его взашей, чтобы он кубарем скатился по холму и рассыпался на части, но сержант Фаррат остановил ее и прижал к своему крупному, теплому туловищу. Он помог перенести искалеченную старуху на кровать. Молли выла от боли, без разбору лупила по всему, что можно сломать или разбить, однако удары ее костлявых кулаков по толстому шерстяному пальто сержанта Фаррата были не сильнее дождевых капель. Сержант отвез мистера Олменака, а сам вернулся с обезболивающими таблетками.

– Я звонил доктору в Уинерп, но его нет на месте. Он в тридцати милях от города, принимает сложные роды.

Тилли растолкла в ступке коноплю, высыпала ее в нагретый мед. Когда смесь остыла, она намазала ею язык Молли, чтобы снадобье стекло в желудок. С лезвием и чашкой Тилли пошла в огород и попыталась нацедить макового молочка, но перезрелые коробочки были слишком твердыми и белая жидкость не выходила. Тогда Тилли и сержант Фаррат просто нарвали маков, измельчили коробочки до размеров крупного песка и бросили в кипяток. Тилли совала ложку с маковым чаем между мягкими губами Молли. Та хмурилась и упрямо мотала головой, повторяя «нет».

Сержант помог натереть сухую, тонкую кожу Молли маслом окопника, смачивал холодный лоб настойкой из одуванчиков и удалял из уголков ее глаз зеленоватую слизь при помощи салфетки, смоченной в соленой воде. Вдвоем с Тилли они обтерли старуху влажной губкой, присыпали кожу лавандовым тальком и, держа ее за руки, начали петь: «Охрани меня, Господи, ибо на Тебя полагаюсь я…».

Незадолго до рассвета Молли откинула с тяжело вздымающейся груди простыни и крепко вцепилась в них. Она хватала воздух пересохшей черной дырой, в которую превратился ее рот, хрипела и сипела. К тому времени, как появились первые проблески зари, она совсем ослабела. Дыхание стало коротким и прерывистым. Тело обмякло, грудь какое-то время еще поднималась и опадала, повинуясь толчкам сердца, но в конце концов замерла навсегда. Тилли держала ладонь матери, пока та не остыла.

Сержант Фаррат уехал и вернулся, когда солнце было уже высоко, привез гробовщика и доктора из Уинерпа, с появлением которых в доме запахло виски и антисептиком. Договорились о похоронах.

– Хоронить будем завтра, – сказал гробовщик.

– Завтра? – растерялась Тилли.

– Санитарные нормы. В вашем городе трупы можно держать только в холодильной камере Реджа за универсамом Праттов, – объяснил доктор.

Тилли до самой ночи сидела на пропахшей дымом веранде. Волнами накатывали горе и озноб. На волосах оседали частички пепла со свалки, а неровная кромка пожара мерцала в темноте, словно городское освещение с высоты птичьего полета. Теперь можно подвести черту, уехать в Мельбурн, принять предложение той женщины, что звала на работу прошлой осенью. Но как же быть с дангатарцами, угрюмыми, озлобленными, настроенными против нее? Учитывая все, что они сделали, чего не сделали или решили не делать, нельзя оставить их просто так. Пока нельзя.

Некоторые страдают больше, чем заслуживают, некоторые – меньше. Тилли встала на вершине холма и завыла, как волчица, как банши. Она выла и стенала долго, пока не засветились темные окна домов внизу.

Тилли обогнула универсам Праттов, зашла в холодильную камеру. Простой прямоугольный гроб, скорбная тень в скорбном месте. Такой же при жизни была и Молли.

«Отныне боль не будет нашим проклятием, мама, – промолвила Тилли. – Она станет нашей местью, нашей целью. Вот что движет мной с этого дня. Так будет справедливо, согласна?»

За окном всю ночь лил проливной дождь. Тилли спала в материнской кровати – спала плохо, то и дело просыпаясь. На краткий миг они пришли к ней, и ее сердце наполнилось радостью. Тедди помахал ей рукой, взглянул на Пабло на руках у Молли, лица всех троих озарились светлыми улыбками… а потом они исчезли.

Часть IV. Парча

Парча — тяжелая, сложноузорчатая художественно-декоративная ткань с шелковой основой, включающая металлические нити из золота, серебра или имитирующих их материалов.

Из парчи шьют костюмы, платья, культовую одежду, шторы, используют в обивке мебели.

Энциклопедия тканей

27

Сержант Фаррат подпер лоб ладонью и склонился над регистрационным журналом.

– Во сколько похороны? – осведомилась Бьюла.

– В два часа.

– Вы пойдете?

Сержант убрал руку со лба и посмотрел в светло-карие глаза Бьюлы, горящие любопытством.

– Да.

– А остальным можно?

– Можно, Бьюла, но только тем, у кого на сердце нет зла. На похороны приходят, чтобы отдать дань уважения, верно? Тилли со своим талантом, терпимостью и щедростью привнесла много добра в наши жизни, и в мою особенно. Поскольку вы не испытываете к ней сочувствия, не скорбите о смерти Молли и просто желаете поглазеть на чужое горе, с вашей стороны заявиться туда было бы подло и мерзко. – Говоря это, сержант Фаррат покраснел, но не отвел глаз.

– Тоже мне! – фыркнула Бьюла Харриден и отправилась в магазин Праттов.

– С добрым утром, Мюриэль.

– С добрым утром, Бьюла.

– Она там? – вполголоса спросила Бьюла, мотнув головой в сторону холодильной камеры.

– Если хочешь посмотреть… – замялась Мюриэль.

– Идешь на похороны? – резко перебила Бьюла.

– Ну, я…

– Сержант Фаррат сказал, мол, она всем сделала кучу добра, а в нас ни уважения, ни сочувствия, нам лишь бы повсюду совать свой нос да упиваться чужим горем.

Мюриэль скрестила руки на груди.

– Я никуда не сую свой нос.

Из кабинета вышел Элвин. Не сводя глаз с Бьюлы, Мюриэль сухо произнесла:

– Представь, сержант Фаррат говорит, раз мы не уважали Молли, то и на похоронах нам делать нечего. Дескать, мы только любопытничаем.

– По правде говоря, следует захлопнуть окна и двери перед похоронной процессией, только вряд ли вообще будет какая-то процессия, – заявил Элвин, беря папку с квитанциями.

Лоис Пикетт протиснулась в парадную дверь и подошла к прилавку со словами:

– А по мне, так надо бы сходить на похороны, разве нет?

– С какой стати ты туда собралась? – прищурилась Мюриэль. – Записалась в подружки Тилли или просто хочешь поглазеть, как сказал сержант Фаррат?

– Она переделывает для меня кое-какие вещи…

– Прийти на похороны – это притворство, Лоис, – язвительно произнесла Бьюла.

– Даже хуже: это подло и мерзко, как говорит наш сержант, – подхватила Мюриэль.

– Я, чай… – Лоис поскребла затылок. – А может, между сержантом и Тилли это самое?

– Ты про что? – выпучила глаза Мюриэль.

– Шуры-муры, – сказала Бьюла. – Я всегда подозревала.

– Не удивлюсь, если так, – покачала головой Мюриэль.

Элвин закатил глаза и ушел в свой стеклянный кабинет.

Когда сержант Фаррат приехал за Тилли, на нем было надето черное платье до колена из шерстяного крепа с вырезом «качели» и стильной верхней юбкой-колпаком асимметричного кроя, черные чулки и строгие черные лодочки, украшенные на пятке кожаным цветком.

– Молли бы не одобрила, – улыбнулся он. – Так и вижу скептическое выражение ее лица.

– Этот ливень погубит ваш наряд.

– Ничего, еще сошью. Кроме того, в машине у меня есть отличный синий плащ и зонтик.

Тилли нахмурила лоб.

– Мне уже все равно, Тилли, – спокойно сказал сержант. – Плевать, что подумают или скажут. Уверен, в городе не осталось ни одного человека, который не знал бы, что сушится на моей бельевой веревке. В любом случае я собираюсь на пенсию. – Он выставил локоть, предлагая Тилли взять его под руку.

– Дождь отпугнет зевак, – заметила Тилли.

Они прошли через веранду и сели в полицейскую машину.

Реджинальд привез Молли к месту ее последнего пристанища, погрузив покойницу в продуктовый фургончик Праттов. Прислонившись к борту машины, он наблюдал за сержантом Фарратом и Тилли. Ливень прилепил волосы к их головам, заставил плотно сжать челюсти.

Сержант сложил ладони под плащом и повысил голос, перекрикивая шум серой стены дождя.

– Молли Даннедж приехала в Дангатар с младенцем на руках, чтобы начать здесь новую жизнь. Она рассчитывала, что все плохое осталось позади, однако проблемы и сложности не отпускали ее до самого последнего дня. Она вела скромное, добропорядочное существование, несмотря на то, что жить приходилось под постоянным прицелом осуждающих глаз, сплетен и оскорблений. Теперь, когда Молли вновь обрела дочь, ее душа упокоится с миром. Трудно поверить, что Молли Даннедж больше нет. Мы прощаемся с ней и, скорбя, молим Господа даровать ей лучшую жизнь на небесах, наполненную любовью и добром, а также вечный покой, ибо именно о покое всегда мечтала сама Молли. Того же самого желала она в своем сердце и для каждого из нас.

Эван Петтимен от имени Совета графства прислал венок. Тилли подцепила его лопатой и бросила в вязкую глину себе под ноги, а потом разрубила на мелкие кусочки. Реджинальд помог опустить гроб в могилу. Крупные капли дождя забарабанили по крышке. Тилли бросила первый ком земли. Мужчины почтительно встали по обе стороны от худенькой девушки в большой мокрой шляпе. Дрожа от холода под низким свинцовым небом, она стояла, опершись о лопату. На туфли и обшлага брюк налипла глина.

– Я буду скучать по тебе, – сквозь слезы проговорила Тилли. – Буду скучать, как скучала всегда.

Реджинальд вручил сержанту Фаррату счет за гроб и аренду фургона Праттов. Сержант сунул его в карман, отобрал у Тилли лопату и сказал:

– Давай-ка закончим погребение, а потом будем пить чай с виски до тех пор, пока не придем хоть к какому-то пониманию Молли Даннедж и ее жизни.

Пока сержант закапывал могилу, Тилли держала над ним зонтик. Его синий плащ сбился складками, черные лодочки утонули в глине. Дождь стекал по ногам, насквозь вымочив чулки.

Спустя несколько часов Бьюла Харриден, тайком прокравшаяся на холм, услышала, как они распевают. Скрючившись у задней стены, она увидела в окно Тилли, которая склонилась на плечо сержанта Горацио Фаррата, одетого в женское платье. Стол на кухне был завален пустыми бутылками, одеждой и старыми фотоальбомами. Посередине лежала раскрытая Библия с исколотыми и порванными страницами – не найдя в книге ответов на свои вопросы, они ее уничтожили. Запрокинув головы, скорбящие раскачивались и пели: «Ты заставил любить тебя, но я не хоте-е-ла…»

– Нет, нет, только не эту, ведь все так и было! – запротестовала Тилли.

– «Он мне строил глазки, рассказывал сказки…» – затянул другую песню сержант.

– О нет, и не эту!

– «С кем ты ночку провела, там, на…»

– Нет.

– Ладно, Тил, тогда как насчет этой: «Когда я состарюсь и уйдут мечты…»

– Да, да, эта ей бы понравилась. Раз, два, три, поехали!

Тилли и сержант Фаррат вновь обнялись и запели: «Когда я состарюсь и уйдут мечты, в моем сердце будешь жить один лишь ты…»

– Черт, да Молли плевалась бы от этой песни. Все они на один лад, просто порнография какая-то!

– Неудивительно, что она попала в беду.

– Вот именно. Именно! – решительно подтвердила Тилли. Она сняла с головы чехол для чайника и подбросила его к потолку.

– Ты о чем?

– Всему виной сладенькие популярные песни и распутные мужики.

– Да, это понятно.

Сержант уселся за стол, разлил шампанское по бокалам, они чокнулись и выпили.

– Споем еще раз «Лессинг Лох-Ломонд»?

– Нет уж, хватит песен. Они только развращают.

Тилли нетвердым шагом направилась в гостиную и вернулась на кухню с радиолой в руках. Бьюла отскочила от окошка, распласталась на траве. Тилли вышла на веранду и швырнула радиолу во мрак ночи. Раздался звук падения, тяжелый и глухой. Тилли забежала в дом и вновь появилась на веранде со стопкой пластинок. Она стояла в треугольнике желтого света, падавшего с кухни, и одну за одной метала пластинки в сырую ветреную тьму.

Пролетающая радиола углом задела Бьюлу Харриден, отчего у последней оказался разбит лоб, сломан нос и приключилось небольшое сотрясение мозга. Бьюла на ощупь доковыляла до дома – благо она знала в городе каждую тропинку – и улеглась в постель. Рана на лбу начала кровить, посреди лица, вокруг мясистого пузыря, в который превратился нос, расцвел огромный черно-зеленый синяк. Он закрыл собой всю физиономию Бьюлы, от самой линии волос над жидкими бровями до бульдожьего подбородка.

Утром в понедельник сержант Фаррат принял тонизирующую ванну и стал ожидать Бьюлу, но та вопреки обыкновению не явилась. Во вторник, прождав до половины десятого, он сам отправился к ней домой. На стук хозяйка не отзывалась. Сержант Фаррат вошел в закопченную кухню Бьюлы и тут же вылетел обратно, закашлявшись. Метнулся к машине, достал из бардачка пузырек с маслом эвкалипта и смочил им носовой платок. Взявшись за дверную ручку, сержант закрыл нос платком и со второй попытки вошел в дом. Бьюла лежала в кровати, ее голова была обмотана задеревенелым, черным от грязи кухонным полотенцем. Там, где должен был быть нос, грязная тряпка вздымалась и со свистом опадала.

– Бьюла? – в ужасе выдохнул сержант Фаррат.

Она издала нечленораздельный звук, похожий на бульканье жидкости, которую пьют через соломинку, и слегка приподняла руки. Сержант потянул за край полотенца и отскочил назад. Тряпка упала на пол. Глаза Бьюлы превратились в багровые щелки, посреди лица зияла темная, вся в струпьях, дыра. На месте верхних клыков торчали два обломанных коричневых пенька.

Сержант Фаррат усадил ее в машину и отвез к врачу в Уинерп. Их проводили в приемную. Бьюла смутно различала беловатую фигуру, маячившую перед ней.

– Гм, – сказала фигура.

– Я споткнулась и упала, – прошамкала Бьюла сквозь распухшие миндалины. На ее губах пузырилась розовая пена.

– Споткнулись? – Доктор посмотрел на сержанта и характерным жестом показал, что пациентка, по его мнению, крепко выпивала.

– Было темно, – донеслось из глубин гниющей плоти.

– Вероятно, вы перенесли внутреннюю травму зрительных органов. Повреждена сосудистая оболочка глаз, – произнес доктор и вручил Бьюле направление к специалисту в Мельбурне. – Носовая кость воткнулась в слезную и расщепила ее. Это, в свою очередь, привело к разрыву слезных протоков, повреждению клиновидной кости, зрительных каналов и, самое печальное, сетчатки обоих глаз. К сожалению, время упущено, сейчас уже ничем нельзя помочь…

Свет для Бьюлы Харриден в буквальном смысле померк.

Сержант Фаррат надел на нее черные очки, повязал вокруг шеи шарф, дал белую тросточку и посадил на поезд до Мельбурна, прикрепив к спине табличку: «Бьюла Харриден, Дангатар, полицейский участок, для телефонного соединения набрать 9 (междугородный звонок)». После этого он отправился к Тилли.

Сержант Фаррат вышел из машины. Расшитый золотом зеленый костюм матадора из шелковой парчи мерцал в оранжевых отблесках заката. Тилли подогнала его по фигуре при помощи вставок из золотистого шелка, к которым он пришил зеленые кисточки. Тилли и сержант Фаррат стояли в глубине сада по пояс в цветах, травах и кустарниках. Воздух после недавних дождей был чистым и свежим.

– Кажется, Молли потушила пожар на свалке, – пошутил сержант.

– Да, – согласилась Тилли.

– Слышала насчет бедной Бьюлы?

– Нет.

– Ее положили в больницу. – Сержант смущенно потер руки.

– Что с ней стряслось?

– Видишь ли… – начал он и рассказал всю историю. – …видимо, это было крайне неудачное падение. Выглядела она так, будто ей в голову врезался летающий холодильник.

– Когда это произошло?

– В ночь после похорон Молли.

Тилли подняла глаза к небу и улыбнулась.

Вечером Нэнси, как всегда, пришла за мистером Олменаком. Он был в задней комнатке. Старик застыл на негнущихся ногах, уткнувшись головой в шкаф, где находились аптекарские весы, и упираясь сутулыми плечами в карниз полки. Нэнси аккуратно развернула мистера Олменака, подвела к двери, проверила, нет ли на дороге машин, и легонько толкнула в спину.

Он засеменил через дорогу, а Нэнси тем временем выключила свет, навесила замок на холодильник и заперла парадную дверь. Набирая скорость, мистер Олменак катился к своей супруге, которая дремала на солнышке. Он протопотал мимо нее и продолжил движение через сквозной коридор, ведущий от передней двери к черному ходу. Нэнси оглянулась на миссис Олменак, покрутила головой по сторонам, нахмурилась. Приложила руки к окошку и всмотрелась в темноту аптекарской лавки. Еще раз посмотрела на дремлющую в кресле старуху и вдруг рванула через улицу. Миссис Олменак почувствовала легкий ветерок и открыла глаза. «Матерь Божья, Пресвятая Дева!» – донеслось до нее.

Сержант Фаррат прошел по следам мистера Персиваля Олменака к реке. У воды следы обрывались. Он постоял на берегу, печально глядя на мутную гладь. Вокруг звенели москиты. Сержант снял синюю форменную фуражку, прижал к груди и отрешенно положил на бревно; медленно разделся, аккуратно сложил одежду. Когда на нем остались только красные атласные трусы, он вошел в почти неподвижную реку. На середине его седая голова скрылась под водой, а на поверхности забурлили мелкие пузыри, затем показалась голова мистера Олменака. Сержант вынес утопленника из воды, держа вертикально, точно негнущийся вопросительный знак. Скользкие зеленые водоросли облепили скрюченную шею старика, в мочки ушей вцепились речные раки, к губам присосались пиявки.

Тилли стояла у глинистой насыпи на могиле матери и размышляла над обстоятельствами несчастных случаев, которые произошли с Бьюлой и мистером Олменаком. «Все, как ты говорила, – тихо произнесла она. – Иногда только кажется, что все несправедливо».

Крики какаду она услышала еще на склоне холма. Птица загнала основательниц Дангатарского общественного клуба к стене веранды и теперь сердито раскачивалась, издавая громкие скрипучие звуки и нагоняя на непрошеных гостей страх своим вздыбленным хохолком и распростертыми крыльями. Дамы, одетые в наряды от Тилли, были явно напуганы.

Она подошла к веранде и сказала попугаю «тс-с-с».

Розовый какаду искоса посмотрел на нее и закрыл клюв. Его хохолок опустился. Птица вперевалочку подошла по земле к воротам, взлетела на столб, затем обернулась и напоследок еще раз коротко шикнула на чужих.

– У тебя такой красивый сад, Тилли, – начала Труди. – Ты столько труда в него вложила и при этом по-прежнему чудесно шьешь!

Гостьи любезно улыбались.

– Да-да, тут все прямо благоухает!

– Некоторые растения очень необычные!

Тилли сорвала травинку и принялась ее жевать.

Кашлянув, Труди перешла к делу:

– Мы устраиваем айстедвод и…

– Мы ставим «Макбета», – выпалила Элсбет, – шекспировского «Макбета». Это такая пьеса. Драмкружки Итеки и Уинерпа ставят «Трамвай “Желание”» и «Пинафор»…

– Так, легкие комедии, – пренебрежительно бросила Мюриэль.

– …а мы взялись за «Макбета» и решили, что костюмы для пьесы должна пошить ты.

Тилли спокойно смотрела на улыбающихся дам.

– «Макбет»? В самом деле?

– Да, – подтвердила Труди.

Элсбет продемонстрировала книги, которые принесла с собой: «Полное собрание сочинений У. Шекспира» и «История костюма».

– У нас есть кое-какие мысли по поводу костюмов…

– Показывай, – потребовала Тилли.

Элсбет суетливо приблизилась к ней и открыла закладку на странице, где были изображены мужчины в скучных тогах, подпоясанных веревками, блузах с широкими рукавами и фестончатыми воротниками, и женщины в тугих корсетах.

– Мне больше нравятся те, что на следующей странице, – сказала Труди.

Тилли перевернула страницу. Мужчины тут были одеты в широкие юбки с многослойными подъюбниками; рукава рубашек утопали в оборках и рюшах, кружева свисали до самого пола. На ногах у них были чулки, панталоны ниже колена с многочисленными оборками либо короткие колоколообразные штаны и цветные туфли на высоких каблуках, украшенные крупными розетками из лент. Непомерно большие шляпы изобиловали перьями и султанами. На дамах были трехъярусные юбки с турнюрами, муфты и верхние платья-манто с пышными жабо или кружевными отворотами. На головах у них красовались вычурные фонтанжи[37]37
  Фонтанж – дамская высокая прическа эпохи Людовика XIV (по имени герцогини де Фонтанж, одной из многочисленных фавориток короля) и одноименный чепец, состоящий из ряда накрахмаленных кружев, между которыми распределены пряди волос. Укреплялся при помощи шпилек и проволочных конструкций, высота обычно составляла 50–60 см.


[Закрыть], больше похожие на многоэтажные архитектурные сооружения.

– Но это же барокко, семнадцатый век, – заметила Тилли.

– Именно, – кивнула Элсбет.

– Мы ведь ставим Шекспира, – напирала Труди.

– Надеюсь, ты слыхала о нем? – недоверчиво спросила Мюриэль.

– Может, и не слыхала, – пришла на выручку Тилли Мона. – Лично я узнала о нем только на прошлой неделе.

Тилли изогнула бровь и процитировала:

 
– Огонь, гори! Вари! Вари!
Жабу, тридцать дней проспавшую,
Острый яд в себя впитавшую,
Злой дурман, крыло совиное,
Желчь козла, глаза мышиные,
Волчий зуб, змею холодную…[38]38
  У. Шекспир. «Макбет», действие четвертое, сцена I; пер. А. Кронеберга.


[Закрыть]
 

Основательницы общественного клуба озадаченно переглянулись.

Тилли еще больше наморщила лоб.

– Акт четвертый, сцена первая – ведьмы у котла, разве не так?

На лицах у всех четырех по-прежнему отражалась растерянность.

– Вообще-то мы еще не читали пьесу, – сказала Мюриэль.

– Правда же, я попала в точку с костюмами? – хвастливо произнесла Труди.

Тилли в упор посмотрела на нее:

– Да уж, смотреться будут потрясающе.

Труди радостно закивала спутницам. Элсбет шагнула к Тилли.

– Сможешь такое пошить? – резко спросила она.

– Смогу, только…

– Когда начнешь? – перебила Элсбет.

Тилли задумалась, изучая рисунки. Дамы из оргкомитета переглянулись. Наконец Тилли подняла глаза и с улыбкой сказала:

– Я буду счастлива принять участие в вашей театральной постановке в роли костюмера… при условии, что вы мне заплатите. – Она захлопнула книгу и прижала ее к груди. – Вы задолжали мне еще с прошлого года.

– Мы обсудим этот вопрос на следующем заседании, – неохотно сказала Мюриэль, исполнявшая обязанности казначея.

– Решено, – подытожила Элсбет. Вытерев ладони о юбку, она развернулась и зашагала вниз по склону.

– Я приступлю к работе только после того, как вы рассчитаетесь по старым долгам и уплатите мне вперед за костюмы. В противном случае я предложу свои услуги Уинерпу и Итеке. Они всегда платят вовремя.

Элсбет и Труди посмотрели на Мюриэль. Та выдержала их взгляд.

– Он ни за что не даст нам в долг, – пожала она плечами.

– Мама! – Труди подошла к казначею клуба и почти ткнула пальцем ей в лицо. – Ты должна попросить папу.

Элвин вновь отказался продлить кредит дочери и ее семье, занося на счет обитателей усадьбы «На семи ветрах» только продукты. У Бомонтов не было даже мыла.

Мюриэль скрестила руки на груди.

– Между прочим, Элвину тоже не платят, причем некоторые – и по десять лет. Мы не можем вечно кормить всех и каждого задарма, – надменно заявила она, гневно сверкнув глазами.

Обе миссис Бомонт злобно покосились друг на друга.

– Что ж, – сказала Элсбет, – Уильяму придется еще годик подождать с покупкой нового трактора.