Текст книги "Месть от кутюр"

13

Элсбет сказалась больной и не желала даже пальцем пошевелить ради предстоящей свадьбы. Уильям приуныл, но ненадолго – все как-то потихоньку пошло само собой. Мистер Пратт вновь открыл ему кредит, так что можно было серьезно подумать о восстановлении усадьбы: для начала починить ограждения, купить новый трактор, семена. В семье пойдут дети, их надо кормить; Гертруда со временем привыкнет, научится вести хозяйство…

Он прочел ей сто тридцатый сонет Шекспира.

– Как тебе, дорогая?

– Что?

– Это Шекспир, Уильям Шекспир.

– Мило.

– Да, конечно, но что тебе понравилось больше всего?

– Почти все другие стихи слишком длинные, а этот – короткий.

Над их головами кружились мотыльки, привлеченные светом фонаря над задней дверью Праттов. Уильям, без конца мусоля поля шляпы, промолвил:

– Мона сказала, приглашения уже готовы…

Мона Бомонт даже мечтать не смела, что когда-нибудь станет подружкой невесты. Поскольку Элсбет отказалась составлять список гостей, Мона сделала это сама – просто записала туда всех родственников и бывших школьных приятелей Уильяма, каких знала.

– …и я бы предпочел свадьбу поскромнее. Знаешь, я как-то не рассчитывал…

Гертруда надула губы.

– Поцелуй меня, Уильям. Ты не целовал меня уже сто лет.

Он чмокнул ее в щеку, но она обвила его шею руками.

– Гертруда, послушай… Я знаю, у тебя уже есть наряд и…

– Платье, Уильям, свадебное платье.

– …и приготовления идут очень… быстро… Ты прекрасно справляешься, только… Я тут подумал, у нас все так поспешно и… Брак – это ведь на всю жизнь… Я хотел сказать, если ты сомневаешься, что будешь счастлива в моем доме, с мамой и Моной, мы можем не торопиться, ничего страшного. Подождем, пока не будем уверены в своих чувствах, чтобы не наспех, может быть, осенью. Я пойму, если…

Подбородок Гертруды задрожал, в глазах полыхнуло, как будто лопнули два абрикоса.

– Но ты же… Мы… Я думала, ты меня любишь! Что обо мне станут говорить?..

В окне со стороны фасада загорелся свет. Гертруда тяжело опустилась на деревянные доски среди старых башмаков и садового инструмента и закрыла лицо руками. Уильям горестно вздохнул и наклонился к ней, чтобы погладить по плечу.

Он сосредоточенно разглядывал шнурки, когда со стороны входа послышались шорох и возня. Гости, собравшиеся в церкви, обернулись. Толпу облетел восхищенный вздох. Уильям зажмурился. Фейт заиграла «Вот идет невеста». Жених набрал в грудь побольше воздуха, открыл глаза и посмотрел в проход между рядами. Глубокие морщины, прорезавшие его лоб, разгладились, щеки порозовели, напряженные плечи расслабились. Он привстал на носочки. Нервы, это все нервы.

Невеста выглядела чудесно. Темно-каштановые волосы уложены элегантной волной и закреплены венком роскошных алых роз, в карих глазах – приглушенный бархатный блеск. Стройная шея, нежная кожа. Изящное платье из шелковой тафты персикового цвета с круглым декольте – но не слишком глубоким – и рукавами длиной в три четверти из тончайшего тюля цвета шампанского. Облегающий лиф подчеркивал талию, смягчая линию бедер, и заканчивался сзади широким бантом, концы которого элегантно спускались поверх юбки, расходясь книзу. Они образовывали шлейф, который тянулся на добрых три метра, когда она медленно двигалась навстречу Уильяму. Шелковая тафта легко струилась вокруг ее ног, словно золотистый поток. Гертруда Пратт выглядела соблазнительно и знала это. Сзади робко шла Мона, дрожа и втянув голову в плечи. Ее волосы были рассыпаны по плечам крупными локонами и украшены свежими цветами в тон декольтированному платью из шелковой тафты теплого рыжеватого оттенка. Покрой платья удачно подчеркивал скромные формы Моны. Присборенная на талии юбка длиной до колена слегка расходилась книзу. Сутулые плечи прикрывал капюшон из кремового тюля, перекрещенный смелой петлей и спускавшийся до самой поясницы. И невеста, и подружка сжимали в руках пышные короткие букеты из роз всевозможных цветов. Все женщины в церкви не могли не отметить, что портниха попала в точку с выбором ткани и фасона. Увидев довольную улыбку Уильяма, Гертруда окончательно успокоилась.

Элсбет с каменным лицом сидела в первом ряду. С постели она встала только после того, как в усадьбу «На семи ветрах» с шумными поздравлениями прибыли университетские друзья Уильяма и вся родня Бомонтов. Двоюродная сестра Элсбет Уна, модная дама из Мельбурна, наклонилась к ней и с одобрительной улыбкой произнесла:

– Весьма изысканно.

Элсбет недоверчиво посмотрела назад, а потом надулась от важности. Она вздернула подбородок, лицо приняло обычное брезгливое выражение «я-чувствую-что-кто-то-наступил-в-собачье-дерьмо».

– Да, – кивнула она кузине. – У родителей моей снохи свой бизнес. Они вращаются в коммерческих кругах.

Гертруда, сияющая и уверенная в себе, приблизилась к алтарю под руку с гордым отцом. Мюриэль залилась слезами и побагровела; от волнения и нехватки воздуха ей стало дурно. Женщинам пришлось вывести ее на воздух и ослабить корсет. Церемонию бракосочетания она пропустила.

Свадебные гости в ярких костюмах позировали под палящим солнцем, щелкали любительские фотокамеры. Маленькие девочки в нарядных платьицах повесили на руку невесте отделанные кружевом подковы. Сержант Фаррат долго и энергично тряс руку Уильяма, рассматривая платье Гертруды и подмечая детали фасона. Перед тем как сесть в «триумф-глорию», молодожены помахали зевакам: Перл с Фредом, Лоис, Нэнси, сестры Димм, Бьюла Харриден стояли вдоль ограды в халатах и тапочках. Мюриэль очень хотелось включить в список гостей всех своих старинных подруг и постоянных покупателей – как-никак свадьба единственной дочери, – но Гертруда на это просто сказала: «Мы пригласили советника Петтимена с женой и сержанта Фаррата, а остальных беспокоить не нужно».

Столы в зале были накрыты белеными камчатными скатертями. Зал украшали бумажные пионы и шелковые ленты. Представительницы «АСЖ»[16]16
  «Ассоциация сельских женщин Австралии» – крупнейшая женская общественная организации Австралии. Ставит своими задачами улучшение условий жизни женщин и детей в сельской местности.


[Закрыть] разлили шампанское для тоста за новобрачных, далее мужчинам подали пиво, а дамам – вино. За куриным салатом последовал торт со взбитыми сливками и фруктами.

Тилли Даннедж прибыла как раз вовремя, чтобы послушать поздравительные речи. Стоя в темноте за задней дверью, она смотрела поверх голов сидящих. Уильям поднялся со своего места и постучал ребром вилки о бокал. Раскрасневшийся и радостный, он начал:

«В жизни каждого мужчины наступает момент…».

Он выразил благодарность матери, покойному отцу, сестре, мистеру и миссис Пратт, своей прекрасной невесте, всем друзьям и целой армии помощников, без которых это замечательное событие не состоялось бы; священнику – за доброе напутствие, сержанту Фаррату и мисс Бьюле Харриден – за великолепные цветы. Уильям закончил словами:

«…и всех остальных, поэтому без лишних разговоров предлагаю поднять бокалы за…». Раздался скрежет пятидесяти одновременно отодвигаемых стульев: гости встали, дабы присоединиться к положенному тосту за короля и корону, премьер-министра, за счастливый повод и за будущее. Тост получил горячую поддержку присутствующих.

Дамы, находившиеся в тот день за столом в зале Воинского мемориала, затаив дыхание, ожидали, когда прозвучит имя портнихи. Ее так и не упомянули.

Дома Тилли уселась перед очагом с бокалом пива и сигаретой, вспоминая школьные дни и коротконогую толстушку Гертруду, которой приходилось накручивать на косы по две резинки, такими густыми были ее волосы.

Во время большой перемены Миртл обычно сидела на деревянной скамейке у края площадки и смотрела, как мальчишки играют в крикет. В дальнем углу Гертруда, Нэнси, Мона и другие девочки играли в классики.

Резиновый крикетный мячик ударился о землю и прокатился мимо Миртл. «Взять его, дурочка Даннедж! Взять мячик!» – скомандовал Стюарт Петтимен. Другой мальчик крикнул: «Нет, не надо! Она опять загонит его в девчачий туалет!» – «И тогда мы опять ей врежем!» Мальчишки хором закричали: «Хватай мячик, дура Даннедж, и получишь трепку! Хватай мячик, и мы набьем твой рот какашками!» Девочки подхватили злую дразнилку. Миртл забежала в класс.

После уроков она сразу помчалась домой, но Стюарт поджидал ее, преградив путь на углу библиотеки. Он схватил Миртл за шею, швырнул к стене; все так же держа за глотку, залез пальцами ей в трусики и стал там больно тереть. Миртл не могла дышать, к горлу подступила тошнота. Еще чуть-чуть, и ее вырвет. Закончив свое грязное дело, он посмотрел в глаза Миртл, точно злобный бес. Он вспотел, и от него остро пахло чем-то теплым, похожим на мочу. Он сказал: «Стой и не шевелись, дура Даннедж, а не то ночью я приду к тебе домой и зарежу твою шлюху-мать, а после нее – и тебя».

Миртл стояла, прижавшись к стене. Он отошел назад, буравя ее своими дьявольскими глазами. Она знала, что сейчас будет: Стюарт Петтимен исполнит свой любимый трюк. Он нагнул голову и с разбега бросился на нее, целясь головой ей в солнечное сплетение – точь-в-точь как нападающий бык. Миртл втянула живот и закрыла глаза. Сейчас он ее убьет… Она решила умереть. Потом передумала. И отошла в сторону.

На полной скорости он влепился головой в красную кирпичную стену библиотеки. Съежился, обмяк и рухнул в горячую сухую траву.

Молли въехала на кухню. Она полюбила свое кресло-каталку и теперь украшала его как могла. Сидя у огня или нежась в лучах солнышка на веранде, она обматывала ручки кресла обрывками шерстяных нитей и лентами, заплетенными в косички, втыкала между спицами цветы вьющейся герани и обложила сиденье вязаными квадратными ковриками. Когда на нее находила блажь, Молли меняла свое пестро украшенное кресло на клюку и бродила по дому, лупя ею по полкам с посудой, сдвигая с места карнизы и сбрасывая все подряд на пол. Она подъехала к дочери, которая недвижно смотрела на огонь.

– Как прошел бал, Золушка? – поинтересовалась старуха.

– Платья были великолепны, – ответила Тилли. Она ведь говорила себе, что от этого города не стоит чего-то ожидать. – Это была свадьба.

– Тьфу, гадость какая.

Гертруда через ноги сняла свадебное платье и повесила его на плечики. Поймала свое отражение в зеркале ванной комнаты: невзрачная брюнетка с толстыми бедрами и некрасивой грудью. Она спустила шелковую комбинацию чайного цвета с плеч. Тонкая ткань скользнула по затвердевшим от холода соскам. Гертруда снова оглядела себя в зеркале.

– Я – миссис Уильям Бомонт из усадьбы «На семи ветрах», – произнесла она.

Уильям спокойно читал в постели. Его полосатая пижамная куртка была расстегнута. Гертруда шмыгнула в постель к мужу.

– Э-э… – протянул он и, перегнувшись через нее, выключил лампу.

Гертруда достала из сумочки для туалетных принадлежностей полотенце и подложила под ягодицы.

Уильям обнял ее в темноте, они стали целоваться. Его тело было одновременно твердым и мягким, точно фланель. Себе Гертруда казалась рыхлой и влажной, как губка. Он лег на нее, она раздвинула ноги. Что-то горячее и жесткое высунулось из его штанов и ткнулось во внутреннюю поверхность ее бедра. Уильям начал сопеть и пыхтеть ей в ухо, Гертруда завозилась под ним. Наконец его пенис нашел в гуще волос влажное отверстие и толкнулся вперед.

Они лежали бок о бок.

– Дорогая, тебе было больно?

– Немножко.

Все оказалось совершенно не так, как описывалось в «Супружеской жизни». Дискомфорт длился лишь несколько секунд – так, кольнуло в одном месте, – но в целом ощущение было неприятное. Однажды в детстве Гертруда на спор засунула руку в пустое дупло и вымазала пальцы в чем-то теплом, мокром и липком, как сопли, только с острыми краями – разбитые птичьи яйца. В дупле было гнездо. Тогда она почему-то тоже смутилась, испытала странный стыд.

– Ну, ладно, – промолвил Уильям и поцеловал ее в щеку.

Удовлетворившись, он счел, что все прошло довольно гладко. К молодой жене он отнесся так же, как к шоколадному яйцу, которое получал раз в год на Пасху, после церковной службы. Маленький Уильям аккуратно отколупывал блестящую фольгу, обнажая кусочек шоколадной поверхности, затем отламывал кусочек и рассасывал во рту, смакуя. Но потом его неизменно охватывало нетерпение, он запихивал в рот все яйцо целиком и жадно пожирал его, так и не поняв, получил удовольствие или нет.

– Ты счастлива? – спросил Уильям.

– Да, счастлива, – отозвалась Гертруда.

Он нащупал руку жены и, не выпуская, заснул.

Гертруда оставила полотенце под ягодицами на всю ночь. Утром она внимательно изучила алые, неровной формы пятна, понюхала, завернула полотенце в оберточную бумагу и отложила в сторону, чтобы при удобном случае выбросить в мусорное ведро. Встала под душ, негромко напевая. Свежеиспеченная миссис Бомонт отказалась от предложения позавтракать в постели и спустилась к столу, безупречно одетая, причесанная волосок к волоску, с приветливой улыбкой на губах.

Элсбет и Мона тут же обнаружили что-то чрезвычайно интересное в своих тарелках, Уильям быстро спрятался за развернутой газетой, однако Гертруда ничуть не смутилась.

– Доброе утро всем, – сказала она.

– Доброе утро, – хором ответила новая родня.

Последовало неловкое молчание.

– Надо же, теперь по одному человеку с каждой стороны стола, – заметила Мона.

– Когда закончится сбор урожая? – осведомилась Гертруда.

– Я же говорил, дорогая, все будет зависеть от погоды. – Уильям посмотрел на мать, ища поддержки.

Элсбет устремила взгляд в окно.

– Разве нельзя нанять работника, который присматривал бы за этим делом?

– Видишь ли, дорогая, есть, конечно, Эдвард Максуини, но я…

– Уильям, опять этот отвратительный голодранец! – Элсбет стукнула чашкой о блюдце и скрестила руки на груди.

Гертруда мило улыбнулась.

– Мне не так уж важен наш медовый месяц, правда, Уильям, просто… без срочной поездки в Мельбурн никак не обойтись. Нужно купить материал на новые шторы в нашу спальню…

– Меня и старые вполне устраивали, – перебила Элсбет.

– Кому-нибудь налить еще чаю? – спросила Мона, покрутив чайник.

– Перестань, не то на столе останутся круги! – одернула ее мать.

– Кроме того, необходимо обновить постельное белье и кое-что к моему приданому. Я хочу вступить в семейную жизнь как полагается.

Гертруда откусила тост и насыпала немного соли на краешек своей тарелки, на которой лежало яйцо.

Элсбет злобно покосилась на сына, и он вновь укрылся за газетой.

Миссис Уильям Бомонт продолжала:

– У папы есть счет в «Майерсе», и он выдал мне пустой чек…

Уильям покраснел как рак. Кровь отхлынула от лица Элсбет, а Мона взвизгнула:

– Ой, давайте поедем! Мы сто лет не ездили за покупками!

Гертруда нахмурилась, глядя на потускневшую от налета ложку, потом стукнула ею по скорлупе яйца, сваренного всмятку.

14

Тилли сидела в тени разросшейся глицинии и наблюдала, как длинный товарный поезд медленно отъезжает от элеватора и ползет на юг, постепенно исчезая за холмом. Стуча колесами, он повернул к западу и растаял за бледным горизонтом. Опять пришло знойное лето – Рождество уже прошло, сезон стрижки овец закончился, а колосья под лучами солнца налились спелостью.

Когда огромные локомотивы прибывают на станцию, чтобы сцепить вагоны с зерном у квадратного, обшитого железом элеватора, громыхание и лязг металла разносятся по всему Дангатару. На зрелище сбегается поглазеть детвора. Пустые составы подкатывают к элеватору на погрузку зерна, а со стороны Уинерпа в это же время приходят другие вагоны, уже заполненные сорго. Уинерп удобно расположился к северу от Дангатара на огромном одеяле из пушистых коричневых метелок сорго. Фермы же вокруг Дангатара – это бескрайнее золотое море пшеницы. Комбайны убирают урожай, зерно оказывается в полуприцепах, которые доставляют его на элеватор. После того как пшеница просохнет, в нее погружается огромный шнековый транспортер. Он поднимает зерно наверх и ссыпает на конвейерную ленту, откуда оно попадает на погрузочную платформу, а затем золотой поток льется в товарные вагоны, наполняя их доверху. В жаркий день удушающая зерновая пыль тучей висит над элеватором. Вагоны с пшеницей стоят на рельсах, ожидая, пока придет локомотив, их сцепят вместе и присоединят к веренице вагонов с сорго. В конце концов локомотивы увозят матово-золотые и коричневые горы зерна прочь от обширных полей, над которыми солнце светит большую часть года, а дожди редки и скудны. Локомотивы вновь и вновь останавливаются у элеватора и на соседних ветках, чтобы заправиться топливом, а потом доставить вагоны в какой-нибудь дальний порт. Пассажиры в автомобилях на переезде перед шлагбаумом насчитывают в проезжающем составе до пятидесяти вагонов.

Зерно перемелют в муку или отправят за границу. Знаменитое уинерпское сорго пойдет на корм скоту. В городе опять воцарится тишина, дети вернутся играть на берег реки, взрослые станут дожидаться футбольного сезона. Тилли знала этот ежегодный цикл, точно хорошо изученную карту.

Молли на полколеса выехала из кухни и ткнула в Тилли клюкой.

– На что уставилась?

– На жизнь, – ответила Тилли. Она взяла плетеную корзину и пошла вниз по склону, бросив: – Скоро вернусь.

– Не утруждай себя! – крикнула в спину дочери Молли. – Лучше бы вернулся мой опоссум.

Завидев Тилли, Мэриголд Петтимен и Бьюла Харриден прервали разговор.

– Решила, что умеешь держать в руках иголку? – недобро ухмыльнулась Бьюла.

– Говорят, ты скопировала оба платья из «Женского еженедельника», – произнесла Мэриголд с таким видом, будто изрекла нечто очень умное. – Значит, ты и чинить одежду умеешь?

Тилли бросила на бессовестных сплетниц короткий взгляд.

– Умею, – равнодушно сказала она и, стиснув зубы, направилась вверх по холму с корзиной продуктов и крепко сжатыми кулаками.

Подойдя к дому, она увидела Лоис Пикетт, которая сидела на ступеньке и прижимала к груди пухлый и мятый бумажный пакет.

– С этого места открывается красивый вид, – заметила она, – и огородик ты уже неплохой вырастила.

Тилли прошла мимо нее на веранду. Лоис поднялась.

– Я слышала, ты хорошо шьешь. Сама сшила то платье, в котором была на скачках. А еще Мюриэль сказала, что для свадебного платья Герти ты даже не делала выкройки, обошлась манекеном.

– Входите, – любезно промолвила Тилли.

Лоис вытряхнула из бумажного пакета на кухонный стол старое замызганное платье и указала на протертые до дыр подмышки.

– Видишь, что стало…

Тилли поморщилась, покачала головой и хотела что-то сказать, но в этот момент с веранды послышалось громкое «Э-эй, есть кто дома?», и, стуча каблуками, в дом вошла Перл Бандл, яркая блондинка в красных бриджах и туфлях без задника на высоченной шпильке, классическая барменша. Небрежно швырнув Тилли несколько метров шелковой материи и кружев, она заявила:

– Мне нужен комплект из вечернего платья и нижнего белья. Хочу вдохнуть немного жизни в моего мужа, старого тюфяка. Премного благодарна.

– Хорошо, – кивнула Тилли.

– Можно просто отрезать верх и сделать из этого юбку? – нерешительно спросила Лоис.

Молли расчесывала кожу на бедрах под толстым пледом, а Барни развалясь сидел на ступеньке у ее ног. Его пухлая нижняя губа отвисла, изо рта капала слюна, на лице застыло восхищенное изумление. На участке между свалкой и вагончиками Максуини Тилли играла в гольф клюшкой номер три. Один из мячей просвистел мимо мисс Димм, которая почему-то оказалась на вершине холма. Учительница посмотрела в небо и попыталась нащупать рукой невидимое препятствие. Под мышкой она держала свернутый в рулон отрез хлопка в сине-белую клетку и бумажный пакет, набитый пуговицами, молниями и выкройками школьной формы от 6-го до 20-го размера[17]17
  По российским меркам приблизительно от 42-го до 56-го.


[Закрыть].

Мисс Димм была крайне близорука и столь же спесива, поэтому очки надевала только на уроках. Она всегда стриглась «под пажа» и неизменно носила белую блузку, которую плотно заправляла в просторную присборенную юбку. Обладательница чрезвычайно толстого зада, мисс Димм гордилась своими маленькими ступнями, поэтому всегда семенила в изящных мягких туфлях на плоской подошве с завязками из лент, а когда садилась, выставляла напоказ скрещенные щиколотки.

Споткнувшись о сумку с принадлежностями для игры в гольф, мисс Димм нащупала что-то длинное и выступающее.

– Клюшки для гольфа, – подсказала Тилли, демонстрируя одну из них.

– А, надо же, как вам повезло! У вас их много, – светски произнесла мисс Димм. – Я ищу юную Миртл Даннедж.

Она зашагала к дому. На веранде мисс Димм устремила взор на розово-голубой чехол для чайника, которым Молли украсила собственную голову, и заявила:

– Я пришла от имени школьного комитета родителей и учителей и хотела бы видеть юную Миртл Даннедж.

– Хочешь – увидишь, – отреагировала Молли. – Да, тебе и в самом деле надо бы получше видеть, чтобы ты знала, что нам приходится терпеть всякий раз, глядя на тебя.

– Входите, мисс Димм, – пригласила Тилли.

– А, вот ты где. – Мисс Димм повернулась лицом к глицинии, отбрасывающей ажурную тень за спиной Молли, и протянула руку в приветственном жесте.

Они договорились о сходной цене, фасоне и отделке школьной формы для девяти учеников. Уходя, мисс Димм еще раз поблагодарила стеганый чехол на голове Молли, упала со ступеньки, встала и убралась восвояси. Барни, собравший мячи для гольфа в плетеную корзину, толкал их вверх по склону первым айроном[18]18
  Айрон – клюшка для гольфа с плоской головкой. Существует 29 разновидностей клюшек для гольфа (различаются по весу, длине, углу удара), которые образуют пять групп – вуды, айроны, веджи, паттеры, гибриды. Внутри каждой группы все клюшки пронумерованы.


[Закрыть] Тилли, когда полуслепая учительница прошла мимо него, споткнулась, едва не кубарем покатилась вниз – только замелькали кружева нижней юбки да развязавшиеся ленты – и исчезла из виду. Во время своего скоростного спуска мисс Димм сшибла с ног Тедди, который поднимался наверх.

– О господи, – вздохнул он и пополз к учительнице, беспомощно лежавшей на спине.

Ее юбка задралась, обнажив дряблые бедра – все вместе это напоминало два больших белых куска сала на лиловой парчовой скатерти. С гребня холма свесился Барни.

– Ты что же творишь, олух? – Тедди встал на ноги и отряхнул траву с новеньких клетчатых брюк.

– Играю в гольф. – Барни поднял вверх айрон номер один.

– Угу, а мячи сыплются на мою крышу.

– Хороший удар. Ты заслужил чашку чаю. – Тилли пожала Барни руку и увела наверх.

Тедди поморгал вслед брату – тощему, прыщавому калеке, ковылявшему под руку с самой красивой женщиной на свете. Вздохнув, он помог мисс Димм подняться.

– Идемте, я выведу вас на тропинку.

– О, благодарю. А… вы кто?

На следующее утро Фейт стояла на кухне Тилли, держа в руках «Женский иллюстрированный журнал», а сама Тилли, опустившись на колени, с помощью булавок определяла длину будущего платья. Заголовок на обложке журнала гласил: «Вычурность Диора отбрасывает женщин на десять лет назад – Баленсиага против! Стр. 10».

– Ба-лен-си-а-га, – по слогам прочла Фейт и принялась изучать статьи о моде.

Тексты изобиловали непонятными терминами и труднопроизносимыми именами: туника, искусственная шерсть, воротник «хомутиком», шемизетка, сирсакер, деним, Америка, Анна Кляйн, Джеймс Галанос, Шанель, Скиапарелли, Молинье… Фейт сверху вниз посмотрела на Тилли:

– Рут говорит, ты получаешь много посылок из города, а еще открытки на французском из Парижа от какой-то Мадлен, да?

Тилли поднялась и поправила лиф так, что он сел чуть выше, уменьшив глубину декольте. Фейт одернула его обратно.

Молли откашлялась и, копируя интонации Элсбет Бомонт, произнесла:

– Эта лгунья утверждает, что работала на мадам Вионне – саму Мадлен Вионне[19]19
  Мадлен Вионне (1876–1975) – французский модельер, одна из самых значительных кутюрье Франции. Мадлен Вионне оказала огромное влияние на формирование моды в первой половине ХХ века. Ее называли «королевой косого кроя» и «архитектором моды».


[Закрыть], знаменитого парижского модельера! – Она осуждающе посмотрела на Тилли. – Старушка, наверное, уж давно умерла.

– Да, она немолода, – промолвила Тилли, зажав зубами булавки.

– Это она научила тебя шить? – полюбопытствовала Фейт.

Молли продолжила тем же противным тоном:

– Мадам Вионне якобы рекомендовала нашу гениальную портниху Баленсиаге из-за ее удивительного таланта кроить по косой. – Молли издала непристойный звук, имитирующий выпускание газов из кишечника. – Лично я об этих персонах не слышала.

– Уна, кузина Элсбет, сказала, что свадебное платье Гертруды сшито по последней парижской моде, – проговорила Фейт и мечтательно закатила глаза. – Я тоже когда-нибудь поеду в Париж.

– С кем? – язвительно поинтересовалась Молли.

– Если хочешь, подожди немного, пока я подрублю подол, – предложила Тилли.

Фейт опасливо покосилась на Молли.

– Молли может посидеть на веранде, – настаивала Тилли. – Чашечку чаю?

Фейт кивнула. Сидя в одной комбинации и чулках, она листала каталоги Тилли, сосредоточенно изучая картинки. Когда Тилли вручила ей платье с идеально подшитым подолом, Фейт отложила журналы в сторону.

– Не стоило мне возиться с этим старьем, – равнодушно бросила она, – надо было просто выкинуть на свалку. В конце концов я увижу его на одной из девиц Максуини.

Следующей явилась Мюриэль.

– Сшей мне что-нибудь по фигуре, чтобы хорошо сидело. На каждый день, но красивое – как то платье, в котором я была на свадьбе Герти.

– С удовольствием, – сказала Тилли.

На следующее утро, когда Рут вернулась на почту со станции, они с Нэнси вывалили содержимое почтовых сумок на пол и нашли толстый коричневый конверт, адресованный мисс Пикетт. Нэнси немедленно вскрыла его и стала листать свежий номер журнала, пока не отыскала нужное: цветные фотографии с нью-йоркского показа мод, где продемонстрировали новые идеи итальянцы Эмилио Пуччи и Роберто Капуччи. Нэнси и Рут, охая и ахая, разглядывали модные наряды и худощавых скуластых манекенщиц с густо подведенными глазами.

– Вот это да! – сказала Нэнси и отправилась в дом на холме.

Стук в заднюю дверь разбудил Тилли. Полусонная, с всклокоченными волосами и полным мочевым пузырем, она завернулась в шелковый саронг и открыла. Голые плечи Тилли смутили Нэнси, поэтому она просто протянула январский номер «Вог» и ткнула пальцем в фотографию модели в элегантном брючном костюме яркой, вихрящейся расцветки.

– Видишь? Сделай мне такой же.

Тилли озадаченно посмотрела на нее. Нэнси продолжила:

– Материю можешь заказать у знакомых в Мельбурне. Только никому не показывай фасон, не хочу, чтобы за мной повторяли.

– О, брючный костюм…

– Тебе посылка и открытка из Флоренции.

Вручив Тилли то и другое, Нэнси ушла.

Вечером Тедди сидел на веранде, курил, потягивал пиво и наблюдал, как Барни полет грядки Тилли и бросает сорняки в садовую тачку. Когда тачка наполнилась, Тедди выгрузил траву на свою телегу. Грэхем обернулся посмотреть, что происходит сзади. Тедди с тачкой ушел. Конь вздохнул, переступил копытами и опять опустил голову. Молли осторожно выехала на веранду, украдкой вытащила из-под коврика на коленях пустой стакан. Тедди вылил в него остатки пива и шагнул к двери-ширме. Тилли стояла у окна, вручную выполняя какую-то тонкую швейную работу.

– Я тут решил прогуляться к реке, забросить удочку… Вечером на берегу очень хорошо, мы могли бы… – начал Тедди.

– Я занята, – ответила Тилли и улыбнулась ему такой широкой и искренней улыбкой, что у нее засветились глаза.

– Славно, – сказал Тедди.