Электронная библиотека » Розамунда Пилчер » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Семейная реликвия"


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 17:47


Автор книги: Розамунда Пилчер


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 39 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Ну, что я должен слушать?

– Я завтра еду в Лондон, встречаюсь за обедом с Оливией. Нам надо посоветоваться насчет мамы.

– А в чем дело теперь?

– Ох, Джордж, неужели ты не знаешь, в чем дело? Ведь я тебе рассказывала. Мамин врач считает, что ей нельзя больше жить одной.

– И что вы в связи с этим намерены предпринять?

– Н-ну… надо найти ей экономку. Или компаньонку.

– Ей это не понравится, – заметил Джордж.

– Да… И кроме того, даже если мы и подберем кого-то… хватит ли у мамы денег платить? Хорошая помощница стоит фунтов сорок или пятьдесят в неделю. Я знаю, мама получила колоссальную сумму за наш старый дом на Оукли-стрит, и в «Подмор Тэтч»[3]3
  «Соломенная крыша Подмора».


[Закрыть]
ей не понадобилось вложить ни фартинга, кроме как на постройку этого дурацкого зимнего сада. Но ведь те деньги в ценных бумагах, их трогать нельзя. Как же она будет оплачивать экономку?

Джордж заерзал в кресле, дотянулся до своего виски и ответил:

– Понятия не имею.

Нэнси вздохнула.

– Она такая скрытная и такая самостоятельная! Не дает возможности себе помогать. Если бы только она нам доверилась и поручила тебе вести дела, у меня лично камень бы с плеч свалился. В конце концов, я у нее старшая, а ни Оливия, ни Ноэль пальцем не шевельнут, чтобы помочь.

Все это Джордж уже неоднократно слышал.

– А ее… э-э… приходящая? Миссис… как бишь ее?

– Плэкетт. Она приходит только три раза в неделю по утрам убирать, у нее свой дом и семья.

Джордж поставил стакан. Он сидел лицом к огню, сложив пальцы шалашом, кончик к кончику. Помолчав, он проговорил:

– Не вижу причин так уж нервничать.

Он словно урезонивает тупого клиента! Нэнси обиделась.

– А я и не нервничаю.

Он пропустил ее реплику мимо ушей.

– Что тебя беспокоит? Только деньги? Или же ты опасаешься, что не найдется такой самоотверженной женщины, которая бы согласилась жить с твоей матерью?

– И то и другое, – вынуждена была признать Нэнси.

– И чего же ты ждешь в этой ситуации от Оливии?

– По крайней мере, она может со мной все обсудить. Она в жизни ничего не сделала для мамы… да и ни для кого из родни, если на то пошло, – с горечью добавила Нэнси. – Когда мама решила продать дом на Оукли-стрит и объявила, что уедет жить обратно в Корнуолл, в Порткеррис, я одна приняла адовы муки, убеждая ее, что это было бы безумием. И она все равно бы, наверное, туда уехала, если бы ты не нашел ей «Подмор Тэтч». Так она поблизости от нас, в каких-то двадцати милях, и мы можем за ней присматривать. А если бы она, со своим больным сердцем, была сейчас в Порткеррисе, бог знает как далеко? Мы бы понятия не имели, что с ней!

– Давай не будем отвлекаться от темы, – адвокатским тоном предложил Джордж.

Нэнси не обратила внимания на его слова. Несколько глотков виски согрели ее и разворошили угли старых обид.

– А Ноэль так вообще, можно сказать, забыл мать, после того как продали дом на Оукли-стрит и ему пришлось отселиться. Для него это был чувствительный удар. Дожил до двадцати трех лет и никогда не платил за квартиру! Ни единого гроша не давал матери, питался за ее счет, пил ее джин, жил на дармовщину! Воображаю, как ему понравилось, когда пришлось обеспечивать себя самому!

Джордж тяжело вздохнул. Он был такого же невысокого мнения о Ноэле, как и об Оливии. А теща, Пенелопа Килинг, всю жизнь оставалась для него загадкой. Надо же, чтобы такая совершенно нормальная женщина, как Нэнси, была отпрыском столь странного семейства, это просто удивительно!

Он допил свое виски, встал с кресла, подложил в огонь полено и пошел налить себе еще. Звякнул стаканом и сказал с другого конца комнаты:

– Допустим худшее. Допустим, у твоей матери не окажется средств на экономку. – Он возвратился к камину и опять уселся в кресло напротив жены. – Допустим, что тебе не удастся найти человека, который возьмет на себя труд составить ей компанию. Что тогда? Предлагаешь, чтобы она поселилась у нас?

Нэнси представила себе бесконечные претензии миссис Крофтвей, неизбежные жалобы детей на строгую бабушку. Вспомнила про мамашу миссис Крофтвей, как той пришлось распилить обручальное кольцо и как она лежала в кровати и колотила палкой в пол…

И она ответила со слезами в голосе:

– Мне кажется, я этого не вынесу.

– Я тоже, – признался Джордж.

– Может быть, Оливия…

– Оливия? – скептически повторил Джордж. – Чтобы Оливия даже близко подпустила кого-нибудь к своей личной жизни? Ты смеешься.

– Ну а Ноэль тем более исключается.

– По-моему, все исключается. – Джордж украдкой сдвинул манжет и посмотрел на часы. Он не собирался пропускать вечерние новости. – И я не могу предложить ничего дельного, пока ты не разберешься с Оливией.

Нэнси опять оскорбилась. Они с Оливией не очень близки, это правда… в сущности, у них нет ничего общего… но слово «разберешься» ее неприятно задело. Как будто они с сестрой всю жизнь только и делают, что выясняют отношения. Она раскрыла было рот, чтобы выразить Джорджу свое неудовольствие, но он опередил ее, включив телевизор и тем самым положив конец супружеской беседе. Было ровно девять часов, и он приготовился насладиться своей ежедневной дозой забастовок, бомб, убийств и финансовых катастроф, а на закуску сообщением о том, что завтра с утра ожидается холод и после обеда над всей страной пройдут дожди.

Нэнси, отчаявшись, посидела немного, потом встала с кресла. Джордж, по-видимому, даже не понял, что она предпринимает решительный шаг. Нэнси подошла к столику с напитками, снова щедрой рукой наполнила свой стакан и вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Поднявшись по лестнице, она прошла через спальню в ванную, заткнула пробкой ванну, открыла краны, налила себе ароматной эссенции с той же щедростью, что и виски. И пять минут спустя уже предавалась своему самому любимому занятию: лежа в горячей ванне, пить холодное виски.

Утопая в мыльной пене, среди клубов горячего пара, Нэнси упивалась жалостью к самой себе. Роль жены и матери так неблагодарна! Ты посвящаешь жизнь мужу и детям, уважительно обращаешься с прислугой, не оставляешь заботами лошадей и собак, ведешь дом, покупаешь продукты, стираешь – ну и где спасибо? Кто тебя ценит?

Никто.

На глаза Нэнси навернулись слезы, смешиваясь с мыльной водой и паром. Ей так хотелось признания, любви, ласки, хотелось, чтобы ее кто-то обнял, приголубил и сказал, что она удивительная, что она все делает великолепно!

В ее жизни был только один человек, на которого всегда можно положиться. Конечно, когда-то и папа был с ней очень мил, но вот кто действительно постоянно поддерживал ее веру в себя и во всех случаях принимал ее сторону, так это Долли Килинг, ее бабушка.

Долли Килинг никогда не ладила с невесткой, была равнодушна к Оливии и недолюбливала Ноэля, а вот Нэнси, свою любимицу, обожала и баловала. Когда, бывало, Пенелопа собиралась отправить старшую дочь в гости, одетую в старомодный батистовый балахончик с чужого плеча, вмешивалась бабушка Килинг и покупала пышное платье из органди с рукавами фонариком. Долли восхищалась красотой Нэнси, водила ее в кондитерские и в театр на пантомимы…

Когда Нэнси обручилась с Джорджем, в семье начались скандалы. Отец к этому времени уже не жил с ними, а мать никак не могла взять в толк, почему дочери непременно нужна традиционная «белая» свадьба, с подружками, шаферами во фраках и приемом в ресторане? Пенелопе все это представлялось дурью и пустой тратой денег. Разве не лучше скромно обвенчаться в присутствии родных, а потом устроить праздничный обед за большим столом в полуподвальной кухне на Оукли-стрит? Или в саду. Сад при доме большой, места уйма, и розы уже расцветут.

Нэнси плакала, хлопала дверьми, говорила, что ее не понимают и никогда не понимали. В конце концов она надулась так, что отношения могли испортиться на всю жизнь, не вмешайся любящая бабушка Килинг. С Пенелопы была снята вся ответственность – чему она несказанно радовалась, – и за дело взялась Долли. В результате лучшей свадьбы и вообразить было нельзя. Венчание в соборе Святой Троицы, на невесте – белое платье со шлейфом, подружки в розовом, а после – банкет на Найтсбридж, 23, с церемониймейстером в красном фраке и с огромными, пышными букетами на столах. Явился вызванный бабушкой душка-папа, такой красивый в визитке, – он вел невесту к алтарю, и даже старомодный наряд Пенелопы, весь в кружевах и бархате, не омрачил великолепного праздника.

Как Нэнси сейчас не хватало бабушки Килинг! Раздобревшая сорокалетняя женщина лежала в ванне и плакала. Она хотела к бабушке, хотела утешения, сочувствия, похвал. «Дорогая, ты такая молодец, ты столько делаешь для своей семьи и для матери, а они не ценят, будто так и надо».

Ей даже слышался любимый голос – но только в воображении, потому что Долли Килинг уже не было на свете. Минул год, как эта железная маленькая леди с нарумяненными щечками и наманикюренными ногтями, носившая лиловые трикотажные костюмы, тихо скончалась во сне в возрасте восьмидесяти семи лет. Печальное событие произошло в небольшой частной гостинице в Кенсингтоне, где она в компании еще нескольких стариков и старух сочла удобным провести свои закатные годы, и тело ее было вывезено служителями похоронного бюро, с которым администрация гостиницы предусмотрительно заключила соответствующий долгосрочный контракт.


Следующий день начался, как Нэнси и опасалась, очень плохо. От вчерашнего виски у нее болела голова, было еще холоднее, чем вчера, и темно – хоть глаз выколи, когда она в половине восьмого заставила себя вылезти из-под одеяла. Одеваясь, Нэнси с горечью убедилась, что самая нарядная юбка не застегивается на поясе, и ей пришлось воспользоваться булавкой. Она надела свитер из натуральной шерсти точно в цвет юбки, отведя глаза от складок жира, выступивших из-под огромного бронированного лифа, потом натянула нейлоновые чулки, тогда как обычно ходила в шерстяных. Тут ей показалось, что в них будет очень холодно, и она, сунув ноги в высокие сапоги, с трудом застегнула молнию.

Внизу оказалось не лучше. Одну из собак стошнило, колонка отопления была чуть теплая, а в кладовке лежало только три яйца. Нэнси выпустила собак, убрала за ними и наполнила колонку специальным, безумно дорогим топливом, моля Бога, чтобы огонь не успел погаснуть, не то от миссис Крофтвей жалоб не оберешься. Потом крикнула детям, чтобы поторапливались, вскипятила чайник, сварила три яйца, поджарила тосты, собрала на стол. Руперт и Мелани спустились более или менее одетые, переругиваясь на ходу: Руперт утверждал, что Мелани куда-то подевала его учебник по географии, а она заявила, что он врун и вообще у него учебника по географии никогда не было, а потом потребовала у матери двадцать пять пенсов на прощальный подарок для миссис Липер.

Нэнси о миссис Липер впервые слышала.

От Джорджа ожидать помощи не приходилось. Он появился в разгар перепалки, съел одно яйцо, выпил чашку чаю и уехал. Нэнси слышала, как выезжал его «ровер», пока в спешке складывала на сушилку тарелки, оставляя их на дальнейшее усмотрение миссис Крофтвей.

– Если ты не брала мою «Географию»…

За дверью скулили собаки. Нэнси впустила их, вспомнила, что надо накормить, наполнила миски сухарями и открыла банку собачьих консервов «Бонзо», второпях порезав палец.

– Смотри, какая ты нескладная, – заметил Руперт.

Нэнси повернулась к нему спиной, пустила холодную воду и подержала палец под краном, пока не перестала идти кровь.

– Если я не принесу двадцать пять пенсов, миссис Ролингс знаешь как обозлится…

Нэнси побежала наверх подкраситься перед уходом. Аккуратно наложить румяна и подвести брови времени уже не было, так что результат получился сомнительный, но ничего не поделаешь. Некогда. Она достала из шкафа шубку и шапочку из такого же меха, разыскала перчатки и сумку из змеиной кожи. Когда она вывернула в нее содержимое своей будничной сумки, естественно, оказалось, что замок не защелкивается. Не важно. Ничего не поделаешь. Нет времени.

Нэнси сбежала вниз по лестнице, на бегу зовя детей. Как ни удивительно, они появились сразу и подхватили свои ранцы. Мелани нахлобучила на голову уродливую школьную шляпу. Они выбежали друг за другом через заднюю дверь, за угол к гаражу, забрались в машину – мотор, слава тебе господи, завелся с первой попытки – и поехали.

Она развезла детей по школам, высадила у ворот, даже толком не попрощавшись, и помчалась в Челтнем. Было уже десять минут десятого, когда она выскочила из машины на пристанционной стоянке, и двенадцать минут – когда отошла от кассы, купив льготный обратный билет. Нэнси успела даже с обворожительной – как она надеялась – улыбкой купить без очереди в газетном киоске «Дейли телеграф», а также – безумное мотовство! – «Харперс энд Куин». Уже заплатив, она увидела, что номер старый, за прошлый месяц, но возвращать его и получать обратно деньги времени уже не было. Да и не важно, что старый, – все равно глянцевый, яркий, он будет в дороге отличным развлечением. С этой мыслью Нэнси вылетела на перрон, как раз когда подошел лондонский поезд, открыла первую попавшуюся дверь, нашла свободное место и села. Запыхавшаяся, с отчаянно колотящимся сердцем, она закрыла глаза и постаралась отдышаться. Вот так, наверное, чувствуешь себя, спасшись от пожара.

Через какое-то время, после нескольких глубоких вдохов и обращенных к самой себе успокоительных фраз, Нэнси немного пришла в себя. В вагоне, слава богу, было тепло. Она открыла глаза, расстегнула шубку и, устроившись поудобнее, стала смотреть в окно, на проплывающий мимо черный зимний пейзаж. Под размеренный ритм движения издерганные ее нервы постепенно успокоились. Она любила ездить на поезде: ни телефонных звонков, ни забот – сиди спокойно и ни о чем не думай.

Головная боль прошла. Нэнси достала из сумки пудреницу и стала рассматривать в маленьком зеркальце свое лицо – припудрила нос, подправила на губах помаду. Новый журнал покоился у нее на коленях, обещая массу удовольствия, словно неоткрытая коробка шоколадных конфет с темной корочкой снаружи и мягкой начинкой внутри. Нэнси начала перелистывать страницы. Сначала рекламный раздел: меха, виллы на юге Испании, коттеджи в горной Шотландии на условиях совместного пользования; драгоценности; косметика, которая не только сделает вас красивее, но и благотворно воздействует на кожу лица; морские круизы и многое другое…

Вдруг ее внимание привлек разворот: компания «Бутби», специализирующаяся на торговле произведениями искусства, объявляла аукцион викторианской живописи, который состоится в собственной галерее компании на Бонд-стрит в среду, 21 марта. В качестве иллюстрации была опубликована репродукция картины Лоренса Стерна (1865–1945) под названием «У источника» (1904), изображающая группу молодых женщин в разных ракурсах, с бронзовыми кувшинами на плечах или у бедра. Наверное, это рабыни, подумала Нэнси, разглядывая репродукцию, вон у них и ноги босые, и лица сумрачные (что неудивительно: видно, что кувшины тяжелые), и вместо одежды лохмотья, иссиня-зеленые и ржаво-красные, которые едва прикрывают тело, так что видны округлые груди и розовые соски.

Джордж и Нэнси не интересовались живописью, равно как и музыкой или театром. В «Доме Священника» висели, конечно, картины, обязательные для всякого приличного жилища: гравюры со сценами охоты и несколько живописных полотен, изображающих либо убитого оленя, либо верного охотничьего пса с фазаном в зубах; они достались Джорджу в наследство от отца. Как-то раз, когда понадобилось убить в Лондоне два часа, супруги зашли в галерею Тейт и исправно осмотрели выставку Констебла, – правда, в памяти у Нэнси остались лишь раскидистые зеленые деревья на полотнах да боль в уставших ногах.

Но эта картина даже хуже, чем Констебл. Нэнси смотрела и только диву давалась: неужели кому-то захочется повесить такое безобразие у себя на стену, не говоря уж о том, чтобы заплатить за нее большие деньги? Окажись это полотно у нее самой, оно бы кончило свои дни где-нибудь на чердаке, а то и вовсе угодило бы в костер.

Интерес Нэнси к этой картине вызвали вовсе не ее художественные достоинства, а имя автора: Лоренс Стерн. Ведь это был отец Пенелопы Килинг и, следовательно, ее, Нэнси, родной дед.

Как ни странно, но его творчества она почти совсем не знала. К тому времени, когда она родилась, его слава, вершина которой пришлась на рубеж столетий, померкла и сошла на нет, а работы, давно распроданные и развезенные по разным странам, забыты. В материнском доме на Оукли-стрит висели только три картины Лоренса Стерна – два неоконченных панно составляли пару: это были две аллегорические фигуры нимф, разбрасывающих лилии по травянистому, усеянному белыми маргаритками склону.

Третья висела в холле на первом этаже, под лестницей – в доме больше нигде не нашлось места для такого большого полотна. Написанная маслом в последние годы жизни Стерна, картина называлась «Собиратели ракушек» – много моря в белых барашках, пляж и небо, по которому бегут облака. Когда Пенелопа переселялась с Оукли-стрит в глостерширский дом, все три драгоценные картины переехали вместе с ней – панно попали на лестничную площадку, а «Собиратели ракушек» – в гостиную, где был пересеченный балками потолок; из-за огромной картины комната казалась совсем крошечной. Нэнси вскоре привыкла к ним и просто перестала замечать, они были неотъемлемой частью маминого дома, так же как продавленные диваны и кресла, как высушенные букеты, втиснутые в белые и синие вазы, как вкусные запахи готовящейся пищи.

Честно сказать, Нэнси уже много лет вообще не вспоминала о Лоренсе Стерне, но сейчас, согревшись в меховой шубе и теплых сапожках, она разомлела, убаюканная ездой, и воспоминания ухватили ее за полы и потянули в далекое прошлое. Впрочем, вспоминать ей было почти нечего. Она родилась в конце 1940 года, в Корнуолле, в маленькой деревенской больнице, и всю войну жила там, в Порткеррисе, в Карн-коттедже – доме своего деда. Но ее младенческие воспоминания о старике были смутными, неконкретными. Водил ли он ее когда-нибудь гулять, брал ли на колени, читал ли ей книжки? Во всяком случае, она этого не помнила. Единственное, что ясно отпечаталось у Нэнси в памяти, это как после окончания войны они с мамой садятся в лондонский поезд и навсегда покидают Порткеррис. Почему-то это событие ярко запечатлелось в ее детском мозгу.

Лоренс Стерн приехал с ними на вокзал. Очень старый, очень высокого роста, уже дряхлеющий, он остановился на перроне возле их открытого окна и, опираясь на трость с серебряным набалдашником, на прощание поцеловал Пенелопу. Длинные белые волосы спускались на плечи его пальто с пелериной, а из шерстяных вязаных митенок торчали искривленные, безжизненные пальцы, белые, как кость.

В последнюю минуту, когда состав уже тронулся, Пенелопа схватила дочку на руки и подняла к окну, а дед протянул руку и погладил ее по круглой щечке. Нэнси запомнился холод его пальцев, словно прикосновение мрамора к коже. Больше ни на что времени не было. Поезд набрал скорость, платформа дугой ушла назад, а Лоренс стоял на ней, все уменьшаясь, и махал, махал широкополой черной шляпой, посылая им прощальный привет. Таково было первое и последнее воспоминание Нэнси о дедушке. Через год он умер.

Дела давно минувшие, сказала она себе. Никаких причин для сентиментальности. Но удивительно, неужели кто-то сейчас готов покупать работы Стерна? «У источника». Нэнси недоуменно тряхнула головой и, отмахнувшись от непонятного, с упоением погрузилась в новости светской хроники.

2. Оливия

Нового фотографа звали Лайл Медуин. Он был совсем молоденький, с мягкими каштановыми волосами, подстриженными «под горшок», и с ласковыми глазами на нежном лице. Во всем облике – что-то неземное, что-то от глубоко верующего монастырского послушника. Оливии даже трудно было себе представить, что он с таким успехом пробежал дистанцию в гонках своей профессии и никто не перерезал ему глотку.

Они стояли у столика перед окном в ее кабинете. На столике он разложил свои работы: штук двадцать крупных глянцевых цветных фотографий. Оливия их уже внимательно рассмотрела и пришла к выводу, что ей нравится. Во-первых, в них много света. Снимки для модных журналов, по ее мнению, прежде всего должны ясно показывать фактуру ткани, фасон, складки на юбке, вязку свитера, – а у него все это дано очень отчетливо, броско, так, что взгляд мимо не скользнет. Но, кроме того, в его работах было много жизни, движения, удовольствия, даже нежности.

Оливия подняла один лист: мужчина атлетического сложения бежит трусцой в полосе прибоя. Ослепительно-белый спортивный костюм на ярко-синем фоне моря: загар, пот, даже соленый запах морского воздуха и физического здоровья.

– Где это вы снимали?

– На Малибу. Реклама спортивной одежды.

– А вот это?

Она взяла в руки другой лист – вечер, молодая женщина в разлетевшемся оранжевом шифоне, лицо повернуто к огненному закату.

– Это Пойнт-Рис… иллюстрация к редакционной статье в американском «Вог».

Оливия положила снимки и обернулась, присев на край стола. Это уравняло их в росте и позволило смотреть глаза в глаза.

– Расскажите о себе.

Он пожал плечами.

– Учился в технологическом колледже. Потом немного пожил свободным художником, а потом пошел к Тоби Страйберу и несколько лет проработал у него ассистентом.

– Тоби мне вас и рекомендовал.

– А потом, когда ушел от Тоби, поехал в Лос-Анджелес, последние три года работаю там.

– И немалого достигли.

Он скромно усмехнулся:

– Да, кое-чего.

Одет он был по-лос-анджелесски. Белые кроссовки, джинсы-варенки, белая рубашка, линялая джинсовая куртка. И, как уступка лондонским холодам, – шерстяное кашне кораллового цвета, обмотанное вокруг загорелой шеи. Вид, хотя и небрежный, тем не менее восхитительно чистый, как свежевыстиранное, высушенное на солнышке, но еще не выглаженное белье. Очень привлекательный молодой человек.

– Карла ввела вас в курс дела? – (Карла была редактором отдела мод.) – Речь идет об июльском номере, последний материал о моделях летнего сезона. После этого мы переходим к твидам и осенней охоте.

– Да… Она говорила о съемках на натуре.

– Есть предложения, где именно?

– Мы подумали об Ивисе… У меня там кое-какие знакомства.

– Ивиса.

Он с готовностью отступился:

– Если вам больше нравится где-то еще, у меня нет возражений. В Марокко, например.

– Да нет. – Оливия отошла от столика и снова села в свое кресло. – Мы давно туда не выезжали… Но только мне кажется, не надо пляжных сюжетов. Лучше что-нибудь деревенское для фона – козы, овцы, трудолюбивые крестьяне в поле. Пригласить кого-нибудь из местных жителей для правдоподобия. У них удивительные лица. И они обожают сниматься…

– Чудесно.

– Тогда договоритесь с Карлой.

Он замялся.

– Значит, работа – моя?

– Разумеется, ваша. Постарайтесь сделать ее получше.

– Обязательно. Спасибо…

Он принялся собирать фотографии и складывать в папку. У Оливии на столе зажужжал селектор. Она надавила кнопку и спросила секретаршу:

– Что там?

– Городской звонок, мисс Килинг.

Оливия взглянула на часы. Двенадцать пятнадцать.

– Кто это? Я уезжаю обедать.

– Какой-то мистер Генри Спотсвуд.

Генри Спотсвуд. Что еще, черт побери, за Генри Спотсвуд? Ах да, вспомнила. Человек, с которым она познакомилась третьего дня на вечеринке у Риджвеев, – седые виски, высокий, одного с ней роста. Но он тогда назвался Хэнком.

– Соедините, Джейн.

Оливия потянулась к телефонной трубке, в эту минуту Лайл Медуин, с папкой под мышкой, неслышно пересек комнату и открыл дверь, чтобы уйти.

– Пока, – беззвучно выговорил он с порога. Она подняла руку, улыбнулась, но его уже не было.

– Мисс Килинг?

– Да.

– Оливия, это Хэнк Спотсвуд, мы вместе были у Риджвеев.

– Как же, помню.

– У меня выдался свободный часок-другой. Может, перекусим где-нибудь?

– Что? Сегодня?

– Да, прямо сейчас.

– Очень жаль, не могу. Ко мне приезжает сестра из загорода, я обедаю с ней. На самом деле меня уже не должно тут быть, я опаздываю.

– Какая жалость! А как насчет ужина?

Звук его голоса помог припомнить ускользнувшие из памяти подробности. Голубые глаза. Приятное, волевое, типично американское лицо. Темный костюм, современная рубашка, воротничок с пуговичками на уголках.

– Неплохая мысль.

– Отлично. Куда бы вы хотели пойти?

Оливия мгновение поколебалась, затем приняла решение.

– А не хотите, в порядке исключения, один раз поужинать не в ресторане, а в домашней обстановке?

– Как это понимать?

– Приезжайте ко мне, и я возьму на себя труд угостить вас ужином.

– Вот это здорово! – Тон у него был удивленный, но обрадованный. – Однако не слишком ли это хлопотно для вас?

– Никаких хлопот, – улыбнулась Оливия. – Приезжайте часов в восемь.

Она продиктовала адрес, рассказала, как доехать, на случай если попадется тупоумный таксист, и, простившись, повесила трубку.

Хэнк Спотсвуд. Как мило, с улыбкой подумала она. Но тут же, взглянув на часы, выбросила его из головы, встала из-за стола, схватила пальто, шляпу, сумочку и перчатки и выбежала из редакции, торопясь на свидание с сестрой.

Они договорились встретиться в ресторане «Кетнерс» в Сохо, и Оливия заказала там столик. Она всегда приезжала туда на деловые обеды и не видела причин искать другое место, хотя Нэнси, конечно, было бы уютнее у «Харви Николса» или еще где-нибудь, куда приезжают дать передышку натруженным ногам домохозяйки с покупками.

В результате это был «Кетнерс». Оливия опоздала, и Нэнси уже ждала ее – расплывшаяся еще больше прежнего, в своем сиреневом вязаном костюме, на голове – шапочка из желтого меха, сливающаяся с тусклыми белокурыми кудрями, словно двухэтажная шевелюра. Она сидела за низким столиком, одинокая женщина в море дельцов-мужчин, с сумкой на коленях, перед высоким стаканом джина с тоником, и была здесь так не к месту, так нелепа, что Оливия испытала укол совести и извинилась неожиданно искренне и горячо:

– Нэнси, прости ради бога, меня задержали, так неудачно! Ты давно ждешь?

Они не поцеловались. Между ними это было не принято.

– Ничего.

– Ты пока, я вижу, подкрепилась… Еще стаканчик не хочешь? Я заказала столик на без четверти час, не упустить бы.

– Добрый день, мисс Килинг.

– Хэлло, Джерард. Нет, спасибо, пить мы не будем, у нас туговато со временем.

– У вас заказан столик?

– Да. На без четверти час. К сожалению, я немного опоздала.

– Это не важно. Прошу сюда.

Он пошел вперед, но Оливия подождала, пока Нэнси выберется из кресла, прихватит сумку и журнал, одернет свитер на обширном заду, и только потом двинулась вслед за ним в зал. Там было тепло и тесно, в воздухе стоял гул мужских голосов. Сестер проводили к столику в дальнем углу, где обычно обедала Оливия, и после неизбежных подобострастных церемоний наконец усадили на полукруглую банкетку, задвинули столиком и подали пухлые папки меню.

– Стаканчик хереса, пока вы выбираете?

– Мне, пожалуйста, перье, Джерард… А моей сестре… – Она повернулась к Нэнси. – Хочешь какого-нибудь вина?

– Да, с удовольствием.

Оливия, не заглядывая в карту вин, заказала полбутылки фирменного белого.

– Так, теперь, что ты будешь есть?

Нэнси не знала, что выбрать. В меню было перечислено столько всего, причем исключительно по-французски. Она могла бы сидеть, раздумывая до вечера, – Оливия это хорошо знала, поэтому выдвинула несколько предложений, и в конце концов Нэнси согласилась на консоме и телячий эскалоп с грибами. Себе Оливия заказала омлет и зеленый салат. Когда все было улажено и официант удалился, она начала с вопроса:

– Как ты доехала? Благополучно?

– Да, вполне. Собиралась, конечно, впопыхах: детей надо было в школу отвезти. Но я успела на поезд в девять пятнадцать.

– Как они?

Оливия постаралась придать своему тону заинтересованность, но Нэнси знала, что это неискренне, и не стала углубляться в подробности:

– Нормально.

– А Джордж?

– По-моему, хорошо.

– А собаки? – не отступалась Оливия.

– Здоровы, – ответила было Нэнси, но потом вспомнила: – Одну сегодня утром вырвало.

Оливия скривилась.

– Не рассказывай, пожалуйста. Дай поесть.

Принесли напитки, перье для Оливии и белое вино для Нэнси. Расторопный официант откупорил бутылку, налил в бокал немного и замер в выжидательной позе. Нэнси спохватилась, что полагается попробовать, пригубила и с понимающим видом, поджав губы, произнесла: «Превосходно», после чего бутылка была поставлена на середину стола и официант с каменным лицом удалился.

Оливия налила себе перье.

– Ты никогда не пьешь вино? – спросила Нэнси.

– За деловым обедом – никогда.

Нэнси кокетливо вздернула брови:

– Разве у нас деловой обед?

– А разве нет? Мы ведь собираемся говорить о делах. В связи с мамочкой. – Это детское слово, как всегда, вызвало у Нэнси раздражение. Трое детей Пенелопы называли мать каждый по-своему. Ноэль говорил ей «ма». Сама Нэнси уже много лет звала ее «маман», находя, что эта форма обращения лучше всего соответствует их возрасту и ее, Нэнси, статусу замужней дамы. Одна Оливия – самая современная и житейски закаленная – упорно говорила «мамочка». Нэнси даже удивлялась: неужели сестра не понимает, как это смешно звучит в ее устах? – И давай приступим, а то у меня мало времени.

Это холодное замечание оказалось последней каплей. А Нэнси-то примчалась к ней в город из Глостершира, успев подтереть за собакой, и порезать в спешке палец о консервную банку, и отвезти детей в школу, и чуть ли не на ходу впрыгнуть в поезд! Ее захлестнула обида.

Подумаешь, у нее мало времени!

Ну почему Оливия такая резкая, бессердечная, бесчувственная?! Неужели нельзя посидеть рядышком и поговорить по душам, как полагается сестрам, не строя из себя вечно занятую деловую даму, как будто жизнь Нэнси, у которой свои незыблемые приоритеты: дом, муж, дети, – совсем уж ничего не значит?

Когда они были маленькие, хорошенькой считалась Нэнси: золотоволосая, голубоглазая, обаятельная и (спасибо бабушке Килинг) нарядная. Именно Нэнси привлекала всеобщее внимание, вызывала восхищение, покоряла мальчиков. А Оливия была умная и честолюбивая – ее занимали книги, экзамены, отметки, – но внешне неинтересная, напомнила себе Нэнси, совершенно неинтересная.

Нескладная, высокая, худая, плоскогрудая, в очках и демонстративно, вызывающе равнодушная к мужскому полу, Оливия всегда надменно умолкала, когда в доме появлялся кто-нибудь из сестриных поклонников, а то и вовсе уходила к себе – книжку почитать.

Хотя, конечно, у нее были и свои достоинства, ведь она была дочь своих родителей, – густые волосы, цветом и блеском напоминающие полированное красное дерево, и черные глаза, унаследованные от матери, которые сверкали, как у какой-то умной, насмешливой птицы.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 | Следующая
  • 4.8 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации