Текст книги "Семейная реликвия"

– Я рада, что они еще мальчишки. – Дорис оторвала толстую шерстяную нитку и продела ее в иглу. – Не хочу, чтобы они стали солдатами. Я не вынесу…

Она смолкла. Пенелопа ждала, когда она договорит.

– Что ты не вынесешь?

В ответ раздался взволнованный шепот:

– К нам идет гость…

Солнце вдруг скрылось, на Пенелопу легла тень. Она открыла глаза – у ее ног обрисовывалась какая-то темная фигура. Мужчина в военной форме. Пенелопа в панике села, одернула юбку и начала поспешно застегивать блузку.

– Прошу прощения, – сказал Ричард. – Я не хотел вас напугать.

– Откуда вы появились? – Пенелопа вскочила на ноги, откинула с лица волосы.

– Я прошел через верхнюю калитку и через сад.

Сердце у Пенелопы громко стучало, она надеялась, что не очень сильно покраснела.

– Я и шагов ваших не услышала…

– Я не вовремя?

– Нет, почему же, как раз вовремя. Мы с Дорис лентяйничаем.

– А я сидел, сидел в штабе и вдруг понял, что больше не могу. Решил, может, мне повезет и я застану вас дома. – Он перевел взгляд на Дорис, которая застыла на стуле, словно ее загипнотизировали, – корзинка стояла на коленях, нитка повисла в воздухе. – Мы с вами еще не знакомы. Ричард Лоумакс. А вы, конечно же, Дорис?

– Угадали. – Они пожали друг другу руки. – Приятно познакомиться. – Дорис еще не совсем пришла в себя – так неожиданно майор предстал перед ними.

– Пенелопа рассказывала мне о вас и о ваших сыновьях. Они где-то здесь, в саду?

– Побежали купаться с дружками.

– И правильно сделали. Вас не было в тот вечер, когда я здесь ужинал.

– Да. Мы с мальчиками слушали «Микадо».

– Им понравилось?

– Очень. Дивная музыка. И очень смешная оперетта. Они все время хохотали.

Ричард перевел взгляд на Нэнси, которая в некотором замешательстве взирала на высокого незнакомца, вторгнувшегося в ее жизнь.

– Ваша дочь?

Пенелопа кивнула.

– Это Нэнси.

Он присел перед девчушкой на корточки.

– Привет. – Нэнси молча смотрела на него. – Сколько ей?

– Почти три.

На щеках у Нэнси налип песок, комбинезон на попке отсырел.

– Что это ты делаешь? Печешь пироги? – спросил ее Ричард. Он взял ведерко и вынул из ручки Нэнси деревянную ложку. Девочка не воспротивилась. Ричард набил ведерко песком и перевернул его – пирог получился безукоризненный. Нэнси немедленно разрушила его. Ричард рассмеялся и отдал ей обратно ведерко и ложку. – У нее совершенно правильные инстинкты, – заметил он и, сев на траву, снял берет и расстегнул верхнюю пуговицу своей походной куртки.

– Представляю, как вам жарко в форме! – сказала Пенелопа.

– Нестерпимо. Малоподходящая одежда для такой погоды. – Он расстегнул пуговицы до конца, снял куртку, закатал рукава рубашки, и вид у него стал вполне гражданский и домашний. Как видно, ободренная такой метаморфозой, Нэнси вылезла из песочницы, подошла к Пенелопе, уселась к ней на колено и, заняв эту удобную наблюдательную позицию, не мигая уставилась на Ричарда.

– Никогда не могу угадать, сколько ребенку лет. Только разве когда близко знаю его.

– У вас есть дети? – невинно спросила Дорис.

– Насколько я знаю, нет.

– Как это понять?

– Я не женат.

Пенелопа прижалась щекой к шелковистой головке Нэнси. Ричард откинулся на локти и подставил лицо солнцу.

– Жарко, как в июле. Только и сидеть в саду, наслаждаться теплом и солнцем. А где же ваш отец?

– Дремлет у окна в кресле. А может, уже проснулся. Пойду скажу ему, что вы здесь. Он так хотел вас увидеть и сыграть в триктрак.

Дорис взглянула на свои часики, воткнула иголку в рубашку, поставила корзинку на траву.

– Уже почти четыре! Не пойти ли мне приготовить нам всем по чашке чаю? Вы выпьете с нами чаю, Ричард?

– С наслаждением!

– Я скажу отцу, Пенелопа. Он любит попить чайку на природе.

Дорис покинула их. Они проводили ее взглядом.

– Славная девушка, – сказал Ричард.

– Славная.

Пенелопа начала рвать ромашки и плести венок для Нэнси.

– Чем вы занимались все это время?

– Лазил на скалы. Болтался на этих проклятых десантных судах: прилив – отлив, отлив – прилив. Мок в воде. Отдавал команды, придумывал упражнения и писал длинные отчеты.

Они помолчали. Пенелопа вплела в гирлянду еще одну ромашку.

– Вы знакомы с генералом Уотсоном-Грантом? – прервал молчание Ричард.

– Конечно. А почему вы спрашиваете?

– В понедельник мы с полковником Меллаби приглашены к нему на коктейль.

Пенелопа улыбнулась:

– И мы с папой тоже приглашены. Миссис Уотсон-Грант позвонила сегодня утром. Наш бакалейщик, мистер Ридли, раздобыл им пару бутылок джина, вот они и решили устроить небольшой прием.

– Где живет генерал?

– Выше по холму, в миле отсюда.

– Как же вы туда доберетесь?

– Он пообещал прислать за нами машину. За шофера у них старик-садовник. И горючее генерал раздобыл – он у нас в отряде самообороны. Боюсь, все это незаконно, но очень любезно с его стороны, иначе мы бы не добрались.

– Надеюсь, вы придете? Не раздумаете?

– Для вас это важно?

– Хоть будет кто-то знакомый. К тому же после коктейля я хочу пригласить вас пообедать.

Ромашковая цепь стала совсем длинной. Пенелопа подняла ее, взяв за концы. Красивая гирлянда!

– И папу вы тоже приглашаете? Или только меня?

– Только вас. Но если ваш отец захочет пойти…

– Он не захочет. Не любит выходить вечером.

– Вы принимаете приглашение?

– Да.

– Куда мы отправимся?

– Вот этого я не знаю.

– В «Сэндс»?

– Этот отель реквизирован с самого начала войны. Там выздоравливающие раненые.

– Тогда в «Замок»?

«Замок». Сердце у Пенелопы упало. Во время первого – и такого неудачного! – приезда Амброза в Карн-коттедж она сделала отчаянную попытку хоть как-то развлечь мужа и однажды предложила пойти пообедать и потанцевать в «Замок». Ничего хорошего из этого не вышло: был такой же скучный вечер, как и все остальные. Холодная и очень чинная столовая была наполовину пуста, еда невкусная, отель населяли одни старики. Время от времени унылый оркестрик играл старые мелодии, но потанцевать не удалось – живот у Пенелопы был такой, что Амброз не мог ее обнять.

– Нет-нет, только не туда! Там такие старушки-официантки, ползают как черепахи, и все постояльцы в инвалидных креслах. Это наводит тоску. – Пенелопа подумала и внесла более веселое предложение. – Можно пойти в бистро к Гастону.

– А где это бистро?

– На Северном берегу, на первой же улочке. Оно маленькое, но кормят там вкусно. Когда мы отмечаем чье-то рождение или подворачивается какой-то другой повод, папа́ водит нас с Дорис именно туда.

– Бистро Гастона. Звучит заманчиво. А телефон там есть?

– Безусловно.

– Тогда я позвоню и закажу столик.

– Дорис, он пригласил меня обедать.

– Да что ты! Когда?

– В понедельник. После коктейля у Уотсонов.

– Ты приняла приглашение?

– Да. А что? Ты считаешь, что надо было отказаться?

– Отказаться? Что-то у тебя, Пенелопа, с головой неладно. Я считаю, что он очень милый. По-моему, похож на Грегори Пека.

– Да что ты, Дорис, ни чуточки не похож!

– Да нет, не внешностью, а манерой держаться, он такой спокойный… ну, ты меня понимаешь. А что ты наденешь?

– Я еще не думала. Найду что-нибудь.

Дорис возмутилась:

– Знаешь, Пенелопа, от тебя просто спятить можно! Отправляйся в город и купи себе что-нибудь новое. Ты на себя и пенса не тратишь! Загляни к мадам Жоли, посмотри, что у нее имеется.

– Но у меня нет купонов на одежду. Истратила последние – купила эти уродливые чайные полотенца и теплый халатик Нэнси.

– Бога ради, да тебе и нужно-то всего-навсего семь купонов. Как-нибудь наберем, нас же все-таки шестеро. А если не наберем, куплю на черном рынке.

– Но это запрещено законом.

– К черту закон! У нас большое событие – твое первое за столько лет свидание. Утром в понедельник отправляйся в город и купи себе что-нибудь красивое.

Пенелопа и не помнила, когда в последний раз заходила в магазин готовой одежды мадам Жоли, но, поскольку мадам Жоли на самом-то деле была миссис Коулз, женой начальника береговой охраны, полной и добродушной, этакой уютной бабушкой, смущаться не было причин.

– Кого я вижу! Сколько лет ты ко мне не заглядывала! – воскликнула та, завидев входящую в дверь Пенелопу.

– Хочу купить себе новое платье, – не тратя времени попусту, заявила Пенелопа.

– Милочка моя, ничего особенного у меня нет, только самые обычные платья и прочее на каждый день. Как ни стараюсь, ничего не могу раздобыть. Хотя одно платьице все же есть, прелесть какое: красного цвета и как раз твоего размера. Красный – твой цвет, я помню. А по красному полю дивные ромашки! Правда, оно из искусственного шелка, но на ощупь материя очень мягкая, как настоящий шелк.

Мадам Жоли принесла платье. Пенелопа зашла в кабинку, сняла юбку и кофточку и скользнула в красное платье. Оно и вправду было мягким, к тому же от него так приятно пахло! Выходя из-за занавески, Пенелопа застегнула пуговицы и затянула красный ремень.

– Шикарно! – воскликнула мадам Жоли.

Пенелопа подошла к большому зеркалу и, вглядываясь в свое отражение, постаралась увидеть себя глазами Ричарда. Вырез каре, подложенные плечи, расклешенная юбка в складку. Талия у нее тонкая, широкий ремень еще и подчеркивал ее, а когда Пенелопа повернулась, чтобы взглянуть на себя со спины, юбка разлетелась веером, и это было так женственно, что она осталась более чем довольна собой. Ни один из ее нарядов не придавал ей такой уверенности. Она, можно сказать, с первого взгляда влюбилась в это платье и приняла решение купить его.

– Сколько оно стоит?

Мадам Жоли отвернула сзади на шее ярлычок, где обозначалась цена.

– Семь фунтов и десять шиллингов. И к сожалению, семь купонов.

– У меня наберется семь купонов.

– Правильное решение. Ведь это надо же, первое же платье примерила и тут же купила! Но я-то о нем сразу подумала, как только ты вошла. Как будто на тебя сшито. Какая удача!

– Папа́, как тебе нравится мое новое платье?

Пенелопа вынула обновку из пакета и, встряхнув складки, приложила к себе. Лоренс откинулся в кресле, снял очки и прищурился.

– Цвет твой… да, нравится. Но что это ты вдруг купила себе новое платье?

– Мы же идем сегодня к Уотсонам. Разве ты забыл?

– Забыть-то не забыл, только не представляю, как мы туда доберемся?

– Генерал пришлет за нами машину.

– Очень любезно с его стороны.

– И кто-нибудь привезет тебя обратно… Потому что я иду обедать в ресторан.

Лоренс снова нацепил очки и с минуту разглядывал поверх них свою дочь. Затем произнес:

– С Ричардом Лоумаксом. – И это не был вопрос.

– Да.

Он взял газету.

– Что ж, хорошо.

– Послушай, папа́, как ты считаешь, я могу пойти?

– А почему бы нет?

– Но я замужняя женщина.

– Но не глупая буржуазка.

Пенелопа помолчала.

– А если я увлекусь? – продолжала она.

– А что, к этому идет?

– Может быть.

– Ах вот оно что! Ну так увлекайся.

– Папа́, знаешь, я тебя очень, очень люблю.

– Рад это слышать. А почему?

– По тысяче причин. Но больше всего потому, что с тобой всегда можно поговорить.

– Было бы ужасно, если бы мы не могли говорить друг с другом. А что касается Ричарда Лоумакса, то ты ведь уже не девочка. Я не хочу, чтобы ты страдала, но ты должна жить своим умом. Решай сама.

– Я знаю, – ответила Пенелопа. Она не сказала: «Я уже решила».

К Уотсонам-Грантам они приехали последними. Когда старый садовник генерала Джон Тонкинс приехал за ними, Пенелопа все еще сидела за туалетным столиком. Никак не получалась прическа. В конце концов она решилась забрать волосы наверх, но в последний момент вдруг опять передумала, вынула все шпильки, и волосы свободно легли ей на плечи. Теперь надо было подыскать, что надеть сверху, – новое платье было совсем тонкое, а вечера в сентябре холодные. Приличного пальто у нее не было, одно только клетчатое пончо, но оно выглядело просто ужасно. Пришлось искать старую кашмирскую шаль Софи. Схватив ее, Пенелопа быстро сбежала вниз по лестнице, но отца в гостиной не было. Она обнаружила его на кухне – он вдруг решил почистить ботинки.

– Папа́, машина уже здесь. Джон нас ждет.

– Ничего не могу поделать. Это мои выходные ботинки, я не чистил их четыре месяца.

– Как ты это определил?

– Последний раз мы были у Уотсонов-Грантов четыре месяца назад.

– О, папа́! – Его скрюченные пальцы никак не могли справиться с баночкой крема. – Сейчас я тебе почищу.

Пенелопа произвела эту операцию как можно быстрее, энергично действуя щетками и перепачкав себе руки. Пока отец натягивал ботинки, она успела вымыть руки и, став на колени, зашнуровала ему ботинки. Наконец они медленным шагом – не могла же Пенелопа торопить отца – вышли из дома и поднялись по тропинке к верхней калитке, где их ожидали Джон Тонкинс и старый «ровер».

– Извини, Джон, мы заставили тебя столько ждать!

– Да я-то подожду, мистер Стерн, мне спешить некуда.

Он придержал дверцу машины, и Лоренс с трудом взобрался на переднее сиденье. Пенелопа села сзади. Джон занял место за рулем, и они поехали. Но не быстро – Джон Тонкинс берег машину своего хозяина и больше тридцати миль в час не делал, а может, боялся, что в машину подложена бомба и, если он поедет быстрее, сработает часовой механизм. В семь они протарахтели по подъездной аллее роскошного генеральского сада – чего тут только не было: рододендроны, азалии, камелии, фуксии! – и остановились перед парадной дверью. На площадке перед домом уже стояло четыре машины. Пенелопа узнала старенький «моррис» Трабшотов, но военная машина была другая – зеленая, со знаком морской пехоты. Молоденький шофер коротал время, читая «Пикчер пост».

Пенелопа и Лоренс вошли в дом. До войны гостей обычно встречала горничная в форменном платье, теперь не встречал никто. Холл был пуст. Они прошли в гостиную, но разговор доносился из оранжереи. Гости были уже в сборе и пили джин.

Оранжерея у Уотсонов-Грантов была большая, изысканно декорированная. Они построили ее, когда генерал вышел в отставку и навсегда уехал из Индии. Пальмы в кадках, длинные плетеные кресла, ковры из тигровых шкур, медный гонг, подвешенный к бивням давно покинувшего этот мир слона, – все здесь напоминало об Индии.

– Наконец-то вы пришли! Мы вас заждались! – Миссис Уотсон-Грант увидела Лоренса и Пенелопу и подошла поздороваться. Невысокого роста худощавая женщина с коротко остриженными волосами и очень смуглой кожей – последствие жаркого солнца Индии, – она была заядлой курильщицей и азартной покеристкой. Если верить легендам, в Кветте[28]28
  Город в Пакистане.


[Закрыть] миссис Уотсон-Грант большую часть времени проводила в седле и однажды не отступила даже перед тигром, хладнокровно всадив ему пулю в лоб. Теперь она была вынуждена довольствоваться деятельностью члена местного отделения Красного Креста и трудилась на победу в собственном огороде, но ей недоставало светского общения, и, заполучив пару бутылок джина, она немедленно собирала гостей. – Всегда-то вы опаздываете, – добавила она с обычной прямолинейностью. – Что будете пить? Джин с апельсиновым соком или с лаймом? Знакомить вас, я полагаю, ни с кем не нужно – быть может, только с полковником Меллаби и майором Лоумаксом…

Пенелопа огляделась и увидела Спрингбернсов из Сент-Энедока и долговязую миссис Трабшот, задрапированную в сиреневый шифон. В большущей шляпе с бархатным бантом, скрепленным пряжкой, сегодня она была похожа на привидение. Рядом с ней стояла квадратная мисс Паусон в ботинках на массивной резиновой подошве. А вот и полковник Трабшот заговаривает очередную жертву – вероятно, учит полковника Меллаби, как следует вести военные действия. Полковнику морской пехоты, высокому красивому мужчине с усами щеточкой и редеющей шевелюрой, приходилось наклоняться к своему собеседнику. По вежливо-скучающему выражению его лица Пенелопа заключила, что он не слишком-то увлечен разговором. Ричард стоял в другом конце оранжереи спиной к саду и беседовал с мисс Приди. Она нарядилась в вышитую венгерскую блузку и юбку с каймой – словно вот-вот пустится отплясывать чардаш. Ричард сказал ей что-то, и она, склонив голову набок, захихикала. Повернув голову, он увидел Пенелопу и чуть заметно ей подмигнул.

– Тебе налили джину, Пенелопа? – подошел к ней генерал Уотсон-Грант. – Слава богу, вы приехали! Я уж думал, что-то случилось.

– Просто-напросто опоздали. Джон Тонкинс нас заждался.

– Это ничего. Я беспокоился за полковника и майора. Бедняга! Пригласили на коктейль, и на тебе – одни старички да почтенные дамы. Хотелось составить им более веселую компанию, но, кроме тебя, я никого не нашел.

– На вашем месте я не стала бы беспокоиться. По-моему, они вполне довольны.

– Позволь тебя представить.

– С майором Лоумаксом мы уже знакомы.

– Вот как? Когда же вы успели?

– Папа́ разговорился с ним в галерее.

– Приятные люди. – Генерал обвел гостей заботливым взглядом хозяина и явно встревожился. – Надо выручать Меллаби! На него насел Трабшот, уже минут десять не отходит, а этого не вынесет даже самый закаленный воин.

И он покинул Пенелопу так же неожиданно, как появился.

Она подошла к мисс Паусон и выслушала рассказ о том, как ловко та управляется с пожарным насосом. Бокалы пополнялись, разговоры продолжались. Какое-то время Ричард не подходил к ней и не искал ее общества, но Пенелопу это не огорчало. Она ни на минуту не забывала о нем и терпеливо ждала, когда наконец окажется рядом с ним. Словно в каком-то ритуальном танце, они кружили по оранжерее, не приближаясь даже на такое расстояние, чтобы услышать, что говорит другой, улыбались кому-то, выслушивали собеседников. Подойдя к двери в сад, Пенелопа поискала глазами, куда бы поставить свой пустой бокал, но ее отвлек открывшийся в проеме двери вид. Золотистый свет заливал спускающийся вниз газон, под сенью ветвей кружились облачка мошкары. Тишину теплого сентябрьского вечера нарушало лишь воркование диких голубей.

– Привет! – Ричард подошел и встал рядом с ней.

– Привет.

Он взял из ее руки пустой бокал.

– Налить еще?

Пенелопа покачала головой:

– Нет, я больше не хочу.

Ричард нашел свободное местечко на столике, где стояла кадка с пальмой, и поставил бокал.

– Я волновался целых полчаса – думал, вы вообще не приедете.

– Мы всегда опаздываем.

Он обвел взглядом оранжерею:

– Какой экзотический интерьер. Можно подумать, мы переселились в Индию.

– Мне следовало вас подготовить.

– Зачем же? Я очарован.

– Да, этой оранжерее можно позавидовать. Когда-нибудь я тоже построю себе такую же, если, конечно, у меня будет подходящий дом. Просторную и солнечную, как эта.

– И застелите ее тигровыми шкурами, и повесите медные гонги?

Пенелопа засмеялась:

– Папа́ говорит, единственное, чего здесь не хватает, так это punkah wallah[29]29
  Огромный веер из парусины или пальмовых листьев, свисающий с потолка и управляемый слугой (wallah) или механизмом.


[Закрыть].

– Или кровожадных дервишей, затаившихся в кустах. А что, тигра застрелил сам хозяин?

– Скорее хозяйка. Гостиная увешана ее фотографиями: она в тропическом шлеме, а у ног охотничьи трофеи.

– Вы познакомились с полковником Меллаби?

– Еще нет. Он тут главная знаменитость, к нему не подступишься.

– Пойдемте, я вас представлю. Думаю, он скажет, что нам уже пора ехать, и подбросит нас до штаба, а дальше придется идти пешком. Вы не возражаете?

– Нисколько.

– А ваш отец?..

– Его отвезет домой Джон Тонкинс.

Ричард взял ее под руку:

– Пойдемте.

Все произошло именно так, как он сказал. Полковник Меллаби поговорил немного с Пенелопой, потом взглянул на часы, объявил, что ему уже пора уезжать, и попрощался. Пенелопа еще раз удостоверилась, что Лоренс будет доставлен в Карн-коттедж, и поцеловала его, пожелав спокойной ночи. Генерал проводил их до двери, по пути Пенелопа забрала со стула свою шаль. На площадке шофер, поспешно свернув «Пикчер пост», выскочил из машины и распахнул дверцу. Полковник сел впереди, Пенелопа и Ричард сзади. Они медленно отъехали, однако морячок-шофер был не так робок, как бедняга Джон Тонкинс, и вскоре они уже оказались у отеля «Нептун».

– Вы ведь, кажется, идете обедать? – спросил полковник Меллаби. – Если хотите, можете воспользоваться и машиной, и шофером.

– Спасибо, сэр, но мы пойдем пешком. Чудесный вечер.

– Да, вечер чудесный. Ну что ж, желаю вам приятно провести время. – Полковник одобрительно кивнул, отпустил шофера, поднялся по ступенькам и исчез за дверью.

Ричард повернулся к Пенелопе:

– Пошли?

Вечер и вправду был изумительный. Спокойное море светилось из глубин перламутровым светом, точно раскрытая раковина, и воздух тоже был жемчужным. Солнце село, но алые отсветы заката еще горели в небе. Пенелопа и Ричард шли по пустынным улочкам мимо закрытых ставнями витрин лавок.

Внизу тоже было немноголюдно. Рядом с местными жителями стояли группки американских рейнджеров с увольнительными, засунутыми за ремни, и с тоской в глазах – судя по их виду, они понятия не имели, как развлечься. Два-три счастливчика обзавелись подружками – на их локтях висели хихикающие шестнадцатилетние девчонки. Другие стояли в очереди у кинотеатра в ожидании, когда он откроется, или прохаживались в своих бесшумных, на мягкой резиновой подошве, башмаках в поисках подходящего паба. При приближении Ричарда среди солдат каждый раз начиналось какое-то беспокойное движение, словно им хотелось исчезнуть.

– Жалко их, – сказала Пенелопа.

– Им совсем не плохо.

– Как было бы приятно, если бы местные жители тоже приглашали их в гости.

– Не думаю, чтобы они нашли общие темы для разговоров с гостями генерала Уотсона-Гранта.

– Он был несколько растерян, что пригласил вас в такую стариковскую компанию.

– Он так сказал? И был совершенно не прав. Мне было интересно, там собрались очень занятные люди.

Ричард явно льстил местному обществу.

– Мне очень симпатичен Спрингбернс. У него ферма возле Сент-Энедока, занимается сельским хозяйством. И я люблю Уотсонов-Грантов.

– А как вам мисс Паусон и мисс Приди?

– Они лесбиянки.

– Я так и подумал. А Трабшоты?

– Трабшоты – это наш крест, и мы сообща несем его. Ее еще можно терпеть, но он – просто стихийное бедствие. Полковник у нас отвечает за противовоздушную оборону, и вы не представляете, как он преследует людей, если заметит хоть одну-единственную узенькую полоску света: гонит в суд и штрафует.

– Не лучший способ обзаводиться друзьями и завоевывать уважение сограждан, но, наверное, он просто выполняет свою работу.

– Вы куда добрее, чем папа́ и я. И вот загадка, над которой мы с папа́ ломаем голову: почему такой коротышка выбрал себе в жены каланчу, а она выбрала его? Он же ей до пояса не достает.

Ричард подумал и сказал:

– У моего отца был друг очень маленького роста, который поступил точно так же. И когда мой отец спросил его, почему он не выбрал женщину себе по росту, тот ответил: не хотел стать посмешищем, все говорили бы: «Эти малыши…»

– Может быть, он прав. Мне такое никогда не приходило в голову.

Она повела его на Северный берег кратчайшим путем, переулочками и мощенными булыжником площадками, они поднялись на почти отвесный холм, затем по извилистому проходу спустились по ступенькам вниз. Здесь начиналась мощеная дорога, которая шла по изгибу Северного берега. Длинный ряд белых коттеджей смотрел на залив.

– Я часто смотрю на этот залив с моря, но еще ни разу тут не бывал.

– Мне тут нравится больше, чем на другом берегу. Здесь всегда пустынно, точно сюда не ступала нога человека, и очень красиво. Мы уже почти пришли. Видите вон тот маленький коттедж с вывеской и цветочными ящиками под окнами?

– Расскажите мне о Гастоне. Кто он?

– Чистокровный француз, из Бретани. Он ходил к нашим берегам ловить крабов, женился на корнуоллской девушке, а потом произошел несчастный случай в море и он потерял ногу. После этого Гастон не мог больше заниматься своим промыслом, и они с Грейс, его женой, открыли это бистро. Прошло уже пять лет с тех пор, как оно тут появилось. – Пенелопа надеялась, что ресторанчик не покажется Ричарду слишком скромным. – Я говорила, это не слишком шикарное заведение…

Он улыбнулся и положил руку на ручку двери:

– А я и не люблю шика.

Над их головами звякнул звоночек. Они вошли в украшенный гирляндами флажков коридор, и на них хлынули ароматные запахи кухни и приглушенные звуки аккордеона. Открытая арка вела в небольшую, сверкающую чистотой комнату, где были столики, застеленные льняными клетчатыми скатертями. На каждом лежала стопочка белых салфеток и стояли кувшинчики со свежими цветами. В большом камине потрескивали поленья.

Два столика были уже заняты. За одним сидел молодой лейтенант со своей подружкой… впрочем, возможно, женой, за другим – пожилая пара. Наверное, они так заскучали в «Замке», что решили удрать к Гастону. Но лучший столик у окна был свободен.

Пенелопа и Ричард стояли в нерешительности, но в эту минуту из двери в другом конце столовой появилась Грейс – она услышала колокольчик.

– Добрый вечер. Вы майор Лоумакс, я не ошиблась? Заказывали столик? Хочу посадить вас у окна. Я подумала, вам понравится вид… – Краем глаза она приметила Пенелопу, и ее веснушчатое загорелое лицо под пышной копной обесцвеченных волос озарилось удивленной улыбкой.

– Привет, Пенелопа! Ты к нам? Я и не знала, что ты придешь.

– И не могли знать. Как поживаете, Грейс?

– Хорошо поживаем. Работы невпроворот, но мы не жалуемся. Ты с отцом?

– Нет, сегодня нет.

– Что же, можно пообедать и одной для разнообразия. – Взгляд ее с интересом устремился на Ричарда.

– Грейс, вы не знакомы с майором Лоумаксом?

– Очень приятно познакомиться. Ну, так где же вы хотите сесть? Если у окна, то не медлите, скоро нам придется задернуть черные шторы. Что-нибудь выпьете для начала? Сейчас я принесу вам меню.

– А что у вас найдется выпить?

– Выбор небогат… – Грейс сморщила нос. – Есть херес, но южноафриканский… отдает изюмом. – Она наклонилась к Ричарду, делая вид, что поправляет его прибор. – Хотите вина? – шепнула она ему на ухо. – Мы всегда приберегаем бутылочку-другую для мистера Стерна. Думаю, он не рассердится, если мы возьмем одну для вас.

– Замечательно!

– Не очень-то восторгайтесь, как бы не услышали другие. Я скажу Гастону, чтобы перелил в графин, тогда не будет видно, что это. – Она весело подмигнула, положила им на столик меню и удалилась.

Ричард с удивленным видом откинулся на стуле:

– Какой почет и уважение! И так всегда?

– Всегда. Гастон и папа́ большие друзья. Гастон обычно из кухни не выходит, но когда здесь папа́, а других посетителей уже не осталось, он появляется с бутылкой бренди, и они сидят чуть ли не до рассвета, решая мировые проблемы. А музыка – это Грейс придумала. «Комната маленькая, – сказала она, – и если будет играть музыка, никто не будет слушать чужие разговоры». Я понимаю, что она имела в виду. В столовой «Замка» слышится только шепот под звяканье ножей и вилок. Я предпочитаю музыку. Кажется, что ты в каком-то фильме.

– Вам это нравится?

– Под музыку хорошо мечтается.

– Вы любите кино?

– Обожаю. Зимой мы с Дорис ходим в кино по два раза в неделю. Не пропускаем ни одного фильма. А что еще теперь делать в Порткеррисе?

– До войны было иначе?

– Да, конечно, до войны все было по-другому. Мы никогда не жили тут зимой, проводили ее в Лондоне. У нас был дом на Оукли-стрит. Да и сейчас он есть, только мы туда не ездим. – Она вздохнула. – Знаете, когда идет война, хуже всего то, что ты пришпилен к одному месту. Попробуй-ка выберись из Порткерриса, когда ходит всего один автобус в день и нет бензина. Наверное, это расплата за прежнюю нашу вольную жизнь. Папа́ и Софи никогда не засиживались на одном месте. Вдруг находился самый незначительный предлог, они складывали чемоданы и уезжали во Францию или в Италию. Жизнь была такой увлекательной!..

– Вы были единственным ребенком у родителей?

– Да. И очень избалованным.

– Позвольте не поверить.

– Но это так. Я всегда крутилась среди взрослых, и ко мне относились, как к вполне разумному человечку. Друзья моих родителей были и моими друзьями. И это неудивительно, если вспомнить, как молода была моя мать. Она больше походила на сестру.

– И была прекрасна.

– Вы судите по ее портрету? Да, она была очень красивая. И не просто красивая – веселая, ласковая, она просто излучала любовь и радость. Рассердится на что-нибудь, а через минуту уже смеется. Куда бы мы ни приехали, тут же чувствовали себя как дома – она умела все мило и уютно устроить. С ней тебе не надо было ни о чем тревожиться. От нее исходило спокойствие. Я не знаю человека, который бы не полюбил ее. Она не уходит у меня из памяти, я все время думаю о ней. В какие-то дни мне кажется, что ее давно уже нет, она умерла. Но чаще – что она где-то здесь, в доме, сейчас откроется дверь, и она войдет. Нам было так хорошо втроем, что никто больше не был нужен. Боюсь, это было эгоистично с нашей стороны. И в то же время, где бы мы ни жили, в доме было всегда полно людей, иной раз просто каких-то случайных знакомых, которым, кроме как к нам, и некуда было пойти. Но и друзей полным-полно. Тетя Этель и Клиффорды приезжали к нам каждое лето.

– Тетя Этель?

– Папина сестра. Она замечательная и большая чудачка. Но она теперь не приезжает в Карн-коттедж отчасти потому, что в ее комнате теперь живут Дорис и Нэнси, а еще, наверное, потому, что живет теперь не в Лондоне, а где-то в глуши, в Уэльсе, с какими-то своими друзьями, которые держат коз и ткут. Смешно, но это так. У нее все приятели со странностями.

– А Клиффорды? – спросил Ричард. Ему интересно было слушать ее.

– Это уже грустная история. Клиффорды не приезжают потому, что их уже нет в живых. Их убила та же бомба, что и Софи.

– Простите, я не понял.

– Но вы и не могли понять. Они были самыми близкими папиными друзьями. Жили вместе с нами на Оукли-стрит. Когда несчастье случилось и папа́ услышал об этом по телефону, он сразу стал совсем другим. Очень старым. Изменился на моих глазах, в одну минуту.

– Поразительный человек!

– Он очень сильный.

– Он страдает от одиночества?

– Да. Все старики чувствуют себя одинокими.

– Ему повезло – у него есть вы.

– Я никогда не смогу его оставить, Ричард.

В дверях столовой появилась Грейс с двумя графинами, и разговор прервался.

– Вот и вино! – Наклонившись над столом, она украдкой подмигнула им и поставила на стол графины. – Увы, пора задергивать шторы. – Грейс проворно управилась со шторами, расправила складки, подвернула внутрь концы, чтобы не проник и лучик света. – Решили, что будете есть?

– Да мы еще и в меню не заглянули. А что бы вы нам посоветовали?

– Суп из мидий и рыбный пирог. Мясо на этой неделе неважное – жесткое как подошва, одни жилы.

– Отлично, будем есть рыбу.

– Со свежей спаржей и зеленым горошком? Вот и прекрасно, сейчас я вам все подам.

Она удалилась, подхватывая на ходу пустые тарелки с других столиков. Ричард разлил вино и поднял бокал.

– За ваше здоровье!

– Sante[30]30
  За здоровье (фр.).


[Закрыть].

Вино было легкое, прохладное. Оно напоминало Францию, другие летние дни, другие времена. Пенелопа поставила бокал.