Текст книги "Семейная реликвия"

– Уж кто-кто, а вы, генерал Уотсон-Грант, наверняка знаете, что происходит в Порткеррисе, – начала она. – Футбольное поле огородили, порт закрыли, а морские пехотинцы все прибывают и прибывают. Люди теряются в догадках, но точно никто ничего не знает. Обычно все новости нам приносит Эрни Пенберт, но он вот уже три недели как в поле на уборке урожая.

– Честно говоря, я знаю, в чем дело, – признал генерал.

– Если это секрет, молчите, – поспешил вставить Лоренс.

– Я уже давно в курсе дела, но это действительно было строго засекречено. А теперь могу вам сказать: начинаются тренировки. Королевских морских пехотинцев будут обучать скалолазанию.

– А кого будут обучать они?

– Американских рейнджеров[23]23
  Диверсионно-разведывательные подразделения.


[Закрыть].

– Американских рейнджеров? Вы хотите сказать, что ожидается вторжение американцев?

Это опасение явно позабавило генерала.

– Пусть уж лучше вторгнутся они, чем немцы.

– И лагерь разбивают для американцев? – спросила Пенелопа.

– Так точно.

– Рейнджеры еще не прибыли?

– Пока нет. Надо думать, их прибытие не останется незамеченным. Им, беднягам, не позавидуешь. Жили себе в прерии или на Канзасских равнинах, небось моря и в глаза не видели. И вот, пожалуйста. Высадят их в Порткеррисе, а затем пригласят карабкаться на Боскарбенские скалы.

– Боскарбенские скалы? – ахнула Пенелопа. – Да разве это возможно? Они же совершенно отвесны и в тысячу футов высотой.

– Вот парни и должны научиться на них влезать, в том и задача, я так представляю, – сказал генерал. – Хотя, должен заметить, я согласен с тобой, Пенелопа. У меня при одной мысли об этих скалах голова кружится. Но пусть лучше бедняги янки на них карабкаются, чем я.

Пенелопа усмехнулась. Генерал любил выражаться ясно и прямо, что, среди прочих его достоинств, ей в нем очень нравилось.

– А десантные суда? – спросил Лоренс.

– Они туда тоже прибудут, но, боюсь, прежде чем их экипаж высадится у подножия скал, он весь поляжет от морской болезни.

Пенелопа еще больше пожалела молоденьких американцев.

– И будут удивляться, кто же это наслал на них порчу. А что им делать в свободное время? Порткеррис не самый веселый городок, и «Рыбачьи снасти» не самый шикарный кабачок на свете. К тому же городишко совсем опустел. Все молодые люди уехали. Остались одни соломенные вдовы, ребятишки да старики вроде нас.

– Дорис будет в восторге, – заметил Лоренс. – Все же какое-то развлечение: американские морские пехотинцы. Прямо как в кино!

Генерал рассмеялся.

– Да, это всегда проблема – как организовать им часы досуга. Только после того как они разок-другой вскарабкаются на Боскарбенские скалы, боюсь, у них не останется сил на… – генерал остановился, подыскивая подходящее слово, – амурные дела. – Употребить другое выражение он не решился.

Теперь рассмеялся Лоренс.

– Вот это событие! – Его вдруг осенила блестящая идея. – Приглашаю тебя, Пенелопа, немедленно совершить прогулку в город. Надо посмотреть своими глазами, что там происходит.

– По-моему, ничего там не происходит.

– Ну что ты, столько интересного! В городишко впрыснули новую кровь. Может, увидим какое-нибудь происшествие, конечно не страшное. Надеюсь, они не потеряют на улице бомбу? Вы уже допили свое пиво, генерал? Хотите еще?

Пока генерал решал, хочет он или не хочет, Пенелопа поспешила сообщить, что это были последние две бутылки.

Уотсон-Грант поставил стакан на траву.

– В таком случае я пойду, – сказал он. – Посмотрю, как там у Дороти продвигаются дела с tiffin[24]24
  Завтрак (хинди).


[Закрыть]. – Он с трудом вылез из провисшего шезлонга. – Пиво было отменное!

– Спасибо, что заглянули. Вы сообщили нам такие интересные новости!

– Я подумал, вам будет небезынтересно узнать, что творится в городе. Это все-таки прибавляет надежды! Еще один шаг к завершению этой ужасной войны. – Он тронул шляпу. – До свидания, Пенелопа.

– До свидания. Передайте привет супруге.

– Непременно.

– Я провожу вас до калитки, – сказал Лоренс.

Пенелопа смотрела, как они медленно побрели по дорожке – как два старых пса, величественный сенбернар и тощий маленький джек-рассел. Они дошли до каменных ступеней и стали осторожно спускаться. Пенелопа подняла кастрюлю с лущеной фасолью и дуршлаг с шелухой и понесла их в дом. Надо было немедленно разыскать Дорис и сообщить ей все, о чем поведал генерал Уотсон-Грант.

– Американцы! – Дорис ушам своим не верила. – Американцы в Порткеррисе? Слава тебе господи! Наконец-то тут начнется хоть какая-то жизнь. Американцы! – Она все повторяла это магическое слово. – Чего только мы с тобой не придумывали, но чтоб явились американцы! Такое нам и в голову не приходило.

Визит генерала Уотсона-Гранта явно взбодрил Лоренса. За ланчем все только и говорили об американцах, и, когда Пенелопа, убрав со стола и вымыв посуду, вышла из кухни, отец уже ждал ее. На нем была вельветовая куртка, чтобы резкий ветер не продул его старые кости; шляпа, перчатки, шея обмотана красным шарфом. Он сидел, прислонясь к комодику, положив руки на роговой набалдашник трости, и терпеливо ждал.

– Ты ждешь меня, папа́?

– Мы пойдем?

Дел у Пенелопы была уйма: проредить и прополоть овощи, подстричь траву, погладить белье.

– Ты и вправду хочешь прогуляться?

– Я же сказал, разве ты не слышала? Я хочу пойти поглазеть на американцев.

– Ну ладно, только подожди минутку, мне надо переобуться.

– Поторопись, у нас не так много времени.

Чего-чего, а времени-то у них было предостаточно, но Пенелопа ничего не сказала. Она вернулась на кухню, чтобы сообщить Дорис, что они уходят, поцеловала на ходу Нэнси и побежала наверх. Там надела парусиновые туфли, ополоснула лицо, причесалась и затянула волосы сзади шелковым шарфиком. Потом достала из комода вязаный жакет и, набросив его на плечи, побежала вниз.

Отец ждал ее все в той же позе, но, когда она появилась, поднялся.

– Ты чудесно выглядишь, дорогая.

– Спасибо, папа́.

– Тогда в путь, проинспектируем военные силы.

Едва они вышли, как Пенелопа порадовалась, что отец вытащил ее из дома, – день был замечательный, яркий, синий; начался прилив, и по заливу бежали, пенясь, белые бурунчики. Мыс Тревос заволокло дымкой, но дул легкий солоноватый бриз. Они пересекли проезжую дорогу и постояли немного, оглядывая открывшуюся панораму: красные крыши домов, спускающиеся по склону сады, кривые проулки, ведущие к маленькой железнодорожной станции и дальше вниз, к берегу. До войны, в августе, здесь было бы полным-полно курортников, но теперь берег был почти пуст. В 1940-м пляж отгородили колючей проволокой, и она так и осталась, отделяя зеленую прибрежную полосу от песка, но посередине изгороди был проход, через который пробрались на пляж несколько матерей с детишками: дети с криками бегали у самой кромки воды, собаки гонялись за чайками. Далеко внизу виднелся маленький, огороженный стеной садик, где среди розовых кустов стояла старая яблоня и шелестела сухими листьями высокая пальма.

Полюбовавшись видом, Лоренс и Пенелопа неторопливо пошли вниз. За поворотом открылся отель «Нептун» – большой каменный дом с окнами в массивных рамах на залив. В последнее время, лишившись жильцов, он все больше приходил в запустение, но оказалось, что его только что заново покрасили в белый цвет, и он выглядел вполне респектабельно. Высокую железную ограду, отделявшую автомобильную стоянку, тоже выкрасили, и теперь там было полно зеленых грузовиков и джипов. У открытых ворот стоял часовой – молоденький морской пехотинец.

– Я и не представлял, что и морячок уже дежурит у ворот, – сказал Лоренс. – А Дорис сразу все поняла.

Они подошли ближе. На белом флагштоке реял на ветру флаг. Гранитные ступени вели к парадной двери, поблескивающей свежей полировкой в лучах солнца. Они стояли и разглядывали отель, а молодой морячок, стоящий на посту на краю тротуара, невозмутимо смотрел на них.

– Надо нам двигаться, – сказал Лоренс, – а то примут за зевак и попросят удалиться.

Но не успели они отойти, как в вестибюле послышались какие-то звуки. Дверь отворилась, и на пороге появились двое военных, майор и сержант. Стуча подкованными армейскими башмаками, они сбежали по ступенькам, пересекли усыпанный гравием внутренний двор и нырнули в один из джипов. Сержант сел за руль. Он включил зажигание, дал задний ход и вывел машину к воротам. Часовой отдал честь, и офицер козырнул в ответ. Машина приостановилась, но движения на улице не было. Джип повернул в сторону города и, тарахтя, поехал по мостовой мимо тихих домов.

Пенелопа и Лоренс провожали его взглядом, пока он не скрылся за поворотом.

– Ну, пошли дальше, – сказал Лоренс.

– Куда же?

– Поглядим, что это за десантные суда. А потом зайдем в галерею. Мы там так давно не были.

Галерея! Значит, прощай все планы на этот день. Пенелопа повернулась к отцу, чтобы возразить, и увидела его заблестевшие от предвкушаемого удовольствия темные глаза. Сердце у нее дрогнуло. Не стоит лишать его этого удовольствия.

Она согласно улыбнулась и взяла его под руку.

– Хорошо. Десантные суда, а потом в галерею. Но, чур, не переутомляться.

В галерее всегда было холодно, даже в августе. Массивные гранитные стены не прогревались солнцем, окна были высоченные, и по комнатам гуляли сквозняки. К тому же пол был выложен плиткой, ни каминов, ни обогревательных приборов в галерее не держали, а ветер сегодня налетал со стороны северного побережья, и время от времени застекленная крыша с северной стороны сотрясалась, потрескивая от его ударов. Дежурила миссис Тревиуэй. Закутавшись в плед и направив маленький электрический рефлектор себе на ноги, она сидела у входа за старым карточным столиком, на котором высились стопки каталогов и почтовых открыток.

Пенелопа и Лоренс были единственными посетителями. Они сели рядышком на длинный, обитый потертой кожей диван, стоявший посередине зала, и замолчали. Такова была традиция. Лоренс не любил здесь разговаривать. Он как бы уединялся, сидел, чуть наклонясь вперед, сложив руки на набалдашнике трости и упершись в них подбородком, и снова, в который раз вглядывался в знакомые работы. Он словно мирно беседовал со своими друзьями, многих из которых уже не было на этом свете.

Пенелопа, стараясь не мешать ему, сидела, откинувшись на спинку дивана и вытянув вперед длинные загорелые ноги. Ее парусиновые туфли вытерлись на носках, и она обдумывала, как бы раздобыть новые. И Нэнси тоже нужны новые башмаки, и не только башмаки, но и теплый толстый свитер, ведь уже зима на носу, но на то и на другое купонов не хватит. Башмаки важнее, надо купить башмаки. А свитер она свяжет сама, отыщет какую-нибудь старую кофту, распустит и свяжет. Пенелопа и прежде это делала, хотя довольно скучное занятие не очень-то ее вдохновляло. Как прекрасно было бы купить новые мотки шерсти, розовой или бледно-желтой, мягкой, пушистой, и связать Нэнси красивый свитерок.

За их спинами отворилась и захлопнулась дверь. Повеяло холодом. Еще один посетитель. Ни Пенелопа, ни отец не обернулись. Застучали шаги по ступеням лестницы. Мужчина. Обменялся с миссис Тревиуэй несколькими словами. А затем послышались медленные шаги, глухой перестук тяжелых башмаков то затихал, то раздавался снова. Посетитель осматривал картины. Минут десять спустя он замаячил где-то сбоку. Все еще размышляя о свитерочке для Нэнси, Пенелопа повернула голову и увидела спину в походной куртке цвета хаки, зеленый берет и корону на погонах. Не иначе как майор морской пехоты, который так лихо укатил в джипе. Все так же не поворачиваясь, сцепив руки за спиной, он медленно приближался к ним. Когда до дивана осталось два-три шага, он обернулся. Быть может, ему было неловко беспокоить их. Высокий, поджарый, лицо ничем не примечательно, если не считать удивительно ясных, светло-голубых глаз.

Пенелопа встретилась с незнакомцем взглядом и смущенно отвернулась – он понял, что она смотрела на него. На выручку пришел Лоренс. Он почувствовал, что кто-то стоит перед ними, и поднял голову.

Налетел очередной порыв ветра, и опять с перезвоном дрогнула стеклянная крыша. Когда звяканье стихло, Лоренс сказал:

– Добрый день!

– Добрый день, сэр!

Лоренс чуть откинул голову, чтобы не мешали поля большой черной шляпы, и удивленно сощурил глаза.

– Не вы ли это так лихо укатили недавно от отеля «Нептун»?

– Точно, я, сэр. А вы стояли на другой стороне улицы. По-моему, я узнал вас. – Голос у майора был спокойный и ясный.

– А где же ваш сержант?

– В порту.

– Вы так быстро нашли галерею?

– Я уже три дня в городке, но только сейчас выкроил время зайти сюда.

– Вы хотите сказать, что знали о галерее?

– Безусловно. Кто же о ней не знает?

– Очень многие.

Лоренс смолк, оглядывая незнакомца. Обычно люди, подвергшиеся такому осмотру, нервничали под его острым, проницательным взглядом. Однако майор морской пехоты не проявил никакой нервозности, он спокойно ждал. Лоренсу, судя по всему, это понравилось, и он вполне расположился к незнакомцу.

– Я Лоренс Стерн, – коротко представился он.

– Я догадывался, что это вы. Я надеялся, что это вы. Для меня большая честь познакомиться с вами.

– А это моя дочь – Пенелопа Килинг.

– Здравствуйте, – сказал майор, но не шагнул к ней и не протянул руку.

– Здравствуйте, – отозвалась Пенелопа.

– Теперь ваша очередь представиться, молодой человек.

– Лоумакс, сэр. Ричард Лоумакс.

Лоренс похлопал по истертой коже сиденья подле себя.

– Садитесь, майор Лоумакс. Я чувствую себя неловко, оттого что вы стоите передо мной. Стоит ли стоять, когда можно сесть?

Майор Лоумакс все с тем же невозмутимым видом принял предложение и сел на диван по другую сторону от Лоренса. Он чуть наклонился вперед и свесил руки между колен.

– Ведь это вы основали галерею, сэр, если я не ошибаюсь?

– Я, но не только я, были и другие. Это произошло в начале двадцатых. Когда-то давно здесь была часовня, но много лет она не действовала, стояла пустая. Мы приобрели ее совсем за бесценок, но затем возникла проблема, как наполнить ее действительно хорошими картинами, только хорошими. Чтобы создать ядро такой коллекции, каждый из нас для начала подарил Галерее по самой любимой своей работе. Вот посмотрите. – Лоренс откинулся на спинку дивана, трость теперь служила ему указкой. – Стэнхоуп Форбс. Лаура Найт. Посмотрите, какая красота!

– Причем вещь довольно необычная для нее. Для меня Лаура Найт всегда ассоциировалась с цирками.

– Она писала это полотно в Порткарно. – Его трость продолжала движение. – Ламора Берн. Маннингс, Монтегю Досон. Томас Милли Дау. Рассел Флинт…

– Должен вам сказать, сэр, у моего отца была одна ваша работа. К сожалению, когда он умер, дом был продан, а с ним вместе ушла и картина…

– И что же это было?

Они говорили и говорили. Пенелопа уже не слушала. Она перестала предаваться грустным раздумьям по поводу гардероба Нэнси и перешла к мыслям о том, что сегодня приготовить на ужин. Чем накормить семью? Макаронами с сыром? От недельного пайка осталась корка чеддера, можно натереть ее и добавить в соус. Или сделать цветную капусту с сыром? Но цветная капуста была два дня назад, дети будут недовольны.

– …Тут нет модернистов?

– Как видите. Вам это кажется странным?

– Ничуть.

– Но тем не менее они вам нравятся?

– Миро и Пикассо – да. Шагал и Брак наполняют меня радостью. Дали я не переношу.

Лоренс хмыкнул:

– Сюрреализм. Нечто вроде культа. Но очень скоро, когда кончится эта война, начнется что-то новое и прекрасное. Мое поколение и поколение, которое пришло за нами, дошли до той черты, до которой нам дано было дойти. Но скоро в мире искусства свершится революция, и это меня очень волнует. Только ради этого я хотел бы снова стать молодым. Чтобы посмотреть, что будет. Они непременно придут. Как когда-то пришли мы. Молодые люди с ярким видением, наделенные даром проникновения и феноменальным талантом. Они придут не для того, чтобы рисовать залив и море, лодки и вересковые пустоши, они нарисуют солнечное тепло и цвет ветра. Возникнет совершенно новое постижение жизни. Какой источник вдохновения! Потрясающе! – Он вздохнул. – А я умру еще до того, как это начнется. Что тут удивляться, что я печалюсь. Лишиться всего этого…

– Каждый человек совершает в своей жизни то, что ему предначертано.

– Согласен. Но нельзя запретить себе хотеть. Это заложено в человеческой природе – хотеть большего.

Они смолкли. Пенелопа, все еще обдумывая ужин, взглянула на часы. Без четверти четыре. К тому времени, как они доберутся до Карн-коттеджа, будет уже почти пять.

– Папа́, нам пора идти, – сказала она.

– Что? – Лоренс был поглощен своими мыслями.

– Нам пора отправляться домой.

– Да-да, конечно. – Он упер трость в пол и начал подниматься, но майор Лоумакс уже вскочил, чтобы помочь ему. – Благодарю вас… вы так добры. Старость – ужасная штука. – Лоренс наконец выпрямился. – А артрит и того хуже. Я уже столько лет не рисую…

– Какая жалость!

Майор Лоумакс проводил их до двери. Снаружи, на вымощенной булыжником площади, стоял его джип.

– Я с удовольствием подбросил бы вас до дома, – извиняющимся тоном сказал он, – но правила запрещают нам возить гражданских лиц в служебных автомобилях.

– Мы с большим удовольствием пройдемся пешком, – заверил его Лоренс. – Торопиться нам некуда. Приятно было побеседовать с вами.

– Надеюсь, мы еще увидимся…

– Непременно! Вы должны к нам прийти… – Лоренс остановился, обдумывая блестящую идею, которая пришла ему в голову. У Пенелопы упало сердце – она знала, что собирается произнести отец. Она ткнула его локтем в бок, но он не обратил на ее предупреждение никакого внимания. – Приходите-ка к нам сегодня поужинать.

– Папа́, – в ярости зашипела Пенелопа, – сегодня у нас на ужин ничего нет!

– О-о… – Вид у Лоренса был растерянный и огорченный, но майор Лоумакс сгладил неловкость:

– Спасибо за приглашение, но, боюсь, сегодня вечером я не смогу.

– Может быть, в какой-то другой день?

– Спасибо, сэр. С удовольствием приду.

– Мы всегда дома.

– Папа́, нам надо идти.

– Au revoir[25]25
  До свидания (фр.).


[Закрыть], майор Лоумакс. – Лоренс внял наконец настояниям Пенелопы, приподнял трость в знак прощания и двинулся вперед. Но он был явно расстроен.

– Ты была груба, – упрекнул он Пенелопу. – Софи никогда не отказала бы гостю в приглашении, даже если бы в доме не было ничего, кроме сыра и хлеба.

– Но он все равно не мог прийти.

Взявшись за руки, они пересекли вымощенную булыжником площадь и вышли на улицу, ведущую к порту. Пенелопа не оглядывалась, но чувствовала, что майор Лоумакс стоит все на том же месте, возле своего джипа, и смотрит им вслед. Но вот возле «Рыбачьих снастей» они свернули за угол, теперь он уже не мог их видеть.

Долгая прогулка на свежем воздухе, новые впечатления, знакомство с новым человеком – все это изрядно утомило Лоренса. Пенелопа с облегчением вздохнула, когда наконец-то довела его до их сада. Войдя в дом, отец сразу же опустился в кресло и сидел, не двигаясь, приходя в себя. Пенелопа сняла с него шляпу, размотала шарф. Она взяла его руку в свои ладони и стала мягко ее растирать, словно это могло влить жизнь в его искореженные восковые пальцы.

– В следующий раз, когда мы пойдем в галерею, папа́, мы вернемся на такси.

– А почему бы нам не воспользоваться нашим «бентли»?

– Нет бензина, папа́.

– Да, без бензина далеко не уедешь.

Несколько минут спустя Лоренс уже набрался сил, чтобы перейти в гостиную, где Пенелопа усадила отца в его любимое большое кресло, обложенное подушками.

– Я принесу тебе чаю.

– Не беспокойся. Я немножко подремлю.

Лоренс откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Пенелопа стала на колени, поднесла спичку к смятой бумаге в камине и стала ждать, когда разгорится хворост и уголь… Лоренс открыл глаза.

– Топишь камин в августе?

– Не хочу, чтобы ты простудился. – Она поднялась. – Как самочувствие?

– Все хорошо. – Он благодарно улыбнулся ей. – Спасибо, что пошла со мной. Замечательный был день!

– Я рада, что ты получил удовольствие.

– Приятно было познакомиться с тем молодым человеком. И поговорить с ним. Давно ни с кем так хорошо не говорил. Давным-давно. Мы ведь пригласим его к ужину, ты не возражаешь? С удовольствием поболтал бы с ним еще раз.

– Конечно пригласим.

– Скажи Эрни, чтобы застрелил голубя. Ему понравится жаркое из голубя. – Веки его снова сомкнулись.

Пенелопа тихо вышла из гостиной.

К концу августа, когда управились с уборкой урожая, американские рейнджеры заполнили новый лагерь на вершине холма. Погода испортилась.

Урожай в том году выдался хороший, фермеры были довольны, однако всем было ясно: когда пробьет час, министерство сельского хозяйства начнет их трясти. Что же касалось американских солдат, то они, вопреки опасениям, не внесли особых изменений в жизнь Порткерриса. Мрачные пророчества местных святош не сбылись: ни пьяных, ни драк, ни изнасилований не наблюдалось. Напротив, солдаты вели себя на удивление благовоспитанно. Молодые, поджарые, стриженные под «ежик», в маскировочных куртках и в красных беретах, они топали по улицам в своих тяжеленных башмаках на толстой резиновой подошве, и, если не считать раздававшегося иной раз лихого посвиста да дружеских разговоров с местными мальчишками, чьи карманы тотчас же отвисали от шоколадок и жевательных резинок, их присутствие мало чем нарушало обычную жизнь городка. Следуя инструкциям, а быть может, из соображений секретности, чтобы не маршировать у всех на виду, в порт их возили на грузовиках, набивая кузов до отказа, и в джипах, к которым были прицеплены трейлеры, где высились груды веревок, «кошек» и крюков. Тут уж, словно стараясь оправдать все опасения, которые предшествовали прибытию рейнджеров, они встречали попадавшихся им на пути девушек таким лихим посвистом, что те не знали, куда им деваться. Однако изнурительные тренировки все продолжались, и скоро стало ясно, что генерал Уотсон-Грант был прав: после поездок по бурному морю и подъемов на Боскарбенские скалы парни и не помышляли ни о каких вечерних развлечениях. Горячий душ, ужин и постель – вот все, что им было нужно.

Вдобавок ко всему испортилась погода. Задул норд-вест, барометр упал, с океана шли низкие серые тучи, то и дело лил дождь. Мокрый булыжник на узких улочках блестел, как рыбья чешуя, потоки воды уносили вниз по канавам мусор и намокшие обрывки бумаги. В Карн-коттедже размыло цветочные бордюры, у старого дерева обломилась ветка, а вся кухня была увешана мокрым бельем – больше сушить его было негде.

– В такую погоду не до амурных похождений, – меланхолично заметил Лоренс, глядя в окно.

Море было мрачное, свирепое. Бурлящие валы обрушивались на берег, выбрасывая мусор и плавник далеко за обычную линию прилива. Появлялись на этой полосе и вовсе интересные предметы. Несколько месяцев назад в Атлантическом океане был торпедирован и потоплен торговый корабль, и вот теперь наконец его печальные останки приливами и ветром прибило к берегу: два спасательных пояса, палубные доски и несколько деревянных ящиков.

Первым их заметил ранним утром отец Эрни Пенберта, проезжавший вдоль берега на своей конной тележке. В одиннадцать утра того же дня у задней двери Карн-коттеджа появился сам Эрни. Пенелопа чистила яблоки. С черного клеенчатого плаща Эрни струйками стекала вода, насквозь промокшая кепка сползла на самый нос, но на лице сияла улыбка.

– Не желаете ли консервированных персиков, мадам? – весело спросил он.

– Консервированных персиков? Решил надо мной подшутить, Эрни?

– У отца в лавке целых два ящика. Подобрал на северном берегу. Он и не знал, что в них, привез домой, открыл – глядь, а там консервы – калифорнийские персики. Как свежие!

– Вот так находка! И что, правда… можно взять две-три банки?

– Отец отложил вам шесть. Решил, что детям они понравятся. Сказал, можете забирать в любое время.

– Он просто святой, твой отец! Ах, Эрни, большое тебе спасибо! Заберу сегодня же, пока он не передумал.

– Не беспокойтесь, не передумает.

– Позавтракаешь с нами?

– Спасибо, но я не могу. Отец меня ждет.

Сразу после ланча Пенелопа обулась, застегнула на все пуговицы желтый непромокаемый плащ, нахлобучила по самые уши старую шляпу и, захватив две вместительные корзины, отправилась в город. Ветер чуть не сбивал с ног, дождь сек лицо, но, выдержав первый натиск, Пенелопа даже начала получать удовольствие от противоборства со стихией. Городок словно вымер – все попрятались по домам, но и это Пенелопе понравилось – она была одна во всем городе, шагая по нему, точно отважный первооткрыватель, – он принадлежал ей.

Зеленная мистера Пенберта была в Нижнем городе, на полпути к порту. К ней можно было подойти переулками, но Пенелопа выбрала дорогу вдоль берега и, завернув за спасательную станцию, оказалась лицом к лицу с разбушевавшимся океаном. Волны заливали весь берег, в порту кипела свинцового цвета вода. С криками носились чайки, плясали у причала рыбачьи лодки, вдалеке, у Северного пирса, раскачивались на якорях десантные суда. Как видно, американцев решили пощадить в такую погоду.

Не без чувства облегчения Пенелопа добрела наконец до маленькой лавчонки зеленщика, расположившейся на перекрестке двух переулков. Она отворила дверь и ступила внутрь. Над ее головой звякнул звоночек, и тотчас занавеска в глубине лавки отдернулась, и появился мистер Пенберт в своем обычном одеянии – синяя шерстяная фуфайка и похожая на гриб шляпа. В лавке приятно пахло яблоками, пастернаком и землей.

– Это я, – сообщила Пенелопа, хотя могла бы и не сообщать. С ее плаща струйками стекала вода.

– Я так и подумал. – Глаза у мистера Пенберта были такие же черные, как у сына, и такая же улыбка, только зубов поменьше. – Шли по нижней дороге? Погодка сегодня хуже некуда. Но шторм утихает, к вечеру прояснеет. Я только что слышал прогноз по радио… Эрни сообщил вам о персиках?

– А зачем, вы думаете, я явилась? Нэнси еще и вкуса их не знает.

– Тогда пошли за занавеску. Я их спрятал. Стоит кому прознать, что я нашел два ящика с персиками, и мне жизни не будет.

Пенелопа с корзинами в руках вступила в узкую заднюю половину лавки, которая служила и складом, и конторой. Здесь царил беспорядок. Плита топилась с утра до вечера, и мистер Пенберт, когда не было покупателей и он не вел телефонные переговоры, кипятил себе на ней чай. Сегодня здесь стоял запах рыбы, но Пенелопа его не почувствовала – внимание ее было поглощено видом консервных банок – они столбиками высились на всех горизонтальных поверхностях. Утренняя добыча мистера Пенберта.

– Вот это находка! Эрни мне рассказал, что ящики выбросило на Северный берег. Но как же вы приволокли их сюда?

– Сбегал за соседом. Он мне помог. Погрузили на повозку и привезли. Шести вам достаточно?

– Более чем.

Он положил ей по три банки в каждую корзинку.

– А как насчет рыбы? – спросил он.

– Рыбы? Какой рыбы?

Мистер Пенберт нырнул под стол и извлек оттуда источник рыбного запаха. Пенелопа заглянула в ведро – оно было полно серебристо-голубой макрели.

– Выменял на персики. Один парень наловил сегодня утром и предложил мне в обмен. Миссис Пенберт макрель не ест, она почему-то не считает ее съедобной рыбой. Вот я и подумал, может, вам пригодится? Свеженькая.

– Я бы взяла на ужин. Штук шесть-семь.

– Вот и хорошо.

Мистер Пенберт пошарил на печке, извлек оттуда старую газету, соорудил что-то вроде двух пакетов и положил рыбу на банки с персиками. Пенелопа подхватила корзины и согнулась под их тяжестью. Мистер Пенберт нахмурился.

– Справитесь? Не слишком тяжелые? Я бы вам их подбросил, когда поеду в вашу сторону, но завтра макрель будет уже не такая свежая.

– Справлюсь.

– Надеюсь, все будут довольны… – Он проводил Пенелопу до двери. – Как поживает Нэнси?

– Цветет.

– Скажите ей и Дорис, пусть навестят нас. Мы их уже небось целый месяц не видели.

– Я передам. Огромное вам спасибо, мистер Пенберт.

Он открыл дверь, звякнул звоночек.

– Рад служить, дорогая Пенелопа.

Нагруженная персиками и рыбой, Пенелопа двинулась домой. Теперь, к середине дня, на улице появились прохожие: кто-то отправился за покупками, кто-то по делам. Прогноз мистера Пенберта оказался верным. Прилив спал, ветер и дождь начали стихать. Пенелопа подняла глаза – высоко в небе, за несущимися темными облаками, просвечивали голубые клочки. Радуясь, что сегодня можно не ломать голову насчет ужина, Пенелопа бодро шагала по мостовой. Но очень скоро корзины начали давать о себе знать: заныли плечи, а запястья, казалось, вот-вот оборвутся. У нее мелькнула было мысль о том, что, может быть, она зря отказалась от предложения мистера Пенберта доставить покупки завтра, но она решительно изгнала эту мысль из головы и как раз в эту минуту услышала за спиной шум автомобиля. Кто-то ехал со стороны Северного причала.

Мостовая была узкая, да к тому же на каждом шагу попадались лужи. Пенелопа отступила в сторонку – небольшое удовольствие, если тебя окатят грязью. Машина миновала ее, но почти тут же заскрежетали тормоза, и она остановилась. Пенелопа узнала открытый джип и двух военных. Это были майор Лоумакс и его сержант. Спустив длинные ноги, майор ступил на дорогу и направился к Пенелопе.

– Судя по вашему виду, корзины тяжелые, – сказал он безо всякого вступления.

Обрадовавшись предлогу передохнуть, Пенелопа поставила корзины на мостовую и выпрямилась.

– Еще какие тяжелые!

– Мы с вами уже встречались.

– Я вас помню.

– Вы столько всего накупили?

– Нет, это подарки. Шесть банок консервированных персиков. Их прибило сегодня утром к Северному берегу. И немного макрели.

– И как далеко вам это нести?

– До дома.

– А где же дом?

– На вершине холма.

– Разве нельзя было попросить их доставить?

– Нельзя.

– Почему?

– Потому что я хочу, чтобы моя семья съела это сегодня вечером.

Майор Лоумакс улыбнулся, и лицо его вдруг совершенно преобразилось. Пенелопа словно впервые по-настоящему увидела его и смотрела, не отводя глаз. «Ничем не примечательное лицо» – таков был ее вердикт в тот день, когда он подошел к ним в галерее, теперь же, наоборот, она обнаружила, что менее всего его лицо можно назвать непримечательным. Правильные черты, удивительно яркие голубые глаза и эта неожиданная, полная обаяния улыбка…

– Пожалуй, мы сможем вам помочь.

– Каким образом?

– Подвезти мы вас не можем, – вы знаете, это запрещено, но я не вижу причин, почему бы сержанту Бартону не подбросить до дома ваши персики.

– Он не найдет дорогу.

– Вы его недооцениваете. – С этими словами майор Лоумакс наклонился и поднял корзины. И очень сердито сказал: – Вы не должны были их тащить. Так можно покалечить себя.

– Я все время таскаю покупки. Всем теперь приходится…

Но ее ответ остался без внимания. Майор Лоумакс уже шагал к джипу. Пенелопа, все еще пытаясь возражать, пошла за ним следом.